Переход через линию фронта других групп. 1942–1943 годы

Вопрос о том, выводили ли, кроме группы Киселева, партизаны евреев – стариков, женщин и детей с оккупированной территории и тем самым спасали их от гибели и сколько таким образом спасли – принципиально важен. Ведь так становится очевидным отношение белорусского партизанского и партийного руководства к евреям на оккупированной территории.

Здесь возможны два варианта. Первый – старались выводить через линию фронта в силу имеющихся возможностей. Второй – не ставили такой задачи; специально групп евреев, спасшихся из гетто, для переходов не собирали; при этом в группах, выходивших через линию фронта с осени 1942-го, среди тех, кого партизанское руководство считало нужным вывести в тыл, были и евреи – партизаны, подпольщики, члены семей партизанских командиров и руководителей подполья, специалисты, которых вызывали в БШПД, и т. п. Естественно, среди них были и бежавшие из гетто.

В изучении вопроса помогли не только материалы из НАРБ, но и воспоминания, письма, исследования других авторов.

Данные, помещенные в книге “Катастрофа евреев на оккупированных территориях Советского Союза (1941–1945)” известного израильского историка, исследователя, в прошлом партизана, воевавшего в белорусских лесах, Ицхака Арада, имеют прямое отношение к вопросу о том, когда и сколько евреев вывели партизаны Минской области через линию фронта в 1942–1943 годах. Автор использует большое количество источников: из архива Музея Яд Вашем, воспоминания евреев, спасшихся из гетто Долгинова, Куренца и других местечек Минской области, находившихся в семейных лагерях в районе расположения партизанского отряда “Мститель” под командованием Воронянского. Эти воспоминания опубликованы в книгах, изданных в Израиле, и научных журналах.

Ицхак Арад пишет:

Яков Сегальчик сообщил в своем свидетельстве, что 12 сентября 1942 года 70 евреев, в основном из Долгинова, вышли из Нарочанских лесов и в начале ноября 1942-го, после двухмесячного похода, пересекли с помощью партизан линию фронта. Таким же путем перешли линию фронта и другие группы. Сведений о числе евреев, сумевших пересечь фронт, не имеется, но предположительно речь идет о 1000–1500[198].

Важными в приведенной цитате являются два момента. Первый – информация о том, что пересекали линию фронта и другие группы, не только та, о которой говорил Сегальчик. Второй – предположительная цифра количества евреев, выведенных партизанами через линию фронта.

Что касается количества спасенных, то Арад ссылается на информацию, полученную из Москвы в январе 1943-го и помещенную в тель-авивской газете “Давар”:

По информации из Москвы, опубликованной в тель-авивской газете “Давар” 27 января 1943 года, партизанская группа, которая перевела через фронт около 1500 евреев, удостоилась похвалы[199].

Естественно, информация из Москвы не во всем соответствовала действительности. Верно, что партизаны перевели евреев через линию фронта, БШПД датой “26 января 1943 г.” пометил рапорт Киселева об этом, а уже следующим днем датируется информация в газете “Давар”.

Но, как известно, Киселев привел в советский тыл лишь более 200 евреев. Возникает вопрос: “Откуда взялись цифры 1000–1500, которые приводит газета?”

Известно, по приведенным выше воспоминаниям участников перехода, что к группе Киселева во время движения к линии фронта присоединялись и другие люди. Но несомненно, что это не было 1000 и более человек, так как Киселев, несомненно, указал бы эту цифру в своих многочисленных отчетах.

Можно предположить, как и указывает Арад, что одновременно с Киселевым вышли другие группы.

Действительно, группы выходили. Но, во-первых, это не были именно еврейские группы. Во-вторых, цифры 1000–1500 появляются в нескольких документах о выходе партизанских групп через Суражские ворота, но в них идет речь не о евреях, а о разных категориях людей, идущих в советский тыл.

Приведенные ниже документы и материалы свидетельствуют: Москва, предоставляя в Тель-Авив информацию о спасении партизанами евреев, была заинтересована показать заботу советских властей о спасении евреев и многократно завысила цифры.

Несолидно же было советскому руководству сообщать в зарубежную прессу о спасении всего лишь 200 евреев, когда уже за границей начали получать информацию о том, что в СССР на оккупированных территориях гибнут десятки тысяч евреев. Кроме того, руководству партизанского движения было очень важно показать разнообразную деятельность партизан – не только в военном отношении, но и в спасении гражданского населения. К этому времени, началу 1943 г., существование ЦШПД оказалось под угрозой упразднения, и удачное осуществление перехода через линию фронта первой группы мирных граждан под руководством партизана Киселева пришлось как нельзя кстати[200].

