10. Старые солдаты

В сентябре 1935 г. первый секретарь британского посольства Ивон Киркпатрик[422] только что вернулся из поездки по Мекленбургу и Померании, во время которой проехал почти 1000 км и увидел «массу людей». Хотя Киркпатрик столкнулся с бедностью и недовольством, он решил, что фюрер полностью контролирует ситуацию в стране: «Сложно представить себе, какое политическое или экономическое событие должно произойти, чтобы Гитлер потерял власть». Киркпатрик считал, что новый «закон о гражданине Рейха» (а именно два печально известных Нюрнбергских расовых закона, по которым евреи теряли свои гражданские права) необыкновенно хитрый ход: «Каждый немец должен будет поддерживать политику властей, чтобы получить свидетельство о гражданстве, а после этого он должен будет поддерживать правительство, чтобы это свидетельство не потерять»[423].

Трумэн Смит, который тридцатью годами ранее стал первым американцем, взявшим интервью у Гитлера, теперь был военным атташе в посольстве США. Смит считал, что «в Германии пока еще нет полного единства», однако соглашался с Киркпатриком в том, что любая критика была направлена против партии, а не фюрера. По мнению Смита, главная проблема Гитлера заключалась в крайне низком уровне руководителей-нацистов, которых набрали из «отребья и головорезов», появившихся на политической арене после Первой мировой войны. Хотя эти полубандиты, ставшие гауляйтерами (главами региональных отделений Национал-социалистической партии[424]) и министрами, были крайне непопулярны, как ни странно, недовольство ими не перерастало в недовольство фюрером. «Некоторые немцы, вне зависимости от класса, – писал Смит, – восхищаются этим странным человеком». Они приписывают ему положительные качества и верят вездесущей пропаганде[425].

Примечательно, что Киркпатрик, который не жил в Германии до прихода нацистов к власти, увидел нужду и лишения, а вот австралийский дипломат Артур Енкен, работавший в британском посольстве во время депрессии и путешествовавший по Германии в сентябре 1935 г., придерживался иного мнения:

«На людях тщательно отутюженные брюки, кажется, что только что прошел национальный день глажки и стрижки, хотя любители выпить, как и прежде, увы, не знают меры. Молодые люди больше не слоняются без дела, подражая недовольному пролетариату. Все подтянулись, судя по всему, волевым решением. Они вернули себе самоуважение»[426].

Енкен обратил внимание на одну странность, а именно на то, что нация стала намного более белокурой с тех пор, как он последний раз был в Германии. По данным официальной статистики, в 1934 г. было продано более 10 миллионов упаковок краски для волос, а вот «губную помаду, столь любимую еврейками», признали негерманским продуктом и отправили на свалку[427]. Когда одиннадцатилетняя дочь Трумэна Смита нарисовала в классе портрет своей американской бабушки с ярко накрашенными губами, учительница пришла в ужас: «Дорогая, бабушки не пользуются помадой!»[428]

Енкен также отметил и более серьезные вещи, например, острую нехватку продовольствия. От него не ускользнуло и то, что многие люди работали неполный рабочий день, а «тщательно отутюженные брюки» были сшиты из такой тонкой ткани, что в них нельзя было согреться в холодное время года. Один бывший военнослужащий СА рассказал дипломату, что он и его друзья не могли себе позволить зимнюю одежду и поэтому «каждый день мазались лосьоном, стимулирующим рост волос на теле»[429].

Енкен, который в годы Первой мировой войны был награжден Военным крестом, приводил стандартные аргументы, оправдывая обращение нацистов с евреями. После четырех лет работы дипломатом во времена Веймарской республики он разделял расхожее мнение, что доминирование представителей еврейской нации в Германии имело негативные последствия для страны. Таких взглядов придерживались далеко не только те, кто сочувствовал нацистам. Енкен упоминал о книжных магазинах, «заваленных возмутительными публикациями», о кинотеатрах и театрах, которые полностью контролировались евреями. В отчете для Министерства иностранных дел дипломат писал о том, что стране необходимы изменения[430]. Некоторым бывшим военным, посещавшим Третий рейх, казалось, что нацисты отлично справляются с этой задачей.

* * *

«Командир» Мэри Аллен, конечно, не участвовала в войне, но вела себя так, словно была старым солдатом. Сложно представить себе даму более далекую от представления нацистов об идеальной женщине. Мэри нисколько не интересовалась детьми, кухней и церковью («Kinder, K?che, Kirche»). Ее внешний вид – безукоризненная униформа, армейские сапоги, короткие волосы, – а также безразмерное эго бросали вызов обществу, в котором доминировали мужчины. Но несмотря на это однажды ночью, в марте 1934 г., Мэри вышла из берлинского отеля, в котором остановилась, прошла по засыпанной снегом площади Вильгельмплац к Рейхсканцелярии для личной встречи с Гитлером. Заметим, что ей удалось встретиться с фюрером почти на год раньше Юнити Митфорд.

