VI. ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ПРОВОКАЦИОННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ МЕЖДУНАРОДНЫХ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКИХ СИЛ В «ДЕЛЕ» ТУХАЧЕВСКОГО

Расстрел Тухачевского, Якира, Уборевича, Корка и других выдающихся советских военных деятелей, жестокие репрессии в отношении значительного числа офицеров Красной Армии вызвали широкий отклик в зарубежной буржуазной печати. В связи с этими событиями на протяжении последних 25 лет опубликовано немало различных мемуаров и исследований. Часть этой литературы появилась еще в довоенные годы, однако наибольшая ее часть издана после Второй мировой войны.

Для более полного анализа западной литературы, посвященной «делу» Тухачевского, в процессе подготовки настоящей записки было переведено (с английского, немецкого, французского и итальянского языков) и изучено свыше 30 статей, брошюр и книг. Среди авторов этих изданий немало бывших офицеров и сотрудников германской разведки (В. Шелленберг, В. Хеттль, А. Науйокс, К. Абсхаген, К. Шпальке), а также английской разведки (Я. Колвин, Дж. Макинтош и, возможно, Дж. Бейли). Воспоминания по этому вопросу оставили некоторые видные политические деятели и дипломаты, которые в силу занимаемых ими постов в те годы были близки к рассматриваемым нами событиям или даже играли в них какую-то роль (У. Черчилль, Э. Бенеш, У. Додд). Определенный интерес представляют материалы, о которых сообщают, с той или иной степенью достоверности, бывшие советские граждане, изменившие Родине и не вернувшиеся в СССР (В. Кривицкий, Э. Волленберг). Среди авторов немало буржуазных журналистов и историков, генералов и офицеров армии капиталистических стран, которые пытаются подойти в «делу» Тухачевского на основе анализа данных, уже имеющихся в печати (Балтикус, Л. Шапиро, Г. Хегнер, З. Бжезинский, Ф. Шуман, В. Александров). Обращает на себя внимание то, что некоторые авторы предпочли выступить либо анонимно, либо под псевдонимами (Балтикус, Бейли. автор в «Ди Гегенварт»).

Необходимо подчеркнуть, что в подавляющем большинстве рассмотренные источники излагают события интересующего нас периода с определенным антисоветским привкусом. Многие из этих работ порождены непосредственно задачами пропаганды антикоммунизма, хотя она и упрятана в оболочку мнимой объективности. Естественна антисоветская озлобленность авторов, являющихся предателями Родины и невозвращенцами. У гитлеровских разведчиков-мемуаристов, описывающих «успехи» гитлеровской разведки в уничтожении руководящего ядра советских военных накануне войны, ощущается также стремление взять своеобразный «реванш» за поражение в войне. Есть свои антисоветские акценты и в мемуарах У. Черчилля и Э. Бенеша, которые заставляют нас относиться с известной настороженностью к их «свидетельствам».

В абсолютном большинстве зарубежных книг и статей отвергается версия о заговоре М.Н. Тухачевского и других военачальников Красной Армии в пользу гитлеровской Германии, об их участии в каких-либо актах шпионажа вообще и в изменнических отношениях с гитлеровской разведкой и армией в частности. Большинство авторов считают решающей причиной гибели группы военных деятелей Красной Армии развитие внутриполитических событий в Советском Союзе.

Вместе с тем в источниках довольно всесторонне рассматривается роль, которую сыграли в судьбе Тухачевского некие сфабрикованные «документальные свидетельства» о его сотрудничестве с определенными германскими кругами. При этом в подавляющем большинстве источников в принципе поддерживается версия о том, что Гитлер и его окружение решили использовать в своих интересах сложившуюся в СССР 1936–1937 гг. атмосферу репрессий, сфабриковать фальшивые документы, якобы изобличающие Тухачевского и группу других советских военных деятелей в изменнических отношениях с руководителями германского рейхсвера, и затем передать эти «компрометирующие» материалы Сталину с целью спровоцировать его на уничтожение крупнейших советских военачальников. Практическое осуществление этой операции авторами приписывается эсэсовской разведке во главе с Гейдрихом.

О фальсификации немцами материалов против Тухачевского было впервые подробно рассказано бывшими сотрудниками германской политической разведки СС Вильгельмом Хеттлем в книге «Тайный фронт. История нацистского политического шпионажа», вышедшей в 1950 г. в немецком издании в Вене, и Вальтером Шелленбергом в книге «Лабиринт», написанной в 1950–1951 гг. и изданной в 1956 г. в Лондоне.

В последующем многие авторы, ухватившись за версию о «фальшивщиках» Гейдриха, о которых известили мир Шелленберг и Хеттль, пытаются ею объяснить возникновение «дела» Тухачевского. Не говоря уже о том, что такие авторы, становясь на позиции Шелленберга и Хеттля, крайне упрощают обстоятельства, связанные с «делом» Тухачевского. Они вместе с тем вуалируют ту широкую провокационную и дезинформационную деятельность против Красной Армии, которую на протяжении многих лет проводили не только германские, но и французские, польские, чехословацкие и другие правящие круги и разведывательные органы.

Версия о фабрикации Гейдрихом документов Тухачевского в том виде, как она преподносится в публикациях бывших гитлеровских разведчиков (Хеттля, Шелленберга и др.), не находит своего подтверждения на основе архивных или иных документальных источников. Прежде всего, до сих пор не найдено важнейшее доказательство — сами «документы». Все попытки разыскать эти «документы» в архивах ЦК КПСС, архивах Советской Армии, ОГПУ-НКВД, а также в судебно-следственных делах Тухачевского и других советских военачальников ни к чему не привели. Нет никаких данных и о том, что эти «документы» предъявлялись участникам группы в ходе следствия. Не фигурировали эти «документы» и на суде. Об этих «документах» никто даже не упомянул ни в период расследования, ни в судебном заседании. Не выявилось никаких убедительных косвенных улик, в какой-то мере отражавших реальное существование этих «документов». О них ничего не говорит в своем письме на имя Сталина после процесса над Тухачевским член Специального судебного присутствия Верховного суда СССР С.М. Буденный, хотя он в письме подробно излагает ход процесса. На заседании Военного Совета при НКО СССР, которое проходило 1–4 июня 1937 г. и было посвящено специально вопросу о «военном заговоре», и прежде всего в докладе Ворошилова и выступлении Сталина, также не было сказано ни слова о каких-либо изобличающих Тухачевского документах.

Следует также сказать, что на последовавших после осуждения Тухачевского различных оперативно-служебных и партийных совещаниях и собраниях в НКВД СССР никогда и никем не упоминалось о каких-либо немецких «документах», которые якобы легли в основу доказательства измены советских военачальников.

Важно отметить и то, что на Западе по сей день ни сделано ни одной попытки публикации или детального описания этих «документов»; если верить некоторым версиям, гитлеровская разведка передала советским представителям лишь фотокопии, а не подлинники документов. Казалось бы, подлинники фальшивок должны были остаться в архивах СД или других германских архивах. Однако в опубликованных источниках нет никаких указаний на то, что в архивах Германии содержались какие-либо документальные данные о проведенной будто бы Гейдрихом операции. Нет этих данных и в германских архивах, захваченных во время войны советскими службами. Следует, наконец, подчеркнуть, что авторы различных опубликованных книг далеко не едины в перечне якобы сфабрикованных немцами документов. Наоборот, их варианты сильно отличаются друг от друга.

Конечно, все это вовсе не означает, что при анализе причин возникновения «дела» Тухачевского возможно исключить его международный аспект. Наоборот, он, бесспорно, играл, быть может, не основную, но все же немалую роль в «деле» Тухачевского. Материалы и документы достаточно обстоятельно подтверждают, что в обстановке 1935–1937 гг., когда Красная Армия стала мощным фактором мировой политики, Тухачевский и другие советские военачальники, занимавшие в армии ключевые посты, оказались в фокусе сложных внешних событий, имевших в их судьбе важное значение.

а) Дезинформация немцев о военном заговоре СССР и участии в нем Тухачевского и других военачальников

В органы ОГПУ-НКВД на протяжении ряда лет, начиная с 1926 г., поступили из Германии через различные каналы сведения о подготовке в СССР военного заговора. Исследования материалов, связанных с подобными сообщениями, показывают, что важнейшая роль в инспирировании и распространении таких сведений принадлежит германским политическим кругам, а также военной и нацистской разведкам. Если пока нельзя сказать об убедительных доказательствах версии о фальшивках, якобы изготовленных и подброшенных Гейдрихом, то можно с достаточными основаниями говорить о проведении германскими органами широких провокационных действий, которые выразились в потоке клеветы и дезинформации, пущенном в международную политическую жизнь. Германские разведывательные службы делали все возможное, чтобы внедриться в советские органы, в том числе и в Красную Армию, завербовать неустойчивые элементы, скомпрометировать руководящие кадры.

В декабре 1932 г. в ОГПУ начали поступать агентурные сообщения о так называемой военной партии, имевшейся якобы в Советском Союзе и подготовляющей в контакте с немцами государственный переворот. Сведения об этом наша разведка получала от агента берлинской резидентуры ОГПУ «А-270», к которому они поступали от завербованного им агента по прозвищу «Сюрприз». Агент «А-270» сообщил, что «Сюрприз» беседовал с доверенным лицом Абвера Германом фон Бергом, который встречался якобы с советским военным атташе в Берлине Яковенко. Рассказывая агенту о содержании встречи Берга и Яковенко, «Сюрприз» сообщил, что «…атташе говорил о работе “военной партии” в СССР и что эта партия развивает в настоящее время большую активность. Берг объяснил “Сюрпризу”, что атташе также состоит членом этой партии. Партия эта стоит на антикапиталистической платформе, но в то же время национальна и хочет отстранить евреев от руководства государством».

Через короткий промежуток времени тот же агент сообщил, что в рейхсвере любят употреблять слова «военная партия», на самом деле, как пояснил агенту Берг, какой-либо организационно оформленной особой партии, стоящей вне ВКП(б), не существует, а существуют только определенные националистические настроения, охватившие широкие круги руководства Красной Армии. Берг заявил агенту:

«Красная Армия чувствует себя очень сильной, и перед лицом больших внутренних трудностей, переживаемых СССР, ее ожидает в будущем большая историческая задача — взять на себя в нужный момент роль спасителя отечества в форме сильной и авторитетной военной диктатуры».

Далее в сообщении «Сюрприза» говорится:

«Идеологической головой этого течения Берг называет “генерала Турдеева”. Турдеев якобы бывший царский офицер, около 46 лет, в этом году (1932) приезжал в Германию на маневры. Турдеев в штабе Ворошилова является одним из наиболее ответственных организаторов Красной Армии. Турдеев в большой дружбе с Нидермайером, с которым он на “ты”. Берг говорит, что Турдеев произвел на него впечатление определенного националиста».

В последующих сообщениях «Сюрприза» о беседах с Бергом вместо «генерала Турдеева» называются другие фамилии — Тургалов, Тургулов, Тургуев. Работники ОГПУ пытались установить лицо, скрывающееся под этими фамилиями. Так, в письме оперативного работника «Эриха» от 19 января о встрече с «Нахом» (он же «Гак» — агент «А-270») имеется запись:

«…Непонятным является имя генерала Турганова. Когда я переспросил “Наха”, идет ли речь о советском работнике под этим именем или о старом генерале, он ответил, что речь идет о старом генерале…».

