КОГДА Я ОТДЫХАЛ В МАЛЕЕВКЕ

Союз писателей возник в 1934 г., когда Малеевка уже существовала. Попал я туда впервые, если мне не изменяет память, в 1932 г. Точно не помню. В то время на месте нынешнего Дома творчества стоял деревянный домик, в котором жила вдова Вукола Лаврова.

Это была очень гостеприимная женщина. Конечно, я мало что запомнил, но на всю жизнь в памяти осталась та радость, с которой она встречала каждого. Истосковавшись по общению, она очень много рассказывала о тех, кто бывал в доме В. Лаврова в прежние годы. Вспоминалось ей также, что вроде бы даже свадьба А. Чехова была где-то недалеко от Малеевки, в одной из деревень. Кроме того, у нее была потрясающая библиотека, в которой сохранились журналы прежних лет — «Русская мысль», «Русское богатство», «Мир Божий». Время было такое, что книг у нас не было, а в обычной библиотеке выдавалось не все. Например, М. Горького выдавали, а И. Бунина нет.

Но чем мне особенно запомнилось то время, так это проводившимися в Малеевке творческими семинарами. В то время существовала такая организация — РАПП. Именно она и устраивала эти кружки, или семинары, на которых присутствовали, как они тогда назывались, «пишущие ударники».

Конечно, я не был таким ударником, но руководил одним из семинаров И. С. Рахилло, мой приятель. Это был представительный мужчина атлетического сложения и высокого роста. Он позвал меня, и было неудобно отказываться. И почему-то мне запомнился один из вопросов молодых писателей. В то время были широко известны очерки Бориса Лапина — писателя, женатого на дочери И. Эренбурга. Дальнейшая судьба его сложилась трагически, но в те годы это имя было известно всем. Теперь, правда, его мало кто знает. И когда задали вопрос, что И. Рахилло думает об очерках Лапина, то получили ответ:

— Вы знаете, он такого небольшого роста.

Неподалеку от Малеевки на месте теперешнего Дома творчества ВТО был Дом учителей, подавляющее большинство отдыхающих которого составляли женщины. Помню, многие писатели частенько туда хаживали.

Конечно, время было суровое, голодное. Я был студентом. Но в Малеевке кормили немножко лучше, чем в студенческой столовой. Зато условия жизни были; как нам тогда казалось, царские.

Постоянно я стал посещать Малеевку с 1934 г. Мне как молодому автору частенько давали бесплатные путевки. Правда, я уже забыл, с кем я тогда общался там. Помню только С. Михалкова. Он тогда только начинал свою писательскую карьеру, как мы все, был молод и беден и сам стирал свое белье, которое, как и у нас, знавало лучшие времена. Запомнился его искрометный юмор и шутки, которыми он непрестанно сыпал, всячески обыгрывая свое заикание.

Шестидесятые годы я помню лучше. В то время там отдыхали не только писатели. Бывали и другие известные люди. Например, Б. Е. Вотчал, капли которого лечат людей до сих пор, знаменитые физики Е. Файнберг, И. Шкловский. Моя компания состояла в основном не из ровесников. В нее входили С. Рассадин, Л. Лазарев, Б. Сарнов. (Году в 1960 с чем-то мы вместе с Рассадиным ездили в Голландию, тогда и подружились.) Именно им я и читал свои вещи. Печатать тогда их было нельзя, их напечатали только в 1980?е годы.

Там же, в Малеевке, я познакомился с Инной Львовной Лиснянской, ставшей моей женой. Это было в 1967 г. Мы очень много гуляли, беседовали на малеевских дорожках, а время было зимнее, и мое признание в любви выражалось в том, что я постоянно выводил палкой на снегу ее имя.

Когда я отдыхал в Малеевке в 1970?е годы, круг общения уже сложился и был, за некоторым исключением, тем же. По вечерам показывали кино, играли на бильярде и стучали костями домино.

Вспоминается курьезный случай. Я сам из Одессы, и в годы юности у меня был товарищ, который писал стихи по-украински. В один из приездов в Малеевку я с радостью обнаружил его имя среди отдыхающих. Но оказалось, что вместо него приехала его жена, на наших глазах разворачивался ее роман с известным тогда писателем. И мне было так больно за друга.

Потом Дом творчества перестроили, достроили многоэтажные дома, а гораздо позже номера стали двухкомнатными. Я жил в старом, в главном, корпусе, там же отдыхали писатели из союзных республик — М. Карим, Турсун-Заде и другие. Но в новых домах было даже лучше. Сложность проживания в многоэтажке — что надо было выходить на улицу, чтобы попасть в столовую. Но пройтись по малеевским дорожкам — одно удовольствие. А порядки тогда были такие — не мешать работе! Но мало кто обращал на это внимание. Время творчества у каждого писателя различно, и многие из проживающих на первом этаже страдали, когда мимо них шумно шли в столовую и возвращались обратно. Особенно нервные из писателей выбегали, сердились на шумных соседей.