Мэри раньше уже бывала в Германии. В 1923 г. во время оккупации британскими войсками Рейнской области Военное министерство Великобритании попросило Мэри отправить в Кельн шесть женщин из ее Женской вспомогательной службы, для того чтобы помочь немецкой полиции справиться с проституцией. Просьба министерства была большой личной победой Мэри, ведь всего за два года до этого ее оштрафовали на десять шиллингов за ношение формы, напоминавшей униформу английских полицейских. Наконец-то, казалось Мэри, она получила официальное разрешение на создание женской полиции, к чему так долго шла. Однако Мэри рано радовалась. Хотя миссия в Кельне прошла успешно, у столичной полиции были собственные соображения по поводу того, как женщины могут помочь стражам порядка. И Аллен, считавшая себя «командиром», в планы полиции никак не вписывалась. Впрочем, Мэри не стала отчаиваться, а в середине 1920-х гг. принялась путешествовать по свету (на одной фотографии она, одетая в униформу, сидит на верблюде на фоне пирамид[431]). Всем, кто готов был ее слушать, Мэри проповедовала идею создания женских полицейских отрядов.

В 1934 г. она вернулась в Германию с целью убедить местные власти в необходимости создания женской полиции на основе нацистских доктрин. Два годя спустя Мэри опубликовала мемуары, в которых вспоминала, как она, «полностью зачарованная», сидела на собрании «рядом с очаровательной сестрой канцлера и слушала великого диктатора»[432]. Мэри писала, что зал захлестывали эмоции, а «розовые лысины дородных немецких генералов в потертых униформах времен войны блестели от возбуждения»[433].

Мэри говорила крайне убедительно (по крайней мере за границей), так что нацисты, вероятнее всего, считали, что у себя на родине она должна быть большой шишкой. Возможно, они решили, что Мэри присвоен почетный статус «honorary man»[434]. На самом деле Мэри была просто женщиной со своими причудами. В любом случае, несмотря на позднее время, Гитлер, только что закончивший двух с половиной часовое выступление, согласился встретиться с ней. «Несколько секунд в лифте, быстрый проход через комнаты, заваленные букетами цветов», и она оказалась перед «одним из самых выдающихся людей Европы»[435]. Сэр Эрик Фиппс постоянно изо всех сил пытался убедить британцев, посещавших посольство, что этот «очаровательный» человек, с которым те только что встретились, во время личных бесед с ним регулярно срывается на крик и говорит бессвязные вещи[436]. После одной из встреч Фиппса с Гитлером британскому послу доложили, что фюрер пил стаканами холодную воду и ел очень много вареной капусты, пытаясь успокоить свои нервы. Фиппс направил в Министерство иностранных дел послание, в котором отметил следующее: «Я тоже изрядно устал от той встречи, но восстанавливался совсем другими средствами»[437].

Мэри Аллен, естественно, очень обрадовалась, узнав, что Геринг планирует набрать сто женщин-полицейских для работы в Берлине. После встречи с фюрером Мэри пребывала в полном убеждении, что Гитлер – «друг Англии и кровный брат всем простым и честным людям Европы вне зависимости от их национальности; людям, которые хотят мира, чтобы спокойно вести свои дела, и безопасности для своих детей»[438].

Спустя несколько дней Аллен увиделась с Герингом, и их встреча также прошла успешно. Оба сошлись на том, что немецкие женщины-полицейские должны носить униформу. Впрочем, их общая одержимость форменной одеждой у каждого проявлялась по-разному. Мэри все время носила одну и ту же строгую полицейскую униформу (иногда в сочетании с моноклем), а Геринг часто менял один роскошный наряд на другой. К самой его роскошной форме рейхсмаршала прилагался жезл, усыпанный бриллиантами. Геринг любил менять наряды в соответствии со своим настроением. Сэр Фиппс писал в одной дипломатической депеше, что рейхсминистр часто переодевается несколько раз в течение одного и того же торжества.

Фиппс (который, по наблюдению американского корреспондента Уильяма Ширера, выглядел как «венгерский франт с непроницаемым лицом»[439]) ненавидел все, что было связано с национал-социализмом. Однако иногда случалось что-нибудь, что развлекало посла и выявляло абсурдность поведения нацистов.