В архивном деле КГБ № 16004 имеется документ, представляющий определенный интерес. Это фотокопия с донесения «А-270», датированная 26 января 1933 года. В переводе, напечатанном на машинке, указывается:

«1. Тургуев — в штабе Ворошилова. Ранее был офицером царской армии. Во время германских маневров осенью 1932 года был в Германии. Один из главных лидеров так называемой военной партии.

2. Другой “генерал” в Красной Армии, работающий совместно с Тургуевым (политический)…»

В напечатанном на машинке переводе (на стр. 219) над фамилией Тургуев синим карандашом от руки написана фамилия Тухачевский. Кто учинил эту надпись и когда она была сделана — установить из дела нельзя.

В июне 1933 г. в ОГПУ поступили агентурные сообщения от другого, как подчеркивается материалах ОГПУ, «проверенного и весьма осведомленного источника о существовании в СССР подпольной организации, подготовляющей в контакте с немцами правительственный переворот». Сообщения эти давал агент ОГПУ «А-256» (кличка «Августа»). В них говорится, что в России будто бы удалось завербовать нужных людей даже в окружении Сталина. В июне-июле 1933 г. тот же агент сообщил, что германское правительство не только связано, но и совместно работает со сформированным уже будущим «русским правительством», что это правительство в ближайшее время произведет переворот в СССР. При этом агент ссылался, например, на беседу, которая происходила в первых числах июля на вечере у польского посла в Берлине Надольного между высокопоставленным германским лицом Бломбергом и неким Майснером. Агент сообщил, что Геббельс поддерживает «национально-большевистскую» группировку в русском контрреволюционном лагере. Она имеет значительно количество своих сторонников в крестьянстве, в Красной Армии и связана с видными работниками Кремля — оппозиционерами, которые добиваются экономических реформ и падения Сталина. Другая, «монархическая группа», поддерживаемая якобы Герингом, также развивает активную работу по разложению крестьянства и Красной Армии. Тактика обеих группировок направлена к дезорганизации советского хозяйства, к всевозможным препятствиям во внешней политике Советского Союза и должна завершиться переворотом с провозглашением военной диктатуры.

Агент «А-256» в донесении от 31 августа 1933 г. информировал также о беседе Гитлера с польским послом Надольным по вопросу восточной политики. Польский вопрос, подчеркивает агент, Гитлер поставил в тесную связь со своими планами переворота в СССР. Поляки высказали полную заинтересованность в движении по перевороту в России. В информации агента говорится, что в Союзе существует польская организация, сходная с немецкой, объединение этих двух организаций намечается.

На этой информации написано: «Послано т. Сталину и Кагановичу. 14.9.». Подписи нет.

В декабре 1934 г. в НКВД СССР поступили агентурные сообщения (от агента «Венера») о террористических планах, направленных против СССР, разработанных германскими национал-социалистами совместно с троцкистами. В этих сообщениях, в частности, утверждалось, что в Советском Союзе эта немецко-троцкистская организация имеет много сторонников, преимущественно в Красной Армии. Агент утверждал, что сведения эти сообщались в разговоре между главарем берлинских теоретических курсов при «Антикоминтерне» (объединение всех антисоветских союзов в Германии) белогвардейцем В.С. Слепяном и другими участниками.

В феврале 1935 г. в НКВД поступило следующее сообщение:

«Во Франции англичанами пущен в ограниченном кругу военных и католиков (группа Кастельно) по рукам “апокриф” относительно переговоров Геринга и Тухачевского в начале января в Берлине. Этот отчет составлен с тем и в такой форме, чтобы укрепить в военно-политических кругах Франции недоверие к русской политике, тем самым тормозить укрепление отношений и выиграть время, пока “Германия нагонит темпы, а Советы их потеряют”. Апокриф составлен немцами. Есть такой доктор Драегер в Берлине, большой спец по этому делу, вот с разрешения начальства пустил через третьих лиц этот отчет. В нем намекается на тайный сговор немецких и советских военных с целью провести французов и т. п. Чушь. Но есть и о Польше, но с ведома поляков, так что они не протестуют».

В сентябре и декабре 1936 г. поступают сообщения от агента «А-256» об участии в заговоре маршала Советского Союза Блюхера. Агент сообщает, что недовольство в Красной Армии нынешним режимом якобы возросло и совершенно неожиданно проникло в военные круги, строящие планы на будущее, которые оправдали бы германские надежды. Генерал Блюхер, играющий видную роль в Маньчжурии, симпатизирует Германии. Как подчеркивается в донесении агента, командированный в Эстонию представитель германского военного министерства фон Заукен «на основании установления им связей, ведущих в Россию», сообщал о намерениях Блюхера добиться отделения Дальнего Востока от России.

Агентурные сообщения о Блюхере 21 сентября 1936 г. и 14 февраля 1937 г. были посланы Ежову для ЦК ВКП(б).

Все эти и другие подобные сведения о «военной партии», о будущем «русском правительстве», о советских военачальниках, поступавшие в ОГПУ-НКВД от своей агентуры в Германии, длительное время не только не находили какой-либо реализации, но и вызывали сомнения у многих работников иностранного отдела ОГПУ.

Так, бывший начальник III отделения ИНО ОГПУ Штейнбрюк, непосредственно руководивший разработкой агентурного дела о «военной партии», показал при допросе в 1937 г., что когда в ОГПУ поступили материалы о существовании против Сталина армейского заговора, возглавляемого «генералом Тургуевым», то этот «генерал» был расшифрован в ОГПУ как Тухачевский. Однако далее Штейнбрюк показал:

«Эти материалы были доложены Артузову, а последним — Ягоде, причем Ягода, ознакомившись с ними, начал ругаться и заявил, что агент, давший их, является двойником и передал нам по заданию германской разведки с целью дезинформации. Артузов также согласился с мнением Ягоды и приказал мне и Берману больше этим вопросом не заниматься».

На допросе 25 мая 1939 г. сотрудник ИНО НКВД Кедров И.М., говоря об отношении Артузова к сообщениям из Германии, показал:

«Он говорил, что имя Тухачевского легендировалось по многим делам КРО ОГПУ как заговорщика бонапартистского типа и нет никакой уверенности в том, что наша же дезинформация, нами направленная в польскую или французскую разведку, не стала достоянием немецкой разведки, а теперь из немецких источников попадает обратно к нам. Существование заговора в СССР, в особенности в Красной Армии, едва ли возможно, говорил Артузов». (Архив КГБ, след. дело № Р-2462, л. 171–172).

После 1933 г., как видно из архивных материалов, никаких новых сведений о «военной партии» от «А-270», «Сюрприза», «А-«256» или от других каких-либо агентов в ОГПУ-НКВД не поступало. Однако с 1935 г., когда начальником ИНО НКВД стал Слуцкий (Артузов был назначен заместителем начальника Разведупра РККА), принимаются меры по активизации разработки дела о «военной партии». Особый интерес в этом плане представляет находящееся в архиве КГБ датированное мартом 1935 г. письмо резидента НКВД в Германии «Рудольфу»:

«Дорогой товарищ Рудольф. На днях Вы получили нашу телеграмму о желательности возобновления одной нашей старой разработки по так называемой “военной партии”. Разработка эта чрезвычайно интересная и заслуживает концентрации к ней всего нашего внимания».

Далее НКВД счел необходимым подробно изложить «Рудольфу» для его ориентировки все то, что было ранее известно по этому вопросу от агентов, с тем, видимо, чтобы «Рудольф» знал, на какой основе добывать дополнительные «улики» против Тухачевского и других военачальников. Основываясь на донесениях агентов, в письме «Рудольфу» прямо инспирировалась мысль о том, что некоторые советские военные, очевидно, связаны с немцами непосредственно и, очень возможно, были немцами завербованы.

В начале января 1937 г. за ряд провалов по работе Артузов был снят с поста заместителя начальника Разведупра РККА. Некоторое время он был без работы, а затем возвращен в НКВД СССР на рядовую работу — сотрудником 8-го отдела ГУГБ. Вокруг Артузова создавалась обстановка недоверия, некоторые из его близких товарищей и родственников были арестованы. Пытаясь, видимо, чем-либо проявить себя, а также в связи с начавшимися арестами бывших троцкистов и военнослужащих, Артузов направил Ежову 25 января 1937 г. записку, в которой доложил ему об имевшихся ранее в ОГПУ агентурных донесениях «Сюрприза» о «военной партии». К своей записке Артузов приложил «Список бывших сотрудников Разведупра, принимавших активное участие в троцкизме» (в списке 34 человека). На записке Артузова Ежов 26 января 1937 г. написал:

«тт. Курскому и Леплевскому. Надо учесть этот материал. Несомненно, в армии существ. троцкистск. организация. Это показывает, в частности, и недоследованное дело“ Клубок”. Может, и здесь найдется зацепка».

Чтобы оценить доброкачественность донесений о «военной партии», следует ознакомиться с обликом агентов, информировавших о военном заговоре.

Фон Берг Герман Васильевич, со слов которого агенты сообщали в Москву о «военной партии», по национальности немец, до 1918 г. был русским подданным, окончил университет в России, служил царским чиновником. В 1919 г. выехал в Германию, принял германское подданство, работал в «Экономическом институте по изучению России и восточных стран» в Кенигсберге (прикрытие германской разведки против России), затем перешел в Русский комитет германской промышленности. Берг в течение ряда лет был посредником между германскими фирмами и советским торгпредством, сопровождал различные советские хозяйственные комиссии и советских специалистов, приезжавших в Германию, ездил несколько раз в СССР для торговых переговоров. По сообщениям ряда агентов ОГПУ («А-13», «А-208» и «Сюрприза») Берг являлся доверенным лицом Абвера (германской военной разведки), выполнял в этом учреждении роль консультанта по русским делам.

«А-270» — Позаннер Курт, австриец, барон, профессиональный разведчик, состоял в национал-социалистической партии Германии и до прихода к власти нацистов был работником их разведки. В ноябре 1931 г. сам явился к сотруднику советского полпредства с предложением работать на советскую разведку. В объяснении заявил, что в настоящее время попал в немилость к партийному руководству, которому и решил мстить. Будучи завербованным, Позаннер («А-270») дал материалы, освещающие внутрипартийную борьбу верхушки национал-социалистической партии, и вскоре привлек к работе бывшего сотрудника контрразведки рейхсвера Хайровского, он же «Сюрприз». Об агенте «А-270» оперативные работники ОГПУ отзывались отрицательно, отмечали его авантюризм, нечистоплотность в денежных делах, жадность и мелочность, склонность к употреблению наркотиков.

Так, в своем донесении в Центр от 26 января 1933 г. сотрудник резидентуры «Эрих», говоря о денежных делах «А-270», писал:

«Парень нахально врет. Денег “Сюрпризу” не дал, а нужного самообладания при всовывании нам фальшивой расписки у него нет… Врал он сегодня не только в связи с деньгами, но вообще, заявив мне на вопрос, почему нет ничего интересного, что Конрад, Росинг и Штельце — все трое заболели, что лишает “Сюрприза” возможности видеться с ними… Я еще раз сегодня подтверждаю свое мнение: с “А-270” больше не тянуть… если он еще сегодня не провокатор, а просто мелкий жулик, то он станет и провокатором из-за колоссальной жадности к деньгам».

