Германская политика на оккупированной территории СССР

Национальная политика германских оккупантов. Заключение Пакта о ненападении с СССР в 1939 г. было лишь политической уловкой А. Гитлера. Вопрос о войне с Советским Союзом для нацистов был экзистенциальным и никогда не снимался с повестки дня. В середине 1940 г. нацистское руководство приступило к разработке плана нападения на СССР. Цель нападения на Советский Союз была сформулирована в Инструкции по развертыванию и боевым действиям по плану «Барбаросса» от 2 мая 1941 г.: «Война против России — один из важнейших этапов борьбы за существование немецкого народа. Это древняя битва германцев против славянства, защита европейской культуры от московитско-азиатского нашествия, оборона против еврейского большевизма»[1522].

Судьба народов СССР была окончательно решена нацистским руководством к моменту нападения на Советский Союз.

А. Гитлер планировал против СССР особую войну, коренным образом отличавшуюся от военных действий, которые Германия вела на территории Западной Европы, — войну на уничтожение[1523]. Выступая в узком кругу нацистской верхушки 20 июня 1941 г., А. Розенберг, назначенный фюрером ответственным за разработку планов раздела территории СССР, предложил вычленить из Советского Союза «Россию» в пределах «пространства между Петербургом, Москвой и Уралом» (то есть от России оставалась только ее северная часть). Русская этническая территория, согласно планам нацистов, должна была быть кардинально сужена, а русские вытеснены и депортированы на Крайний Север и в Сибирь. Будущее Белоруссии А. Розенберг видел в качестве «отстойника» для переселения «антиобщественных элементов» из Прибалтики, Генерал-губернаторства и отобранной в пользу Германии у Польши в 1939 г. области Вартеланд[1524].

Другим трем территориальным образованиям — Украине, Прибалтике и Кавказу — досталась более завидная участь. Они должны были стать протекторатом рейха и новой «лимитрофной зоной», служащей для изоляции остатков России с запада. Украина должна была простираться до Курска, Воронежа, Тамбова и Саратова. О западных границах и форме потенциального «украинского государства», которое когда-нибудь «потом» могло возникнуть под протекторатом Германии, пока не говорилось. Границы прибалтийской территории должны были пройти западнее Ленинграда, южнее Гатчины к озеру Ильмень, затем западнее Москвы до Украины[1525].

На Кавказе А. Розенберг выдвинул план создания «федеративного государства с германским полномочным представительством»[1526]. В качестве северной границы «Рейхскомиссариата Кавказ» он определил линию восточнее Волги и южнее Ростова-на-Дону[1527]. На территории Кавказа и республик Центральной Азии нацисты предполагали провести «эксперимент» с предоставлением населению определенных прав взамен на обеспечение охраны территории рейха от внешних посягательств[1528].

Однако А. Гитлер рассматривал все проекты А. Розенберга только в качестве временных мер, призванных обеспечить военную победу Германии. Нацистские руководители были уверены в том, что вермахт не нуждается в поддержке националистических устремлений народов СССР и способен самостоятельно создать мощную колониальную империю[1529]. В конечном итоге вся европейская территория СССР, в той или иной степени, подлежала германо-европейской колонизации, а коренное население не имело перспектив не только к сохранению государственности, но и национального бытия. Так, Г. Гиммлер планировал, что 75 % славянского населения СССР будет «депортировано» в Сибирь. Вполне возможно, что на деле это означало его уничтожение[1530], так как холокост осуществлялся нацистами также под видом «выселения» евреев.

Территории, предназначенные к первоочередной колонизации, включали Прибалтику, область к югу от Ленинграда («Ингерманландия») и Северное Причерноморье (Крым и территории к северу от него). Последний регион был наиболее лакомым куском для Третьего рейха. Планируемые к колонизации регионы Северного Причерноморья получили в планах германских нацистов название Готенгау и Готенланд[1531] («Готская область» и «Готская земля»), посредством чего Третий рейх обосновывал свои притязания на этот регион иллюзорным присутствием германского (готского) политического и этнического наследия (в период раннего Средневековья в Северном Причерноморье существовало готское протогосударственное образование)[1532]. Руководство нацистской Германии планировало переселить в Готенгау и Готенланд немцев из итальянского Южного Тироля и региона между Днестром и Южным Бугом, который предполагалось передать Румынии, а также нидерландцев. На Южном берегу Крыма предполагалось создание немецкого курортного района[1533].

Заявления А. Гитлера о «превентивном характере» войны против Советского Союза (повторенные после разгрома Германии И. фон Риббентропом[1534]), а также об «освобождении народов СССР от большевизма» были лживыми. А. Розенберг в речи 20 июня 1941 г. четко заявил о том, что «борьба с большевизмом» — это лишь пропагандистское прикрытие захвата территории Советского Союза[1535]. Преступные намерения нацистского руководства в отношении народов СССР подтверждают указания, данные германской армии, — Инструкция по развертыванию и боевым действиям по плану «Барбаросса» от 2 мая 1941 г.[1536], указ «О применении военной подсудности в районе „Барбаросса“ и об особых мерах войск» и «Директивы об обращении с политическими комиссарами» от 13 мая 1941 г., на основании которых военнослужащие вермахта фактически освобождались от ответственности за убийства местного населения на оккупированной территории Советского Союза[1537].

