7

Гость из Беренчая приехал раньше, чем обещал. Да не гость, а гости.

Касьян снова тогда сидел у Коробовых, вел неторопливые разговоры, курил махорку. За окном предупреждающе залаяли собаки.

— Чего это они дурят?

Касьян потянулся к заледеневшему окну.

— Едет кто-то, паря.

Гости в Чанинге бывают редко. Новый человек — событие. Мужики быстро оделись, вышли за ворота. Собаки лаяли еще громче, азартнее, сгрудились вокруг людей.

По речке движется черная точка. Снег слепит, и не поймешь, вершим кто едет или в санях.

— Далеко услышали, — кивнул Касьян на собак.

Ольга выбежала за ворота без шубейки, и Алексей строго сказал дочери:

— Сбегай оденься, а то не заметишь, как в сосульку превратишься. Холод.

Когда Ольга вернулась, можно было уже разглядеть, что едут двое, в санях.

— Кому бы это быть?

— Промхозовское начальство, кому еще.

— Братуха, может, но рано еще, — вслух размышляет Касьян. — Через недельку только обещался.

Собаки кинулись с крутого бугра на лед реки, навстречу саням. Они покрутились около лошади и прямо снежной целиной, проваливаясь чуть ли не по грудь, вернулись к домам. Лаять они перестали, а некоторые дружелюбно виляли хвостами.

— Свои, — убежденно сказал Алексей.

Седоки соскочили с саней, пошли рядом. Конь вынес сани на бугор. Одного из приезжих признали издалека: старший брат Касьяна — Семен. Другой — в длиннополой оленьей дохе — Алексею незнакомый, но Касьян сказал:

— Да это Петро. Городской парень в Беренчай переехал, охотником решил стать.

— Здорово! Не ждали гостей? — закричал Семен еще издали. Он сбрасывает лохматую рукавицу, идет к встречающим с протянутой для приветствия рукой.

Здороваясь с Петром, Касьян сказал дружески:

— Ты на корреспондента похож. Фотоаппарат на шею повесил.

— Он всю дорогу щелкал своей игрушкой, — сказал Семен, отдирая с усов ледышок. — И вчера, пока ехали до ключа. Мы на ключе и ночевали седни. Руки морозит, а снимает. Погреет эту игрушку на груди и снова снимает.

— Места уж очень красивые. Не удержишься.

— Молодец, что приехал, — похвалил парня Касьян.

От избы с любопытством глядят люди: кто приехал, к кому? Через заплот завистливо Затесиха поглядывает. Сам Затесов за ворота вышел. От другого дома другой Затесов, однофамилец и недруг первого, смотрит. С крыльца Катя кричит:

— Чего людей морозишь? Веди скорее в дом.

— И верно, — Касьян взял лошадь под уздцы, — пойдем в тепло. И ты, Алексей, заходи с гостями посидеть, поговорить.

Касьян гостям коня распрягать не позволил, сам занялся.

— Вы же с дороги, пристали.

Петр со двора не уходит, ждет хозяина. Ему, видно, здесь все ново, интересно: орава веселых собак, крутящихся вокруг саней, шкуры, прибитые к стене дома с наветренной стороны, связка капканов. Касьяну хоть и приятен интерес гостя, но он и его в избу прогнал.

— Иди, иди, отдыхай.

Петр старательно обмел голиком снег с валенок, сбросил в холодных сенях доху, прошел в избу. Катя быстро сгоношила стол: гости с дороги.

— Может, строганинки? — спрашивает Касьян Петра.

— Не ел никогда, — Петр посматривает солнечно.

— Тащи, — командует Семен.

Касьян выскакивает из-за стола, возвращается с улицы с большим куском мерзлого мяса.

— Сохатина.

— А ты знаешь, — поучает Семен новичка, — дикое мясо самое легкое. Ешь его сколько хочешь — тяжело не будет.

Касьян широким ножом гонит по мясу красную стружку.

— Вот и строганина. Соль, перец — и ешь.

— А с выпивкой еще вкуснее, — громко смеется Семен.

Спать легли поздно. Ехать на озеро решили завтра, не откладывая. Касьян хотел отложить рыбалку еще на день, но Семен неожиданно заупрямился:

— Если бы ты знал, сколько я об этой рыбалке думаю, не стал бы отговаривать.

— Так переезжай сюда и хоть каждый день рыбачь.

— Что я — дурак? — ответил Семен.

— А я, значит, этот самый, меня, значит, в детстве на голову роняли? — обиделся Касьян.

— Спать давайте, полуночники.

Касьян лежит в темноте, заснуть не может. Да и не хочет. В окно остро смотрят звезды, слышно, как за стеной шуршит сухой снег. Хорошо лежать Касьяну, мирно, но только вместе с тем глубоко в душе шевелится маленький лохматый комочек — обида. И не поймешь, от чего обида. Все вроде есть: и дом, и дети, и охотничья удача. Но будто обманули в чем-то его, Касьяна, обошли. Кто обошел, в чем обошел? А может, от слов Семена шевелится этот лохматый комочек?..