Работниками резидентуры «А-270» (Позаннер) подозревался в связях с германской военной разведкой. О Позаннере, как о доверенном лице Абвера говорил еще тогда в своей книге и бывший начальник австрийской разведки генерал Ронге. Это утверждение Ронге также давало ОГПУ повод считать «А-270» дезинформатором, специально подосланным германской военной разведкой. Работники резидентуры неоднократно проверяли поведение «А-270», однако эти проверки необходимого результата не давали.

Мнение об агенте «А-270» как о дезинформаторе тогда не возобладало, и резидентура продолжала с ним сотрудничать, разработав проведение новых комбинаций по его проверке. Провести эти комбинации так и не удалось, так как в марте 1933 г. «А-270» был арестован немецкой полицией. Через несколько дней полиция его освободила, но сразу же после освобождения он был таинственно убит. Его сильно обезображенный труп с несколькими ножевыми и огнестрельными ранениями был найден в лесу около Потсдама. О том, почему убит Позаннер и кто это сделал, архивные материалы КГБ достаточных сведений не дают.

«Сюрприз» — Хайровский Адольф, родился в Австрии, германский подданный, по происхождению хорват, в 1917 г. служил офицером связи германской штаб-квартиры. С 1919 по 1926 г. работал в фирме «Бархаузен» в Белграде, с 1931 г. был агентом контрразведки рейхсвера в Югославии и Албании. С июня 1932 г. — внештатный эксперт по делам авиации в контрразведке рейхсвера, завербован агентом «А-270» в том же году.

Еще в самом начале работы «Сюрприза» с советской разведкой в ОГПУ высказывались сомнения в правдоподобности его сообщений. В связи с этим в берлинскую резидентуру в январе 1933 г. была послана из Центра телеграмма следующего содержания:

«Вносим разъяснение нашей директивы. Развитие дела “Сюрприза” внушает нам опасения по той причине, что сообщение о способе получения материалов, сами материалы, а также факт подслушивания малоправдоподобны».

В отношении сообщения «Сюрприза» от 19 января 1933 г. о «военной партии» в СССР работник резидентуры «Эрих» написал в Центр, что оно «…носит довольно странный характер, вернее сказать, несерьезный. Я охарактеризовал эти сведения “А 270” как болтовню…».

«Эрих», высказывая далее сомнения в ценности источников информации, которыми пользуется «Сюрприз», писал:

«…как “Сюрприз”, не работавший непосредственно в Абвере, может узнать настоящие фамилии агентов в чужой стране просто так? Ведь нельзя допустить, что в Абвере дела поставлены так скверно, что “Сюрприз”, являющийся только экспертом по делам авиации, не получающий даже от министерства (рейхсвера) жалованья (только за отдельные поручения), австриец, ставший несколько лет тому назад германским подданным, может так легко от отдельных работников узнавать такие строго конспиративные данные…»

Для характеристики «Сюрприза» обращает на себя внимание и то обстоятельство, что он имел связи с русскими эмигрантами. Сообщая об этом в ОГПУ, «А-270», подчеркивал, что «Сюрприз» «…хотя специальную работу среди них не ведет, все же обо всем, что узнает от них в частных разговорах, сообщает в Рейхсминистериум».

Весной 1933 г. после смерти «А-270» связь ОГПУ с «Сюрпризом» была потеряна и все попытки восстановить ее окончились неудачей.

Содержание донесений, изложенных выше, облик и поведение представивших эти донесения агентов позволяют судить о «ценности» и «надежности» полученных ОГПУ сведений из Германии. Можно сказать, что все эти сведения были частично сознательной дезинформацией, выдуманной самими агентами, частично дезинформацией, поступившей из германских нацистских и военных разведывательных органов, частично дезинформацией, обусловленной различными слухами и сплетнями о Советском Союзе и его военачальниках, имевшими хождение в белогвардейской и буржуазной прессе, среди белоэмигрантов и многих других лиц, враждебно настроенных по отношению к СССР. Важную роль в создании слухов о заговоре в Красной Армии и распространении этих слухов сыграли, как это подчеркивалось выше, компрометирующие данные, слегендированные против Тухачевского и других военачальников органами ОГПУ по известным делам «Трест», «Синдикат-4» и некоторым другим.

Проверка материалов о так называемом военно-фашистском заговоре показывает также, что дезинформация о Красной Армии фабриковалась и распространялась не только органами германской разведки. Этими методами не брезговали и сами руководители гитлеровской Германии, нацистской партии и рейхсвера. Так, в публичных выступлениях Гитлера, Геринга и других фашистских лидеров, в беседах с политическими и государственными деятелями других стран ими всячески навязывалась и подчеркивалась мысль о противоречиях в руководстве ВКП(б) и советском правительстве, о стремлении Красной Армии свергнуть Сталина и его окружение, о существовании в СССР профашистских элементов, работающих на пользу Германии.

В архивах Сталина обнаружены и некоторые другие документы, подтверждающие стремление германских разведывательных органов довести в начале 1937 г. до Сталина дезинформационные сведения о Тухачевском. К таким документам можно отнести письма корреспондента «Правды» в Берлине А. Климова (настоящая его фамилия — Кантор), которые в то время направлялись Сталину редактором «Правды» Мехлисом.

16 января 1937 г. Мехлис прислал Сталину следующую выдержку из письма Климова, направленного им Мехлису из Берлина:

«IV. Мне стало известно, что среди высших офицерских кругов здесь довольно упорно говорят о связях и работе германских фашистов в верхушке командного состава Красной Армии в Москве.

Этим делом по личному поручению Гитлера занимается будто бы Розенберг. Речь идет о кружках в Кр. Ар., объединяющих антисемитски и религиозно настроенных людей. В этой связи называлось даже имя Тухачевского. Агитация идет по линии освобождения русского народа от «еврейского ига». В антисоветской газетной кампании фашистской печати эта нота особенно сильна.

Источник, на который сослался мой информатор: полковник воздушного министерства Линднер. Он монархически настроенный человек, не симпатизирует нац.-“«соц.”, был близок к Секту и принадлежит к тем кругам военных, которые стояли и стоят за соглашение с СССР».

Письма Климова направлялись Мехлисом Сталину и после расстрела Тухачевского. Так, 2 июля 1937 г. Мехлис направил Сталину и Ежову сопроводительное письмо, в котором отмечал, что берлинский корреспондент «Правды» Климов, «посылавший в свое время информацию о Тухачевском», прислал сейчас еще два письма, заслуживающих внимания. Эти письма Мехлисом были приложены к сопроводительному письму.

В первом письме, написанном Климовым 27 июня 1937 г., рассказывается о двух беседах, которые имел его «информатор» с тем же Линднером по поводу процесса над Тухачевским. В этом письме Климов прежде всего напоминает, что за 3–4 месяца до процесса тот же «информатор» передавал ему содержание двух разговоров с Линднером о Тухачевском и германо-шпионских связях в Красной Армии. Как подчеркивает Климов, об этих двух разговорах он сообщал Мехлису.

Далее в своем письме Климов пишет, что еще до процесса Линднер сказал «информатору», что об аресте Тухачевского военные круги узнали в Берлине через несколько часов из телеграммы германского военного атташе в Москве, что у последнего такие «связи», которые обеспечивают такую быстроту сообщения о самых важных и секретных делах. В разговоре Линднер называл Тухачевского «немецким другом». Он сказал, что Тухачевский стремился учинить военный переворот. Вторая беседа с Линднером у информатора была после процесса и расстрела Тухачевского и других. По сообщению Климова, в этой беседе Линднер сказал, что хотя «германские военные круги и “потрясены” этим делом», устранение этих лиц не так еще страшно, «…так как у Германии остались еще в Кр. Армии “весьма влиятельные друзья”, которые будут работать и впредь в том же направлении».

Для оценки доброкачественности сведений, сообщенных Климовым, надо иметь в виду, что Линднер являлся одним из работников разведки военно-воздушных сил Германии. Анализ этих писем и их содержание дают основание считать, что они представляют собой дезинформацию, которую усиленно распространяла тогда германская разведка. Сам Климов был использован немецкой разведкой в качестве передатчика этой «дезы». Через Климова и Мехлиса эта дезинформация в промежуток между январем и июнем 1937 г. стала достоянием Сталина и Ежова.

В процессе настоящей проверки получен дополнительный, весьма интересный материал, раскрывающий провокационную деятельность германских разведывательных органов в отношении Тухачевского и других советских военачальников. Речь идет о деле «Виттига».

В феврале 1962 г. органами госбезопасности Германской Демократической Республики был арестован гражданин ФРГ Виттиг Карл, 1900 г. рождения, немец, уроженец Берлина, с высшим образованием, журналист. Арестован он за связь (в прошлом) с разведорганами фашистской Германии и за сотрудничество с американской разведкой. При расследовании его дела Виттиг заявил, что ему известны некоторые сведения, имеющие отношение к советскому маршалу Тухачевскому. В связи с этим, с согласия Министерства госбезопасности ГДР, Виттиг в октябре-ноябре 1962 г. был допрошен сотрудниками Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР. Подлинники его показаний по этому вопросу находятся в материалах проверки Парткомиссии при ЦК КПСС.

Как показал Виттиг, в 1934 г. он, работая журналистом, был привлечен к негласному сотрудничеству с гестапо и включился в разработку бывшего генерала германской армии Людендорфа, являвшегося политическим конкурентом Гитлера. Одновременно Виттигу было дано задание включиться в разработку чехословацкого посольства в Берлине, основанием для использования Виттига в этих направлениях явилась его прежняя связь с Людендорфом и чехами.

В 1928 г. как журналист немецкой газеты «Людендорф фольксварте» в Мюнхене, издаваемой Людендорфом, Виттиг зарекомендовал себя человеком, проявлявшим симпатии к Чехословакии. Пользуясь этим, Виттиг впоследствии установил знакомства с представителями посольства Чехословакии в Берлине, в частности с пресс-атташе посольства Камиллом Хоффманом.

В 1933 г., как показал Виттиг, с приходом к власти Гитлера газетные издания Людендорфа были закрыты, а ряд журналистов, сотрудничавших с этими изданиями, в том числе и Виттиг, были арестованы. Под стражей Виттиг тогда находился около 8 месяцев. На следствии по его делу он сообщил обстоятельства своего знакомства и подробности своих отношений с чехами. Вместе с тем Виттиг рассказал о своих взаимоотношениях с Людендорфом.

Учитывая близкие отношения Виттига с чехами и Людендорфом, гестаповцы освободили Виттига из-под стражи и привлекли его к секретному сотрудничеству. Виттигу было поручено восстановить свои связи с чехами и Людендорфом. Выполняя эти поручения, Виттиг по освобождении из заключения стал посещать Людендорфа, проживавшего в г. Тутцыне, и имел с ним ряд разговоров по различным политическим вопросам.

Людендорф рассказал Виттигу, что между рейхсвером и командованием Красной Армии продолжает иметь место сотрудничество, причем в отличие от сотрудничества, которое между рейхсвером и командованием РККА до 1933 г. носило чисто военно-технический характер, после 1933 г. оно приобрело якобы политический характер и было направлено против государств, подписавших Версальский договор, в том числе и против Чехословакии. О сообщениях Людендорфа Виттиг донес в гестапо.