В период оккупации на захваченной территории СССР нацисты создали два рейхскомиссариата (РК) — «Украина» и «Остланд». РК «Украина» с центром в Ровно делился на шесть генеральных округов: Волыно-Подольский, Житомирский, Киевский, Николаевский, Днепропетровский, Таврия. К «Украине» была присоединена также южная часть Белоруссии (Брест, Пинск, Туров, Мозырь). В то же время территория Галиции (Львов, Станислав, Тарнополь) была отобрана у Украины и присоединена к Генерал-губернаторству, Северная Буковина и юго-западная часть УССР (Одесская, Измаильская, часть Винницкой и Николаевской областей) были переданы Румынии. Восточная часть Украины (Чернигов, Сумы, Харьков, Донецк, Ворошиловград) оставалась под военным управлением. РК «Остланд» состоял из четырех генеральных округов (Литва, Латвия, Эстония, Белоруссия)[1538]. Притом что Литва, Латвия и Эстония в целом сохранили свои границы, от Белоруссии в РК «Остланд» вошла только центральная часть (Минск, Вилейка, Новогрудок, Ганцевичи). Северо-западная часть Белорусской ССР (Белосток, Гродно) была присоединена к рейху, южная отошла к РК «Украина», восточная (Полоцк, Витебск, Могилев, Гомель) — оставалась под военным управлением. Административный центр РК «Остланд» находился в Риге. Остальная часть захваченной территории СССР (включая всю оккупированную часть РСФСР) находилась под властью командования вермахта.

Национальная и религиозная политика стала составной частью практических мер германских властей по созданию безопасной среды для вермахта и гражданского персонала Третьего рейха и по обеспечению экономической эксплуатации захваченной территории[1539]. Политика в отношении каждого конкретного народа СССР осуществлялась оккупантами по-разному. Однако везде главной ее целью было разобщение народов Советского Союза. Приказ руководителя РСХА Р. Гейдриха от 2 июля 1941 г. гласил: «Необходимо класть в основу [политики] различия между отдельными народностями (в частности, балтийцы, русские, украинцы, грузины, армяне, азербайджанцы и т. д.) и, где только возможно, использовать их для достижения цели»[1540].

Много внимания нацисты уделяли прогерманской пропаганде, целью которой был показ «превосходства» Германии над СССР и Россией. Антисоветский аспект нацистской политики был реализован через пропаганду того, что все «советское» является врагом «национального», а также дискредитацию советской национальной политики, которая широко использовала русский национальный фактор[1541]. Политика в отношении «нерусских» народов СССР в целом базировалась на сопряжении нескольких аспектов — разжигании ксенофобии по отношению к другим народам СССР (в особенности к русским и евреям), антисоветизме и прогерманизме.

Политика германских властей к украинскому народу вначале была более мягкой, чем к русскому народу. Среди украинцев нацистские пропагандисты разжигали антирусские настроения, утверждая, что главные враги украинцев — это «москали», что «украинцы выше русских», так как они пережили «живительное влияние арийской расы в Средние века». На Западной Украине оккупанты способствовали изданию антисоветских и русофобских трудов местных историков[1542].

Политика в отношении белорусского народа имела своей основной задачей разжечь русофобию и «оторвать» белорусов от русских. Именно с этой целью белорусы в пропаганде именовались «белорутены», а Белоруссия — «Белорутения»[1543]. Нацистская пропаганда стремилась доказать белорусам, что их враги — это русские, «которые эксплуатировали белорусов», а также поляки и евреи[1544].

Политика германских властей по отношению к народам Прибалтики — литовцам, латышам, эстонцам — существенно отличалась от политики в отношении славянских народов. Было принято решение, что «германским органам целесообразно опираться на… литовцев, латышей и эстонцев». Прибалтийским народам были даны обещания самого лучшего устройства их национальной судьбы. В Прибалтике был установлен намного более мягкий, чем в русских регионах, оккупационный режим. Заискивающе себя вели оккупационные власти с эстонским и финским населением Ленинградской области. Такое положение вещей также служило развитию шовинизма по отношению к русским, разобщению прибалтов и русских. Так, прибалтийская редакция германского пропагадистского ведомства — «Винеты» — в своих материалах «поносила на чем свет стоит не столько коммунизм, сколько Россию и русских». Нацисты разжигали ненависть прибалтийских народов к русским. История прибалтов изображалась как непрерывная борьба с русскими, которые якобы «закабаляли прибалтов» и «разлагали» их культуру, тогда как «немцы во все века помогали прибалтам избежать русского рабства», что их с немцами связывает «общность судьбы». На деле же германская политика выливалась в пропаганду немецкого «владычества» и «превосходства» — например, тезис «о немецких господах и ведомых латышах»[1545].

В Крыму, при приближении вермахта к этому региону, нацисты разбрасывали на его территории листовки с призывом к крымским татарам «решить вопрос о их самостоятельности». Еще не оккупировав всей территории Крыма, германские власти создали «специальные добровольческие части» из военнопленных крымских татар[1546]. Целью этой акции было создать видимость «союзнических отношений» и привлечь на свою сторону крымско-татарское население.