В НАРБ сохранились документы, на основании которых можно выяснить, какие же группы выводили партизаны через линию фронта, и, возможно, понять, сколько было в них евреев.

В документах, связанных с историей бригады “Народные мстители”, или, как официально называется это архивное дело: “Описание возникновения, организации и боевой деятельности партизанской бригады «Народные мстители» им. Воронянского”, имеется несколько материалов, относящихся к интересующей нас теме.

В одном из них есть запись:

Еще летом – осенью 1942-го в советский тыл за линией фронта партизанским отрядом “Мститель” было выведено свыше 1000 человек советских граждан через так называемые ворота. Вторая попытка зимой 1942/43 года отправки советских граждан в советский тыл не увенчалась успехом вследствие закрытия т. н. ворот.

Население района действиями бригады в основной своей массе было спасено от истребления благодаря помощи бригады[201].

В документе не указано, о каких “советских гражданах” идет речь. Говорится о двух попытках вывода людей в советский тыл бригадой “Народные мстители”. Первый выход – организованная отрядом “Мститель” группа Киселева. А вот о второй попытке, которую почти сразу же после выхода Киселева осуществил отряд “Борьба”, входивший в бригаду “Народные мстители”, не знал даже “летописец”, писавший историю бригады уже в 1944-м, после освобождения Белоруссии.

Может быть, он объединил оба выхода через линию фронта, так как обе группы начали движение к линии фронта с разницей всего в 12 дней. Что касается приведенного в документе количества выведенных людей, то оно явно преувеличено. Известно, что группа Киселева была первой и наиболее многочисленной, в ней начали поход более 200 человек. В составе второй группы, по разным источникам, находилось от 53 до 67 человек. Даже объединив количество людей в обеих группах, мы не получим цифры, приведенной в документе, связанном с историей бригады.

За уточнениями обратимся опять к воспоминаниям комиссара бригады “Народные мстители” Ивана Тимчука:

В это время пришло к нам в лес много людей из Долгинова. Особенно много пришло стариков, старушек, детей. Молодых девушек и парней мы собрали в боевые группы, а стариков, старух и детей в сентябре человек по 200–250 переправили за линию фронта[202].

Как теперь выяснилось, удалось переправить не более 250–300 человек.

О группе Киселева документов в истории бригады нет, так как на момент выхода, в конце августа 1942-го, бригада “Народные мстители” (“Дяди Васи”) еще не была создана, а документов, относящихся к боевой деятельности отряда “Мститель”, сохранилось немного. Упоминаний о приказе Киселеву вывести группу через линию фронта, о заседании военного совета отрядов или других каких-либо указаний, связанных с подготовкой похода, в архиве не обнаружено.

И этому есть объяснение.

Приказы руководства партизанских отрядов в письменном виде стали оформляться в основном с сентября 1942-го, когда был создан БШПД. Потребовалось время, чтобы эта работа в отрядах начала проводиться систематически. Поэтому документы партизанских отрядов, находящиеся в НАРБ, относятся главным образом к концу 1942 – середине 1944 года.

Однако в бригаде “Народные мстители” приказы начали записывать, видимо, сразу же после полученных указаний из БШПД, так как один из первых приказов бригады № 3 от 12 сентября 1942 года информирует:

Для пользы службы в тылу врага отправить через фронт безоружных и больных партизан, в том числе и военнопленных, недавно прибывших в отряд. Всего 53 человека. Старшим группы назначить капитана Латышева, политическим руководителем тов. Майзельс[203].

Руководитель второй группы (первая группа – Киселева)капитан А. Латышев – из офицеров Красной армии, попавших в окружение в первые дни войны, профессиональный военный. О комиссаре похода Енте Пейсоховне Майзельс известно больше. Она родилась в 1899-м в Могилеве, еврейка, член партии с 1920-го, с 1934-го на различных партийных должностях. С 1 августа 1941 года вместе с двумя детьми находилась в Минском гетто, где руководила одной из подпольных групп и откуда руководством подполья была направлена в партизанский отряд.

