Фиаско в Маньчжурии

Начало войны не было ни для самой России, ни для самодержца, ни для полуцарственного (хоть и морганатических, но все же голубых кровей) наместника Его Императорского Величества на Дальнем Востоке, ни для военного министра ЕВРОАЗИАТСКОЙ империи абсолютно неожиданным, тем более — внезапным или вероломным: военная и военно-морская разведка, несмотря на трудность добывания информации в условиях традиционного японского тотального внутреннего контршпионажа, сработали мастерски и НА УПРЕЖДЕНИЕ задолго до катастрофического января 1904 года.

Положительно сказались проведенные в характерном для российской военно-бюрократической машины «пожарном порядке» качественные кадровые перестановки в разведывательной сфере.

Военным агентом (атташе) в Японии с апреля 1900 года был, казалось бы, опытный разведчик — Глеб Максимилианович Ванновский. За его плечами — Пажеский корпус, Николаевская академия Генерального штаба, служба в войсках, преподавательская работа в военном училище, наконец, четырехлетняя непревзойденная разведывательно-аналитическая ШКОЛА службы в Военно-ученом комитете Главного штаба.

Опыт опытом, и принадлежность к военной генштабовской элите — отнюдь не недостаток, а достоинство, но вот исполнительностью и настойчивостью в добывании разведывательной информации «в поле» однофамилец бывшего военного министра явно не страдал, предпочитая обязательной для разведки конкретике и отточенной аналитике, базирующейся на совокупности бесспорных фактов, некие общие, пространные, напоминающие больше философские, рассуждения. Показателен один из докладов Ванновского, где он созерцательно умствовал:

«…Японская армия далеко еще не вышла из состояния внутреннего неустройства, которое неизбежно должна переживать всякая армия, основанная на совершенно чуждых ее народной культуре основаниях, усвоенных с чисто японской слепой аккуратностью и почти исключительно по форме, а отнюдь не по существу, как, впрочем, это замечается и во всех прочих отраслях современной японской жизни. Вот почему если, с одной стороны, японская армия уже давно не азиатская орда, а аккуратно, педантично организованное по европейскому шаблону более или менее хорошо вооруженное войско, то с другой — это вовсе не настоящая европейская армия, создавшаяся исторически, согласно выработанным собственной культурой принципам. Пройдут десятки, может быть, сотни лет, пока японская армия усвоит себе нравственные основания, на которых зиждется устройство всякого европейского войска, и ей станет по плечу тягаться на равных основаниях хотя бы с одной из самых слабых европейских держав».

Странно, но сей, с позволения сказать, «доклад» военного агента в стране, готовящейся к открытому военному столкновению с Россией, положительно оценен военным министром Куропаткиным, поставившим резолюцию: «Читал. Увлечений наших бывших военных агентов японской армией уже нет. Взгляд трезвый».

Однако одного только трезвого и не лишенного лирики издевательского словоблудия, но все же ПОВЕРХНОСТНОГО, если не сказать жестче — дилетантского — взгляда несшего службу в островной резидентуре военного разведчика на вероятного противника России на Дальнем Востоке, педантичному и абсолютно чуждому поэтизации военной информационной деятельности Главному штабу российской армии все же оказалось мало. Поэтому 28 августа 1902 года военным агентом в Японии вместо Ванновского назначили подполковника Владимира Константиновича Самойлова.

Самойлов на два года старше Ванновского и с не менее солидным послужным списком: Петровско-Полтавский кадетский корпус, Николаевское инженерное училище, Николаевская академия Генерального штаба; вся служба — на Дальнем Востоке, в войсках пройден путь от командира роты до начальника штаба бригады.

Первая его реакция на оперативную обстановку в Японии близка к панической: «Все, что касается численного состава армии в Японии, составляет большой секрет и достать какие-либо сведения можно только случайно».

Тем не менее, хоть и далеко петербургское начальство, но глаза боятся, а руки делают. Если очень захотеть и ко всему приложить упорство и бесстрашие кадета, а также могучий интеллект выпускника Академии Генштаба, то и СЛУЧАЙ можно и нужно обратить в закономерность, причем закономерность результативную.

Во многом благодаря новому руководителю военной разведки в Стране восходящего солнца уже в первую половину 1903 года в российском Главном штабе стало известно, что численность японской армии составляет 10 375 офицеров, не считая офицеров запасных войск, и 348 074 нижних чинов, — оценка весьма и весьма близкая к действительной. Численность войск на Квантунском полуострове предполагалась в 160 тысяч человек (в действительности к середине 1903 года на материке было 206 тысяч японских военнослужащих); это далеко не минус в оценке работы Самойлова.