Граждане СССР еврейской и цыганской национальности в условиях германской оккупации, как и предписывали планы нацистов, были исключены из общественно-политической жизни и социально изолированы. Уже в первый период Великой Отечественной войны началось осуществление геноцида в отношении евреев и цыган, в результате которого за все время оккупации на территории СССР было уничтожено 1480 тыс. евреев[1547] и не менее 30 тыс. цыган[1548]. Германские власти всеми мерами разжигали и поощряли антисемитизм[1549]. На изоляцию еврейского населения были направлены такие меры, как запрет на «прием евреев в домах и местах проживания нееврейского населения»[1550].

Истинное отношение Третьего рейха к народам СССР конечно же существенно отличалось от того, что утверждала нацистская пропаганда (кроме политики в отношении еврейского и цыганского народов, в отношении которых нацисты свои планы не скрывали). Это отношение продолжало базироваться на традиционных для руководства рейха «расистских» основах[1551]. Приказ А. Гитлера от 2 октября 1941 г. гласил: «Мы боремся против врага, который состоит не из людей, а из бестий». Й. Геббельс в июле 1942 г. писал в газете Das Reich, что «народности Советского Союза живут на таком уровне, который мы едва можем представить себе в его тупом примитивизме», представляют собой «тупой безвольный человеческий материал», демонстрируют «социальную и хозяйственную невзыскательность», «животную дикость» и «животную тупость»[1552].

Германские власти не в одиночку осуществляли оккупационные функции на захваченной территории СССР. Территория Молдавской ССР и юго-западная часть Украины (Северная Буковина и так называемая Транснистрия) были оккупированы Румынией[1553]. На оккупированной территории Карел о-Финской ССР была установлена администрация Финляндии. Цель вступления в войну с СССР (26 июня 1941 г.) маршал К.-Г. Маннергейм обозначил как «крестовый поход» за «освобождение земель карелов»[1554]. Финские власти проводили политику разобщения карельского и русского народов[1555]. Осуществлялись активная «финнизация» карелов и репрессии в отношении русского населения[1556]. Большая часть русского населения, включая русских, депортированных финнами из Ленинградской области (всего 20 тыс. человек), была помещена в концлагеря, а оставшееся русское население подверглось выселению[1557]. Была инициирована программа переселения финнов в Карелию[1558]. Италия, Венгрия, Словакия и другие сателлиты не проводили своей национальной политики на оккупированной территории СССР. В то же время итальянские войска допускали грубое поведение в отношении местного населения, в связи с чем даже поступали жалобы германским властям[1559]. Венгры оставили о себе на советской земле память как жестокие оккупанты[1560].

В второй период Великой Отечественной войны, ввиду провала блицкрига, затягивания войны и перелома в положении на фронте не в пользу Германии, нацистские власти осознали необходимость расширения всех сфер сотрудничества с местным населением оккупированной территории СССР[1561]. В первую очередь это касалось сотрудничества в политической сфере. В брошюре «Политическая задача немецкого солдата в России в разрезе тотальной войны» говорилось: «Необходимо… добиться добровольного сотрудничества русских с Германией, ибо силой народ можно подавить, но нельзя привлечь идейно». К оккупантам пришло некоторое осознание того, что деполитизированные обещания населению оккупированной территории СССР (экономические и социальные блага) малопродуктивны. Представитель «Отдела Востока» министерства пропаганды В. Шлейзингер, который посетил в ноябре 1942 г. Украину и Крым, с удивлением отметил, что сельское хозяйство, промышленность, школы, социальное обслуживание и учреждения культуры — все это советские граждане «могли получить и в советский период»[1562].

С целью привлечь население оккупированных территорий на свою сторону в политическом и военном плане германские власти сделали попытку предложить населению от имени созданных самими же оккупантами «русских», «украинских», «белорусских» и других коллаборационистских организаций некую «положительную программу», которая бы обещала «блага всему без исключения населению». Кроме того, оккупанты поставили задачу пресекать избыточное насилие в отношении мирного населения[1563]. Известно, что выполнить эту задачу они не смогли.

Нацисты чутко реагировали на изменения национальной политики в СССР. Й. Геббельс назвал патриотическое выступление И. В. Сталина по радио 3 июля 1941 г. «речью человека с нечистой совестью, проникнутой глубоким пессимизмом»[1564]. А. Розенберг 17 марта 1942 г. заявил, что «советская пропаганда противника широко использует для укрепления воли населения и войск к сопротивлению аргумент, что Германия борется отнюдь не против большевиков, а хочет не только удержать за собой навсегда оккупированные восточные области, чтобы широко заселить их, но и намеревается беспощадно эксплуатировать их экономически»[1565]. Вести о новой советской политике доходили и до русской эмиграции на территории, контролируемой рейхом. Так, эмигрант Л. С. Лада-Якушевич, проживавший в Праге, 15 января 1942 г. написал статью, в которой подчеркнул «ложь сталинской пропаганды»: «Цели Сталина ничего общего с национальными интересами России не имеют… политика Сталина вдохновлялась идеей мировой революции и господства мирового пролетариата. Сталин и его правительство хорошо знают, что интернациональные идеи чужды русскому народу. Чтобы поднять народные силы на борьбу с фашизмом, был дан патриотический клич. Хитрая „фальшивка“ имела в виду использовать для своих целей не угасающий в России огонь национального сознания»[1566].