Один такой случай произошел в июне 1934 г., когда Фиппса вместе с сорока другими дипломатами пригласили в лесное поместье Геринга «Шорфхайде», расположенное в часе езды к северо-востоку от Берлина. Фиппс вспоминал: «Главный герой, как обычно, опаздывал, но потом прибыл за рулем гоночного автомобиля. На нем был авиаторский комбинезон из каучука, высокие сапоги и огромный охотничий нож за поясом»[440]. В тот день Геринг хотел продемонстрировать новый загон для бизонов. В качестве вступительного слова рейхсминистр рассказал о красотах первобытных немецких лесов (незадолго до этого его назначили Главным немецким лесничим[441]), в которых бродили первобытные звери. Геринг сообщил дипломатам, что он собирается воссоздать первозданный лес, в котором современные жители Германии смогут увидеть исконно немецких животных в истинно немецком ландшафте. Фиппс так описывает то, что произошло после речи Геринга: «Три или четыре самки бизона подвели к огромному стойлу, в котором находился бизон-бык. В ожидании его выхода корреспонденты направили свои фото- и кинокамеры на дверь стойла. Те, кто, как я, видел, в каком безумии выскакивает из загона испанский бык во время корриды, ожидали такого же выхода, но в итоге нас постигло разочарование. Бизон с большой неохотой вышел из стойла, грустно посмотрел на самок и попытался вернуться назад. Эта часть программы не оправдала наши ожидания»[442].

Затем дипломатов в каретах отвезли в охотничью резиденцию Геринга «Каринхалл», построенную на берегу озера. Геринг, «одетый в белые теннисные туфли, белые парусиновые штаны, белую фланелевую рубашку и зеленую кожаную куртку с все тем же огромным ножом, заткнутым за пояс», встретил их, держа в руке огромный гарпун. После речи, в которой Геринг восхвалял красоту Каринхалла, построенного из лучших немецких материалов, дипломатов пригласили внутрь. С удивлением все увидели, что в гостиной растет дерево. По замечанию Фиппса, оно словно ожидало, что вагнеровский Вотан воткнет в него свой мистический меч, который потом суждено будет вынуть настоящему немецкому герою, наподобие Зигфрида или «генерала Геринга»[443]. Британский посол умел посмеяться над нацистами, как никто другой, однако среди всего абсурда он сумел разглядеть серьезные проблемы. Геринг, как писал Фиппс в депеше, показывал свои игрушки, будто «толстый, избалованный ребенок». Посол предупреждал, что у рейхсминистра авиации «есть и другие, менее невинные игрушки с крыльями, и, возможно, однажды для осуществления смертоносной миссии он пустит эти игрушки в ход с таким же детским энтузиазмом и детской радостью»[444].

* * *

Среди беспрерывного потока людей, посещавших британское посольство в 1930-х гг., было много тех, кто сражался в Первой мировой. Как выяснилось, ряд самых выдающихся военных, которые записывали свои имена в гостевой книге посольства, с энтузиазмом поддерживали нацистский режим.

Подполковник Грэхам Хатчисон был награжден орденом «За выдающиеся заслуги», Военным крестом, а его имя четыре раза упоминалось в депешах. После войны Хатчисон служил в Германии в Межсоюзнической комиссии, был одним из создателей организации ветеранов войны «Британский легион»[445], стал успешным писателем приключенческих книг. Удивительно, что к тому времени, как Гитлер пришел к власти, нацисты платили ему за публицистические тексты. Кроме того, Хатчисон основал антисемитское и фашистское «Национальное рабочее движение».

Через несколько дней после демонстрации бизонов подполковник писал американскому поэту Эзре Паунду, который поддерживал правых: «Я очень внимательно вот уже 12 лет изучаю Германию, а теперь еще и некоторых из ее руководителей. Пытливый ум заметит некоторую шероховатость и грубость, но все развивается в правильную сторону». Хатчисон явно не страдал от недостатка скромности и далее отметил: «Среди всех англичан, пожалуй, только я пользуюсь таким уважением, особенно в Баварии. Сегодняшняя Германия не милитаристская страна, в этом я уверен»[446]. Хотя подполковник был экстремистом и представителем эксцентричного меньшинства, он выразил мысли многих ветеранов, когда написал: «Те, кто пережил окопы Великой войны, в большей степени, чем остальные, волнуются о сохранении мира. Чисто с медицинской точки зрения можно предположить, что если нас самих нашли годными для службы в прошлой войне, то наших детей заберут в армию первыми, когда начнется следующая»[447].

Можно понять, почему именно бывшие солдаты были готовы сделать все, чтобы предотвратить новую войну, но гораздо сложнее понять, почему некоторые из них стали настолько одержимы фашизмом.

