В. ИВАНИЛОВ НА ДАЛЬНИХ ПОДСТУПАХ

В. ИВАНИЛОВ

НА ДАЛЬНИХ ПОДСТУПАХ

С раннего утра в городе звенели трамваи. Спешили на рынок домашние хозяйки. Возле магазинов вырастали хвосты очередей. Черные зевластые репродукторы на столбах собирали толпы людей. Каждому хотелось услышать сводку Совинформбюро.

Покачиваясь, проплывали по улицам зеленые туши аэростатов воздушного заграждения. Девушки в пилотках с трудом удерживали стропы.

На площади Павших борцов школьники осаждали кинотеатр «Комсомолец». Там перед «Коньком-горбунком» показывали киносборник о разгроме немцев под Москвой. Милиционеры-регулировщики сменили белоснежные шлемы на стальные серые каски. За спинами у них поблескивали стволы карабинов.

В жаркие июльские дни сорок второго года в Сталинграде все чаще и чаще стали завывать сирены. Укрываясь в подворотнях, непоседливые мальчишки безбоязненно наблюдали за небесной синевой, куда по блестящим, будто игрушечным, самолетам торопливо и зло стреляли зенитки.

14 июля Сталинградская область была объявлена на военном положении. Но, даже узнав об этом, жители города еще не догадывались, что на дальних подступах к Сталинграду уже начиналась невиданная ранее в истории войн битва...

* * *

Вечером 11 июля в Сталинградский комитет обороны поступило тревожное сообщение из Серафимовича. Гитлеровцы появились у границ района. Член городского комитета обороны, начальник областного управления НКВД А. И. Воронин срочно вылетел туда.

А на рассвете по притихшим улицам Серафимовича, провожаемые истошным лаем собак, промчались несколько полуторок. Проскочив на большой скорости перелесок, они вырвались на пыльный большак.

Сидевшие на машинах люди, зажав коленями винтовки, застыли в каком-то суровом напряжении. К разговорам никого не тянуло. Каждый был наедине со своими думами, взвешивал, оценивал происходящее.

Работников милиции и бойцов местного истребительного батальона подняли ночью по тревоге. Поставили задачу: задержать противника до подхода наших войск. И вот машины, нещадно подпрыгивая на ухабах, но не снижая хода, везли людей к дальнему хутору Горбатовскому, где им предстояло принять первый бой.

В хутор вошли, соблюдая осторожность. Но тут все дышало спокойствием. По заросшим улицам неторопливо бродили куры. Лениво пощипывали траву телята. Дымились летние кухни.

— Дюже ночью сильная стрельба была. Так стреляли, ажник земля дрожала. И недалече где-то. Похоже, под станицей Боковской, — рассказала приезжим дородная казачка, загонявшая хворостиной гусей на баз.

Начальник милиции Филиппов, собрав людей, сказал:

— Вести неутешительные. Немцы рядом. А где точно и сколько их — не знаем. Сидеть сложа руки не имеем права. В разведку пойдут... — Он замолчал, оглядывая строй. — Оперуполномоченный Пономарев, участковый Коротков, проводник служебно-розыскной собаки Головачев, берите «эмку», на ней в случае чего легче проскочить.

Через несколько минут машина скрылась за горизонтом. Вскоре разведчики достигли лощинки. Дальше ехать было рискованно — впереди лежал хутор. Машину замаскировали ветками. Оставили возле нее шофера, а сами двинулись по огородам к хутору.

Постучали в окно крайней хаты. Увидев во дворе людей с красными звездочками на фуражках, хозяйка всплеснула руками:

— Господи, да откуда же это милиция? Уходите, родимые, быстрее огородами, покудова германец вас не заметил.

От нее разведчики узнали, что ночью была сильная стрельба, жители отсиживались в погребах и ямах. А на зорьке в хутор заявились немцы. На мотоциклах.

— Едут, окаянные, по улице и кур стреляют, — горевала женщина. — К соседям уже наведались. Все высматривали чегой-то, лопотали по-своему. Рушники в хате и те посрывали...

Наведались разведчики еще к нескольким жителям. Удалось выяснить, что в хуторе немцев десятка полтора-два. Похоже, передовая разведка. Несомненно, следом за ней двигались основные силы.

На обратном пути разведчики встретили наши танки, мчавшиеся по лощине к хутору. На броне сидели пехотинцы. Передний танк затормозил. Из люка высунулся командир.

— Откуда милиция? — спросил он разведчиков, потом улыбнулся: — Вовремя поспели. Спасибо, товарищи, за сведения. Танкисты в долгу не останутся.

Люк захлопнулся, танки двинулись вперед.

Доложив Филиппову, работники милиции не преминули упомянуть и о встретившихся наших танках.

— Знаю, — заметил Филиппов. — Помощь подошла.

Он вызвал по телефону Серафимович. Рассказал об обстановке, сосредоточенно выслушал ответ. Лицо его посуровело. Он медленно повесил трубку. Все притихли.

