НОВЫЕ БОГИ ИНДИИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

НОВЫЕ БОГИ ИНДИИ

Непогода заставила меня переночевать в городке Шив Пури.

Тяжелые, как чугунные колонны, деревья гнулись под стремительным песчаным смерчем, уже знакомым мне по Дели.

Снова бушевала сухая неистовая гроза. А на рассвете Шив Пури оказался прохладным, тихим, вымытым. И первым звуком, нарушившим тихую глубокую тишину, был шорох веника — так, словно кто-то спокойно и аккуратно выметал из города обломки грозы. Потом раздался неровный медленный стук колес — это запряженные волами крестьянские телеги потянулись в поле, напоминая о том, что Индия до сих пор все еще в основном аграрная страна. Потом зазвучала песня — громкая и заунывно-протяжная, словно человек с раннего утра просил у кого-то помощи и поддержки. Название городка — Шив Пури — означает в переводе «местожительство бога Шивы». Гостиница, в которой я переночевала, помещается во дворе храма, а позади нее — фабрика горчичного масла. Храм, открывающийся взору с узкой каменной веранды, которая опоясывает отель, — совсем простенький. Два рыжих глиняных кувшина укреплены на четырехногом железном стояке. Под ними, на широком камне, лежат ароматно дымящиеся влажные цветы; в них, оказывается, «зарыта» сандаловая свечка. В двух шагах от этого цветочно-глиняно-железного «алтаря» висит небольшой медный колокол, укрепленный на узкой железной балке. Вот и весь «храм». Подошел к «алтарю» полуобнаженный индиец, благоговейно взглянул на глиняные кувшины, поклонился им, сложив руки на груди... Так яркое воображение обездоленного, обокраденного колониализмом народа, воображение, жаждущее пищи — мечты, способно превращать глину в божество.

Когда индиец вышел из храма, я заговорила с ним и узнала, что зовут его Лату, он — рабочий фабрики горчичного масла, которая принадлежит молодому предпринимателю Баджрангдасу Гоялу. Мы зашли на фабрику.

Все предприятие умещалось в большом закопченном сарае, где стояли два двигателя, три маслобойные установки, два котла. Гоял объяснил, что его фабрика выпускает в месяц 41 тысячу фунтов масла и 60 тысяч фунтов горчичных лепешек, что дает владельцу 5 тысяч рупий чистой прибыли.

— Раньше в этом районе была английская фабрика. Но, оказывается, индийцы сами умеют делать горчичное масло! — сказал Баджрангдас Гоял. И видимо, для того, чтобы подчеркнуть шутливо-иронический характер своего замечания, он добавил: — В ближайшем будущем индийцы докажут, что они умеют делать многое!

— Что сейчас самое главное для Индии?

— Делать все своими руками!

И наивно было бы ожидать от молодого фабриканта более четкой формулировки. Общеизвестно, что колонизаторы в течение двух веков упорно препятствовали развитию индийской промышленности, особенно тяжелой.

Джавахарлал Неру писал в своей книге «Открытие Индии»:

«Это был классический образец современной колониальной экономики — Индия превратилась в аграрную колонию индустриальной Англии, поставлявшую сырье и обеспечивавшую рынок сбыта для английских промышленных товаров».

Статистические данные свидетельствуют о том, что зарубежные монополии продолжают вести отчаянную борьбу за сохранение своих позиций в индийской экономике. Сплошь и рядом те или другие нужные стране машины лишь монтируются, собираются в Индии, а части, детали завозятся из-за рубежа иностранными монополиями. В словах «делать все своими руками», горячо произнесенных Баджрангдасом Гоялом, заключалось пусть не отчетливое, по уже существующее у него понимание необходимости создания самостоятельной национальной экономики для осуществления подлинной независимости Индии. Попозже, по приглашению рабочих Лату и Джоши, я побывала в так называемом клубе Разума, организованном в Шив Пури неким Раджендранатхом Джингрой.

«Клуб» размещался под открытым небом, на пустыре, устланном потертыми циновками.

— В Индии до сих пор многие рабочие не умеют ни читать, ни писать. Но очень мало таких рабочих, которые не умеют мыслить. Здесь, в нашем клубе, мы собираемся каждое воскресенье в восемь часов вечера и размышляем о том, например, существуют ли боги, как добился Советский Союз возможности посылать людей в космос, как сохранить мир на земле, в чем смысл и значение жизни.