В сентябре 1903 года изрядно заматеревший в японских тайных баталиях Самойлов уверенно докладывает: «Флот готов… отправка даже значительного отряда на материк не встретит особых затруднений и может быть произведена почти внезапно».

В декабре 1903 года, то есть практически за полтора месяца до начала войны, Самойлов докладывает: «…через два месяца на Ялу (привет «безобразовской клике»! — Авт.) может быть 10… и все 12 дивизий…».

В январе 1904 года Самойлов предупреждает, что война «может разразиться каждую минуту».

Удивительно и стратегическое предвидение подполковника-разведчика, смело ориентирующего военного министра генерала от инфантерии и генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина: «Основным планом действий японцев будет попытка одержать над нами частный успех до сбора нами достаточных сил и затем надеяться на вмешательство других держав, неспособных допустить, чтобы Россия раздавила Японию».

Самойлов сумел зорко подметить характерные тактические особенности японской армии: большую подвижность, многочисленную и хорошо обученную артиллерию, мужество солдат и офицеров и их бесстрашие, неумение пользоваться конницей, непривычку к ночным маршам, чувствительность ко всяким неожиданностям и случайностям.

Оценивая не только тактику и стратегию противника, но и вероятную модель действий наших сил, Самойлов рассуждает об упущенных флотом шансах «потопить две дивизии и разбить конвоирующую эскадру», что свело бы на нет превосходство японской армии на материке.

Профессионализм Самойлова как разведчика, точное прогнозирование военно-политической обстановки в контрасте с аморфностью и инертностью его предшественника были оценены по достоинству: на посту военного агента в Японии Самойлов оставался вплоть до октября 1916 года, в 1911 году заслужил генеральское звание.

Справедливости и объективности ради заметим, что неудачливый разведчик Г.М. Ванновский после откомандирования из Японии блистательно раскрылся как умелый командир конных частей и соединений, занимая последовательно должности командира драгунского полка, бригады, кавалерийской дивизии. С началом мировой войны в 1914 году он возглавил Донскую казачью дивизию, завоевал славу храброго кавалериста, стал одним из первых высших офицеров, награжденных в войну орденом Святого Георгия 4-й степени, в 1915 году получил звание генерал-лейтенанта, войну закончил командармом. Разведывательная миссия в Японии вряд ли оставила у него приятные воспоминания, хотя вина в этом не столько самого Ванновского, сколько его начальников-лоббистов, ошибочно доверивших безусловно достойному строевому офицеру ответственнейший участок напряженной работы по добыванию и анализу информации, для чего он оказался совершенно непригоден.

Лишнее доказательство тому, что разведка и лихая кавалерия — призвание и вид деятельности, несомненно, нужные и почетные, требующие незаурядных способностей, заслуживающие уважения, возможно, и преклонения, но совершенно разные прежде всего по соотношению и соразмерности сторон в классическом наполеоновском квадрате, а именно гармоничном сочетании УМА и ВОЛИ офицера.

Не дремала и российская военно-морская разведка.

Капитан второго ранга Александр Иванович Русин, находившийся в должности военно-морского агента в Японии с 1899 года, вычислил мобилизационные возможности страны пребывания и доложил в Петербург практически точные и соответствующие реалиям данные — 633 415 человек. Мало того, в марте 1903 года Русин представил в Главный морской штаб данные о военном плане Японии против России, где указал основные пункты стратегического замысла японского командования:

«1) занять Корею;

2) не дать России окончательно утвердиться в Маньчжурии;

3) попытаться сделать демонстративную высадку близ Приамурской области;

4) такую же высадку осуществить на Квантуне;

5) при удаче этих двух операций попытаться овладеть вышеуказанными областями».

Уйдя из военно-морской разведки с началом войны, Александр Иванович Русин сделал впечатляющую командную и штабную карьеру на флоте, достигнув к 1915 году должности начальника Морского Генерального штаба и звания полного адмирала.

Разумеется, все перечисленное назвать абсолютным триумфом российской разведки сложно. Тем не менее то, что армия и флот благодаря разведке вступили в войну не слепыми, а война не стала для военно-политического руководства Российской империи полной неожиданностью, — факт непреложный.

Хотел Куропаткин войны или нет?