Капитан Генри Питт-Риверс, внук археолога Огастеса Питт-Риверса, антропологическая коллекция которого находится в этнографическом и археологическом музее Оксфордского университета, храбро сражался на войне и был ранен. Как и дедушка, Генри стал выдающимся антропологом, но в то же время он был специалистом по евгенике.

28 ноября 1934 г. в немецкой газете «K?nigsberger Allgemeine» писали о лекции, которую Генри Питт-Риверс прочитал в университете: «Питт-Риверс воспринимает расу как биологическую группу, характеризующуюся общим набором определенных характеристик, отличающих ее от других групп»[448]. В принципе достаточно безобидная фраза, однако вскоре после лекции антисемитски настроенный Генри Питт-Риверс начал регулярно встречаться с Карлом Астелем, президентом тюрингского земельного ведомства по расовым вопросам. Этот суд располагался в Веймаре и принимал решения о насильственной стерилизации. С Астелем у Генри Питт-Риверса, находившегося в родстве с Митфордами и Клементиной Черчилль, сложились теплые дружеские отношения[449]. «Желаю вам всего наилучшего в новом году, – писал Астель Питт-Риверсу в конце 1934 г., – и в первую очередь дальнейшего развития в вашей стране науки о расовой гигиене»[450].

* * *

15 июля 1935 г. колонна автомобилей медленно продвигалась сквозь большую толпу жителей Берлина. На фотографиях видно, что часть людей приветствовала кортеж поднятой правой рукой, а часть смотрела на него с некоторым скептицизмом. Все, однако, с любопытством рассматривали пассажиров. В самом первом автомобиле с открытым верхом сидел майор Фрэнсис Фетерстон-Годли. Широко улыбаясь, он делал рукой жест, представлявший собой нечто среднее между нацистским салютом и дружеским приветствием[451]. Майор возглавлял делегацию из пяти членов Британского легиона, приехавших в Германию с миссией доброй воли в надежде на то, что совместные усилия бывших участников Первой мировой войны помогут укрепить мир в Европе[452].

Цели делегации были благородными, честность каждого бывшего военнослужащего не подвергалась никаким сомнениям, однако уже с самого начала все это предприятие вызвало массу противоречивых толкований. То, что сам принц Уэльский одобрил отправку делегации, подхватили все немецкие СМИ, в результате чего за визитом британцев следил весь мир. Нацисты восприняли это «благословение» как сигнал, свидетельствовавший о том, что политика Великобритании становится более прогерманской. Подписание в июне 1935 г. Англо-германского морского соглашения также доказывало, по мнению нацистов, что в отношениях двух стран наметилось потепление. Гитлер, считавший, что это соглашение станет первым шагом к созданию формального союза Германии и Великобритании, назвал день подписания договора самым счастливым днем своей жизни[453]. Когда всего через месяц после заключения морского соглашения в Германию прибыла делегация Британского легиона, мечты нацистов, казалось, сбылись. Под пристальным вниманием СМИ Фетерстон-Годли возложил венок у подножия военного мемориала на улице Унтер-ден-Линден[454], где собралась огромная толпа людей.

Спустя несколько недель отчет о визите делегации напечатали в «Полковой хронике добровольцев принца Уэльского (Южный Ланкашир)». «Учитывая значение, которое придавали нашему визиту, – писал кавалер ордена «За выдающиеся заслуги» подполковник Кросфилд, – мы, естественно, должны были встретиться с некоторыми руководителями, включая человека с замечательным характером, г-на Гитлера»[455]. Кросфилд, потеряв в Первой мировой ногу, стал военным летчиком. Он происходил из древнего квакерского рода и не был фашистом. Подполковник, по собственному признанию, отправился в Германию с глубоким предубеждением против Гитлера. Личная встреча с фюрером, однако, изменила мнение Кросфилда:

По мнению Кросфида, Гитлер обладал выраженными способностями лидера, умело управляя ситуацией и производя впечатление на собеседников.

Несмотря на симпатию к фюреру, Кросфилд был совершенно уверен в том, что национал-социализм не приживется в Великобритании. Ему не нравились политика подавления любой критики, насаждение единообразия, а также порядок, при котором те, кто был в партии дольше остальных, имели право на «дополнительные бонусы». Кросфилд также не поверил, что политика антисемитизма была направлена только против «евреев самого низкого пошиба», заполонивших Германию в послевоенные годы. Однако, учитывая теплый прием со стороны немцев и их безграничное гостеприимство, Кросфилду показалось неуместным и даже грубым заострять внимание на этих вопросах. Впрочем, в ходе визита возникла одна проблема: нацисты рассчитывали, что в Мюнхене руководитель делегации Фрэнсис Фетерстон-Годли возложит венок у мемориала нацистским «мученикам» Фельдхеррнхалле. Но для майора это было уже слишком, и он добился того, чтобы этот пункт изъяли из программы.