Кто был библиотекарем в то время, я не помню, а ведь я знал тогдашний фонд как свои пять пальцев. В основном в Малеевке я работал, писал, переводил, там удивительно хорошо работалось. В Малеевке я перевел многие главы из индийского эпоса «Махабхарата», впоследствии напечатанные в серии «Всемирная литература». Писал стихи. Мы с Инной Львовной отдыхали там только зимой, и в моих зимних стихах — как правило, малеевские пейзажи. Там же в 1961–1963 гг. я написал поэму о войне «Техник-интендант» — о том, как наша часть оказалась на территории, захваченной немцами. И вспоминается, что читывал я ее своим друзьям в Малеевке — Шкловскому, Сарнову, Рассадину и Лазареву. Им понравилось.

Живал там Борис Слуцкий, и именно в Малеевке умирала его жена. Мы дружили семьями. Вчетвером гуляли, когда ей становилось лучше. Очень красивая была женщина, умирала она от рака крови.

Помнится, встречался я там и со Щипачевым. Он как-то позвал меня к себе, читал стихи… Я похвалил. Мой грех.

Там же частенько отдыхал и мой сосед по московской квартире — Галич. Это был широко образованный человек, знал два языка — немецкий и французский, свободно говорил на них и читал. Вспоминается, что он всегда переживал тот факт, что у него нет официального признания. Помню, как-то раз именно в Малеевке, а не в Москве (наши квартиры соединялись по кухне), он подходит ко мне и с восхищеньем протягивает сборник стихов поэтессы С, жившей в ту зиму в Малеевке, — мол, посмотрите, как хорошо пишет! Возвращая ему книгу, я сказал:

— Как Вам не стыдно! Это же полная ерунда!

Для чего я это рассказываю? Да потому, что сам Галич всегда говорил:

— Почти каждый, кто издает книжку стихов, вызывает во мне восторженную зависть. У меня же ничего не издается, только пою свои песни по квартирам и вот так странно завидую каждому, у кого издаются книги.

Кроме того, Галич был замечателен тем, что, когда он входил в магазин, — а при деньгах он любил ходить по магазинам, — мгновенно угадывал, что здесь хорошего и что нужно купить. Он всегда одевался с большим вкусом. Бывали и курьезные истории. Как-то, находясь на своей кухне, я услышал за стеной «народную» ругань, произносимую милым женским голосом. Встретив жену Галича на улице, я намекнул, что слышал что-то у них на кухне. Помню, она спросила:

— Плохое?

— Ну как сказать. Антисоветское.

— Только-то, и слава Богу.

Галич все свои знаменитые песни неоднократно пел в нашем доме. Вспоминается еще один фрагмент из прошлого. Помню, как-то мы сидели у него в квартире — я, писатель Войнович и Галич, других не запомнил — и ждали В. Некрасова, который должен был прибыть самолетом из Киева к 7 вечера. И представьте себе, идет час за часом, а Некрасова нет как нет. Позвонили в аэропорт — прилетел ли самолет. Отвечают, что уже два часа тому назад прилетел. Вот тогда-то Войнович, кажется, на чужой машине, поехал туда. Оказалось, что Некрасова задержали. Не помню, за что. Его долго допрашивали и наконец отпустили. Так что Войнович привез его только к полуночи.

Именно в доме Галича я познакомился с академиком А. Сахаровым. И когда вышла книга к 60-летию А. Сахарова (он тогда был в ссылке), там были мои стихи и стихи Инны Львовны.

Я прошел войну, знал голод и холод, но самое тяжелое в моей жизни — это наше участие в альманахе «Метрополь».

Это было хорошее дело. У нас была редколлегия, составители альманаха — В. Аксенов, А. Битов, Ф. Искандер и молодые писатели В. Ерофеев и Е. Попов. Молодые делали всю, так сказать, механику.

А ведь я был знаком с отцом и матерью В. Аксенова. Евгения Гинзбург отдыхала в Малеевке. Отец Василия когда-то был, как теперь говорят, мэром Казани, его посадили в тюрьму, затем и его жену. Она была умной женщиной, любившей жизнь. Но, что характерно, хоть и написала «Крутой маршрут», никогда не рассказывала о том мрачном времени. Вспоминала только хорошее — как отдыхала с семьей в Крыму, какие тогда пелись песни. Хорошо знала и любила поэзию. Ей очень понравились стихи Инны Львовны, особенно стихотворение «Судил меня Бог и щадил меня Бог». Это мне запомнилось потому, что Евгения Семеновна назвала их католическими и сказала, что сама — католичка.

И вот когда из-за альманаха разразился скандал, мы с Аксеновым вышли из Союза писателей. Мы договаривались во времена альманаха, что если кого-нибудь из составителей исключат, то все остальные составители выйдут из Союза писателей. А если и другие участники так поступят, то будет хорошо. Мы с Лиснянской и были участниками.

В. Аксенов уехал в Америку, а нас с Инной Львовной немало помучили, и дом переворачивали вверх дном, и вызывали, заявляли, что мы срываем договор ОСВ?2. Не правда ли, забавно?

В 1988 г. мы с Инной Львовной впервые после восьмилетнего перерыва поехали в Малеевку. Условия стали лучше, двухкомнатные номера с ванной и уборной. Но почему-то прежних друзей там не было.

6 мая 2000 г. Переделкино.

Записали Н. В. Бабочкина, И. С. Борисов.

Публикуется по изд.: Милая сердцу Малеевка: Сб. / Сост. Н. В. Бабочкина, И. С. Борисов. М., 2001.