О том, что группа Латышева и Майзельс перешла линию фронта, известно из беседы Коссого с членами группы Е. Майзельс и Ф. Гурвич, происходившей 29 октября 1942 года в д. Хворостьево Калининской области. Как следует из беседы, следователя больше интересовала ситуация в оккупированном Минске, особенно в Минском гетто, откуда обеих подпольщиц 12 марта 1942 года вывели в отряд “Мститель”. Там они находились до 12 сентября, затем их отправили через линию фронта.

По словам Майзельс, “за линию фронта отправлялось 67 человек”. А решение руководства партизанского отряда отправить обеих бывших узниц Минского гетто через линию фронта объясняется так: “За невозможностью использования в отряде”[204].

Такие же данные о численности группы Латышева приводятся в докладной записке в Минский обком партии от 25 октября 1942 года от информатора, партизана отряда “Большевик” Ю. Дзамашвили:

В сентябре из бригады “Дяди Васи” были направлены через линию фронта 68 человек. Эти люди – из них часть евреи, часть не проверены и недоброжелательны для отряда[205].

О походе этой группы, с которой шли несколько друзей Залмана Гуревича из д. Куренец, он пишет в своих воспоминаниях:

Они дошли до деревни рядом с Костеневичами, обошли Долгиново и пришли в отряд “Народный мститель”, подразделение бригады “Дяди Васи”, во главе которой стоял Воронянский. После того как они немного побыли в бригаде, было решено, что они должны присоединиться к группе, идущей за линию фронта. Эта группа состояла из неевреев, евреев, детей и женщин. В ее главе стоял раненый капитан.

Их вели от одного партизанского отряда к другому, в общей сложности несколько сотен километров. В это время Нёмка заболел экземой, которая начала распространяться по всему телу. Кроме того, он совсем истер ступни, его ноги были в болячках и мозолях.

Пока они подошли к фронту, их лагерь становился все больше, поскольку постоянно добавлялись раненые, женщины и дети.

Рядом с городком Велиж удалось перейти линию фронта. Там их разделили на группы: кого в армию, кого в больницу, кого в тыл, а кого-то в школу партизан-подрывников. Нёмку и Исаака сразу послали в школу подрывников, где подробно изучалась работа с взрывными веществами и проведение саботажных действий. Через несколько дней в эту школу был также отправлен Наум…[206]

В этой группе, видимо, больше было партизан, а детей, женщин, пожилых людей – меньше. Такой вывод напрашивается из того факта, что в пути она была всего месяц, и ей удалось перейти линию фронта с местными проводниками даже после закрытия ворот.

Подтверждение тому, что в группе капитана Латышева были в основном партизаны, содержится в уникальном документе – письме бывшей узницы Минского гетто, партизанки Ривы Сосланд, адресованном другу ее брата Зяме Савиковскому[207] и датированном началом 1944-го. В письме Рива не только конкретно указывает время перехода – с 12 сентября по конец октября 1942-го, но и характеризует состав группы: “группа командиров”.

В публикуемом фрагменте письма отразилась история, характерная для белорусских евреев, которые чудом спаслись из гетто.

Из письма Ривы Сосланд

Тебя, конечно, интересует моя история. По-видимому, тебе кое-что известно, раз ты узнал о моем существовании от кого-то. Но все же я напишу вкратце.

Помнишь моего папу? Он был болен гипертонией и на почве этого у него получилось кровоизлияние в мозг; отсюда и развился левосторонний паралич. Этот паралич нас всех задержал в Минске. Всей семьей остались у проклятого Гитлера. Пришлось много чего пережить, каждый день ждать очередного погрома, похоронить многих подруг, друзей и близких.

Нет таких сил, чтобы выразить все виденное и пережитое еврейским народом. Шесть месяцев я жила в гетто – это лагерь для евреев, огороженный столбами и железной колючей проволокой. Это гетто занимало территорию от еврейского кладбища до татарского моста с мелкими грязными улицами. В каждой маленькой комнате были три-четыре семьи, так как в этот “городок” перешло около 70–80 тысяч евреев.

В лесах Белоруссии было в то время много партизанских отрядов. Я была связана с одним отрядом, но меньше всего надеялась, что смогу очутиться в его рядах. Словом, 24 декабря 1941 года я ушла из гетто, ушла с мыслью лучше умереть в лесу, замерзнуть, но не умереть от немецкой руки.

Итак, я начала партизанить.

Трудно мне, Зяма, было в лесах. Целых 11 месяцев я находилась в болотистых лесах, жутко одичала. Много раз пришлось прощаться с жизнью, но… такой мой удел. 12 сентября с группой командиров я ушла на связь в Москву.