Нацисты распространяли фальшивки, пытались дискредитировать положительные аспекты советской политики. Так, в феврале 1943 г. в Могилеве была распространена брошюра, якобы сброшенная с советских самолетов «в связи с предстоящим 19-м съездом партии». Содержавшаяся в брошюре «программа» имела следующие пункты: «Государство должно именоваться не СССР, а „Россия“; должна быть ликвидирована диктатура евреев и Сталина; ВКП(б) должна лишиться положения правящей партии; колхозы должны быть заменены столыпинской системой; церковь должна пользоваться поддержкой государства; Красная армия должна быть реорганизована по образцу царской армии». Распространялись также антисоветские листовки, имевшие подпись «Члены ЦК, верные Ленину». В марте 1943 г. появились листовки-воззвания от имени «Народной Русской армии», в которых сообщалось «об отказе от большевистской программы; о преобразовании Красной армии в русскую армию с возвратом к погонам, белым офицерам и походным попам»[1567].

Германские власти стали обращать намного больше внимания на русский народ, который теперь был признан важным звеном в «едином фронте всех народов против большевизма»[1568]. Брошюра «Политическая задача немецкого солдата в России в разрезе тотальной войны» гласила: «Если немецкому солдату удастся убедить русских в своей правоте, то наше превосходство перед большевиками станет им совершенно очевидным». От военнослужащих вермахта требовалось «добиться при всех обстоятельствах… совместной работы с русским народом в борьбе против большевизма»[1569].

Нацисты отказались от открытой пропаганды русофобии. Особенно это касалось пресечения русофобских тенденций в среде «нерусских» народов СССР. Те национальные деятели, которые идентифицировали «ненависть этих народов против большевизма» с ненавистью к русскому народу, были названы «врагами освободительного движения и агентами Москвы». Германские власти указали на то, что «русский народ сам является жертвой большевизма»[1570].

Одной из целей нацистов было создание значительной коллаборационистской прослойки в среде русского населения оккупированной территории СССР[1571]. Во второй период войны нацисты привлекли к сотрудничеству А. А. Власова, генерал-лейтенанта и командующего 2-й армией РККА, попавшего в плен 12 июля 1942 г. Приставленный к А. А. Власову капитан вермахта В. К. Штрик-Штрикфельдт смог убедить первого стать политическим вдохновителем русских коллаборационистов[1572]. В сентябре 1942 г. А. А. Власов приступил к активной деятельности по созданию так называемого Русского комитета. 27 декабря 1942 г. Русский комитет издал «Обращение к бойцам и командирам Красной армии, ко всему русскому народу и другим народам Советского Союза» («Смоленская декларация»), в котором провозгласил цели Русского комитета — «свержение Сталина и его клики, уничтожение большевизма; заключение почетного мира с Германией; создание, в содружестве с Германией и другими народами Европы, Новой России без большевиков и капиталистов»[1573].

Тем не менее далее Русский комитет занимался только пропагандистской работой.

Особым фактором, способствовавшим развитию коллаборационизма среди казаков, было сотрудничество с нацистами ряда представителей антисоветской казачьей эмиграции[1574], в частности бывших белых генералов П. Н. Краснова и А. Г. Шкуро[1575]. Тем не менее значимость нацистской политики и пропаганды в отношении казачьего населения снизилась после оставления вермахтом к февралю 1943 г. территорий Дона, Кубани и Терека[1576].

К рубежу 1942–1943 гг. германские власти осознали, что политика Третьего рейха «разочаровала украинских националистов». Тем не менее рейхскомиссар Украины Э. Кох подчеркивал, что эта политика «не может измениться и не изменится». Нацисты стремились дискредитировать украинское националистическое движение в глазах населения. В пропаганде, направленной против ОУН, использовался тезис о том, что приверженцы этой организации являются не украинскими, а «галицийскими» националистами и «галицийскими подстрекателями» (таким утверждениям способствовало то, что Галиция не была включена в состав Рейхскомиссариата «Украина»). В целом германские власти вели по отношению к украинским националистам манипулятивную политику. Целью нацистов было не ликвидировать ОУН, а «продолжать сохранять ее, пусть даже в подполье, чтобы влиять на низовую массу и в то же время вылавливать наиболее выдающихся активистов»[1577].

Созданное в Прибалтике самоуправление подавалось нацистскими властями как некая форма национальной государственности Литвы, Латвии и Эстонии. Однако предоставленное прибалтам «самоуправление» не должно было превратиться в независимость. Поэтому в этих регионах оккупанты также вели борьбу с местными национальными активистами[1578].

В Прибалтике германские власти использовали особую разновидность пропагандистских акций — «протесты» против отдельных шагов советского руководства. В ноябре 1943 г. были организованы «кампании протестов» против речи И. В. Сталина, произнесенной 6 ноября 1943 г., в которой он перечислил Литву, Латвию и Эстонию в числе территорий СССР, которым предстояло освобождение со стороны Красной армии[1579], а также против решений состоявшейся в октябре 1943 г. Московской конференции союзников[1580]. Особое внимание германской пропаганды в Прибалтике, принимая во внимание надежды народов этого региона на «западные демократии», было также обращено на дискредитацию Великобритании и США[1581].

