[Конспект разговора с Н.М.Барановым]

Эх, и прескверно же мне! Как убитая хожу. Отовсюду слышу: ставку делят – этому дают мастерскую, тому дают мастерскую, и члены Союза, и не члены Союза получают. Те расширяются. По 40 метров, по 35 метров, а у нас вся квартира – 27 метров.

И не находится объективно человека, который сказал бы: как можно расширяться, пока есть необеспеченные живописцы, члены С. X.? Как можно?

И никто не сказал – Луговской дают мастерскую или – хорошо бы дать мастерскую. Есть от чего прийти в отчаяние! А кто-то говорит: вот дом будут делить, тогда, может, ты получишь! Что мне стоит ещё года три подождать!

Два художника забиты этюдами, холстами сверху донизу. Вы посмотрите, как мы живём!

Хочется брать сложные темы. Где же тут работать?

В Уставе сказано: создавать все условия для работы и спрашивать активную творческую жизнь. Какая же тут творческая жизнь?

А для творчества нет престарелого возраста, есть ленивый возраст. Пока живёшь и работаешь, и запасов энергии никто не измерит. Смешно звучит, например: Маврина – на пенсии. Или: Юкин – на пенсии. Это абсурдно.

А я-то мечтала: только теперь и работать, дадут творческую мастерскую. Всю жизнь писать дома (вы же были у нас, Коля)! Натыкаясь буквально друг на друга. Больше это нестерпимо. Меня буквально распирают творческие помыслы, материала много, а требования к себе растут у обоих.

Хочется – большие работы. Хочется пересмотреть и освоить всё.

Куда же идти и кого просить?

‹Старые черновики – 1978 г.›

Не хватает достаточного внимания и заботы к самому насущному и волнующему вопросу – о мастерских. Поясню свою мысль.

Строили дом – божились и клялись, что к ноябрю закончат; художники ходили на субботник, чуть ли не рыли траншеи, убирали мусор, учтите всё это, чтобы строителям было легче и быстрей строить. И что же – домик замёрз. Рабочих сняли теперь, говорят, через год, может, построят. Это раз.

В Восточном районе: строили очередную вставку по Комиссарова, все знали, все говорили – вот строят вставку ещё одну: скоро будут мастерские, и никто из руководителей вовремя не поинтересовался, не сходили в Горисполком, чтобы подтолкнуть, напомнить или хотя бы узнать. Все сидели и ждали: построят мастерские или нет. И несмотря на то, что, по архитектуре, должен был быть 6-й этаж, он напрашивался, строители подняли стенку на метр и 6-й этаж не построили – сэкономили кирпичи. Как же это могло быть?

А время идёт, приходит новая молодёжь, художники становится членами С. X., старые вырастают из своих мастерских и мечтают расшириться.

И вот появилась одна несчастная новая вставка. Все страстно хотят попасть в новые мастерские. Я тоже весной спрашивала о ней. Мне лично говорили: кому как повезёт.

Одни, оказывается, имеют львиный куш, другие мечтают расширяться, третьи попадают в закуток, а четвёртые плачут и рыдают, потому что ничего не получают.

Всё очень напряжённо, художники даже изменились и смотрят как-то по-волчьи, все конкуренты стали, и я чувствую, что тоже начинаю смотреть по-волчьи. Потому что мне тоже нужна мастерская, я тоже имею на неё право и как художник, и как член Союза, и тоже задыхаюсь всю жизнь без мастерской и в подвале. И становлюсь подозрительной, всё мне кажется, меня возьмут и оттолкнут, и охаят. И ждать уже невозможно – я и так уже очень долго ждала (работами обросла, как лесом).

Дома растут, как грибы. Может быть, от горисполкома комиссию создать, чтобы посмотрели положение художников. Вот мне кажется, на этих фронтах надо усилить работу.

Быт и творческие мастерские – тогда и творчество ещё более возвысится.

Одну вставку удалось отвоевать. Мне лично весной говорили: вот строят вставку. Будут отличные мастерские, если её дадут художникам.