Побывав в горной резиденции Гитлера в Берхтесгадене и отобедав с четой Герингов в расположенной неподалеку вилле рейхсмаршала, группа отправилась на экскурсию в Дахау. Англичане, как и многие другие обманутые иностранцы, не знали, что «выродки-преступники», которых им показали, были на самом деле переодетыми охранниками лагеря.

Поездка делегации по стране завершилась в Кельне, где их встретили с большими почестями. «Весь город был залит огнями в нашу честь, – писал Кросфилд. – На набережной жители стояли в десять рядов в глубину, до нашего отеля мы проехали под крики «Да здравствуют англичане!» Это прекрасная награда за прекрасное поведение наших войск во время оккупации города»[456].

Неужели именно поэтому жители Кельна так тепло встречали английскую делегацию? Или, быть может, это было всего лишь очередное хорошо организованное нацистами массовое театрализованное представление? Возвращаясь в Англию, Фетерстон-Годли и его коллеги, без сомнения, тешили себя иллюзиями, что их усилия не прошли зря, хотя совершенно очевидно, что любая миротворческая делегация нисколько не смогла бы изменить планов Гитлера.

Через пару недель в Германию прибыла еще одна британская делегация, более низкого уровня, но с такими же благородными намерениями. Она состояла из церковных деятелей и специалистов в области образования. Хотя они и приехали в Берлин под знаменем христианства, их цели совпадали с миссией делегации ветеранов войны. Священослужители и педагоги должны были принять участие в научной конференции, чтобы изучить нацистское мышление в области философии, экономики и образования.

Членами делегации были образованные люди. В ее состав входили теологи епископ Невилл Талбот, настоятель Экстерского собора Спенсер Карпентер и священник Эрик Фенн (заместитель руководителя организации «Движение студентов-христиан»). В сфере образования работали такие участники делегации, как директор Вестминстерской школы Джон Кристи и профессор экономики Лидского университета. В группу также входили две женщины: Элизабет Пакенхэм (позднее леди Лонгфорд) и Эми Буллер, которая и организовала конференцию. Эрик Фенн вспоминал «состояние ступора, которое охватило нацистов, когда выступала миссис Пакенхэм – миловидная женщина, мать двух детей, выпускница Оксфорда, профсоюзная деятельница и автор, который прекрасно разбирался в экономике»[457]. Пакенхэм максимально не соответствовала нацистскому идеалу женского поведения, выраженному словами «Kinder, K?che, Kirche».

Эми Буллер, дородная женщина сорока с лишним лет, работала директором женского общежития Ливерпульского университета. Она хорошо знала Германию. Вначале Буллер, как и многих других иностранцев, впечатлили достижения нацистов, однако затем во время поездок в Германию ее стало все больше волновать то, что она видела и слышала[458].

Именно поэтому Буллер считала необходимым наладить диалог между теологами и учеными обеих стран. При поддержке архиепископа Йоркского Уильяма Темпла она со всей энергией принялась за организацию конференции.

Конференция проходила в отеле «Кайзерхоф», в котором располагалась штаб-квартира Гитлера до того, как он стал рейхсканцлером. По воспоминаниям настоятеля Карпентера, Эми предупреждала участников делегации, что комната, в которой они ежедневно собирались, прослушивалась при помощи установленного в трубе «жучка». По этой причине англичане во время разговоров не должны были упоминать фамилии немцев.

Карпентер писал, что все немецкие профессора, с которыми они встречались, «оказались очень дружелюбными в личном общении», а вот в своих выступлениях они «заявляли самые неожиданные вещи»[459]. Один из ораторов говорил о типах социализма: «Существует марксистский социализм. Это мерзость. Существует христианский социализм, означающий, что надо помогать бедным. В нем нет никакого вреда. Но самый лучший – это национал-социализм»[460]. Больше всего британцев обеспокоило заявление, сделанное во время лекции под названием «Гуманизм»: выступающий высказал мысль, что вся философия основана на расовом подходе. «И эти слова мы услышали из уст профессора философии», – писал удивленный Карпентер.

Однажды вечером участники делегации собрались на тайное совещание в месте, которое Фенн назвал «подвальным кафе с сомнительной репутацией». Потолок в кафе был настолько низким, что двухметровый епископ Талбот должен был сложиться пополам, чтобы войти. Фенн вспоминал, как девушка, сидевшая за одним из столиков, «с удивлением посмотрела на одетого в гамаши и фартук Талбота и спросила свою спутницу: «А это что еще за странное существо?»[461] Это был единственный раз за всю неделю, когда англичане улыбнулись. Хотя кто-то из них высказал мнение, что диктатура может быть не так уж плоха[462], если найти правильного диктатора, англичане вернулись домой без иллюзий и с предчувствием того, что будущее не сулит ничего хорошего.