Получив эти сообщения, сотрудники гестапо предложили Виттигу встретиться с Хоффманом и рассказать ему о существовании секретной связи между рейхсвером и Красной Армией. Виттиг, как это потребовали гестаповцы, должен был указать, что эти сведения он узнал от Людендорфа. Сотрудники гестапо предложили Виттигу сообщить также чехам, что со стороны советского командования сотрудничество с рейхсвером осуществляет маршал Тухачевский. Сейчас Виттиг утверждает, что Людендорф, говоря о сотрудничестве рейхсвера и Красной Армии, имя Тухачевского не упоминал и оно было сообщено чехам Виттигом исключительно по вымыслу гестаповцев. Вместе с этим Виттиг по заданию сотрудников гестапо передал чехам информацию о намерении Германии присоединить к себе территорию Чехословакии, причем сослался как на источник этой информации на того же Людендорфа. О наличии в рейхсвере оппозиционной группировки Виттигу было запрещено рассказывать чехам.

В ноябре 1935 г. с Виттигом установил связь сотрудник службы безопасности нацистской партии «СД» Кребс, официально занимавший пост пресс-референта министерства внутренних дел Германии. По заданию Кребса Виттиг в июле 1936 г. при встречах с Хоффманом подтвердил свои прежние сообщения и, сославшись на Людендорфа, еще раз подчеркнул, что якобы в 1936 г. тайная связь между рейхсвером и Красной Армией продолжала иметь место и что со стороны советского командования эта связь осуществлялась Тухачевским. Виттиг отметил, что эта связь способствовала вооружению германской армии.

Хоффман, как подчеркивает Виттиг, проявил к этой информации большой интерес и высказал свою озабоченность по поводу того, что эта информация является, видимо, правдивой, так как все более наглядным становится вооружение Германии. Хоффман просил Виттига продолжать сбор таких сведений.

В 1938 году за попытку получить взятку с разрабатываемого предпринимателя Виттиг был арестован и пробыл в заключении до конца войны. После войны, стремясь придать себе «политический вес», Виттиг стал выдавать себя за «жертву» нацизма. С целью подтверждения своей «деятельности» против гитлеризма Виттиг обратился к президенту Чехословакии Бенешу с письмом, в котором просил подтвердить, что он, Виттиг, вел в 1934–1936 гг. подпольную деятельность в пользу чехов. На это письмо Виттиг получил из Праги ответ от 24 октября 1946 г. (№ 15-088/46) за подписью начальника политической секции канцелярии президента республики доктора Я. Ина. В ответе, написанном, как указывается в тексте, по поручению Бенеша, ничего не говорится ни о «деле» Тухачевского, ни о каком-либо отношении к нему Виттига. Однако в ответе сообщается Виттигу, что президент Бенеш

«…очень хорошо помнит Вашу отличную информацию, переданную ему через Камилла Гофмана во время усиления гитлеризма. Особенно прочные воспоминания остались в его памяти о Вашем сообщении от марта 1935 года относительно Вашей беседы с Гитлером, в ходе которой Гитлер сообщил Вам о своих намерениях в отношении Чехословацкой республики».

Для оценки показаний Виттига о своей деятельности в качестве агента гестапо, а затем СД, представляют интерес донесения внутрикамерного агента от 31 октября — 1 ноября 1962 г. В беседе с этим агентом Виттиг говорил о том, что как сейчас перед советскими следователями, так и особенно в свое время перед Хоффманом он преувеличивал свою роль и свою осведомленность о важнейших вопросах политики. Перед Хоффманом он стремился показать себя не тем, кто он есть на самом деле, выходил за рамки задания гестапо, собирал информацию сам, использовал свою старую осведомленность, многое выдумывал. Информация о намерениях Гитлера напасть на Чехословакию является его собственным вымыслом, которую он придумал, чтобы повысить себе цену в глазах Хоффмана. Кроме того, Виттиг сообщил внутрикамерному агенту, что он

«…раздул информацию о связях Бендлерштрассе с Москвой так, что эта связь стала походить на конспиративную деятельность. Виттиг высказал Гофману также подозрения о заговоре этой группы против Сталина».

Следовательно, переданное в 1934–1936 гг. чехам сообщение Виттига о Тухачевском и его связях с германским рейхсвером является дезинформацией, пущенной германской разведкой и преувеличенной к тому же самим агентом с целью выслужиться и перед немцами, и перед чехами. Эта дезинформация Виттига наряду, конечно, с другими подобными сообщениями, несомненно, могла лежать в основе утверждения Бенеша в своих мемуарах о том, что о тайном сотрудничестве рейхсвера с командованием Красной Армии, о котором он якобы довел до сведения Сталина, ему, Бенешу, было известно задолго до 1937 г.

Интересно отметить также, что распространяемые германской разведкой сведения о тайных связях советских военачальников с рейхсвером в период 1933–1937 гг. не находят каких-либо подтверждений в показаниях бывших сотрудников германского посольства и военного атташата в Москве, арестованных советскими органами госбезопасности в ходе и после Второй мировой войны. Эти сотрудники категорически отрицали наличие у них шпионских связей с советскими военачальниками.

Таким образом, анализ изложенных выше материалов позволяет сделать тот несомненный вывод, что кампания дезинформации из германских источников была исключительно целеустремленной и активной на протяжении ряда лет, особенно в период, непосредственно предшествующий трагическим событиям в судьбе Тухачевского и других военачальников. Эта германская дезинформация достигла Москвы и лично Сталина и при возникновении «дела Тухачевского» могла приниматься в расчет.

б) «Донос» на советских военачальников со стороны правящих кругов Франции и французской разведки

Быстрый рост мощи Красной Армии сильно беспокоил французские правящие круги. Особенно тревожила их возможность союза русских с немцами против Франции. Стремясь помешать укреплению Вооруженных Сил СССР, французские правящие круги и их разведка на протяжении ряда лет и особенно после 1935 года через печать и путем распространения слухов всячески дискредитировали советских военачальников, и прежде всего Тухачевского, распространяя легенду о его «германофильстве», «бонапартизме», стремлении военных установить свою диктатуру в СССР.

Одной из акций, предпринятых французами в этом направлении, был демарш премьер-министра Франции Э. Даладье. Об этом демарше впервые в открытой печати рассказал в своей книге Дж. Бейли, когда он описывал беседу Э. Даладье с советским полпредом в Париже В.П. Потемкиным. Бейли уверяет, что в ходе этой беседы Даладье сообщил Потемкину о «военном заговоре в СССР».

Сейчас мы располагаем документами, подтверждающими эти сообщения Дж. Бейли. Так, в шифротелеграмме от 17 марта 1937 г. из Парижа на имя членов Политбюро и руководства НКИД СССР за подписью советского полпреда Потемкина сообщалось:

«Даладье, пригласивший меня к себе, сообщил следующее: 1) Из якобы серьезного французского источника он недавно узнал о расчетах германских кругов подготовить в СССР государственный переворот при содействии враждебных нынешних советскому строю элементов из командного состава Красной Армии. После смены режима в СССР Германия заключит с Россией военный союз против Франции. Об этих планах знает будто бы и Муссолини, сочувственно относящийся к такому замыслу, сулящему поражение Франции и возможность расширения владений итальянской империи за счет бывших французских земель. Даладье добавил, что те же сведения о замыслах Германии получены военным министерством из русских эмигрантских кругов, в которых-де имеются по данному вопросу две позиции. Непримиримые белогвардейцы готовы поддержать германский план, оборонцы же резко высказываются против. Даладье пояснил, что более конкретными сведениями он пока не располагает, но что он считал “долгом дружбы” передать нам свою информацию, которая, быть может, для нас небесполезна. Я, конечно, поблагодарил Даладье, но выразил решительное сомнение в серьезности его источника, сообщающего сведения об участии представителей командования Красной Армии в германском заговоре против СССР и в дальнейшем против Франции. При этом я отметил, что недостаточная конкретность полученных сообщений лишь подтверждает мои сомнения. Даладье ответил, что если получит более точные данные, он немедленно мне их сообщит. Он-де все же не исключает возможности, что в Красной Армии имеются остатки троцкистов. Эта часть разговора произвела на меня двойственное впечатление. Во-первых, Даладье явно заинтересован в том, чтобы своими “дружественными” сообщениями внушить нам большее доверие к нему самому. Во-вторых, он невольно выдает привычный страх французов, как бы мы не сговорились против них с немцами. Думаю, что в конце концов и то и другое не так уже вредно для нас».

В связи с сообщением Потемкина обращает на себя внимание еще один документ, подтверждающий содержание беседы между Даладье и Потемкиным. Речь идет о телеграмме М.М. Литвинова полпреду СССР во Франции Я.З. Сурицу от 21 июня 1937 г., то есть уже вскоре после расстрела Тухачевского и других. В этой телеграмме Литвинов пишет:

«Я не знаю, известно ли Вам, что Даладье как-то в разговоре с Потемкиным предупредил его, что, по сведениям французской разведки, немецкий рейхсвер хвастал тем, что у него имеется агентура в верхушке Красной Армии».

Оценивая доброкачественность французских сообщений о замыслах немцев подготовить военный заговор в СССР, надо иметь в виду, что люди, сеявшие слухи о «военном заговоре» в печати и в салонах, как правило, были связаны с французскими правящими кругами, генеральным штабом и его «вторым бюро» (разведкой). Сотрудничали с французской разведкой и многие белогвардейские генералы, проживавшие после Октябрьской революции в Париже. Нет сомнения, что сведения об «измене» Тухачевского, слегендированные еще по делам «Трест» и «Синдикат-4», от белогвардейцев через агентов «второго бюро» доходили до французских правящих кругов.

То, что в Париже были распространены слухи и сплетни о «военном заговоре» в СССР, подтверждается также некоторыми материалами следствия по делу Берия. Установлено, например, что в марте 1937 г. Берия по указанию Сталина направил за границу врача Гегечкори Николая, родственника своей жены, с заданием «прощупать» настроения меньшевистской эмиграции. В Париже Гегечкори Н. встречался с меньшевиком Гегечкори Евгением и другими эмигрантами из числа меньшевиков. К середине мая 1937 г. Гегечкори Н. вернулся из Парижа и доложил Берия о сообщении Гегечкори Евгения о том, что «большевикам следовало бы обратить внимание на командный состав Красной Армии». Об этой «рекомендации» лидера грузинских меньшевиков Гегечкори Евгения тогда же Берия было доложено Сталину.

В начале августа 1937 г. Гегечкори Николай по указанию Берия был арестован. На следствии он был ложно обвинен в преступных связях с грузинскими меньшевиками, в подготовке теракта против Берия и по постановлению тройки при НКВД Грузинской СССР в сентябре 1938 г. расстрелян.

О своей встрече в Париже с Гегечкори Евгением на допросе 26 июня 1938 г. Гегечкори Николай показал:

«Гегечкори Евгений мне сказал, что у него имеются сведения о том, что в Советском Союзе существует и активно действует очень крупный военный заговор, который подготавливает государственный переворот в стране».