Потом говорили: нет, не дадут, построят, и Магазин забирает для города. Потом опять: кажется, дадут, кажется, не дадут.

Вообще Магазин становится какой-то легендарной фигурой. Все о нём говорят, и никто не пойдёт из руководителей на приём, чтобы узнать, будет или не будет. Боятся, что ли?

И, наконец, мастерские отдают Союзу, но с какими-то недоразумениями. Опять Союз вовремя не занимался этим вопросом.

Художники даже изменились: каждый смотрит друг на друга с подозрением: а что этому дадут, не отнимет ли он у меня долю?

И я тоже смотрю и хочу узнать, а что мне дадут, потому что у меня и никакой нет, а ждать уже времени нет, нужна мастерская, очень много накопилось работы.

Я подала заявление весной, думала, что будут разбирать в рабочем порядке.

А сейчас подала вторично. Какое-то недоразумение вышло со списком, и почему меня там нет? У меня же нет никакой мастерской. К кому же обращаться?

* * *

Здравствуйте, Л.А.[50]

Я ничего не поняла. Почему меня нет – меня тоже Магазин знает. Как Вы с Вашим авторитетом не отстояли творческого права своего и правления?

Вас же правление всегда поддержит.

Производству никогда нельзя давать вставать над творчеством, потому что на его стороне деньги. Дай силу – и оно задавит творческое начало.

Фомичёв, заслуженный художник, вы даже кулаком по столу можете стукнуть, как равный, а тут директор Фонда или кто Вас вокруг пальца обвёл. Вам-то зачем производство? У Вас творческая власть. И вся Ваша сила в творческой поддержке. Для Вас как это неудачно получилось.

Надо же членов Союза в первую очередь обеспечивать мастерскими и улучшать их творческий быт.

Ведь на собрании фигурировал только Дик – о нём об одном было письмо.

Кто-то над Вами схитрил, обвёл вокруг пальца. У производства на поводу идёт Союз художников. Возможное ли дело – кто-то дал список, а Вы вынуждены согласиться!

Да, Магазин никогда не будет так диктовать – слишком мудрый руководитель он.

Все так уверены в Вашем авторитете, и вдруг такой промах.

Не буду вдаваться во все сложности, которые возникли в связи с новой вставкой. Это власть имущим разбирать.

Но знаю только, что мастерская мне нужна как воздух.

Каждый работающий художник имеет моральное право на мастерскую. И очень молодой, и совсем не молодой.

Такое моральное право у меня давно было. Но мастерскую не давали.

Теперь, когда приняли в члены Союза, приобрелось ещё формальное право.

Разница только в том, что немолодому надо втрое торопиться против молодых. Нельзя терять ни дня, ни часу. Год идёт за три. Это не сразу можно понять. Как раз обратное тому, что иногда думают. Нету в творчестве пенсионного возраста, а есть лишь ленивый возраст. Сколько живёшь, столько и работаешь. И вот когда такое состояние, когда внутренне весь подготовился и собрался, а замыслов и материалов много, и когда есть и моральное и формальное право, а мастерской не дают, очень тяжко становится и здорово обидно.

Я была так наивна, что думала: вот как члену Союза сразу мне дадут мастерскую, ан нет. В подвале работать нельзя. Сколько же можно в вони и сырости топить печку, без дневного света, без воды и всяких удобств. Холсты покрываются плесенью. Одежда пахнет подвалом.

Дома другой художник – Темплин. Расставил свои громадные холсты. Куда же деваться? Быт вперемежку с работами – очень тяжко.

Ведь нас двое художников. Много утомления и мало продуктивности. А ведь надо иногда расставить работы и посмотреть, что и как. Очень хочется большие холсты начать. Холстами забиваются холсты. Мне уже несколько лет прямо-таки необходимо взяться за большую работу. А где с нею будешь? Ходишь измученный от замыслов неосуществлённых.

Я считаю, что произойдёт тяжкое недоразумение, если своя же организация не выделит мне творческую мастерскую.