* * *

Через несколько дней после того, как делегация Британского легиона вернулась на родину, 4 августа 1935 г. в доме, расположенном в лондонском районе Патни, леди Домвиль разбудила в 4 часа утра своего мужа. Через час вице-адмирал, кавалер ордена Британской империи, ордена Бани и ордена Святых Михаила и Георгия Барри Домвиль уже ехал в Кройдонский аэропорт, чтобы к полудню приземлиться в берлинском Темпельхофе. Домвиль направлялся в Германию для ознакомительного визита. Его пригласил пронацистски настроенный бизнесмен со швейцарско-немецкими корнями Вальтер де Сагер. Незадолго до этой поездки Домвиль занимал пост президента Королевского военно-морского колледжа в Гринвиче, а также был начальником британской военно-морской разведки. На такого человека хотели повлиять нацисты.

Первое впечатление о столице Германии вице-адмирал получил по пути в отель «Адлон». Домвиль с облегчением покинул «мрачный» Кройдон, уличные кафе Берлина и приоконные ящики с пестрыми цветами радовали глаз. В Германии отсутствовало ограничение скорости, и автомобилисты могли парковаться там, где им было удобно. «Вот тебе и страна, где все «запрещено», и Англия, страна свободы», – записал Домвиль в своем дневнике[463]. Вице-адмирала немного удивило то, что его поселили не в квартиру де Сагера, а в отель. Кто же тогда на самом деле был принимающей стороной?

На следующее утро за вице-адмиралом заехал главный инспектор концентрационных лагерей и бывший комендант концлагеря Дахау Теодор Эйке, который за несколько месяцев до этого встречался с Джеймсом Макдональдом и ел в одной столовой с Дереком Хиллом. В сопровождении служебной машины они отправились в штаб полка «Адольф Гитлер»[464]. Этим элитным полком командовал бывший шофер Гитлера Йозеф Дитрих[465]. Сюда набирали лучших солдат СС, «огромных детин, воспитанных на высоких моральных принципах и давших клятву верности Гитлеру». Домвиль выслушал массу приветствий «Хайль Гитлер» и вскоре сам «наловчился» отдавать нацистский салют. Это умение очень ему пригодилось, так как после показательного выступления барабанщиков вице-адмирала пригласили осмотреть почетный караул. Когда эсэсовцы маршировали мимо Домвиля четким строевым шагом, вице-адмирал отвечал на их приветствия. Тут англичанину стало понятно, что он оказался в Германии по распоряжению рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. «Мы живем в забавном мире!» – писал Домвиль в дневнике.

На приеме, состоявшемся после парада в его честь, Домвиль заметил, что некоторые офицеры носили кольца с черепом. Он узнал, что кольцо «Мертвая голова» дарил особо отличившимся эсэсовцам сам Гиммлер. Рассматривая один из таких наградных знаков, Домвиль обнаружил на внутренней стороне кольца гравировку «30.6.34». Именно тогда прошла «Ночь длинных ножей», в результате которой Гиммлер избавился от своего конкурента Эрнста Рема. Домвиль не знал, что Теодор Эйке[466], с которым он так мило беседовал, вызвался застрелить Рема после того, как тот отказался совершить самоубийство. Дитрих, показавшийся Домвилю человеком «с грубыми манерами, но хорошим руководителем»[467], получил в результате той чистки повышение. Когда-то он был личным шофером фюрера, а потом стал генералом СС.

После посещения казарм СС Домвиль встретился с послом Фиппсом. Неизвестно, что именно вице-адмирал рассказал послу о своем утреннем визите в полк. Без сомнения, Домвиль выразил свою убежденность в том, что нацисты стремятся к союзу с Великобританией[468]. В случае с Домвилем эсэсовцы достигли своей цели, поскольку они установили контакт с человеком, который принадлежал к политической элите страны и действительно занимал влиятельные должности. Но в целом топорные попытки нацистов понять англичан не способствовали созданию альянса с Великобританией, к которому они стремились.

Нацистское руководство не разбиралось в британской истории, и это прекрасно иллюстрирует случай, рассказанный первым секретарем посольства Ивоном Киркпатриком. Однажды Юлиус Штрейхер, выступая в Берлине, пытался показать, насколько плохо англичане понимают еврейскую угрозу, и завил, что «еврейский политик Дизраэли получил от королевы Виктории титул «лорда Гладстона»[469]. На самом деле речь идет о двух разных людях. Дизраэли действительно получил от королевы Виктории титул, но только лорда Биконсфилда. А лорд Гладстоун был преемником Дизраэли на посту премьер-министра Великобритании[470].