С августа 1942 г. по январь 1943 г. вермахт вступил на этнические территории народов Северного Кавказа — были оккупированы полностью земли адыгейцев, черкесов, кабардинцев, карачаевцев, балкарцев и частично — осетин, ингушей и ногайцев. Нацистская пропаганда провозгласила, что германские войска действуют на Кавказе «не как во враждебной стране, а как среди союзников». Подчеркивалось, что «с кавказскими народами у Гитлера — особая дружба»[1582].

В целом германская национальная политика на оккупированной территории СССР во второй период Великой Отечественной войны с советской стороны совершенно справедливо была воспринята как «маневрирование по отношению к населению… и даже заигрывание с ним». Тем не менее истинная цель нацистской Германии — «управлять другими народами»[1583] — не была пересмотрена, как и не было в целом изменено реальное отношение оккупантов к народам Советского Союза. Г. Гиммлер в 1943 г. опять назвал население «восточного пространства» «зверолюдьми»[1584], а славян — «смесью народов из низших рас с вкраплениями нордической крови, не способной к поддержанию порядка и к самоуправлению»[1585]. Пропагандистские материалы, предназначенные для военнослужащих вермахта, утверждали, что жители СССР — это «механизированные рабы»[1586].

Причина заигрываний с населением оккупированной территории заключалась не в реальном изменении отношения к народам СССР, но исключительно в «сохранении и использовании ресурсов занятых областей». Привлечение населения на свою сторону для германских властей означало прежде всего «безопасность тыловых коммуникаций и драгоценную рабочую силу», облегчение «борьбы против Красной армии и московских банд», достижение победы и «сохранение драгоценной немецкой крови». Такие утверждения не скрывались от населения Германии и военнослужащих вермахта[1587].

Заключительный период Великой Отечественной войны характеризовался последними попытками нацистов мобилизовать население оккупированной территории СССР на борьбу с Советским Союзом. С этой целью оккупационные власти развивали и создавали новые антисоветские коллаборационистские организации. Так, в марте 1944 г. в Бобруйске был создан «Союз борьбы против большевизма»[1588].

Ввиду наступления и побед Красной армии нацисты разжигали страх перед советскими войсками — и на оккупированной территории СССР, и среди европейских сателлитов, и в самой Германии. На оккупированной территории Советского Союза распространялись лживые слухи о жестоком и бесчеловечном поведении Красной армии в освобожденных ей местностях (равно как в Европе политиков и обывателей запугивали грядущей «большевизацией»). В Латвии нацистская пропаганда распространяла слухи, что «русские в Риге камня на камне не оставят, все будет сожжено», в освобожденной части Эстонии «у всех эстонцев на лбу выжжена буква „Э“ и что большевики всех в Сибирь увозят, а маленьких детей бросают на горячую плиту или в пруд, потом в этот пруд бросают свиные пузыри, и те дети, которые сумеют схватить пузырь, могут спастись». Разжигание страха перед возвращением советской власти служило склонению населения к уходу вместе с германскими войсками, что подавалось нацистами как забота обо всех, «кто искренне и бесповоротно связал свою судьбу с судьбой великой семьи европейских народов»[1589].

Переломным моментом в использовании национального фактора в нацистской политике должна была стать состоявшаяся 16 сентября 1944 г. встреча Г. Гиммлера и А. А. Власова, на которой первый дал официальное согласие на создание «русского правительства»[1590] и «русской армии» в составе двух дивизий, взамен чего выдвинул следующие условия: борьба с большевизмом, после победы над которым Россия должна была быть восстановлена в границах до сентября 1939 г., отказ от Крыма, широкая автономия для казаков и национальных меньшинств[1591]. Согласно этой договоренности, 14 ноября 1944 г. в Праге, как в последней из не освобожденных Красной армией славянских столиц, было провозглашено создание «Комитета освобождения народов России» (КОНР)[1592]. В КОНР, кроме русских по национальности, входили также украинцы, белорусы, представители народов Кавказа и Средней Азии[1593]. В конце 1944 г. нацисты создали украинский аналог КОНР — «Украинский национальный комитет» (УНК). В воззвании УНК, изданном 17 марта 1945 г. в Веймаре, была провозглашена «борьба за независимость Украины»[1594]. В Белоруссии в начале 1944 г. оккупанты приступили к созданию «Белорусской националистической партии». В середине мая 1944 г. были проведены ее организационные съезды в Полоцке и Витебске[1595].