Не хотел на словах, но хотел в глубине души? В дневниках его не просматривается и, очевидно, не могло быть той искренности и откровенности, той определенности, которые могли бы способствовать формированию объективного мнения по столь любопытному и важному вопросу.

С одной стороны, для высшего генералитета любая удачная война — это феерический виток славы, новые ордена, освободившиеся вакансии, очередные звания и очень большие деньги.

Война — предназначение и естественное состояние армии; войной грезили не только восторженные мальчишки-кадеты и безусые юнкера, но и бывалое, закаленное офицерство. Тем более война с противником, от переоценки которого Куропаткин был весьма далек.

В конце концов, Куропаткин официально по собственному желанию убыл на фронт; мог ли он, искушенный в придворных интригах генерал-адъютант, сознательно поставить себя в заведомо проигрышное с точки зрения полководческой репутации и дальнейшей военной карьеры положение?

С другой стороны, не страдающий симпатиями к Алексею Николаевичу министр финансов Витте в своих воспоминаниях рассказывает, как Куропаткин упрекал министра внутренних дел Плеве в том, что «он был одним из министров, который эту войну желал и примкнул к банде политических аферистов». Плеве ответил: «Алексей Николаевич, вы внутреннего положения России не знаете. Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война».

Внутреннее положение России военный министр, имевший в подчинении 13 военных округов с их превосходно обученными собирать информацию по всем элементам оперативной обстановки штабами, безусловно, знал. Как знал он и о характеристике и настроениях мобилизационного контингента по губерниям и областям империи, и об изобретенной в конце ХIХ века военными статистиками Академии Генерального штаба циничной, но аксиоматичной на все времена методике вычисления процента благонадежного населения по национальному критерию на определенной территории, и о многих других сакральных вещах, неизвестных главному российскому ПОЛИЦМЕЙСТЕРУ.

С легкой руки Витте легенда о необходимости «маленькой победоносной войны» навсегда войдет во все советские учебники истории и ее, согласно политической марксистско-ленинской конъюнктуре, будут десятилетиями считать чуть ли не главной причиной Русско-японской войны: мол, царские сатрапы, бездарные генералы и адмиралы, чтобы не допустить народной революции, чуть ли не сами эту войну и спровоцировали.

Элементы провокации (а какая политика, что внешняя, что внутренняя, без оттенков провокации обходится?), разумеется, были. И те, кого Куропаткин назвал «бандой политических аферистов», тоже в историческом процессе участвовали; правда, дали им более благозвучное наименование — «безобразовская клика».

Реальная возможность превентивного удара по японцам на этапе наращивания ими группировки в Корее, возможность, вынашиваемая русским командованием на Дальнем Востоке и лично наместником Его Императорского Величества адмиралом Е.И. Алексеевым, во многом по вине военного министра А.Н. Куропаткина была безвозвратно упущена.

Впоследствии, уже будучи командующим в Маньчжурии, Куропаткин столкнется с исключительно мощным, отмобилизованным, успевшим грамотно, упорядоченно сгруппировать значительные силы и средства на относительно ограниченном театре военных действий противником.

А если бы Куропаткин смог ПРОДАВИТЬ у царя столь нужное военно-политическое решение об упреждающем ударе по японцам?

Или все-таки пытался продавить?

Прекрасно осведомленный о кулуарных паркетных дворцовых диспозициях, соратник Куропаткина по службе в столице генерал А.Ф. Редигер в мемуарах отмечает, что аудиенции военного министра у царя, как правило, длились по нескольку часов.

Вместе с тем, по свидетельствам очевидцев, Куропаткин не был склонен к отстаиванию своей точки зрения по военным вопросам на высочайшем уровне, если она каким-то образом противоречила ОБОЗНАЧЕННОЙ позиции императора.

Промедление с упреждающим ударом стало роком для России в ХХ веке.

В 1941 году, словно под копирку повторяя нерешительное выжидание Николая II в 1903-м, упустит время для нанесения превентивного удара по находящейся в стадии стратегического развертывания группировке гитлеровских войск в Восточной Европе вождь всех времен и народов. Страна получит величайшую трагедию Великой Отечественной.

В 1969 году из-за самоустранения командования Дальневосточного военного округа от участия в боевых действиях на начальном этапе скоротечной войны с Китаем, почему-то до сих пор именуемой пограничным конфликтом, страна получит омытую кровью сотен пограничников и бойцов Советской Армии трагедию Даманского.