На следующее утро супруги де Сагер забрали Домвиля из отеля и на своем «Мерседесе» повезли его на юг. Где-то к югу от Лейпцига они остановились на обед, и обслуживавший их официант сообщил, что недавно заплатил пять марок за то, чтобы увидеть, как человеку отрубают голову. Официант видел много казней, когда был в Китае, и хотел сравнить технику отрубания головы. «Он сказал, что немцы очень хорошо орудуют топором», – отметил Домвиль, после чего вернулся к своей излюбленной теме, восхищаясь красотой приоконных ящиков с цветами.

То, что нацисты относились к визиту Домвиля со всей серьезностью, стало окончательно ясно, когда через несколько дней вице-адмирал обедал с Гиммлером на вилле рейхсфюрера СС у озера Тегернзее. Она находилась в 64 километрах к югу от Мюнхена. В тот день Домвиль и Гиммлер отправились в горы, где в диком баварском лесу они должны были охотиться и сближаться, как настоящие арийские братья. «Мы ехали, – писал Домвиль, – через лес по ужасной дороге с обрывами к охотничьему домику Гиммлера, расположенному на высоте 1100 метров». Привередливый Домвиль остался недоволен тем, что ему придется жить в одной комнате с де Сагером. Вдобавок вице-адмирал обнаружил, что в домике не было горячей воды, а туалет в виде ямы находился на улице. На кухне спала толстая повариха. «Примитивное место», – констатировал Домвиль, мечтавший о комфорте своей лондонской квартиры.

На следующий день Гиммлер разбудил Домвиля в 3.20 утра, напевая гимн Великобритании «Боже, храни короля». Домвиль ответил «Хайль Гитлер». Охотой руководил Вилли Закс, владелец компании по производству автозапчастей «Fichtel & Sachs». Этот нацист также владел обширными угодьями в Баварии. Именно он на рассвете привел Домвиля в лес в поисках добычи. Вице-адмирала удивило «феодальное» отношение Закса к слугам, оно напомнило Домвилю об «арабах в пустыне и их рабах». Когда они уже почти сдались и решили вернуться в хижину, неожиданно появилась серна. Это был шанс Домвиля приобрести славу хорошего охотника. Вице-адмирал выстрелил и не промахнулся. «Обрадованный Закс выглядел нелепо, – вспоминал Домвиль. – Он обнял меня и много раз повторил, как он счастлив. Он настаивал на том, чтобы я называл его Биллом, я согласился и окрестил его «Биллом всей Баварии». Так я стал лучшим охотником Баварских Альп». Тушу серны отвезли к охотничьему домику, «на веранде которого расхаживал Билл».

Как выяснилось, сам Геринг – Главный немецкий лесничий – выдал специальное разрешение Домвилю на охоту. Вечером дружеские отношения между Домвилем и Гиммлером еще больше укрепились:

«У нас был стандартный баварский вечер: аккордеонист и трое танцоров, двое из них – мужчины. Местные танцы очень колоритные: люди много прыгают, вскрикивают, хлопают себя по ногам, попе, бедрам и т. д., делают вид, что заглядывают девушке под юбку, они чем-то напоминают шотландские. Билл очень возбудился, пел и танцевал с толстой поварихой. Потом по очереди с поварихой танцевали все: де Сагер, Гиммлер и Вольф[471]. Один лишь я не танцевал. Веселье становилось все более бурным по мере появления новой еды и напитков. Я ушел спать в полночь… они веселились до трех ночи, когда пить уже было больше нечего. Гиммлер – само очарование».

К тому моменту, как они вернулись на виллу, появились новые иностранные гости: супружеская пара журналистов из Чикаго, американский дипломат мистер Финстервальд с женой, а также член английского парламента и горячий сторонник Гитлера подполковник сэр Томас Мур. 12 августа вся компания отправилась на экскурсию в Дахау. Стоял жаркий день, и нервы Домвиля были измотаны до предела: «Мне пришлось уступить свое место рядом с водителем этой сучке миссис Финстервальд, у которой кожа толще, чем у носорога, и которую вообще не стоило с собой брать». Несколько часов иностранцы провели с заключенными, не догадываясь о том, что перед ними предстали переодетые охранники. «Правонарушения самые разнообразные, – писал Домвиль. – Много преступлений против маленьких девочек, пара убийц… зашел в какую-то комнату, в которой были одни мужеложцы». Домвиль высоко оценил удобство и порядок в лагере, он решил, что немцы – молодцы, раз дают «отбросам человечества» шанс построить новую жизнь. Иностранцы получили на память деревянные пивные кружки, которые изготовили настоящие узники лагеря, и, впечатленные тем, что они увидели, покинули Дахау. «В последнее время английская пресса была возмутительна, в ней много лжи по поводу положения в Германии», – писал Домвиль в тот вечер в дневнике.