В Литве оккупанты пропагандировали «местное самоуправление», которое на деле являлось «внешним представителем немецкой гражданской администрации». Предписывалось пресекать «всякое вмешательство в дела литовского самоуправления», что означало бы «нарушение интересов германского управления». В июне 1944 г. германское управление пропаганды разработало устав Союза жертв большевистского террора, который был утвержден Генеральным комиссаром Литвы Т. А. фон Рентельном. Эта организация 22 июня 1944 г. провела митинг «против большевизма» и осуществляла «антибольшевистскую пропаганду среди населения». Нацистские власти подчеркивали, что «это первая политическая организация в Литве». 20 февраля 1945 г. в Потсдаме был создан Латвийский национальный комитет (ЛНК). 19 марта 1945 г. в Лиепае была проведена торжественная церемония вступления на должность главы ЛНК командующего латышскими войсками СС группенфюрера Р. Бангерскиса. В своей речи Р. Бангерскис сказал: «Благодаря мужеству латышских легионеров и усердию народа сейчас снова создана возможность урегулирования государственных дел. Целью является свободная и независимая Латвия»[1596]. Тем не менее никакой существенной деятельности ни КОНР, ни созданные в заключительный период войны украинские, белорусские и прибалтийские коллаборационистские структуры так и не успели развить.

В целом германская политика изначально имела существенные недостатки. Одним из них было то, что германские власти все меряли на свои «расовые» мерки и поэтому строили свою пропаганду на разжигании ксенофобии. Однако со временем выяснилось, что «русские по природе не шовинисты» и «ненависть на национальной почве среди русских не популярна». Причиной этого, как «неожиданно» обнаружили оккупанты, было то, что русское «гигантское государство состоит из множества народов и рас, и общение с людьми других обычаев и культуры для них привычно». Особенно «странным» для нацистов был тот факт, что «русские также не знакомы с антисемитизмом с расовой точки зрения, хотя проводят между собой и евреями известные границы», видя «в евреях, в первую очередь… пособников большевизма»[1597]. (На наш взгляд, последнее явление, даже если оно имело место, было в большей степени инспирировано нацистской пропагандой.) Поэтому, как с горечью отмечали германские пропагандисты, все их материалы «о евреях, которые были написаны с учетом расового аспекта, не достигли результата»[1598].

Страдала германская политика и от недостатка знаний о народах СССР. На Украине радиопропаганда велась на «западноукраинском» диалекте, который был непонятен населению основной части Украины. Поэтому оккупационные власти справедливо опасались, что «передачи для населения не имеют необходимого веса». В Крыму пропагандистские материалы для крымско-татарского населения сначала печатались не на крымско-татарском, а на турецком языке[1599].

Зачастую плохо воспринимался населением оккупированной территории пропагандистский пафос, который широко использовали германские власти. Так, материалы газеты Daugavas Vestnesis[1600] вызывали у латышей отторжение из-за «надоедливого патриотизма» и «героических мук» (эти материалы пропагандировали вступление в коллаборационистские формирования)[1601].

Отрицательное воздействие на восприятие германской политики населением оккупированных территорий оказывали репрессивные акции оккупационных властей, включая карательные операции против «пособников партизан», облавы, а также уничтожение еврейского и цыганского населения. Негативно воспринимались и такие акции, как уничтожение восьми больных венгерских солдат в Троицкой церкви в городе Суджа Курской области[1602] (возможно, они были больны тифом).

Религиозная политика германских оккупантов. Германские оккупанты с пропагандистскими целями провозгласили себя «защитниками богослужения»[1603]. С первых дней оккупации на захваченной территории СССР произошел бурный всплеск религиозного сознания[1604], усилили свою деятельность религиозные активисты, которые пытались возродить религиозность среди населения, в том числе путем введения обязательного крещения детей. О размахе возобновления религиозной жизни можно судить по тому, что только в Житомире к 1 ноября 1941 г. открылось 54 церкви. В Киеве с помпой был вновь открыт собор Святого Владимира. На оккупированной территории северо-запада РСФСР развила свою деятельность «Православная миссию в освобожденных областях России» («Псковская духовная миссия») — эксперимент по возрождению церковной жизни. Кроме возобновления церковной жизни и массового открытия храмов, было установлено обязательное посещение церквей, а также участие в церковных таинствах — например, исповеди. Были проведены тысячи обрядов крещения детей и подростков, а также проделана большая идеологическая работа по привлечению молодежи к церкви. При помощи оккупационных властей было осуществлено массовое распространение православных икон[1605].

Нацистская религиозная политика на оккупированной территории СССР базировалась на принципе «разделяй и властвуй»[1606]. Несмотря на заявления об абстрагировании германских властей от церковных вопросов, к середине 1942 г. министерство «восточных территорий» склонилось к тому, что наиболее желательной ситуацией для Третьего рейха было бы развитие противостояния между Московским патриархатом и сильными сепаратистскими национальными православными церквами[1607]. Целью такой политики было снижение на оккупированной территории влияния РПЦ, которая с самого начала войны заняла просоветскую и антиколлаборационистскую позицию.

Планам нацистов способствовали устремления части высшего духовенства на Украине. Летом 1941 г. глава структур Московского патриархата на территории РК «Украина» архиепископ Ровенский Алексий (Громадский) объявил о создании автономной Украинской православной церкви (УПЦ), которая осталась в юрисдикции Московского патриархата. Однако сепаратистски настроенная часть иерархов и священнослужителей во главе с архиепископом Луцким Поликарпом (Сикорским), которая открыто приветствовала приход германских войск, осталась недовольна таким решением[1608]. 8–10 февраля 1942 г. эти иерархи созвали в Пинске собор украинских епископов, на котором было объявлено о создании Украинской автокефальной православной церкви (УАПЦ), независимой от Московского патриархата[1609], во главе с архиепископом Поликарпом (он получил титул митрополита), который был официально признан германскими властями главой православной церкви на Украине[1610].