— Немцы бомбили город и переправу. Разбито здание райотдела милиции. Есть жертвы... Убито двое наших работников. Тяжело ранен Воронин... Нам приказано вернуться в город для наведения порядка...

Кто-то шумно вздохнул. На него не посмотрели осуждающе, не шикнули. У каждого на душе кошки скребли: живы ли после вражеского налета семьи, родные.

Филиппов отошел в сторону, поманил к себе худощавого, стройного молодого человека.

— Вот какое дело, Колесников. Тебе нужно остаться. Организуй на своем участке эвакуацию людей. Нужно угнать за Дон весь скот, машины, хлеб перевезти. А что нельзя переправить... Ну, сам понимаешь, — Филиппов не решился произнести слово «уничтожить». — Об обстановке звони по телефону, пока будет связь. Уйдешь последним. Понятно?

Колесников молча кивнул.

— Ну, счастливо оставаться!

Они обменялись рукопожатием. Закинув за спину винтовку, Колесников пошел к сельсовету.

— По машинам! — раздалась команда.

* * *

Непривычно тихо было на рассвете в хуторе Горбатовском. Словно перед непогодой, примолкли улицы. Лишь у крайних домов велся негромкий разговор.

— Пробирайтесь балками, лощинами к Дону, пока не появились самолеты, — давал седобородому старику последние наставления участковый уполномоченный Колесников.

— Так, так, — согласно кивал тот. — Ну, с богом! Прощевайте, Григорий Михалыч!

Он взобрался на воз, тронул лошадей. За его повозкой гуськом потянулся обоз. Кто-то из женщин на телегах не выдержал, послышался плач.

Колесников стиснул зубы. На щеках заходили желваки. Тяжело было смотреть на эту сцену прощания людей с родными местами. Ох, как тяжело! Когда теперь они вернутся сюда, да и все ли?

Сзади Колесникова тронули за рукав. Обернулся. Председатель сельсовета Ирхин тихо сообщил:

— Зерно зарыли в ямы. Надежно. Сам проверял. Скот, должно быть, уже на переправе. Все вывезли. Ни шиша фашисту не оставили. Теперь, пожалуй, и нам черед собираться.

— Нет, нам еще рано, Михал Афанасьич. Приказа такого не было. Давай еще раз все проверим, позвоним в район. Там решат, что нам с тобой делать.

Они размашисто зашагали по улице. Пятый день оба находились в этом прифронтовом хуторе, налаживая эвакуацию колхозного добра, людей. По ночам ходили в ближние хутора на разведку, сведения передавали в Серафимович.

Молчали. Колесников думал о семье. Конечно, жена знает, что он остался в хуторе. А два дня назад удалось с оказией отправить ей записку, чтоб готовилась с детишками к отъезду. Как они там?

Теплый комок подступил к горлу участкового, когда он подумал о сыновьях. Двое их у него. Трехлетний Саша без конца просит, чтобы папка книжку почитал. Славику только два года исполнилось, тому подавай игрушки — машины. Не знают малыши, что папке никак нельзя вырваться к ним.

Жена, конечно, все глаза проглядела, всплакнула, небось, не раз. Ничего не поделаешь, служба. Вроде бы понимает, а к ночным вахтам Григория так и не привыкла который уже год...

В милицию Колесников поступил еще в тридцать седьмом. Осенью, после демобилизации из армии, первым делом зашел в райком комсомола стать на учет, а заодно и узнать, какие будут поручения.

— Присаживайся, дорогой товарищ, рассказывай, — приветливо пригласил вихрастый секретарь и принялся читать армейскую характеристику Григория.

— Куда на работу хочешь определиться? — поинтересовался секретарь, складывая документ.

— В МТС. На трактор снова тянет.

До армии Колесников закончил курсы трактористов и целый сезон отработал самостоятельно на колесном СТЗ. Вчера он наведался в МТС. Директор принял демобилизованного красноармейца с распростертыми объятиями, обещал ему гусеничную машину.

— Пиши заявление. И завтра же на работу!

Насилу уговорил Григорий директора повременить день-два, пока оформит все документы.

— В МТС это хорошо, трактористы позарез нужны, — откликнулся секретарь. — Однако такие хлопцы к в другом месте годятся...

Он цепким взглядом окинул ловкую фигуру Колесникова, задержался на значке «Ворошиловский стрелок».

— А как смотришь, если в милицию тебя направим? — в упор спросил секретарь.

Колесников не сразу нашелся, что ответить. Знал он, что в милицию берут не каждого. Но сам, признаться, об этом не думал.

Секретарь, угадывая его колебания, заметил:

— А ты не стесняйся. Подумай крепко. Не на гулянье тебя сватаю. Подумай до завтра. Надумаешь, приходи вечером на бюро. Утверждать будем...

И утвердили. Так и стал Григорий Колесников участковым уполномоченным Серафимовичского райотдела милиции...