Таким образом, стремление французов ослабить Красную Армию путем компрометации ее руководителей привело к тому, что они решили использовать слухи о «военном заговоре» в СССР для «официального» сообщения советскому правительству. В самом же деле это была сознательная провокационная акция, рассчитанная на сложившуюся в те годы в СССР ситуацию и подозрительность Сталина. Это был своего рода донос на руководство Красной Армии, сделанный Даладье в форме дипломатической беседы с Потемкиным. Безусловно, акция со стороны Даладье порождена не его сочувствием к Советскому Союзу, как говорил об этом сам Даладье, а интересами, явно враждебными СССР. Сообщение Даладье о «заговоре» в Красной Армии через Потемкина достигло Москвы и лично Сталина, принималось, вероятно, им также в расчет и могло сыграть немалую роль в решении судьбы Тухачевского и других советских военачальников.

в) Действия правящих кругов и разведки Чехословакии и их реальная роль в «деле» Тухачевского

Изучение материалов, связанных с действиями правящих кругов и разведки Чехословакии в 1937 г., показывает, что Бенеш и его окружение в интересах своей политической игры на международной арене активно действовали в «деле» Тухачевского. Есть достаточно оснований сказать, что Бенешу принадлежит немалая роль в формировании и распространении слухов о заговоре Тухачевского и других, об их связях с германским рейхсвером.

Особый интерес в этом отношении представляет обнаруженное в архиве МИД СССР письмо, написанное полпредом СССР в Чехословакии С. Александровским 15 июля 1937 г., то есть более чем через месяц после казни Тухачевского и других, на имя народного комиссара иностранных дел Литвинова. Письмо Александровского составлено на основании его беседы с президентом Бенешем 3 июля 1937 г. и своего разговора 13 июля 1937 г. с одним из приближенных лиц Бенеша — Лауриным. Кроме того, в архиве МИД СССР найдена также и запись самой беседы Александровского с Бенешем.

В связи с тем, что эти документы крайне важны для понимания позиции Бенеша в «деле» Тухачевского, они достаточно широко использованы в настоящей записке.

В начале своего письма к Литвинову посол в Праге Александровский говорит о том, что после расстрела Тухачевского он, Александровский, по-иному представляет содержание и смысл более ранних бесед с Бенешем и другими чехословацкими политическими деятелями. Далее в письме Александровского сообщается следующее:

«Насколько припоминаю, усиленные разговоры о возможности чехословацко-германского сближения, и в частности разговоры Лаурина, в которых он утверждал, что Бенеш сам ищет возможность договориться с Германией, относятся к началу этого года, главным образом к февралю и марту. В конце апреля у меня был разговор с Бенешем, в котором он неожиданно для меня говорил, почему бы СССР и не договориться с Германией, и как бы вызывал этим меня на откровенность, на то, чтобы я сказал, что мы действительно собираемся кое о чем договориться. Весь этот период я решительно опровергал какую бы то ни было особую нашу связь с Германией.

…Мой последний разговор с Бенешем, запись которого вы получите с этой почтой, и разговор с Лауриным 13.VII, мне кажется, не оставляют на этом фоне сомнений в том, что чехи действительно имели косвенную сигнализацию из Берлина о том, что между рейхсвером и Красной Армией существует какая-то особая интимная связь и тесное сотрудничество. Конечно, ни Бенеш, ни кто бы то ни было другой не могли догадаться о том, что эта сигнализация говорит об измене таких крупных руководителей Красной Армии, какими были предатели Гамарник, Тухачевский и др. Поэтому я легко могу себе представить, что Бенеш делал из этих сигналов тот вывод, что советское правительство в целом ведет двойную игру и готовит миру сюрприз путем соглашения с Германией. В положении Бенеша было вполне естественно задаваться тогда вопросом, что же делать Чехословакии перед лицом такой возможности… Я не сомневаюсь в том, что Бенеш и Крофта действительно зондировали почву у немцев, встречались с Траут-Мансдорфом и пользовались своим посланником Мастным в Берлине для того, чтобы расчистить дорогу для чехословацко-германского соглашения, а Бенеш имел в виду забежать таким образом вперед и договориться с Германией раньше, чем ожидавшийся им “сюрприз” советско-германского сближения стал бы общеизвестным фактом. Одновременно он поручал Лаурину сигнализировать через меня, что он может договориться с Германией раньше, чем это сделает СССР, и тем понудить нас если не заговорить с ним откровенно, то учесть заблаговременно такую возможность в пактировании с Германией. Если бы советское правительство действительно подготовляло соглашение с Германией, то такой план Бенеша был бы вполне понятен и достиг бы своих результатов. Я считаю весьма характерным то, что сказал мне Бенеш теперь, а именно что Чехословакия вынуждена была бы «опираться и на Россию Тухачевского», а также договориться с Германией, хотя это и было бы началом зависимости Чехословакии от Германии.

Никто из нас не понял и не мог понять этого смысла поведения Бенеша и его клеврета Лаурина, не зная о том, что против нас работает банда изменников и предателей. Зная же теперь это, мне становится понятным очень многое из тех намеков и полупризнаний, которыми изобиловали разговоры со мною не только Лаурина, Бенеша, Крофты, но и ряда других второстепенных политических деятелей Чехословакии».

В записи беседы Александровского с президентом Бенешем от 3 июля 1937 г., присланной Литвинову вместе с упоминавшимся выше письмом, отмечается, что Бенеш обстоятельно изложил свое понимание значения процесса над Тухачевским и те мотивы, которыми руководствуется Бенеш в своей политике по отношению к СССР.

Бенеш в беседе выставил утверждение, что события в СССР ничуть его не удивили и совершенно не испугали, ибо он давно их ожидал. Он почти не сомневался и в том, что победителем окажется, как он выразился, «режим Сталина». Он приветствовал эту победу и расценивал ее как укрепление мощи СССР, как победу сторонников защиты мира и сотрудничества советского государства с Европой.

Бенеш заявил, что все время наблюдает в СССР борьбу двух основных настроений, одно из которых идет на реальный учет обстановки и проявляет готовность к сотрудничеству, а значит, и к компромиссу с Западной Европой, а другое — «радикальное», продолжающее требовать немедленного разворачивания мировой революции. По заявлению Бенеша, его задачей всегда было помочь первому, реальному течению в советской политической жизни. Особенно резко встал вопрос борьбы двух течений тогда, когда СССР сделал решительный шаг в сторону сотрудничества с Западной Европой. Это было в 1932 г. в связи с вопросом о вступлении СССР в Лигу Наций. Бенеш тогда понял, что наступил «исторический перелом», и считал своей прямой обязанностью всячески помочь «реалистам» в СССР. Советскую внешнюю политику в последние годы он расценивал именно как ставку СССР на западноевропейскую демократию французского, английского или чехословацкого типа, как на союзников в борьбе с фашизмом и за мир. Бенеш это приветствует, ибо его внешнеполитическая концепция целиком базируется на опоре, с одной стороны, на Францию, а с другой стороны, на СССР.

Последующую часть разговора с Бенешем Александровский передает следующим образом:

«…Бенеш утверждал, что уже начиная с 1932 года он все время ожидал решительной схватки между сталинской линией и линией “радикальных революционеров”. Поэтому для него не были неожиданностью последние московские процессы, включая и процесс Тухачевского… Здесь, между прочим, Бенеш особо подчеркивал, что, по его убеждению, в московских процессах, особенно в процессе Тухачевского, дело шло вовсе не о шпионаже и диверсиях, а о прямой и ясной заговорщической деятельности с целью ниспровержения существующего строя. Бенеш говорил, что он понимает нежелательность “по тактическим соображениям” подчеркивать именно этот смысл событий. Он сам, дескать, тоже предпочел бы в аналогичных условиях “сводить дело только к шпионажу”, Тухачевский, Якир и Путна (Бенеш почти все время называл только этих трех), конечно, не были шпионами, но они были заговорщиками. Тухачевский — дворянин, офицер, и у него были друзья в офицерских кругах не только Германии, но и Франции (со времен совместного плена в Германии и попыток Тухачевского к бегству из плена). Тухачевский не был и не мог быть российским Наполеоном, но Бенеш хорошо представляет себе, что перечисленные качества Тухачевского плюс его германские традиции, подкрепленные за советский период контактом с рейхсвером, могли сделать его очень доступным германскому влиянию и в гитлеровский период. Тухачевский мог совершенно не сознавать, что совершает преступление поддержкой контакта с рейхсвером. Особенно если представить себе, что Тухачевский видел единственное спасение для своей родины в войне рука об руку с Германией против остальной Европы, в войне, которая осталась единственным средством вызвать мировую революцию, то можно даже себе представить, что Тухачевский казался сам себе не изменником, а даже спасителем родины».

Далее в беседе Бенеш под большим секретом заявил Александровскому, что во время пребывания Тухачевского во Франции в 1936 г. Тухачевский вел разговоры совершенно частного характера со своими личными друзьями французами. Эти разговоры точно известны французскому правительству, а от последнего и Бенешу. В этих разговорах Тухачевский весьма серьезно развивал тему возможности советско-германского сотрудничества и при Гитлере, так сказать, тему «нового Рапалло». Бенеш утверждал, что эти разговоры даже несколько обеспокоили Францию.

Развивая тезис «субъективного фактора», Бенеш говорил, что ряд лиц, оказавшихся в числе «заговорщиков», мог руководствоваться такими побуждениями, как неудовлетворенность своим положением, жажда славы, беспринципный авантюризм и т. д. В этой связи он упомянул Якира и Путну. О последнем Бенеш знает, что он был под Варшавой со своей 27-й дивизией и, очевидно, «не мог помириться с тем, что от него ускользнула слава покорителя Варшавы». Бенеш высказал предположение, что Ягода знал все о заговоре и занимал выжидательную позицию, что из этого выйдет.

Бенеш в беседе отмечал, что в Москве расстреливают изменников, и так называемый европейский свет приходит в ужас. Это, с его точки зрения, лицемерие. Бенеш не только отлично понимает, но и прямо одобряет московский образ действий. Бенешу пришлось даже успокаивать некоторых людей в Западной Европе.

Большой интерес представляет та часть беседы, где Бенеш говорит о близости между рейхсвером и Красной Армией. По этому поводу Александровский сообщает:

«Бенеш напомнил мне, что в разговоре со мной (кажется, 2.IV.1937 г.) он говорил, что почему бы СССР и не договориться с Германией. Я ответил, что помню, и признался, что меня тогда очень удивила эта часть разговора как совершенно выпадающая из рамок обычного хода мыслей Бенеша. Лукаво смеясь, Бенеш ответил, что теперь может объяснить мне скрытый смысл своего тогдашнего разговора. Свои объяснения Бенеш просил считать строго секретными и затем рассказал следующее.

Начиная с января месяца текущего года, Бенеш получал косвенные сигналы о большой близости между рейхсвером и Красной Армией. С января он ждал, чем это закончится. Чехословацкий посланник Мастный в Берлине является исключительно точным информатором. Он прямо фотографирует свои разговоры в докладах Бенешу. У Мастного в Берлине было два разговора с выдающимися представителями рейхсвера. Мастный их сфотографировал, видимо, не понимая сам, что они обозначают. Бенеш даже сомневается, сознавали ли эти представители рейхсвера, что они выдают свой секрет. Но для Бенеша из этих разговоров стало ясно, что между рейхсвером и Красной Армией существует тесный контакт. Бенеш не мог знать о том, что это контакт с изменниками. Для него возникла проблема, что делать, если Советское правительство действительно вернется к какой-нибудь политике “нового Рапалло”. В этой связи Бенеш задавал риторический вопрос, где средство для защиты Чехословакии, и без обиняков отвечал на этот вопрос, что тогда Чехословакия тоже должна была бы заключить соглашение с Германией. Это было бы началом чехословацкой зависимости, но другого выхода не было. Гитлер вовсе не стремится к тому, чтобы физически немедленно уничтожить Чехословакию, но он хочет “союза” с ней».