Правда, через пару дней его настроение начало портиться. Домвиля раздражала чета де Сагеров, погода была холодной и дождливой, «Мур постоянно «наезжал» на евреев», организация поездки оставляла желать лучшего. Вице-адмирал писал: «Нацисты часто спорят друг с другом. У них есть три государственных органа, ответственных за международные связи: обычное Министерство иностранных дел, люди Риббентропа, который в то время был «послом по особым поручениям» в Лондоне, и Международный департамент в партийном аппарате, – и они конкурируют между собой»[472].

Как и многие из тех, кто воевал в Первую мировую, Домвиль считал, что мир можно сохранить только при помощи союза Великобритании и Германии. Несмотря на то, что поездка вице-адмирала в новую Германию прошла прекрасно, спустя две недели после прибытия в Берлин он с облегчением сел на самолет и улетел в Англию.

* * *

Через три недели после того, как Домвиль благополучно вернулся в свою лондонскую квартиру, в Берлин прибыл экзотический гость. Махараджа из индийского княжества Патиала сэр Бхупиндер Сингх отправился в столицу Германии с целым автопарком, многочисленными женами и детьми (последних было как минимум 88 человек). Сингх был истинным махараджей – экстравагантным, осыпанным драгоценными камнями. Он прекрасно играл в крикет и имел звание почетного подполковника британской армии. Сингх присутствовал на праздновании юбилея короля Георга V, после чего отдыхал на курорте во Франции. Оттуда махараджа написал полковнику Нилу в Министерство по делам Индии, проинформировав его о своих дальнейших поездках. Сингх планировал посетить короля и королеву Бельгии, королеву Голландии (он «еще не имел удовольствия нанести ей визит у нее на родине»), а также хотел познакомиться с «молодым диктатором, г-м Гитлером». Махараджа писал Нилу, что «будет очень рад встретиться с Гитлером, чтобы самому составить о нем мнение»[473].

Несмотря на некоторые изначальные колебания, Берлин дал свое согласие. Махараджа покупал в Германии медицинское оборудование для больницы, а немецкие дизайнеры интерьера занимались украшением дворцов Сингха. В княжестве Патиала работало несколько граждан Третьего рейха. Таким образом, для визита махараджи существовали все экономические предпосылки. Кроме того, нацисты осознали, что знакомство с Сингхом даст им возможность проверить прочность английского господства в Индии. И так, несмотря на то, что личным врачом махараджи был еврей, нацисты согласились принять Сингха и даже организовать ему личную встречу с фюрером.

Аудиенция с Гитлером началась не лучшим образом: махараджа стал жаловаться на то, что во время своего прошлого визита в Берлин немецкий доктор взял с него астрономическую сумму в 15 тысяч фунтов за простую консультацию. Это не понравилось фюреру. Настроение Гитлера улучшилось, когда махараджа с энтузиазмом начал отзываться о новой Германии.

Сингх приветствовал растущее влияние Германии в Индии. Он предложил перевести генеральное консульство из Калькутты в Дели или Симлу, «ближе к цели». Махараджа говорил, что, хотя Германия не может конкурировать с Японией в производстве «базарных товаров», немцы могут дать фору Англии в изготовлении сложных технических устройств.

Опытный интриган Сингх, без сомнения, прекрасно понимал, что он делает, когда просил молодого дипломата барона Дитриха фон Мирбаха посоветовать ему хорошего немецкого юриста, способного написать новую конституцию для Патиалы[474]. Учитывая нежелание британского правительства идти на сближение с Германией, начальство Мирбаха наверняка обратило внимание на просьбу махараджи.

* * *

В 1930-х гг. в Третий рейх приезжали многие участники Первой мировой войны. Их отношение к нацистскому режиму существенно различалось. В то время как все ветераны хотели предотвратить начало новой войны, некоторые из них (такие как капитан Питт-Риверс) попали под влияние Гитлера и полностью потеряли способность трезво оценивать ситуацию. Многие другие, как, например, подполковник Кросфилд, позволили своей проницательности притупиться под натиском нацистской пропаганды. Честные люди, наподобие Кросфилда, после посещения Германии должны были задаться вопросом: почему несправедливые законы и политика жестокого подавления и беспощадного преследования всех оппозиционеров неприемлемы для Великобритании, но приемлемы для Третьего рейха?

Трагедия заключалась в том, что, закрывая глаза на острые проблемы, эти бравые солдаты лишь приблизили конфликт, который они так отчаянно пытались предотвратить.