3.3. Через 10 и 18 лет
3.3. Через 10 и 18 лет
1942 год, меня вызывает начальник — получено предписание тебе срочно прибыть в штаб АДД (авиации дальнего действия) в Москве.
— Как, что, зачем?
— Понятия не имею.
— Я тоже.
— Учти, завтра утром в Москву летит «Дуглас» (С-47 или по-нашему Ли-2), так что сдай все дела, соберись и дуй.
Разговор был вечером, надо оформить аттестат, сдать все дела, короче говоря, я сутки не спал и утром пораньше на аэродром, команда уже прогревает двигатели. Я по лесенке внутрь.
«Дуглас» десантный, вдоль бортов две скамейки. Народу еще мало, я ложусь на одну из скамеек, полевую сумку вместо подушки под голову и засыпаю.
Потом народ подобрался, скамейка узкая, но я нахально не просыпаюсь, придавили меня к борту и как-то уселись.
Прилетели, выходим, какой-то капитан, который сидел около моей головы говорит: «Надо бы подкрепиться».
Правильно. Идем на продпункт. Разговариваем — кто, куда.
Оказывается, оба в АДД и оба не знаем зачем.
Познакомились, представились, он Ходькин Николай Потапович. Добрались до штаба АДД, он был на Ленинградском проспекте в петровских времен усадьбе, кольцевой при виде сверху.
Во время этого перемещения от самолета до штаба Ходькин задает мне вопрос: а что у Вас на носу?
Это он рассмотрел, когда я спал, а он сидел около головы.
А было вот что. За год до войны я как-то, вытирая лицо, увидел на полотенце маленькое пятнышко крови. Ну, содрал прыщик на ноздре. И конечно забыл. А через месяц опять пятнышко. Надо бы поаккуратнее.
Ладно, умываясь и вытираясь, стараюсь этот прыщик не трогать, но он не проходит, а тут война, не до прыщика, который к моменту вопроса Ходькина, то есть за 2 ила 3 года имел уже теперь размер копейки, правда не медной — царской, а такой, какие были в шестидесятые годы, маленькой бронзовой.
И я говорю Ходькину, это, наверное, рак. Да вы что, шутите? Нет, если бы это была какая-то язва, ну так называемая «сибирская», то она распространилась бы на пол-лица, если это просто какой-то прыщ, то он бы прошел, а он медленно увеличивается. На этом разговор закончился.
Предписание нам отметили, но сказали, что того, к кому мы направлены, сегодня уже не будет, надо прийти завтра.
Ладно, говорю я Николаю Потаповичу Ходькину, у меня тут под Москвой в Кудиново с Курского вокзала, минут 50, приятель еще с институтских времен, давайте поедем к нему, примет нас с удовольствием, переночуем. Но мне надо побриться, сапоги надраить, а то комендатура в Москве работает.
Ладно, говорит Ходькин, я перед вылетом брился. Вы давайте займитесь всем этим в туалете штаба АДД, а я постараюсь по телефону проверить, в Москве ли мой приятель, и если он не эвакуировался, то он ближе, чем в Кудиново.
Привел себя в порядок, к тому времени и Ходькин подошел и говорит, что всё в порядке, адрес есть, как ехать, я узнал. Двинулись.
Прибыли на улицу Беговая, дом 7. Какой-то мединститут. Кажется, было написано «онкологический». Я удивился, но думаю, может быть, приятель тут работает, возьмем его и двинемся.
Заходим. Ходькин к какому-то столу, дама в белом халате.
«Вот тут один из моего экипажа, надо дальше лететь (это для солидности), а у нас подозрение, что у него на носу рак, так как нам, чтобы его кто-то быстро посмотрел?!»
«Быстро не получится. Профессор, который занимается вопросами рака принимает только после осмотра общим врачем, а его сегодня уже не будет, он будет завтра, но профессор смотрит только по средам». А это был четверг.
— А где сейчас профессор?
— Он читает лекцию студентам.
— Где?
— Это в другом здании, сзади.
Ладно. Ходькин командует мне. Пошли. И уже не выходя на улицу, через фойе выходим во двор.
Я уговариваю Ходькина — плюнем на это дело и поехали в Кудиново. Нет, говорит он, раз взялись, надо довести до конца. Заходим в другое здание, расспрашивает, где лекции, в конце концов, какая-то тетя говорит: вот за этой дверью занятия ведет профессор Домшлаг — онколог.
Ходькин приоткрывает дверь и заглядывает.
Оттуда вылетает фурия — что вы делаете, мешаете лекции! Но Ходькин ей объясняет, в чем вопрос, и она возвращается в аудиторию.
Видно, профессор Домшлаг спросил у нее, в чем дело, она появляется и говорит: «Зайдите».
Заходим. «Так у кого предполагаемый рак?» Ходькин показывает на мой нос. Садитесь. Смотрит. И говорит студентам: подойдите и посмотрите, это классическая форма (называет какой-то вид ракового образования). Видите, вот эти клетки, а вот кругом валик. В общем, эти девушки чуть мне нос не оторвали.
После того как я был использован в качестве учебного пособия, профессор взял какую-то бумажку и на ней что-то написал.
Дал Ходькину и сказал: «Сдайте в регистратуру». Мы поблагодарили и отправились в регистратуру. «Хорошо. У нас укладка только по понедельникам и то, если будет место. Приходите в понедельник». «Что?!» Ходькин хватается за пистолет.
Короче говоря, притащили из подвала кровать, поставили в коридоре около палат и меня положили, а через дня два кто-то, как тут говорили, «отправился в Наркомзем» и я занял его место.
Так расстались мы с Ходькиным.
Есть люди, которые абсолютно без какой-либо выгоды тратят силы и время на фактически постороннего человека, случайного знакомого. Жаль, что их мало.
Был я на излечении больше месяца, надевали маску из воска, в которой были ампулки с радием, а ниточки от них заматывали за ухо. Выписали. Явился в штаб АДД.
«Возвращайтесь к себе в часть, все укомплектовано, а Вас же не было». Жаль, черт его знает, может быть, было интересное дело, но зато я избавился от этой штуки, осталась только ямка диаметром в копейку.
Проходит много лет. Вероятно, год 1952-ой.
Я начальник техотдела, и ко мне канцелярия министерства направляет письмо, адресованное Министру. В письме говорится примерно следующее.
У нас военный городок далеко в Алтае, электроэнергия поступает от дизельной электростанции, и генератор вышел из строя, нет света, насосная стоит, катастрофа. Завод в табличке не указан, но нарисована эмблема завода и данные генератора такие. Завод, наверно, подчинен министерству, просим помощи.
И подпись: главный инженер в/ч №… майор Ходькин Н.П.
Вот так я встретился, правда не лично, с Ходькиным через 10 лет.
Я обмер. Приму аварийные меры. По товарному знаку и типу генератора — это завод п/я 240. Завод серьезнейший по основной продукции, а эти генераторы у него вроде ширпотреба.
Простое письмо на него не подействует. Даю шифровку о немедленной отгрузке, звоню по телефону. Короче, вряд ли был какой-нибудь заказ, который был так аварийно выполнен. И у нас началась переписка, личная.
С 1957 года я в Армении, чудесном Ереване, получаю письмо от Ходькина, что он демобилизуется и не знает, что дальше делать. Оставаться в военном городке плохо вообще, а для детей особенно.
Я к председателю Совнархоза. Как хотите, а мне надо одного человека сюда из России и нужна квартира 3 комнаты. Все сделано, и в 1960 году, через 18 лет, мы встречаемся лично.