1. Девяностолетие

Играет солнце в желтеющих листьях березы, играем и мы, усевшись вкруг стола. Семен Израилевич тасует карты.

Последний из могикан, переводчик «Махабхараты» и «Джангара», «Калидасы» и «Гильгамеша», автор «Воли» и «Декады», — проигрывает в переводного дурака.

— Конченый дурак, с кем тягаюсь! С прославленной поэтессой Инной Лиснянской, которая, по странному совпадению, является мне женой, — и ее дочерью, по странному совпадению…

— Сема, отбивайся! — Мама кладет перед ним шестерку пик.

— Ниже пасть невозможно, беру…

— Ты, проигрывая, глядишь, как раненый тигр. И война для мужчин, знать, одна из азартных игр На аренах времен…Слава Богу, ты вышел живым, Хоть попал в Сталинградский, кровокипящий тигль… — бормочет мама под нос стихи из своих «Гимнов».

…В 1985?м мы с мамой везли Семена Израилевича на операцию. Прощаясь, он сказал: «Извини, Леночка, я отказал тебе (я хотела его постричь), но если и на этот раз останусь живым, — подставлю голову, и брей хоть наголо».

Липкину выпала радость в 1990?х и 2000 годах увидеть опубликованными на родине не только полное собрание своих стихов и поэм, прозы и мемуаров, но и книги своих лучших друзей, Василия Гроссмана (последний экземпляр романа «Жизнь и судьба» хранился у Семена Израилевича) и Андрея Платонова.

Я счастливец, ибо только тот, чей низок дух, несчастен.

На вселенную смотрю я: мир велик, но мне подвластен.

Гончая с огромной пастью мчится яростно за дичью, Это — жизнь, и чем я стану, превратясь в ее добычу?

Я рожден в юдоли скорби, лжи, греха, коварства, страха, Но и золото порою добывается из праха.

Юность — это пламя хмеля, старость — холод и невзгода. Тот, кто жив, заложник смерти, и лишь мысль его — свобода.

Мне знакомы ночь, пустыня, пыль во рту, скупая влага, Но перо — моя опора, и подруга мне — бумага.

У меня один лишь посох —

луч таинственного света,

У меня лишь два верблюда: нищета и дар поэта.

В «Песне бедуина» — протяжность степей и протяженность мысли. «Луч таинственного света» нацелен на самою суть человеческого существования. Липкин — философ и в стихах и в жизни. Медленная походка, долгий внимательный взгляд. Семен Израилевич обозревает и воспевает Бытие.

— Леночка, задавай свои вопросы, — говорит Семен Израилевич, складывая карты в колоду. — Для кого это?

— «Иерусалимский журнал» хочет поздравить Вас с юбилеем.

— Ты знаешь, мне трудно рассказать «что-то», проще отвечать на вопросы. Задавай.

— Что для Вас Иерусалим?

— Я с раннего детства, с тех пор как себя помню, был религиозным мальчиком. Это немного необычно, поскольку мой отец был социал-демократом, меньшевиком, и не верил в Бога. Я же хотел учиться в хедере. В этом мне было отказано. И все-таки, когда я выдержал экзамен в Пятую гимназию…

— В Одессе?

— Разумеется… я же родился в Одессе! — в Пятую гимназию еврею попасть было непросто… Родители были этому очень рады, а я получил от них разрешение поступить и в хедер. В 1920 г., когда пришли большевики, за учебу в хедере платили уже не деньгами, а хлебом. Лишнего хлеба у нас не было. Хедер пришлось оставить. И я забыл иврит. У нас иврит назывался древнееврейским. О себе я могу сказать — я верующий иудей и при этом — патриот России.

В 1990 г. мы с твоей мамой были в Израиле. Иерусалим стал для меня потрясением. Все, что знал с детства, я увидел своими глазами. Со мной произошел потрясающий случай. Подойдя к Стене Плача, я вдруг вспомнил начало молитвы «Барух ата адонай елохейну мелех а-олам» — я вспомнил слова, которые я не произносил вслух с детства.

— Семен Израилевич, как Вы расцениваете влияние русской алии на Израиль?

— Русское еврейство — это прежде всего образованное еврейство. Русская культура — явление всемирного масштаба. В этом смысле для Израиля это большое приобретение, плоды его видны уже сейчас, у этого явления большое будущее.

— А что советская ментальностъ?

— Мне с детских лет была отвратительна «советская ментальность», будь она у украинцев, евреев или русских. Я надеюсь, что евреи, приехавшие в Израиль в 90?е годы, свободны от этого недуга.

…На этом беседа прервалась. По телефону поступило сообщение: в честь 90-летия Семен Израилевич награждается званием героя Калмыкии, драгоценным орденом и машиной. Но что делать с машиной?

— Сема, вот привезут машину, тогда и будем думать, — сказала мама.

Семен Израилевич подарил маму восторженным взглядом.

Склонясь, я над тобой стою

И, тем блистанием палимый,

Вопрос, ликуя, задаю:

Какие новости в раю?

Что пели ночью серафимы?

— Счастливый я человек, мне исполнилось 90 лет — и я все еще влюблен!