Бланш-Ирэн-Ольга Лалоз-Горюнова

Бланш-Ирэн-Ольга Лалоз-Горюнова

— Сколько лет вы прожили в России?

— Сорок пять лет, господин председатель.

Г-жа Лалоз — 68 лет, и только в прошлом году она вернулась из России. До 1918 года она была учительницей французского языка, затем — акушеркой.

В 1921 году вступила в партию.

— Чем вы живете сейчас?

— Я вышиваю, господин председатель.

Маленькая старушка, с черным узлом волос на затылке, смущена количеством публики и вспышками магния. Сначала она никак не может нащупать нить своих мыслей. Но постепенно привыкнув к обстановке, на французском языке, в котором она уже не слишком тверда, она начинает рассказывать о своей жизни.

Двух сыновей она потеряла в красной армии. Никакой пенсии государство ей за них не платит. Она получала 150 рублей в месяц пенсии, как бывшая акушерка.

— Расскажите, свидетельницей каких фактов вы были.

Г-жа Лалоз: Я могу рассказывать три дня и три ночи.

Председатель: Что вы думаете о книге Кравченко?

Г-жа Лалоз: Кравченко не только выбрал свободу. Он выбрал и борьбу. Он имел смелость бросить этот ужасный режим и рассказать о нем миру.

Будучи партийной коммунисткой, г-же Лалоз пришлось присутствовать и при арестах, и на заседаниях трибунала. Она ищет, с чего бы начать, ее усиленно снимают фотографы.

Кравченко: Дайте возможность свидетельнице спокойно говорить! Она знает, о чем ей говорить.

Переводчик, г. Андронников, переводит первую фразу Кравченко. Г. Зноско-Боровский, переводчик «Лэттр Франсэз», сообщает суду, что г. Андронников не все перевел: Кравченко сказал, что «известно, что свидетельница будет говорить». (Очевидно, намекая, что и Кравченко это известно, т. е., что все заранее условлено.)

Г-жа Лалоз: Какой народ! Как он страдает! Ни один народ так не страдал! Работают всю жизнь, обращаются с ними, как с собаками…

Бесхитростно, иногда не без юмора, она говорит без умолку теперь, под ободряющим взглядом председателя.

— Вы — все мои дети, — сыплет она, показывая на публику, — я старше всех. Я всем говорю, кого встречаю: все, что Кравченко писал, все правда! Только он мало написал, надо было в десять раз больше. И коммунисты ко мне ходят. Я и им говорю… Мы, говорят, верим вам… Там, за драку в пьяном виде, пять лет тюрьмы дают. Как в Сибирь их гнали! Как бабы выли… Я думала с ума сойду. А тут — «Юманитэ» и всякое такое. Одна порнография! Народ очень мучается. Никто об этом знать не хочет. Оказывается, когда Торез приехал в Москву, никто не знал, кто это (из непартийных обывателей).

(Смех. Возгласы.)

— Мне сказали, он в Кремле сидит, а у меня два сына на фронте!… Очень мне стыдно было быть француженкой. Дезертир он…

Она рассказывает о зарплате рабочих, о том, как брали из этой зарплаты на французские забастовки.

Председатель: На наши забастовки?

Г-жа Лалоз: Ну, конечно. В России же нет забастовок… Когда я захотела уехать, спрашиваю: где наш посол? Мне говорят: никакого посла нет. Все французы — интервенты. Но я добралась до Москвы и все объяснила. И уехала.

— Меня не купишь! — восклицает она… — Стыдно в мире жить, зная, что такой режим существует. Книга Кравченко… Да я не прочла ее, я ее проглотила!.. В России людей запрягали пахать, я сама видела.

Председатель: Вы это видели сами?

Г-жа Лалоз: Да.

Председатель: А церкви?

Г-жа Лалоз: Это — комедия, или лучше сказать — трагедия. Когда Гитлер подходил, все церкви открыли. Русский народ религиозен. Это, чтобы он лучше воевал… Вся моя жизнь там прошла…

Большие часы показывают семь часов.

Адвокаты «Л. Ф.» молча отпускают Ирэн-Ольгу Лалоз-Горюнову, не задав ни одного вопроса.

Председатель встает. Заседание закрыто.