Заканчивая беседу, Бенеш заявил Александровскому, что Чехословакия не примет никакого диктата, что она будет драться за свою свободу, за демократию, за европейский мир. Поскольку это является и задачей СССР, говорил Бенеш, постольку Чехословакия безоговорочно является союзником Москвы, постольку его политика как аксиому принимает независимость советско-чешских дружественных взаимоотношений. Никакие расстрелы, никакие внутренние изменения, подчеркивал Бенеш, не могут потрясти эту дружбу. В этой связи Бенеш задавался и таким вопросом: что произошло бы, если бы в Москве победил не Сталин, а Тухачевский? Тогда Чехословакия, по его мнению, вынуждена была бы оставаться в дружбе и с Россией Тухачевского. Но Чехословакия тогда была бы вынуждена достигнуть соглашения и с Германией, а это опять-таки было бы началом зависимости либо от России, либо от Германии, ибо «Россия Тухачевского не постеснялась бы заплатить Германии Чехословакией».

В заключение Бенеш еще раз повторил, что расценивает московские процессы как признак укрепления СССР и что его концепция дружбы с СССР была и остается главной основой внешнеполитического поведения Чехословакии.

Эти документы, раскрывающие позиции Бенеша во внешнеполитической игре, позволяют сделать некоторые выводы.

Прежде всего становится ясным, что акция Бенеша, направленная на компрометацию советских военачальников, находилась в определенной связи с действиями французских и английских правящих кругов. Бенеш так же, как и Даладье, действовал в направлении, которое должно было привести к устранению ориентирующейся якобы на союз с немцами группы Тухачевского, считая, что от этого Чехословакия выиграет на политической арене. Процесс над Тухачевским и другими военачальниками с его логическими последствиями для Красной Армии вполне устраивал также и английские правящие круги.

Содержание документов ясно выявляет провокационную роль Бенеша и его группировки. Весь характер беседы Бенеша с Александровским говорит о том, что признаниям, сделанным Бенешем в беседе 3 июля 1937 г., ясно предшествовала его политическая интервенция во внутреннее развитие событий в Советском Союзе. Бенеш сам признает, что его задачей всегда было «помочь» тому течению в советской политической жизни, которое направлено в сторону компромисса с Западной Европой. Следовательно, и действия его могли быть направлены только на то, чтобы подтолкнуть ход событий в том направлении, которое было выгодно чехословацким, а стало быть, французским и английским правящим кругам в 1936–1937 годах. Бенеш явно использовал сложившуюся в СССР политическую ситуацию в целях империалистической группировки Англии и Франции. Отсюда и неожиданны в устах такого буржуазного демократа, каким всегда слыл Бенеш, лицемерные похвалы в адрес «режима Сталина», отсюда его заявления о том, что события в СССР его не испугали, ибо он «ожидал» их, отсюда его одобрение «расстрелов» и вообще «московского образа действий», отсюда, наконец, его попытка играть на такой заведомо точной карте и чувствительной струне, как многолетняя неприязнь Сталина к Тухачевскому, Путне и некоторым другим военачальникам.

В беседе с Александровским 3 июля 1937 г. Бенеш явно пытался выставить себя перед Сталиным человеком, который вовремя сигнализировал ему об опасном «заговоре» против него, человеком, который хочет дружбы не вообще с СССР, а именно с «режимом Сталина», человеком, которому органически чужд «курс» Тухачевского. Если же говорить всерьез, Бенеш не мог не знать об антигитлеровской позиции Тухачевского, о его преданности советской стране и партии. Поэтому все спекуляции Бенеша относительно «связи» Тухачевского с Германией, относительно того, что «Россия Тухачевского» не постеснялась бы заплатить Германии Чехословакией, носят, несомненно, грубо провокационный характер.

В своих мемуарах, опубликованных в 1948 г., Бенеш писал, что о ставших ему известными связях германского рейхсвера с верхушкой Красной Армии, то есть о «заговоре военных», он сообщил советскому послу в Праге Александровскому. Черчилль в своих мемуарах, опубликованных тоже в 1948 году, также сообщает, что Бенеш рассказывал ему о связях немцев с высокопоставленными лицами из Красной Армии. Однако, как показывает письмо Александровского Литвинову, смысл намеков Бенеша о заговоре военных стал ясен Александровскому не до ареста Тухачевского, а лишь из беседы с Бенешем, состоявшейся после казни Тухачевского. Вместе с тем сам по себе тот факт, что информация о заговоре, вопреки утверждениям Бенеша, не попала вовремя в Москву через Александровского, совершенно не означает, что эта «информация», в которой Бенеш видел в то время весь смысл своей политической жизни, не была своевременно «подкинута» в Москву по другим каналам. А эти каналы могли быть весьма различны. В частности, писательница Анна-Луиза Стронг сообщала в печати, что она лично слышала о «заговоре» Тухачевского от высших чехословацких военных деятелей. Уже сам факт распространения таких слухов из Праги показывает, что Бенеш отнюдь не монопольно владел этим «секретом». Более того, как можно предположить, Бенеш сознательно предал его гласности через определенных лиц, стараясь, чтобы этот «секрет» как можно скорее дошел до сведения советских органов.

г) Действия разведки Японии и ее роль в «деле» Тухачевского

В ходе проверки «дела» Тухачевского был обнаружен в Центральном государственном архиве Советской Армии важный документ, спецсообщение 3-го отдела ГУГБ НКВД СССР, которое было направлено Ежовым наркому обороны Ворошилову с пометкой «лично» 20 апреля 1937 г., то есть в момент, непосредственно предшествовавший арестам крупных советских военачальников. На этом документе, кроме личной подписи Ежова, есть резолюция Ворошилова, датированная 21 апреля 1937 г.: «Доложено. Решения приняты, проследить. К.В.». Судя по важности документа, следует предположить, что доложен он был Сталину. Ниже приводится это спецсообщение в том виде, в каком оно поступило к Ворошилову:

«СПЕЦСООБЩЕНИЕ

3-м отделом ГУГБ сфотографирован документ на японском языке, идущий транзитом из Польши в Японию диппочтой и исходящий от японского военного атташе в Польше — Савада Сигеру, в адрес лично начальника Главного управления Генерального штаба Японии Накадзима Тецудзо. Письмо написано почерком помощника военного атташе в Польше Арао.

Текст документа следующий:

“Об установлении связи с видным советским деятелем.

12 апреля 1937 года.

Военный атташе в Польше Саваду Сигеру.

По вопросу, указанному в заголовке, удалось установить связь с тайным посланцем маршала Красной Армии Тухачевского.

Суть беседы заключалась в том, чтобы обсудить (2 иероглифа и один знак непонятны) относительно известного Вам тайного посланца от Красной Армии № 304”».

Спецсообщение подписано заместителем начальника 3-го отдела ГУГБ НКВД СССР комиссаром государственной безопасности 3-го ранга Минаевым. Фотопленки с этим документом и подлинник перевода в архиве НКВД не обнаружены.

Об истории этого документа сообщили в ЦК КПСС бывшие работники НКВД СССР Н.А. Солнышкин, М.И. Голубков, Н.М. Титов и К.И. Кубышкин, занимавшиеся в те годы негласными выемками и фотографированием, в том числе иностранной почты, которая направлялась транзитом в почтовых вагонах из Европы на Восток и с Востока на Запад через советскую территорию. Проводя в апреле 1937 г. операцию по выемке почты, шедшей из Польши в Японию, Лицкевич (впоследствии расстрелян) и Кубышкин обнаружили в бауле документы на японском языке и сфотографировали их. Содержания этих документов они не знали, однако через некоторое время им сказали, что они изъяли серьезный документ, в котором якобы говорилось о преступной связи Тухачевского с японским военным атташе в Варшаве. За эту операцию участвовавшие в ней сотрудники НКВД вскоре были награждены знаком «Почетного чекиста». Голубков и Кубышкин, например, были награждены 19 апреля 1937 г., то есть еще за день до того, как Ежов направил спецсообщение Ворошилову.

В связи с тем, что качество фотодокумента было плохим и иностранный отдел НКВД, куда был передан для расшифровки этот документ, не смог выполнить этой работы, заместитель начальника 3-го отдела ГУГБ Минаев-Цикановский предложил М.Е. Соколову, работавшему тогда начальником 7-го отделения этого отдела, выехать с документом в Лефортовскую тюрьму к находившемуся там арестованному работнику ИНО НКВД Р.Н. Киму и поручить ему, как квалифицированному знатоку японского языка, расшифровать документ. Ким был арестован 2 апреля 1937 г. по подозрению в шпионаже в пользу Японии, и следствие по его делу вел аппарат отделения, возглавляемого Соколовым.

Как сообщил сейчас в ЦК КПСС Соколов, этот плохо сфотографированный документ Киму удалось расшифровать после двух-трех визитов к нему. Ким был крайне возбужден, когда сообщил Соколову, что в документе маршал Тухачевский упоминается как иностранный разведчик. Соколов утверждает, что содержание спецсообщения, которое было направлено Ворошилову, совпадает с содержанием перевода, сделанного Кимом, причем в то время Соколов и другие его сотрудники, знавшие содержание документа, были убеждены в его подлинности. Теперь же Соколов считает, что они тогда глубоко заблуждались и документ, видимо, является дезинформацией со стороны польской или японской разведок с расчетом, что за эту фальшивку ухватятся. Соколов обращает сейчас внимание на то, что столь секретное сообщение, если бы оно действительно предназначалось только адресату — генштабу японской армии, не могло быть направлено в общей почте, в бауле, перевозившемся через советскую территорию в советских почтовых вагонах, без охраны дипкурьеров. Кроме того, Соколов утверждает, что хотя фотодокумент вернулся к нему из иностранного отдела без перевода, из каких-то источников ему уже было известно, что в документе упоминается фамилия Тухачевского.

В своем объяснении в ЦК КПСС проживающий сейчас в Москве Ким подтверждает, что действительно в апреле 1937 г. Соколов, со ссылкой на приказание наркома Ежова, поручил ему перевести с японского языка документ, который никто из работников ГУГБ, слабо зная японский язык, не смог прочитать из-за дефектов снимка. Киму было обещано, что, если он расшифрует документ, то это благоприятно отзовется на его судьбе. Документ был совершенно смазан, и перевести его на русский язык удалось ценой огромного напряжения. Как утверждает Ким, после перевода документа он написал еще и заключение, в котором сделал вывод, что этот документ подброшен нам японцами. Такого заключения в архивах не найдено. Документ, с которым имел дело Ким, состоял, с его слов, из одной страницы и был написан на служебном бланке военного атташата почерком помощника военного атташе в Польше Арао (почерк этот Ким хорошо знал, так как ранее читал ряд документов, написанных Арао); в документе говорилось о том, что установлена связь с маршалом Тухачевским, документ посылается в адрес генштаба. Все эти данные Ким сообщил в ЦК КПСС до предъявления ему текста спецсообщения.