Хотя в Белоруссии и Прибалтике автокефализацию православной церкви нацистам провести не удалось, в июле 1942 г. в оккупированной Риге состоялся съезд епископов РПЦ, оставшихся на оккупированной территории СССР, на котором иерархи во главе с митрополитом Сергием (Воскресенским), не порывая официально связи с РПЦ, выступили против патриотических обращений патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского), а также послали приветственную телеграмму А. Гитлеру[1611].

Германские власти активно использовали в своих интересах Украинскую грекокатолическую церковь (УГКЦ)[1612], оказав ей всевозможную поддержку в распространении влияния на восток Украины[1613], где у нее не было последователей. В то же время УГКЦ оказывала поддержку украинским националистам[1614], что противоречило планам Третьего рейха.

Положение католической конфессии на оккупированной территории СССР определялось позицией А. Розенберга и других идеологов германской политики, что католичество — это «главная опасность на востоке». Поэтому министерство восточных территорий пресекало деятельность католических миссионеров на оккупированной территории СССР[1615].

Третий рейх развил активную пропагандистскую деятельность среди мусульман СССР. В оккупированном Крыму нацисты потворствовали исламу, в том числе разрешив широкое открытие мечетей[1616]. Деятельность среди мусульман на оккупированной территории СССР возглавил бывший великий муфтий Иерусалима Х. М. А. эль-Хусейни, бежавший в Германию после провала антибританских восстаний в Палестине и Ираке в 1940 г.[1617]

Во второй период войны германская религиозная политика на оккупированной территории СССР определялась установкой, которая была дана в Инструкции РСХА от 5 февраля 1943 г.: «Религиозной деятельности гражданского населения не содействовать и не препятствовать»[1618]. Значительными были результаты деятельности Псковской духовной миссии. Ко второй половине 1942 г. число действующих в рамках миссии храмов выросло до 221, а к началу 1944 г. — до 400[1619]. На Украине положение всех церковных организаций оставалось противоречивым. Оккупанты предпринимали усилия по разобщению между украинскими православными общинами и РПЦ[1620]. Из-за опасений попасть в немилость к оккупантам иерархи вынуждены были выражать лояльность, в частности, в виде призыва населения к выезду на работу в Германию[1621]. В то же время отношение церковных иерархов к нацистским властям стало меняться. Даже глава УАПЦ архиепископ Поликарп гневно протестовал против атак оккупантов на священников и брутального обращения с населением[1622]. Глава УГКЦ митрополит А. Шептицкий, который вначале принял германцев как освободителей, разочаровался в них и к 1943 г. утратил свой германофильский настрой[1623]. Продолжалась борьба УАПЦ с УПЦ, которая часто делалась руками ОУН[1624].

В период оккупации Северного Кавказа германские власти заигрывали с местным мусульманским населением, предоставив им свободу вероисповедания и демонстрируя «уважение к исламу»[1625]. Аналогичная политика проводилась в отношении буддийской конфессии в период оккупации Калмыкии[1626].

После коренного перелома в войне, в связи с объективными обстоятельствами (военные поражения, оставление ранее оккупированной территории и пр.), германские власти стали неуклонно терять свои позиции в религиозной сфере, которые они завоевали в начале войны с объявлением религиозной свободы. Тем не менее сами по себе последствия «религиозного возрождения» на оккупированной территории СССР были довольно велики. Несомненно, что оно оказало заметное влияние на изменение религиозной политики советского руководства[1627].

Коллаборационизм с «национальной окраской». Ориентация на быструю победу в войне с СССР делала для нацистов ненужной разработку программы военного сотрудничества с народами Советского Союза. Однако с самого начала войны в разных кругах Германии муссировались идеи о создании национальных военных формирований из представителей народов СССР. Наконец, 20 декабря 1941 г. А. Гитлер дал официальное согласие на создание в вермахте частей («легионов») из лиц неславянского происхождения[1628]. Цель создания «кавказских» и «туркестанских» подразделений («легионов») изначально была скорее политической, чем военной. Министр иностранных дел Германии И. Риббентроп 27 марта 1942 г. говорил: «Использование кавказских воинских частей германской армии произведет глубочайшее впечатление на эти народы, когда они… узнают, что только им и туркестанцам фюрер оказал эту честь». О политическом значении легионов говорит и то, что каждый из них был направлен на соответствующий участок фронта — «кавказские» — на Северный Кавказ[1629], «туркестанские» — на Астраханское направление, с целью последующего их продвижения в Казахстан и Среднюю Азию. В специальных центрах, расположенных в Польше, с декабря 1941 г. по июнь 1942 г. были созданы четыре «восточных легиона»: «Туркестанский», «Кавказско-магометанский», «Грузинский», «Армянский», а затем еще два «восточных легиона»[1630].