На озеро вышли поздно, уже по обогреву.

— Все равно сегодня сети бы нам не поставить, — объяснил Касьян. — Так чего ради утром по самому морозу бежать? А Петро, к примеру, совсем к морозу должен быть непривычный.

Петр с фотоаппаратом не расстается. Все фотографирует подряд: лошадей, на которых навьючен груз, собак, мужиков, мужиков с собаками, заснеженные деревья.

— Пленку тебе не жалко портить? — спросил Касьян.

— Да кадры же интересные. А пленки хватит.

— Тогда мне карточки, может, сделаешь? Сашку особо хочется снять. Потом бы ему лет через пятнадцать показать: смотри, мол, какой ты был.

Петр рад Касьяну приятное сделать.

— Непременно Сашку сфотографирую и вышлю.

— А чего, Алексей, я твоей помощницы не вижу? — Касьян легонько толкает приятеля в бок.

— Ну куда я без нее? Ольга еще раньше ушла. Пальника, говорит, может, подстрелю.

— Пальник — это тетерев по-нашему, — объяснил Касьян Петру.

Почти сразу же за деревней построились по-походному — один след. Впереди маленького отряда идет Семен, ведет в поводу лошадь. Шагает Семен широко, плотно вминает снег. Следом Касьян ведет своего Сивого. Дальше — Алексей. Петр то идет самым последним, то обгоняет отряд по рыхлому снегу и щелкает фотоаппаратом.

— Смотри, парень, пристанешь. Путь хоть и недалекий, а все же…

Одет Петр, как и все, легко и тепло. И видно, что радуется этой легкости и теплу, этой непривычной для горожанина одежде. На ногах у него легкие олочи. Тепло в олочах на ходу. Горят ноги. Старая ондатровая шапка Касьяна пришлась ему впору. Штаны из шинельного сукна, суконная куртка перехвачена ремнем.

Собаки куда-то по обыкновению убежали. Изредка они появляются далеко впереди черными точками и снова исчезают.

Часа через полтора хода сделали привал. Смели снег с поваленного дерева и сели. Закурили. Пополз в морозном воздухе синий табачный дым. Мужики лениво смотрели на облака, на снег, на деревья. Меж заснеженных елей, ныряя, пролетел дятел. Он пристроился высоко на сухой лесине, заскользил еще выше. Стукнул несколько раз, недоверчиво склонил голову набок. Лесина ему чем-то не понравилась, дятел сорвался с дерева и в три пологих нырка исчез. Словно его и не было. Только несколько желтых сосновых чешуек, планируя, спускались на снег.

— Смотри-ка, вроде Ольга бежит.

Алексей приподнял голову.

— Она, кому еще.

— Быстро бежит.

По небольшой лощине, чистой от леса, движется темная фигурка. Впереди несколько собак. Обогнал всех рослый грудастый пес.

— Карам!

Пес прижимает уши к голове, машет круто гнутым хвостом, трогает Алексея тяжелой лапой.

Петр хотел было погладить собаку, но Карам вопросительно повернулся, и парень отдернул руку.

— Не бойся. К людям он добрый, — бородатый, краснолицый Алексей треплет пса по загривку.

Вскоре подъехала Ольга. Она сняла широкие, подбитые лосиным камусом лыжи, поставила к дереву тозовку.

— Одну только белку и встретила.

Девушка бросила понягу с привязанной за голову дымчатой белкой с пышным рыжеватым хвостом.

— Краснохвостка.

Одета молодая охотница не в серый суконный зипун, а в короткую оленью парку. Вместо олоч — высокие, расшитые разноцветными кусочками кожи унты.

— Медленно же вы едете, — голос Ольги звонкий и прозрачный, как ледяная сосулька на солнечном ветру.

— Тебя ждем, — засмеялся Семен. — А где «здравствуйте»?

У Ольги розовое от холода и смущения лицо, чуть вздернутый нос, милая улыбка.

— Ой, здравствуйте! А я и забыла.

Мужики бросили в снег окурки, легко поднялись на ноги.

— Идти надо. Так просидеть до вечера можно.

— И мне пора, — объявила Ольга.

— Я, пожалуй, тоже по закрайку леса пробегу, — сказал Касьян и снял с вьюка широкие лыжи.

— Красивые у тебя лыжи, — похвалил Петр. — Я еще никогда на таких не ходил.

— Наука нехитрая. Хочешь, так я тебе свои дам? — Алексей подошел к лошадям, снял притороченные к вьюку лыжи. — Вот!

Крепление лыж пришлось впору.

— Вот теперь ты похож на настоящего охотника. Ружья только не хватает.

Но нашлась и тозовка: Семен отдал свою.

— А вы меня берете? — шутливо спросил Петр Ольгу.

— Пойдемте, — Ольга засмущалась, отвернулась и быстро пошла, раскачиваясь в такт шагам.