Дойти до Москвы было нелегко; кругом засады, полицейские управы встречались по дороге.

Пришла в Москву в октябре 1942 года. Там наше белорусское правительство направило меня на учебу. Я выбрала Ташкент.

Пока поступила в мединститут, пришлось пройти опять-таки большую дорогу, но все-таки попала на 2-й курс. Раньше совмещала работу с учебой, сейчас я добилась повышенной стипендии, занимаюсь на 3-м курсе и бросила работу. Живу, как многие студенты. Все сердце мое в рубцах от боли и страданий…[208]

Следующим группам, выходившим через линию фронта, было значительно сложнее. В октябре 1942-го о закрытии Суражских ворот было уже известно всем партизанским отрядам. И, если партизаны и собирали группы для перехода в советский тыл, то количество людей в группе было небольшим и физически они должны были быть хорошо подготовленными, так как маневренность должна была быть высокой.

Третья группа, о неудаче которой при переходе написано в истории бригады, вышла к линии фронта также по инициативе Ивана Тимчука.

Из воспоминаний Залмана Гуревича

Тимчук предложил мне вступить в его партизанский отряд, особенно потому, что я был вооружен. Я сказал ему, что моей семье удалось спастись и что я хочу взять их с собой на восток в партизанский отряд “Борьба”. Он сказал мне: “Не волнуйся, мы в любом случае планируем перевести всех евреев из пущи на восток, за линию фронта, в Советский Союз, через Суражские ворота”.

В этом он видел для меня идеальное решение: он назначит меня одним из сопроводителей евреев на восток и, после того как я приду в округу Плещениц, я смогу присоединиться к отряду “Борьба”. Моя семья пойдет дальше на восток. Я попросил два дня на размышление.

Я посоветовался с моим отцом, друзьями. Все нашли это решение удовлетворительным. Я вернулся к Тимчуку и дал свое согласие.

Во втором разговоре мы прошлись по важным темам, таким как положение на фронте и в Советском Союзе, отношение партии к партизанам и т. п. Он был серьезным и умным человеком. Я был рад услышать от него не только о повседневных делах…

Он рассказал, что две группы уже перешли линию фронта. Лишь намного позднее оказалось, что это было правдой… До этого момента партизанский штаб не осмеливался самостоятельно решать вопрос гражданского населения, а еврейского в особенности.

Мы долго говорили, он задавал вопросы также о некоторых евреях из Куренца, с которыми он познакомился во время своей работы там. От слова к слову я попросил его помочь нам в основании еврейского партизанского отряда в пуще, с молодыми людьми из Куренца и близлежащих местечек, которым удалось бежать в лес, а также части еврейской молодежи из концлагеря Вилейки и людей из еще существующей общины в городке Глубокое. Я объяснил ему, что таким образом евреи смогут показать, что они могут бороться против немецких захватчиков не хуже, чем другие. Он ответил, что для этого, конечно, нужно получить разрешение Главного партизанского штаба и Коммунистической партии.

Между тем жизнь продолжалась. Слух об “уходе из пущи” распространился, евреи начали подготавливаться к походу на восток. Сама идея ухода на линию фронта ободрила несчастных, оставшихся в живых. Все видели в “востоке” единственный выход. Поэтому было совершенно не нужно кого-либо подстегивать.

Люди начали готовиться к маршу. Они приготавливали лапти с тонкой кожаной подошвой и верхней частью из березовой коры. Случайно среди евреев в лесу был сапожник из городка Кривичи, и он чинил людям обувь. Кроме того, они готовили сухари, соль и хлеб.

Один комиссар (не знаю, кто именно, меня не было на месте) собрал большую часть идущих, произнес перед ними речь и описал им предстоящие трудности. Путь пойдет окольными дорогами, через поля и леса, и все это только ночью. Он попытался приподнять дух идущих, но они в этом не нуждались. Они видели в уходе на восток единственный путь к свободе.

День отправления пришел в середине ноября 1942 года. Это были чудесные осенние дни, но ночи были холодные. В субботу собрались 300 евреев из разных частей пущи, 200 из них из Куренца, другие из Нивок, Кривичей, Вилейки, Мяделя и Кобыльников. Люди были разделены на подразделения по 10 человек. Во главе каждого десятка стоял руководитель группы. Всю колонну сопровождали три партизана. В первой группе было 50 человек, и их сопровождал один партизан.