Так же, как многие мои индийские друзья, Раджендранатх Джингра рассказывал мне монотонно-ритмично о том, что в Индии когда-то существовали тысячи богов и что большинство из них до сих пор почитаются.

Существовали и существуют боги удачи, наживы, войны, любви. А сейчас становятся все сильней боги — труда, мира, дружбы...

Беседуя с Раджендранатхом Джингрой, невозможно было не почувствовать — сколько дела в Индии этим новым «богам»!

Видимо, им нужно было бы прежде всего освободить сознание индийского народа от тех идеологических наслоений, которые в течение столетий вносились колонизаторами в древнюю философию Индии, искажая эту философию, корежа ее, превращая ее в силу, парализующую народные стремления, народные действия.

Вот более или менее точно записанные мною высказывания Раджендранатха Джингры:

— Добро и зло, по существу, одно и то же, ибо то и другое — проявление высшей силы... Если она проявляется в чьем-то злом поступке, она в этот момент не отсутствует в другом, добром поступке... Представьте себе, что земля наша — огромная чаша, наполненная молоком, которое подогревается и закипает. Пенка на поверхности может нравиться или не нравиться, ее можно считать злом или добром, но одно бесспорно: она — часть молока! Если вы снимете ее, она все равно появится при дальнейшем нагревании!

— При помощи такой «философии» колонизаторы поснимали немало пенки здесь! — вырвалось у меня.

Видимо не слыша, Раджендранатх Джингра басовито, ритмично жужжал:

— Что же касается значения жизни, то так же, как значение природы расцветать, смысл жизни страны — полное раскрытие, использование ее возможностей!.. Что же касается колониализма, — тем же тоном продолжал Раджендранатх Джингра, — то благодаря его злодеяниям яснее видно добро вашей страны!

— Важно то, что ООН обязана выполнять принятую ею Декларацию независимости! — сказала я, пытаясь вытащить своего собеседника из опутывающей его паутины неясных формулировок.

— Декларацию независимости невозможно было бы принять, если бы ваша страна не боролась против угнетения! — сказал Раджендранатх, выбираясь из паутины.

— Конечно! — с гордостью согласилась я.

— Ее также невозможно было бы принять, если бы вообще не существовало угнетения! — закончил Раджендранатх Джингра, снова проваливаясь в свою паутину.

Да! Новым «богам» еще немало дела в Индии!..

Я глядела на скромную обстановку хижины, где я находилась, — жилище организатора клуба Разума. Стол, скамейки, книги, деревянные рожки вешалок... Наверно, участники клуба иногда собирались и здесь...

Сейчас на двух рожках висели гирлянды цветов, облепленные осами. Индийские осы — крупные, с длинными желтыми ногами, которые болтаются в воздухе, как нитки, когда оса летит.

Не только гирлянды цветов, но и пустые деревянные рожки были облеплены осами.

— Они не понимают! — сказал господин Раджендранатх. — Им все равно!.. В Индии ни птицы, ни летучие мыши, ни насекомые не умеют отличить веревку или деревянный рожок от ветки или стебля. Им все равно — джунгли это или человеческое жилье!

Разные люди — молодой индийский фабрикант и организатор клуба Разума! Но если вдуматься в их слова, услышишь у обоих одно: упрямо выбивающееся из-под мусорных наслоений стремление к независимости, мечту о подлинной независимости своей страны!

В сумерки в клубе Разума собрались его постоянные посетители — в чистых праздничных одеяниях.

Клуб был окружен ароматом цветов — они были в густых черных волосах женщин, цветочные гирлянды лежали на скамьях. И на меня, гостью, по обычаю надели несколько цветочных гирлянд.

Что-то сказочное было в оранжевых сумерках, в аромате цветов, в легких пестрых сари. Оранжевые сумерки подсказывали сравнения, связывали прошлое с настоящим и будущим.

Неистовая гроза, бушевавшая накануне, казалась мне похожей на бой за свободу, а рассвет — он был зарей нового, введением в большой и горячий день.

Я закончила корреспонденцию в «Труд» на рассвете и тут же отправилась дальше по своему обычному вольному маршруту узнавания страны.