Ким, как и Соколов, считает, что если бы столь важное сообщение необходимо было скрыть от советской разведки, то японцы нашли бы немало способов для этого: передали бы его шифром, или с дипкурьером, или, скорее всего, устно. В данном случае японская разведка, видимо, имела противоположную цель — довести до сведения русских содержание этого документа. Ким подчеркивает, что как в 1937 г., так и теперь он считает, что японский документ, содержащий «компрометирующие данные» о Тухачевском, является дезинформирующим документом, подброшенным с провокационной целью.

Обращает на себя внимание тот факт, что японская разведка, сообщая провокационные сведения о советских военачальниках, в то же время в официальных секретных документах давала совершенно иную оценку событий, происшедших в Красной Армии.

В июле 1937 г. помощник японского атташе в Москве Коотани выступил с докладом «Внутреннее положение СССР (анализ дела Тухачевского)» на заседании политических и военных деятелей Японии. В этом докладе Коотани заявил:

«Неправильно рассматривать расстрел Тухачевского и нескольких других руководителей Красной Армии как результат вспыхнувшего в армии антисталинского движения. Правильно будет видеть в этом явлении вытекающее из проводимой Сталиным в течение некоторого времени работы по чистке, пронизывающей всю страну».

Он заявил далее, что совершенно нельзя верить официальному обвинению о том, что генералы были связаны с руководством армии некоей иностранной державы и снабжали ее шпионскими данными, что они замышляли восстание против нынешнего правительства. По мнению Коотани, у советских военных не было ни плана восстания, ни террористических планов. События в Красной Армии поразили, подчеркивал Коотани, не только его, но и такого специалиста по России, как начальник советской секции 2-го отдела японского генштаба полковника Касахару.

Оценивая имеющиеся японские материалы, можно сделать следующие выводы.

Во-первых, «документ Арао», посланный Ежовым Ворошилову, надо признать провокационным. Эта дезинформация была тем или иным путем подброшена советским органам японской разведкой, быть может, в кооперации с польской разведкой, а возможно, и немецкой.

Не исключено также, что этот документ был сфабрикован в НКВД с прямой провокационной целью или что так называемый тайный посланец, если он так объявил себя в Варшаве, в действительности являлся агентом НКВД.

Во-вторых, несмотря на сомнительную ценность в качестве свидетельства против Тухачевского, «документ Арао», дошедший до Ежова, Ворошилова и, вероятно, до Сталина, мог все же ими браться в расчет и сыграть в условиях апреля-мая 1937 г. определенную роль в формировании обвинения против Тухачевского.

Вместе с тем, видимо, именно неправдоподобностью этого документа надо объяснить тот факт, что на следствии вопрос о «тайном посланце Тухачевского» и о связях его с японской разведкой вообще никак не допрашивался. В деле нет ни самого документа, ни его копии. Никакой оперативной разработки вокруг этого перехваченного японского документа не проводилось; его использовали против Тухачевского в том виде, в каком он оказался в руках работника НКВД.

д) Дезинформационная деятельность польской разведки.

То, что польский Главный штаб был жизненно заинтересован в «изменениях», которые произошли в 1937 г. в руководстве Красной Армии и во всем ее офицерском составе, подтверждается рядом документов самой польской разведки. Среди трофейных документов, хранящихся в Особом архиве Главного архивного управления, а также в архиве КГБ, содержатся материалы, проливающие свет на провокационную деятельность польской разведки и вместе с тем на то, как она реально оценивала события 1937 г. в СССР.

Представляет интерес документ реферата «ИД» от 29 ноября 1926 г. второго (разведывательного) отдела Главного штаба польской армии. Этот документ носит название «Активная дезинформация Советского Союза, создание резидентуры». В этом документе 2-й отдел Главного штаба Польши ставил задачей создаваемой резидентуры «разработку и учет трений и споров по программным вопросам в коммунистической партии», «отработку идентичного материала о международном коммунистическом движении» и «создание на основе полученного материала информации для печати и секретной, предназначенной для подрыва РКП изнутри». В том же 1926 г. в связи с «левой оппозицией» Зиновьева реферат «ИД» специально занимался «политической дезинформацией по отношению к Советам» по вопросу о «разногласиях в коммунистической партии». Польская разведка решила «в целях получения материалов для создания дальнейших трений» распространять в печати сведения «растравляющего характера и создающие атмосферу недоверия между мнимо сегодня примирившимися противниками».

Подобные методы «растравляющего характера» были применены польской разведкой и в ее долголетней дезинформации по поводу «заговора военных» в СССР.

Кроме непосредственной заинтересованности в ослаблении Красной Армии и целей кооперирования своих действий с гитлеровской разведкой, у польских военных кругов были особые счеты с Тухачевским, Путной, Корком, Эйдеманом, Примаковым и другими участниками польской кампании 1920 г.

Польские органы весьма давно стали «изобретать» компрометирующие материалы на этих военачальников и распускать о них всяческие слухи. В спецархиве ГРУ Генерального штаба Советской Армии находится, например, сообщение советского военного атташе в Англии Клочко, который 30 января 1928 г. писал в Москву:

«29 и 30 января вся польская пресса полна самыми фантастическими сообщениями о восстании Красной Армии; говорится о восстании 4 дивизий во главе с т. Тухачевским, наступающим будто бы на Москву; за два дня сообщения польской прессы перелетели в английскую, а оттуда они вновь перепечатывались польской прессой; характерно, что основную кампанию ведет официоз “Голос Правды”; сегодня на совещании у полпреда я предложил немедленно опубликовать опровержение полпредства, назвав всю эту провокационную кампанию “сплошной ложью от начала до конца”, что и сделано. Я рассматриваю эту клевету как одно из средств поддержания общественного мнения против нас, как “моральную мобилизацию”…»

В предшествовавший процессу Тухачевского период польская печать не только коллекционировала и подавала в сенсационном духе международные слухи и сплетни относительно «заговора в Красной Армии» и предполагаемого «переворота в СССР», но и активно запускала свои вымыслы на международный политический рынок. Варшава (как и столицы Прибалтийских государств) постоянно фигурировала в такого рода сообщениях иностранных агенств печати как «источник» слухов.

То, как польская разведка организовывала и доводила до сведения советских органов провокационные, дезинформационные сведения по вопросам внешней политики, а также и о советских военачальниках, видно, например, из дела бывшего закордонного агента Иностранного отдела НКВД СССР Илинича В.А.

В материалах, направляемых Илиничем в ИНО НКВД в 1932–1935 годы, содержалась информация о том, что Польша, Германия, Англия, Франция, США и Япония строят свою внешнюю политику в направлении полной политической изоляции СССР, что они активно готовятся к разделу территории СССР путем военного вторжения, высказывалось предположение о неизбежном союзе Польши, Германии, Англии, Италии и Японии против СССР; о непрочности и фиктивности существовавшего в то время договора о взаимопомощи между СССР и Францией.

По вопросам внутриполитического положения в СССР Илинич, со ссылкой на те же источники, систематически доносил о существовании на территории СССР различных антисоветских заговорщических организаций, таких как «Трудовая крестьянская партия», заговор среди ученых, разного рода заговоры среди высшего командования Красной Армии. Он также сообщал о нелегальной связи высокопоставленных лиц из командного состава Красной Армии с польской и германской разведками. Так, еще в 1932 году Илинич сообщал:

«…В связи с предстоящей 10–15 августа конференцией представителей штаба в Париже там, на этой конференции, будут сделаны доклады о положении в СССР представителями какой-то существующей на территории Союза политической партии, имеющей якобы свою сильную организацию среди крестьянства.

По словам Гонсяровского, эта партия возглавлена крупными общественными деятелями СССР, некоторые из них даже члены ВКП(б), а также имеются в ее руководстве люди, занимающие высокие командные должности в Красной Армии».

В другом донесении (ноябрь 1932 г.) Илинич писал:

«…Относительно диверсионной работы, которую Пилсудский ведет в СССР, агенту конкретно ничего не известно. Известно лишь, что работа ведется в верхах Красной Армии, обрабатываются командиры крупных частей и есть какие-то командиры, на которых очень надеются».

Илинич сообщал также, что, как установил один из его агентов, между советским военачальником Блюхером и германским генералом Гаммерштейном (занимал пост начальника немецкого генштаба) существует тайная связь. В 1934 году доносил Илинич в Москву следующее:

«…Во второй половине июля с.г. польская разведка получила сообщение из весьма авторитетного германского источника о том, что тов. Блюхер находится в тесном военно-политическом контакте с руководящими лицами германской армии.

…В глазах Пилсудского информация о Блюхере заслужила особого внимания, когда в первых днях августа польской разведкой в Англии был раздобыт скопированный доклад английской разведки (кажется, английскому генералу Больтону Мону) о том, что германское командование в лице генерала Гаммерштейна нашло в лице т. Блюхера человека, который, опираясь на Германию, совершит переворот в СССР».

Сведения о «готовящихся заговорах» в Красной Армии, об участии в них командиров из «верхушки» Красной Армии, о политическом курсе Польши, Франции и других стран направлялись Илиничем в ИНО НКВД СССР вплоть до 1936 г., то есть до момента ареста Илинича органами НКВД и разоблачения его как польского агента.

При расследовании дела Илинича выяснилось, что он, находясь на закордонной работе как секретный сотрудник иностранного отдела НКВД СССР, в 1932 г. совершил ряд служебных подлогов, связанных с присвоением больших денежных сумм, что стало достоянием польских разведорганов. На этой почве Илинич был завербован польской разведкой, привлечен к секретному сотрудничеству с разведывательными органами бывшей буржуазной Польши и по ее заданию в течение 1932–1936 годов под видом агентурных материалов поставлял в ИНО НКВД дезинформацию, разрабатываемую 2-м отделом Главного штаба польской армии.

О провале в «польской работе» говорил в марте 1937 года на партийном активе работников НКВД Артузов, работавший в 1931–1935 гг. начальником Иностранного отдела НКВД СССР:

«Я виноват, что, работая в разведке (ИНО), я не почувствовал, что… Илинич был перевербован поляками и начал играть против нас ту же роль, какую агенты “Треста” играли против поляков. Таким образом поляки взяли свой реванш за 1927 год в разведывательной работе с нами… Для меня лично тем более тяжело это поражение, понесенное нашей разведкой от поляков, что во время моей работы в КРО мы наносили полякам очень чувствительные удары».

В собственноручно написанном тексте своего повторного выступления на том же партактиве (выступить ему второй раз не удалось) Артузов по этому же вопросу отметил:

«Как видите, разобраться в предательстве Илинича было не очень просто. Школа разведчиков Пилсудского — неплохая школа…

Не исключено, что, желая крепче зацепиться за нас, провокатор Илинич, как Азеф, будучи двойником особого тонкого вида, давал нам некоторые сведения, получавшие в дальнейшем подтверждение, и без ведома своих хозяев, так как ведь не круглые мы идиоты, чтобы платить деньги за один хлам. Это все надо тщательно изучить. Однако тем опаснее такой тонкий предатель для нас… Объективно оказалось, что нас все-таки разыграли».

