Amour Amour – Que Sais-Je? – Adieu Sagesse Jean Patou, 1925 Парфюмы в цвет волос

В 1925 году журналиста Vogue отправили на редакционное задание. Нужно было обойти все элитные парфюмерные салоны Манхэттена, где небольшая группа предпринимателей опробовала новый тренд в продаже парфюма: предсказания. Парфюмы выпускали в таком количестве, что выбрать аромат становилось невероятно трудным делом. Обеспеченные любительницы парфюма застывали на месте, не в силах решить, какой же аромат приобрести, чтобы выразить суть своей индивидуальности. Какой аромат «тот самый»? Предсказания, астрология, гадание на кофейной гуще и спиритические сеансы были в большой моде. Хрустальные шары из Чехословакии появились в модных домах. Так почему было не попробовать предсказывать аромат? Возьмите не слишком именитого отпрыска европейской королевской семьи, лишившейся своего трона, снимите помещение в Верхнем Ист-Сайде, расставьте там мягкую мебель, украсьте его китайскими безделушками, приглушите свет, и вы в дамках, можете сразу получать наличные.

Vogue начал свое путешествие по салонам, в которых предсказывали судьбу по парфюму, с заведения «Красное и черное» на Мэдисон-авеню. Это была мастерская парфюмерного дома князя Мачабели, где сам князь создавал для своих клиентов идеальные духи на заказ. Он анализировал их осанку, внутренний мир и ауру. Один из клиентов заявил, что обожает запах борща. Князь не растерялся и пространно рассуждал о том, что найдет нечто аналогичное. Он даже обещал своим клиентам по переписке, что ему достаточно письма, чтобы с помощью графологии определить идеальный аромат.

В стиле Мачабели, слегка пугающем, было что-то от Эркюля Пуаро:

Князь полагает, что самой сложной женщиной является женщина молодая, маленького роста, простая, которая говорит, что любит цветы, но в душе она то, что вы, американцы, называете «вамп». Нет, я бы ей не поверил. Внутри она не цветок. Все горит, словно от кислоты. Мне трудно сделать для нее парфюм.

Князь был прав, парфюм из соляной кислоты был бы не слишком удачной идеей.

Журналист Vogue двинулся дальше, в мастерскую Энн Хевилэнд с мириадами пробников. Их резко подносили к носу. Метод Энн заключался в том, чтобы найти несоответствие между словами и выражением лица. Она замечала блеск в глазах клиента и понимала, что это и есть нужный аромат. При правильном подходе ее клиенты уходили из мастерской, унося с собой шесть или более средств со своим фирменным ароматом.

Потом журналист навестил и мадам Дести. Эта дама просила посетителей пройтись по комнате, чтобы она могла рассмотреть их одежду:

Для этой дамы – изящной, хрупкой маленькой женщины с фигурой юноши и серебристыми волосами – подойдет цветочный аромат, сказала она, очень легкий, очень холодный. А для этой дамы – пожилой, бесконечно нежной, бесконечно слабой – что-то сродни ладану, поскольку она по-настоящему религиозна, по своей сути, хотя она сама об этом не знает.

И наконец, журналист оказался во владениях княгини Туркестанской, предлагавшей клиенткам гардероб из ароматов – три парфюма, «которые можно смешивать, чтобы получить бесконечное количество ароматов». Тем, кто грустил, требовалось всего лишь воспользоваться правильным ароматом, чтобы превратить отчаянную потребность в мартини в «завидную сумеречную веселость».

Хотя князь Мачабели любезно предлагал свои услуги клиентам, жившим в сотнях миль от Нью-Йорка, именно дизайнер одежды Жан Пату первым понял, как поставить эту «диагностику» на поток. Он связал обонятельный профиль с отдельным «типом». Блондинкам следовало выбирать Amour Amour («Любовь, Любовь»), брюнеткам подошел бы аромат Que Sais-Je? («Что я знаю?»), а рыжеволосым предназначался парфюм Adieu Sagesse («Прощай, благоразумие»). Эти ароматы создал Анри Альмера, который ранее работал у Поля Пуаре. Каждый аромат описывал этапы любовного романа, и легко было догадаться, что первый парфюм был романтическим цветочным, второй – мшистым персиковым, а последний – пряным и пудровым, чтобы отметить соединение и, может быть, направленный внутрь взрыв.

Фирма Guerlain использовала ту же идею в рекламе, предлагая L’Heure Bleue блондинкам, Liu – рыжеволосым и Mitsouko – брюнеткам. Концепт оказался хитом, и Пату впоследствии создал вечерние платья под теми же названиями. Три его парфюма пахли великолепно, в названиях присутствовала нотка юмора, но маркетинг начал эксплуатировать идею соответствия парфюмерных семейств с теми или иными «образами», с их особенностями темперамента и предпочтениями.

Описывая свою страсть к парфюму в 1925 году, знаменитая оперная певица Лукреция Бори из «Метрополитен» утверждала, что «сильные, резкие запахи провоцируют депрессию у золотоволосых, тогда как цветочные ароматы часто вызывают головную боль у брюнеток». С обескураживающей прямолинейностью Бори ассоциирует внешний вид с личностью, противопоставляя неуравновешенных блондинок загадочным брюнеткам. Мы не должны забывать, что хотя краска для волос и была доступна в 1920-х годах, страх перед химикатами означал, что единственной надежной краской для волос оставалась хна. Было не так просто превратиться из брюнетки в блондинку. Все изменится в 1930-е годы, когда популярными станут кинозвезды с высветленными перекисью водорода волосами. Если женщины от природы не склонны к авантюрам, то они сохраняют генетический цвет волос и все черты характера, которые с ним связаны. Эти опасные стереотипы до сих пор преобладают в парфюмерии и очень утомляют, пусть они и стали более скрытыми и косвенными.