Рахимджан Каримов ИСФАРИНСКИЕ ЗОРИ

Рахимджан Каримов

ИСФАРИНСКИЕ ЗОРИ

Сидим мы у крепости. Он рассказывает, а я ясно вижу все те события, которые происходили здесь. Вот они, басмачи! Бегут, разинув ревущие рты. Я будто слышу топот ног, ржание коней, дикие возгласы курбаши[2]. Чувствую, как пахнет порохом и серая пыль щекочет горло. От жажды пересохли и растрескались губы. От голода кружится голова, и распухший язык едва ворочается во рту.

Но вот я возвращаюсь из прошлого. Вокруг нет ни того пустыря, ни тех крепостных стен: всю крепость густо затопила зелень садов, виноградников, повсюду красивые дома. И передо мной не молодой черноволосый джигит Пулат, сын Насретдина, а уже шестидесятитрехлетний человек. Почти старик с пушистыми усами, тронутыми сединой.

Но он по-молодому крепок и духом и силой, старшина, исфаринской милиции Пулат Насретдинов, или, как его здесь любовно величают, Пулат-амак.

Руки его спокойно лежат на коленях. Руки труженика — большие, мозолистые, изрезанные морщинами. За его спиной 45 лет службы в милиции. И эти руки делали все, что требовала Родина. Сверкают на кителе ордена Красного Знамени, Красной Звезды, медали. А глаза, чуть поблекшие, задумчивы и немного печальны.

— Не все дожили до наших дней, — рассказывает Пулат-амак. — Погибли многие, очень многие. От пуль и сабель, от ножей басмачей. Многие...

Дымя папиросой, гляжу я на красные кирпичи и вижу сохранившиеся до наших дней выбоины от пуль. И снова перед глазами встают картины тех далеких грозных лет...