2

2

Черная «Волга», увитая гирляндами из дубовых листьев, стремительно мчалась по узкой дороге. Следом за ней, чуть в отдалении, спешили машины попроще, не такие нарядные. В одной из них рядом с водителем сидел Куккор. Ровно гудел мотор, машина мягко покачивалась, и это убаюкивало. Рудольф смотрел сквозь полуопущенные веки на проносившиеся мимо поля, перелески, залитые щедрым солнцем, и вспоминал, какими были эти места двадцать с лишним лет назад, когда он увидел их впервые.

Вот, говорят, климат на земле меняется, становится теплее, мягче. Это верно. Ученые по-разному объясняют этот факт. Им, конечно, виднее. Но если бы спросили у него, Куккора, почему и солнце вроде бы стало светить ярче, и зелень пышнее, он, пожалуй, ответил бы так: потому что жизнь становится все лучше, все радостнее. Известно ведь, что угнетенному горем да бедами человеку все видится в ином, мрачном свете. Когда сердце болит, когда душа тоскует, тут не до красот природы. И голубое небо не веселит, и чистое солнышко не радует.

Разве не так? Его вот сбросили с самолета в сорок четвертом неподалеку от этих мест. Это было светлой майской ночью. Не первый раз приземлялся старшина в глубоком тылу врага, не впервой было ему пробираться с рацией сквозь леса и болота, разыскивать верных людей, вести разведку. Дело привычное. И той ночью, закапывая в лесу парашют, Рудольф не особенно волновался. Задача была сложной, но вполне выполнимой. Надо было найти партизанский отряд Юрисона и наладить связь с Большой Землей.

А вышла промашка. Попал вместе с напарником в облаву, которую устроили омокайтсы — эстонские фашисты. Чудом ушли от верной смерти, но рацию на его спине разбило пулями. А что такое разведчик без рации? Человек без языка и без ушей, — словом, глухонемой.

Стояли вот такие же, как сейчас, погожие дни, когда они, Куккор и Аллик, пробирались через леса. Голодные, злые, отчаявшиеся. Деревья только-только выбросили крохотные клейкие листочки, в лесу пахло весенней свежестью. Но им было не до красоты. Они кляли последними словами белые ночи и солнечные дни, ибо у разведчика иная оценка: чем хуже погода, тем лучше для дела.

Потом им повезло. У лесника Рютеля, своего человека, нашли приют, добыли старенький приемник. Теперь они обрели слух. Это уже кое-что значило. Принимали сводки Совинформбюро, от руки писали листовки, распространяли их по округе. И до слез было обидно, что не могут сообщить в штаб никаких данных. А сообщить было что. Они обнаружили, что в одном из баронских поместий, неподалеку от города Пярну, находится секретная разведшкола. Там гитлеровцы готовили из военнопленных шпионов и диверсантов для заброски в наш тыл. Была бы рация, мигом дали бы знать об этом змеином гнезде. Смотришь, бросили бы наши пяток бомб на это поместье — и делу конец. Попробовать самим? С двумя пистолетами да автоматом? Глупо.

Но что-то делать надо, пока птенцы не выпорхнули из этого проклятого гнезда. Рудольф считал, что не может быть, чтобы все курсанты этой школы оказались отъявленными негодяями, законченными предателями. Из разных же соображений, по разным причинам пошли они сюда. Может, кое-кто и с думкой о том, чтобы вырваться из плена, перейти потом к своим.

Стали прощупывать настроения курсантов через девушек, с которыми те встречались. Особенно помогла Адель, племянница лесника. Через нее и вышли на двух ребят, которые показались наиболее подходящими. Одно свидание, другое, третье. Курсанты поняли что к чему, что требуется от них. Честными парнями оказались. С ними и передал № 535 — это был радиопозывной Куккора — все собранные разведданные. Больше того, под влиянием встреч с разведчиками эти двое курсантов, оказавшись на советской земле, сразу же провалили свои группы, обезвредили остальных.

Как приятно получать теперь от них письма! Живут, трудятся, уважаемыми людьми стали. А кто знает, не случись тогда, двадцать лет назад, разговора с ними, каких бед могли бы они, запутанные гитлеровской пропагандой, натворить на родной земле!..