Собаки, лежавшие в снегу, вскочили на ноги и, обогнав девушку, кинулись в чащу. Алексей хотел что-то крикнуть вслед, он уже набрал полную грудь воздуха, но потом махнул рукой.

— Увела девка парня, — хохотнул Касьян и не спеша пошел следом.

Петр нагнал девушку одновременно с Касьяном. Да он бы и не догнал ее, если бы Ольга сама не остановилась.

— Пойдем медленнее. Задохнулся.

Ольга с удивлением посмотрела на него: парень, а признается, что сразу устал. Но ничего не сказала.

По лесу на лыжах идти трудно. Завалы колодника, путаная чаща подлеска сдерживают бег. Да и нельзя назвать бегом ходьбу на охотничьих лыжах. Не проваливаешься в снег — и то хорошо.

Касьян пошел теперь чуть в стороне от молодежи, будто он сам по себе, а они — Ольга с Петром — сами по себе.

В чащу ветер не прорывается. Молодой сосняк и ельник стоят в снегу. На одной широкой еловой лапе, пригнутой к земле, Петр и Ольга увидели рысь. Снег причудливо вылепил фигурку зверя, и нужно совсем немного воображения, чтобы увидеть не ком снега, а рысь. Даже уши у снежной кошки есть и один глаз.

— Оля, смотрите. Забавно, правда? На рысь похоже.

— Похоже. Я видела. Только вам не стала говорить, думала, смеяться будете.

— Что вы, разве над этим смеются?

Ольга оживилась, обрадованно посмотрела в лицо парню.

И Касьяну опять отчего-то радостно и чуть грустно. Давно в Чанинге никто так не разговаривал. А для Ольги сегодня праздник, видно. Мало девке надо: идет рядом хороший парень — и праздник уже.

Касьян сам себе не понятен: стал замечать то, на что раньше бы и внимания не обратил, думать о том, что раньше бы и в голову не пришло. Вот эта Оля Коробова… Сыта, одета — значит, хорошо живет, думалось. А чего хорошего? Первый раз так Касьяну подумалось: чего хорошего в одной еде? — и не показалось кощунством.

Кто-то, Петр или Ольга, тронул нечаянно ветку, рысь скользнула вниз и рассыпалась в сверкающую пыль.

— Жалко.

— А знаете, в лесу часто такие фигурки встречаются. Иногда старичка с палкой, сгорбленного такого, увидишь, то медведя на задних лапах. А вот сегодня рысь. Вроде просто снег лежит, а приглядишься…

Ольга говорила, смеялась, а голос ее вызывал в памяти Касьяна солнечный день ранней весны, сосульки, свисающие с крыши к наличникам окон, разрисованных русской деревянной вязью, ветер и серебряный звон, который вот-вот должен раздаться. Вот-вот, сейчас.

Чаща неожиданно кончилась, и они вышли к низине, заросшей ерником. Посредине круглой низины небольшой островок высокого леса: темнели хвойные деревья, а над ними голые вершины тополей. На тополях несколько черных точек.

— Пальники, — шепнула Ольга. — Далеко больно.

В ерниках на лыжах совсем плохо идти. Пришлось их снять. Жесткие кустарники не пускают, царапают лицо. Искали обход по замерзшим болотцам, изредка поглядывали на вершину тополей: сидят еще тетерева, не улетели.

Когда подошли настолько, что птицы стали крупными и четкими, Касьян, шедший впереди, остановился. Он уже хотел поднять винтовку к плечу, но, увидев, каким азартом светится лицо Петра, чуть отодвинулся и шепнул одними губами:

— Стреляй.

Сухо щелкнул выстрел, словно сучок под неосторожной ногой переломился, а птицы продолжали сидеть как ни в чем не бывало. Только шевельнулся один пальник и замер снова.

— Теперь ты стреляй.

— Все втроем, — снова одними губами сказал Касьян.

Три выстрела слились почти в один. Птицы тотчас сорвались с голой вершины, но одна из них, перевертываясь в воздухе, врезалась в снег. Петр, не разбирая дороги, напролом через замерзшие кусты, кинулся к деревьям. Следом — Ольга.

На выстрелы прибежали собаки. Раскрыв пасти, они тяжело прыгали, проваливались в сыпучий снег, обгоняли людей.

— Назад! Карамка, назад!

Петр поднял убитого косача, а Ольга отшвырнула ногой молодую собачонку, которая, азартно взвизгивая, прыгала вокруг парня, стараясь вцепиться в бок птицы.

Подошел Касьян. Прикинул птицу на руке.

— На варево хватит. Ну а теперь пора нашим на след выходить.

Одолев ерники, вышли в чистый кедровник и снова стали на лыжи. Солнце рыже просвечивало из-за верхушек деревьев и клонилось к западу, и Касьян решил спешить. Пока догоняли своих, Петр взмок и теперь просился сесть отдохнуть, но Касьян строго сказал, что садиться сейчас ни в коем разе нельзя и надо хоть как, но идти.

— Да тут уж близко совсем, — сказал он, успокаивая. — Километр, не больше. Озеро-то, вот оно уже.