С наступлением темноты начали идти. Вначале все было в порядке. Но родители маленьких детей и старики очень страдали. Потихоньку расстояние между группами увеличилось. Молодежь помогала детям и несла их на плечах. Партизаны тоже помогали, как только могли, и сохраняли чрезвычайное самообладание. Некоторые начали отставать. Партизаны поторапливали их, поскольку линию железной дороги они хотели перейти еще при темноте. 300 человек растянулись более чем на один километр. Поэтому сопровождающие партизаны решили взять телегу.

В четырех километрах от линии железной дороги Молодечно – Полоцк они зашли в деревню Пасковщина и раздобыли три телеги и лошадей и посадили на них изможденных и детей. В 200 метрах от железнодорожных путей они приказали людям отдохнуть и вернули назад телеги.

После этого всем было указано перейти железнодорожные пути. Все быстро встали и перешли пути. Осталось только перейти шоссе Куренец – Долгиново, недалеко от которого в деревнях Костеневичи и Княгинино было два подразделения немецких солдат. Это был самый опасный отрезок 40-километрового пути, который нужно было пройти до рассвета. Было послано три человека, чтобы проверить путь до шоссе.

Мы ждали и ждали, но те не вернулись. Позднее оказалось, что первая группа в 50 человек перешла шоссе без проблем, и они по наивности думали, что остальные тоже подойдут. Но это было не так.

После того как прошли часы, а разведчики не вернулись, и ночные часы подходили к концу, было решено искать лес и там спрятаться на день, а вечером снова начать путь на восток.

Между железной дорогой и шоссе мы нашли небольшой лесок. 250 человек легли на землю, с ними три партизана. Опасность была велика, но все вели себя примерно, почти не разговаривали. Вокруг были отдельные хутора и поля. Даже грудные дети, казалось, понимали тяжесть ответственности. Весь день мимо проезжали немецкие машины, крестьяне ходили туда-сюда, а мы прижались к земле и слились с нею.

Так прошел день в страхе.

Когда стемнело, мы снова пошли. Самое главное было продвинуться дальше, прочь с открытой местности и прийти в лес. От места, на котором мы были, до ближайшей деревни Давыдки нужно было пройти 5 километров, а оттуда еще 20 километров до следующего партизанского пункта. Быстро оказалось, что план был хотя теоретически хорош, но практически физическое состояние людей не соответствовало этому заданию. Людей мучила жажда, они весь день ничего не пили. Дети с трудом могли идти и тащились следом. Колонна стала длиннее, расстояние между группами росло. Поклажа издавала шум, слышимый издалека, дети плакали, родители пытались их унять…

Вдруг со стороны Давыдок по нам был открыт огонь из ружья и автомата. Огонь был сильным, но именно он нас спас. Оказалось, что полицаи подстерегали нас в деревне. Они ждали партизан в маленьких группах. Когда они услышали шум вдалеке ночью, им показалось, что они имеют дело с большим партизанским отрядом. Испугавшись, они слишком рано открыли огонь.

Темная ночь была освещена осветительными ракетами, автоматы лаяли без умолку. Все было вперемешку. Связь была прервана. Люди рассыпались. Не было групп, не было партизан. Все были охвачены паникой. Женщины были оторваны от своих мужей, дети – от матерей.

Я закричал, чтобы все ушли с дороги и бежали в лесок. Мне было ясно, что в нас не попадут из-за большого расстояния. Я боялся, что полицаи или немцы пойдут в нашем направлении вдоль дороги.

Около 40 человек собрались в леске. Мы бросились наземь и прижались к земле. Где остальные? Что с ними случилось?

Издалека я видел людей, ползущих в направлении леска. 13-летний Ишаяху Кремер, который выглядел как 10-летний, упал, снова встал, пополз, а на его плечах его маленькая сестра Марюшка, трех или четырех лет. Что за земля! Что за кошмар!

Стрельба прекратилась, партизан не было, а мы в очень маленьком леске. Я не знал этой местности, но по моим расчетам, мы прошли три или четыре километра. Мы были, таким образом, еще между Костеневичами и Княгинино. Путь перед нами был перекрыт. Полицаи и немцы начнут искать нас на рассвете. Поэтому мы решили искать более большой лес. Мы бегали по кустам, шли к вспаханным полям вперед, пересекли другие маленькие леса и искали дальше. Мы устали и передвигали ноги с трудом.