Обслуживал Григорий несколько самых отдаленных от райцентра хуторов. Но расстояние не пугало его, дни и ночи пропадал на участке, знакомился, беседовал с людьми. Сколотил бригадмил из комсомольцев. Твердость нового участкового скоро почувствовали хулиганы да любители поживиться за чужой счет. Хуторяне при встречах все чаще благодарили Колесникова за совет и помощь.

Еще больше вырос авторитет участкового после одного пожара. Утром 9 июня 1939 года полыхнула свиноферма колхоза «Ленинский путь». Сильный ветер стремительно раздувал косматые шлейфы пламени. Колесников в это время находился в соседнем хуторе. Узнав по телефону о пожаре, он поднял тревогу. Остановил на дороге первые попавшиеся две машины. Быстро погрузил пожарный насос, усадил людей.

Помощь подоспела вовремя. Пожар затушили. Животные уцелели, часть помещения также удалось спасти. Правда, в горячке сам участковый получил несколько ожогов. Но на второй день, перебинтованный, вышел на службу.

Сам Колесников не находил ничего геройского в этом поступке. Но молва о его мужестве и решительности на пожаре разнеслась по окрестным хуторам. Вскоре из областного управления милиции поступил приказ о награждении участкового уполномоченного за тушение пожара двухнедельным окладом.

Всякое бывало. Однажды ночью, возвращаясь после объезда токов, Колесников спустился в глухую балочку. Захотелось попить ключевой воды. Едва он зачерпнул воду пригоршней, как рядом, почта у самого уха, тонко пропела пуля. Участковый метнулся за куст, выхватил наган, осмотрелся. В балке никого не было. Наутро жители помогли Колесникову найти бандита — кулацкого прихвостня, поднявшего оружие на представителя Советской власти.

Перед самой войной приняли Григория Колесникова в партию. И еще вынашивал он думку закончить школу милиции. Согласие начальства уже было получено. Ждал вызова. Но не одному ему война поломала личные планы...

Колесников и Ирхин подошли к опустевшему сельсовету. Постояли немного, собираясь с мыслями. Ирхин с болью в душе смотрел на дом, где столько лет представлял Советскую власть. Придется ли вернуться сюда?

— Ну так что, позвоним? — первым нарушил он молчание.

— Конечно, — откликнулся Колесников, поднимаясь на крыльцо. Он покрутил ручку телефона, дождался, пока телефонистка соединила с райотделом. — Докладывает Колесников. Отправили последний обоз. Фрицы на прежних позициях... Да, слушаю... Будет сделано... До встречи, товарищ начальник... — Он повесил трубку и повернулся к Ирхину: — Ну, Михал Афанасьич, дела наши одобрили. Приказано продолжать разведку. Коли так, я прогуляюсь до соседнего хутора. А ты тем временем хорошенько проверь все. В шкафу и в столе не остались ли какие бумаги?

— Не беспокойся, Григорий, бумаги в надежном месте, — Ирхин распахнул дверцу пустого шкафа, потом горестно поскреб затылок. — Как думаешь, часы спрятать или повременить еще?

— Нехай висят, — твердо сказал Колесников и подтянул гирьку ходиков. — Без часов дом, как сирота... Ладно, пойду. К обеду жди... — и, поправляя на плече винтовочный ремень, сбежал с крыльца.

Однако к обеду Колесников опоздал. Солнце давно перевалило за полдень, когда он, исцарапанный, в изодранных брюках, устало сел на сельсоветское крыльцо.

— Заметили, гады, — пояснил он выбежавшему навстречу Ирхину. — Пришлось отстреливаться. По балке еле-еле продрался через кусты... — он помолчал, закурил. — Телефон еще работает?

Они пошли к телефону. Ирхин начал крутить ручку. Но с улицы донесся треск мотоциклов. Участковый выглянул в окно.

— Фрицы! — крикнул Колесников. — Звони быстрее!

Он выскочил на крыльцо, припал к винтовке. Гулко прозвучал выстрел, и передний мотоциклист свалился набок.

— Связь не работает! — услыхал Колесников за спиной тревожный голос Ирхина.

— Уходи быстрее через окно к балке. Сообщи нашим. Я пока задержу тут немцев! — не оборачиваясь, приказал Колесников.

Мотоциклы резко затормозили. По сельсовету полоснули пулеметные очереди. Колесников залег, перезарядил винтовку. Выстрелил, тщательно выбирая цель. И еще один фашист безжизненно клюнул головой.

Гитлеровцы усилили огонь. Со звоном разлетелись стекла в рамах. Рядом разорвалась граната. Колесников приподнялся, ловя на мушку новую мишень. В это время грянула пулеметная очередь. Прошитый десятком пуль, участковый уполномоченный рухнул на ступеньки...

А в пустом, изрешеченном доме на стене неторопливо тикали старые часы-ходики с подвесной гирькой. Было пять часов дня 17 июля 1942 года.

На дальних подступах шел первый бой за Сталинград, за Волгу.