Полководческие схемы Куропаткина, примененные им в Маньчжурии, полностью соответствовали устоявшимся в России к началу ХХ века взглядам на стратегию, опиравшимся, как это ни странно, на опыт Наполеона и Мольтке. Все учебники и труды по стратегии были насыщены почти вековой давности примерами из наполеоновских походов, а также выведенными из них принципами полководческого искусства.

Считавшийся непоколебимым авторитетом в вопросах стратегии военный теоретик и историк генерал от инфантерии Генрих Антонович Леер, в течение без малого десяти лет возглавлявший Академию Генерального штаба, в 1894 году утверждал, что «по отношению к сущности стратегического искусства в целом после Наполеона I нечего его и совершенствовать, а можно и должно совершенствовать его только в частном».

В то же время военный теоретик офицер Военно-ученого комитета Главного штаба Арсений Анатольевич Гулевич в 1898 году писал, что именно массовость армии и наличие подготовленного запаса заставляют ожидать не быстрого завершения будущей войны, а, наоборот, долгой, упорной и продолжительной борьбы.

В Маньчжурии Куропаткин провел четыре сражения: 24 августа — 3 сентября 1904 года вблизи города Ляоян, 5–17 октября 1904 года на реке Шахэ, 11–16 января 1905 года при Сандепу и 17 февраля — 10 марта 1905 года при Мукдене.

Потери были, но отнюдь не катастрофические: при Ляояне 3000 убитых, 16 112 раненых и пленных; на Шахэ 5084 убитых, 30 506 раненых, 4869 пропавших без вести; при Сандепу 1727 убитых, 11 123 раненых и контуженных, 1113 пропавших без вести; при Мукдене 8705 убитых, 51 388 раненых, 28 209 пропавших без вести и пленных.

За всю войну войска под руководством Куропаткина потеряли около 19 тысяч убитыми, 113 тысяч ранеными, 40 тысяч попавшими в плен (для сравнения — только в Бородинской битве 1812 года русская армия потеряла около 45 тысяч убитыми и ранеными).

Потери во многом стали основанием для того, чтобы на Куропаткина навесили ярлык «полководческой бездарности», сделав его одним из главных виновников поражения в войне.

СИЛА нацеленной пропаганды — заказных публикаций в газетах, журналах, произведений художественной литературы, язвительных карикатур, искажающих реальные события мемуаров, исторических исследований, СЛУХОВ, направленных на формирование массового общественного сознания, ПРОСТО поразительна.

Еще для сравнения: через 10 лет, во время I Мировой войны генерал Брусилов в наступательной операции Юго-Западного фронта ПОЛОЖИТ около ПОЛУМИЛЛИОНА русских солдат и офицеров. И при таких безвозвратных потерях личного состава он считается до сих пор выдающимся полководцем, хотя оперативные результаты Брусиловского прорыва и тем более его стратегическое влияние на итоги войны весьма и весьма неоднозначны.

Великое видится издалека и по прошествии времени. А объективность и непредвзятость являются именно теми методами, на основе которых возможна справедливая историческая оценка.

Вернемся к Русско-японской войне.

В четырех сражениях возглавляемых Куропаткиным группировок русских войск с японцами ни одна из сторон не одержала того, что согласно военным критериям считается РЕШИТЕЛЬНОЙ ПОБЕДОЙ. Отечественными и зарубежными военными историками после тщательного разбора операций на фронте Русско-японской войны исход сражений, где принимал участие генерал Куропаткин, считается НЕОПРЕДЕЛЕННЫМ.

Более того, есть все основания утверждать, что полководческая стратегия Куропаткина гениальна.

Воевал Куропаткин не на территории отечества, а на чужой — маньчжурской, китайской территории. Хотя японцы настойчиво рвались к Владивостоку, на территорию России выйти им так и не удалось. Воюя, Куропаткин одновременно берег армию; планомерно, подобно Барклаю-де-Толли и Кутузову в начальный период Отечественной войны 1812 года, отступал в глубь театра военных действий, заманивая японцев все дальше и дальше от их островов и, соответственно, — резервов, растягивая их коммуникации. В результате японская армия глубоко врезалась в Маньчжурию, подобно наполеоновской, ЗАТЯНУТОЙ в Россию в 1812 году. Куропаткин проводил сравнимые с легендарными казачьими, платовскими кавалерийские рейды по тылам японцев. Отдавая чужую, выжженную боями территорию, он выигрывал драгоценное время. Это была настоящая СТРАТЕГИЯ ИЗМОРА.