Мы увидели лесок, который выглядел побольше, зашли в него, легли на холодную землю. Мы ничего не хотели, лишь бы отдохнуть. Было тихо, и мы уснули.

Перед рассветом нас разбудили выстрелы немцев. Они шли по дороге и искали партизан от одного хутора к другому. Собаки лаяли, вдалеке мы услышали голоса. К нам они не приблизились. Мы лежали не шелохнувшись целый день. Немцы не могли себе представить, что люди спрятались так близко к дороге. Они шли по следам тех, кто пошел назад в пущу.

Вечером снова послышались отдельные выстрелы. Мы посоветовались, как вернуться в пущу, не выходя на главную дорогу. Мы не знали, как нам добраться до окольной дороги. К моей радости, в нашей группе был Исаак-Нотес Цимерман. Он был родом из деревни, рассудительный мужик, с которым можно было посоветоваться. Он согласился со мной, что нет другого выхода, кроме как вернуться в пущу. Заходить в дома было опасно, оставаться на месте еще опаснее.

Мы направились к одному крестьянскому двору, я, вооруженный, и Исаак-Нотес. Окно открыла старая напуганная женщина. В ответ на наш обманный вопрос, как добраться до Костеневичей, она указала в два противоположных направления. Мы решили искать сами.

Мы вернулись к нашей группе и решили идти прямо, пока мы не найдем какую-либо небольшую дорогу. На самом деле вскоре мы нашли тропу. Мы понимали, что любая тропа в конце приведет к какой-то дороге.

Мы снова пришли к отдельно стоящему богатому крестьянскому двору. Постучали громко в окно. Я взял в руку пистолет. К двери подошел взрослый мужчина. Я спросил дорогу в Костеневичи. В этот раз мы получили ответ по существу.

Конечно же, мы пошли в противоположном направлении, умирая от жажды и спотыкаясь.

Прошло более 24 часов с тех пор как мы в последний раз пили. Перед нами лежала маленькая деревня. Мы обошли деревню и нашли ров с илистой водой и пили ее, зачерпывая ладонями. Исаак знал эту деревню и знал, что она была недалеко от железной дороги.

Мы оставили группу на месте и втроем – Исаак, Векслер и я – подкрались к железнодорожным путям. В этот раз не было охраны. Примерно в 300 метрах от нас мелькнул свет, скорее всего отдельный охранный пункт. Мы дали людям знак, и они начали переходить пути, я – в последнюю очередь. Люди обняли меня. “Залманке, ты нас спас”, – сказали они.

Но для эмоций не время. Я подстегнул людей, Исаак помог мне.

Мы шли всю ночь напролет и под утро пришли в деревню Марги на краю пущи. Эта пуща была ужасна и милосердна одновременно. Из нашей группы я остался один. Мотик Альперович и Симон, сын Зишке, были в первой группе, которой удалось пройти путь на восток. Я больше их никогда не видел. Они оба пали в боях в лесах Восточной Белоруссии в 1944 году. Об этом я узнал после присоединения партизан к Красной армии…[209]

Таким образом, информация как о двух удачных переходах линии фронта, осуществленных партизанами бригады “Народные мстители”, так и об одном неудачном подтверждается и архивным документом, и воспоминаниями Залмана Гуревича.

Группа Киселева была единственной, в которой находилось большое количество евреев, и спасение их партизанами было продумано и организовано. Во второй группе под руководством капитана Латышева находилось меньше людей, и целью ее был вывод через линию фронта партизан, военнопленных и больных. Были среди них и евреи, но немного. Третий же поход, который закончился неудачей, предпринимался для спасения только евреев – около 300 человек.

Необходимо подчеркнуть, что все групповые переходы через линию фронта с целью вывода евреев с оккупированной территории и, таким образом, спасения их от гибели (о чем имеются документальные подтверждения) предпринимались по инициативе комиссара отряда “Мститель” Ивана Тимчука. Собственно же спасение полностью зависело от руководителя перехода, его возможностей и желания помочь тем, кто ему доверился.

Таким человеком и стал Николай Киселев, которому и после войны пришлось доказывать факт своего участия в спасении людей от неминуемого уничтожения. Но, как оказалось, именно этот факт военной биографии Киселева совершенно не интересовал белорусское руководство. Ведь спасение евреев – не то, чем следовало, по их мнению, заниматься в годы войны партизанам.