В июне 1957 г. дело Илинича В.А. по просьбе его родственников проверялось следственным управлением КГБ при Совете Министров СССР; признано, что он был осужден в 1936 году правильно, и в реабилитации Илинича отказано.

Изучение архивных материалов показывает, что некоторые сведения, сообщаемые Илиничем в ОГПУ-НКВД, докладывались Сталину. В архиве КГБ имеется, например, докладная об агентурных донесениях Илинича, адресованная в марте 1932 года Сталину, из которой видно, что Сталин знал об Илиниче. В докладной говорится:

«В результате последней встречи с известным Вам источником получены нижеследующие дополнительные сведения о подготовке французским генштабом (ген. Лебней) интервенции против СССР…»

Из различных пометок и резолюций, сделанных работниками НКВД СССР на донесениях Илинича, также видно, что его сообщения включались в сводные докладные записки НКВД, на основании которых затем шла информация в ЦК ВКП(б).

О том, что Сталин получал информацию, составленную на основе донесений Илинича, видно также из письма Артузова, направленного Ежову 22 марта 1937 г. Говоря о трудностях в разоблачении Илинича, Артузов, например, писал:

«Когда т. Сталин посылал меня в разведуправление, он констатировал в разговоре со мной об источнике Илиниче, что о некоторых важных фактах он нас предупреждал заранее (польско-германский договор, подготовка 36 германских дивизий и др.).».

Таким образом, распространение польскими разведывательными органами провокационных сведений о советских военачальниках, об участии их в «заговорах» против Советской власти играло свою роль в создании атмосферы подозрительности вокруг Тухачевского и других военачальников и влияло на формирование против них тяжких обвинений.

Однако, фабрикуя и распространяя провокационные слухи, польская разведка, как это видно из ставших ныне известными секретных польских документов, совершенно иначе расценивала происшедшие в 1937 году события в Красной Армии.

В документе «Внутреннее положение СССР, сообщение № 14», составленном в июле 1937 года 2-м отделом Главного штаба Польши, дается следующий вывод по «делу» Тухачевского:

«Официальное толкование процесса Тухачевского, приписывающее казненным советским генералам шпионаж, диверсии против Советской власти и сотрудничество с иностранными разведками (вероятно, Германии), является таким абсурдным, что европейское общественное мнение… заранее его отбрасывает…»

В этом докладе дается высокая оценка личным заслугам и качествам Тухачевского и других, подчеркивается их преданность делу революции и коммунизма. По данным польской разведки, в момент ликвидации группы Тухачевского у нее не было никакой разветвленной организации, не было никаких намерений против Советской власти, все эти командиры были заинтересованы только в дальнейшей победе революции, а расправа с ними есть результат развития внутриполитических событий в СССР, стремления Сталина устранить всех, кто с ним в чем-либо не соглашался.

е) Дезинформация из других Прибалтийских государств (Эстония).

Правящие круги Прибалтийских государств (Латвия, Литва и Эстония), исходя из своих антисоветских интересов и интересов своих империалистических покровителей, также внесли свою лепту в кампанию дезинформации в отношении советских военачальников. В общей массе клеветы и дезинформации о Советском Союзе, распространяемой в те годы печатью Прибалтийских стран и с помощью других средств, сейчас можно выделить один канал, через который шла дезинформация о советских военачальниках от эстонских разведывательных органов, поскольку эта дезинформация дошла до Сталина и Ежова.

25 мая 1937 г. начальник Разведывательного управления РККА С. Урицкий представил Ворошилову сообщение советского военного атташе в Эстонии полковника Тупикова о его разговоре с начальником эстонской военной разведки Маазингом, который, как писал в сопроводительном письме Урицкий, тесно связан с «Интеллидженс сервис» (английской разведкой), а также с немцами.

В сообщении военного атташе полковника Тупикова, датированном 18 мая 1937 г., говорится следующее:

«Месяца два назад в разговоре со мной Маазинг сказал, что он думает, что, по его данным, история с Ягодой и троцкистские процессы должны в скором времени коснуться и армии. Персонально он ни на кого не напирал, но назвал маршала Тухачевского. Вследствие того, что эта фамилия склонялась многократно в зарубежной прессе, я тогда этому не придал значения.

Но в конце апреля разговор на эту тему возник вновь, и Маазинг сказал, что у него имеются проверенные данные, что маршала Тухачевского снимут тотчас после поездки на коронацию в Лондон… Маазинг мне ответил, что его сведения абсолютно достоверны, что ему известно, что маршала допрашивали на Лубянке, а это уже почти решающий признак… На мое замечание, что из всего этого меня больше всего могло бы интересовать, откуда к нему идут эти сведения, Маазинг ответил, что я его подстрекаю испортить отношения с друзьями…».

26 мая 1937 г. Ворошилов направил это сообщение Сталину, Молотову, Кагановичу, Ежову. На документе Сталин написал:

«т. Молотову, т. Ворошилову. Следует выяснить, почему наш военатташе счел нужным сообщить нам о Тухачевском “через 2 месяца”, а не сразу».

Тупиков был снят с поста военного атташе. В своих объяснениях, представленных Ворошилову, он уточнил ряд деталей своих разговоров с Маазингом. Тупиков отметил, в частности, что разговор с Мазингом в марте 1937 года совпал с высказываниями эстонских и белых газет относительно возможности «процесса Тухачевского» и того, что Тухачевский олицетворяет собой бонапартистскую борьбу армии с партией и правительством. На вопрос Тупикова, являются ли эти сведения общеизвестными по газетам или Маазинг располагает более фундаментальными сведениями, тот ответил уклончиво: «и по газетам, и по другим».

Маазинг сообщил, например, Тупикову о том, что будто бы Егоров подал рапорт в Политбюро с просьбой снять его с должности начальника штаба, так как он расходится по ряду оперативных вопросов с Ворошиловым. Отвечая на вопрос об источниках этой информации, Маазинг заявил, что последние сведения он получил от начальника русского отдела разведки английского генерального штаба.

Тупиков детально излагает «теоретические» воззрения Маазинга на события в СССР, на якобы ведущуюся борьбу за власть с троцкистами, причем эта борьба за власть, с его точки зрения, захватывает армию, внутри которой растут претензии на то, чтобы стать господином в стране. Гражданские круги, по мнению Маазинга, стараются удалить наиболее ярых сторонников армейской диктатуры от руководства. Маазинг упомянул Тухачевского как представителя сторонников военной диктатуры, поставив его в ряд с германским генералом Людендорфом и эстонским генералом Рееком. По мнению Тупикова, характер сообщений Маазинга и тон разговоров оставили у него впечатление, что Маазинг давал понять, что он информирует советского военного атташе.

Тупиков характеризует Маазинга как политически умного, ловкого и культурного маклера, держащего нос по ветру. Маазинг бравировал своим цинично-пренебрежительным отношением ко всякой политической идейности. Он был докладчиком и советником по внешнеполитическим вопросам высших генералов эстонской армии Лайдонера и Реека, пользовался большим влиянием в правительственных кругах.

Для оценки отношения Маазинга к событиям в Красной Армии представляет некоторый интерес также его беседа с советским торгпредом в Эстонии Парушиным В.И., которая состоялась уже после расстрела Тухачевского. В этой беседе, о которой Парушин (он же «Ванин») сообщил 18 августа 1937 года в Разведуправле-ние РККА, Маазинг заявил, что он не может объяснить себе причин происходящих в СССР событий. Говоря, в частности, о Корке, он сказал, что расстрел Корка для него непонятен, хотя он, Маазинг, «как эстонец и рад тому, что уничтожил генерала-эстонца, который с ним дрался».

В этой связи интересно донесение агента «А-256» о том, что «командированный для продолжительного наблюдения в Эстонию» представитель германского военного министерства фон Заукен «на основании установления им связей, ведущих в Россию», сообщал о предстоящей смене руководящего состава Советского правительства. Находившийся в Эстонии немец фон Заукен, распространяя дезинформационные сведения, о которых «А-256» сообщал в декабре 1936 года в ИНО НКВД, мог быть одновременно источником тех сведений, которые в свою очередь распространял Маазинг в беседах с Тупиковым.

Эпизод с военным атташе Тупиковым показывает активное стремление иностранных разведок внедрить в советские органы мысль о возможной измене Тухачевского и других. Есть все основания полагать, что руководитель эстонской военной разведки Маазинг служил звеном в передаче дезинформации советским органам со стороны зарубежных разведок. Вместе с тем этот эпизод говорит и об особом интересе Сталина и Ворошилова к «острым» сведениям о советских военачальниках. И хотя информация Маазинга не содержала каких-либо конкретных фактов, но, став достоянием Сталина, Ворошилова и Ежова, она могла ими приниматься во внимание и, видимо, наряду с другими подобными данными сыграла свою роль в развитии событий в Красной Армии.

Анализ архивных и агентурных материалов, которые оказались в настоящий момент доступными, в сопоставлении с версиями, излагаемыми в зарубежной литературе, позволяет сделать некоторые выводы.

1. Материалы дают основание отвергнуть обвинения Тухачевского и других в «заговоре» и «связях» с иностранными державами. Ни в одном источнике — архивном, агентурном, литературном — нет сколько-нибудь убедительных свидетельств виновности высших командиров Красной Армии в «измене». Наоборот, подавляющим большинством как открытых, так и секретных источников эта версия либо отвергается, либо игнорируется.

2. Вместе с тем материалы раскрывают широкую картину переплетения клеветы, интриг и провокаций, которые во взаимной борьбе и кооперации осуществляли на протяжении ряда лет и особенно в 1936–1937 гг. правящие круги и разведки капиталистических стран Европы. Они старались создать вокруг командования Красной Армии атмосферу подозрительности, стремились побудить Сталина устранить ведущих военачальников с тем, чтобы ослабить Советские вооруженные силы в критической международной ситуации предвоенных лет.

Непосредственным периодом «созревания и оформления» «дела» Тухачевского и других военачальников явился период с января по май 1937 года, когда поступление провокационных сведений из-за рубежа по различным каналам стало особенно частым и тревожным, совпав с фазой обострения политических событий внутри страны в 1937 г.

3. В настоящее время нет оснований признать за достоверную рассказанную бывшими германскими разведчиками версию о «фальшивках» Гейдриха, якобы осуществленную в начале 1937 г. Кроме некоторых литературных произведений самих гитлеровцев, нет иных доказательств в отношении этой операции гитлеровской разведки.

Вместе с тем в архивах содержится достаточно доказательств постоянной провокационной, дезинформационной деятельности гитлеровской разведки, проводимой в отношении Тухачевского и других крупных советских военачальников на протяжении ряда лет. Германские разведывательные органы при этом не только сами плели интриги вокруг Тухачевского и других, но всячески провоцировали на это французов, англичан, поляков, чехов, нагоняя на них страх угрозой заключения союза между СССР и Германией.

4. Архивные и другие материалы подтверждают, что многие дезинформационные сведения, провокационные слухи о советских военачальниках доходили до Сталина, Молотова, Ворошилова и Ежова, принимались ими в расчет и, в той или иной степени, сыграли свою роль в процессе возникновения и созревания не только «дела» Тухачевского — Якира — Уборевича, но и «дел» в отношении тысяч командиров Красной Армии и Военно-Морского Флота.