Войска под командованием генерала Куропаткина после завершения каждой битвы, планомерно заманивая за собой противника, отходили далее на север, где в итоге фундаментально закрепились на заблаговременно подготовленных неприступных Сыпингайских позициях. Сломав наступательный порыв японцев, полностью измотав противника, командующий русской армией А.Н. Куропаткин достиг монументальной стабилизации фронта, что дало возможность накапливать силы и постепенно, тщательно готовить решительное наступление, целью которого являлся разгром противника, его решительное преследование, освобождение Маньжчурии и Кореи, сброс японских войск в море. И все это было совершенно реальной и достижимой целью войны, несмотря на полный разгром русского флота, несмотря на предательски сданные Порт-Артур и Дальний.

Оценка японского историка С. Окамото стратегической ситуации на Дальнем Востоке на середину марта 1905 года такова:

«Российские войска отступили на север, “сохраняя порядок”, и начали готовиться к наступлению, в то время как подкрепления к ним все прибывали.

В императорском штабе становилось ясно, что военная мощь России сильно недооценена и что в Северной Маньчжурии могут оказаться до миллиона русских солдат. Финансовые возможности России также далеко превосходили подсчеты Японии…

После “просчитанного отступления” российские силы восполнили свою военную мощь на маньчжурской границе».

Для окончательной победы нужны были только терпение и выдержка.

У Куропаткина, его генералов, офицеров и солдат терпения и выдержки хватало.

Выдержки НЕ ХВАТИЛО в далеком от дальневосточного театра военных действий Санкт-Петербурге.

3 марта 1905 года Куропаткина смещают с должности главнокомандующего и назначают командующим 1-й армией.

Поддавшись внешнеполитическому давлению Англии и США, вследствие волокиты, халатности и бездействия российского Министерства внутренних дел, не сумевшего УДЕРЖАТЬ порядок в стране (к слову, министр внутренних дел Вячеслав Константинович Плеве, участник «безобразовской клики» и сторонник «победоносной войны», будет убит террористами 28 июля 1904 года, в самый разгар описываемых событий), царь позволит заключить Портсмутский мирный договор.

Из отдаленного крымского Симеиза престарелый, физически немощный, но отнюдь не потерявший разум патриарх российской армии и ее последний генерал-фельдмаршал Милютин, обращаясь к эпохе русско-японской войны, отметит крайнюю недостаточность наших военных сил на Дальнем Востоке перед началом военных действий, весь ход сухопутных и морских операций назовет неудачными, оборону Порт-Артура — геройской, сдачу его — позорной, условия мира — непочетными для России.

Есть ли в трагедии унизительного для России дипломатического, не военного, завершения Русско-японской войны вина Куропаткина? Если и есть, то весьма незначительная, более того, можно утверждать, что у Куропаткина и армии России военную победу украли недальновидные политики и дипломаты.

Кем бы остались в истории Барклай-де-Толли и Кутузов, прими осенью 1812 года император Александр I предложения Наполеона о заключении мира во время стратегической «тарутинской паузы»? Остались бы в памяти потомков генералами, отступавшими четыре месяца 1200 километров от Немана до Москвы, ретировавшимися после Смоленского и Бородинского сражений и сдавшими без боя Москву неприятелю.

Насколько российская армия под руководством Куропаткина показала Японии свою мощь и заставила японское правительство сделать определенные выводы?

Уже через два года после окончания Русско-японской войны, 17 июля 1907 года, в Санкт-Петербурге министром иностранных дел России А.П. Извольским и послом Японии в России И. Мотоно подписано Соглашение по общеполитическим вопросам. Соглашение состояло из двух частей — гласной конвенции и секретного договора. Согласно конвенции, стороны обязывались уважать территориальную целостность обеих стран, признавали независимость и целостность территории Китая. Секретный договор фиксировал раздел Северо-Восточного Китая (Маньчжурии) на русскую (северную) и японскую (южную) сферы влияния.

Россия обязалась не чинить препятствий развитию отношений между Японией и Кореей.

Япония признавала наличие специальных интересов России во Внешней Монголии и обязывалась воздерживаться от всякого вмешательства, способного нанести ущерб этим интересам.

Таким образом, Соглашение гарантировало России безопасность ее дальневосточной территории и защиту от проникновения японцев в традиционную сферу интересов России — сопредельные Северную Маньчжурию и Монголию.

Это тоже итоги Русско-японской войны, и итоги в пользу России, хотя о них и до настоящего времени предпочитают умалчивать.