С 16 августа 1942 г., согласно директиве начальника штаба ОКХ Ф. Гальдера, все воинские подразделения из представителей народов СССР получили наименование «восточные войска». К началу 1943 г. в германской армии было 130–150 тыс., к июню 1943 г. — 220–320 тыс., к концу 1943 г. — 370 тыс. «восточных солдат», а также 150–250 тыс. хиви[1631]. Кроме того, продолжали активно функционировать местные полицейские силы («служба охраны порядка») — эстонские, латышские, литовские, финские, белорусские, украинские и немецкие (из числа фольксдойче)[1632].

В конце 1942 г., в связи с ухудшением положения на фронте и истощением людских ресурсов Германии, в вермахте стали поднимать вопрос о форсировании процесса вербовки «добровольцев» из числа граждан СССР[1633]. «Восточные части», ранее функционировавшие разрозненно, были институционализированы. В январе 1943 г. в рамках ОКХ было создано Управление восточных войск во главе с генерал-лейтенантом X. Хельмигом[1634]. По приказу начальника Генштаба ОКХ К. Цейтлера от 29 апреля 1943 г. всем «добровольцам» предоставлялась свобода выбора — остаться служить в вермахте или выбрать один из «национально-освободительных легионов»[1635]. Целевой группой для вербовки в состав легионеров были прежде всего окруженцы, осевшие в деревнях, и красноармейцы, которые при отступлении Красной армии через их родные места остались дома. Вербовались в легионеры и мужчины из числа жителей оккупированной территории, а также женщины (для службы в небоевых частях)[1636].

Наиболее значимым по численности и пропагандистскому воздействию легионом являлась Русская освободительная армия (РОА), о вступлении в ряды которой на оккупированной территории СССР велась усиленная пропаганда. В ряде городов, в том числе Киеве, Орле и Смоленске, были созданы «офицерские школы», где проходили обучение бывшие советские военнопленные, из которых готовили командиров рот и начальников отделений пропаганды РОА. В каждой школе проходили обучение 250–300 человек. Тем не менее реальная мобилизация в РОА на оккупированной территории СССР так и не была осуществлена. Оккупанты опасались, что такая «русская армия» станет неуправляемой. Русская освободительная армия никогда не являлась единым военным формированием, а была собирательным названием для отдельных «добровольческих» подразделений, приданных частям вермахта[1637].

В сентябре 1943 г. белый эмигрант, генерал П. Н. Краснов был назначен главой Центрального казачьего управления вермахта[1638]. Он вплотную занялся созданием казачьей дивизии, которая была сформирована под командованием Г. фон Паннвица в Млаве (Польша) в сентябре 1943 г. В ее составе было 18 тыс. человек, из них более 5 тыс. немцев[1639]. В октябре 1943 г. дивизия была отправлена в Югославию для участия в карательных операциях против партизан И. Б. Тито[1640].

В Прибалтике, где вербовка добровольцев в боевые части началась раньше других оккупированных территорий СССР, она не была достаточно успешной. В Эстонский легион СС, о создании которого было объявлено в августе 1942 г., к середине октября 1942 г. удалось набрать только 500 человек[1641]. После того как была объявлена мобилизация мужчин 1925 года рождения, сформировать Эстонский легион СС удалось к марту 1943 г., после чего он был отправлен на северный участок Восточного фронта, где в ноябре 1943 г. принял участие в боях под Невелем. В Латвии окаупанты не решились провести тотальную мобилизацию, а были вынуждены ограничиться созданием нескольких батальонов «добровольцев»[1642]. Латышский легион СС был набран к февралю 1943 г. на «добровольно-принудительной» основе[1643]. В Литве набрать добровольцев в части СС не удалось[1644]. 17 марта 1943 г. СС прекратил усилия по вербовке в этом регионе, а литовцы были провозглашены «недостойными носить форму СС»[1645].

Рост потерь вермахта во время Сталинградской битвы заставил руководство Третьего рейха принять решение о проведении на оккупированной территории СССР принудительной мобилизации, которая началась в феврале — марте 1943 г. с предварительной регистрации мужчин в возрасте от 14–18 до 50–60 лет. Затем была объявлена мобилизация в полицию, которой подлежал каждый здоровый мужчина под угрозой подвергнуться расправе как «партизан» и спровоцировать репрессии в отношении своей семьи. За счет принудительной мобилизации оккупантам удалось сформировать полицейские[1646] и другие части, которые также использовались для охраны железных дорог и военных объектов, в качестве различных вспомогательных и тыловых подразделений и для прикрытия отступавших немецких войск.

Зимой 1942/43 г. в глубине оккупированной территории СССР происходила замена некоторых гарнизонов вермахта коллаборационистскими частями и отправка высвободившихся немецких частей на фронт[1647]. Мобилизация населения оккупированной территории СССР в боевые и вспомогательные части вермахта способствовала сокращению некомплекта личного состава германской армии. Если к 1 июня 1943 г. некомплект в вермахте составлял 620 тыс. человек, то к 1 июля 1943 г. путем сокращения штатов, реорганизации и мобилизации коллаборационистов некомплект был снижен до 194 тыс. человек. С августа 1943 г. по штату в пехотной дивизии вермахта состояло 10,7 тыс. бойцов и 2 тыс. коллаборационистов[1648].

Некоторые «восточные формирования» успешно действовали на фронте[1649], проявив жестокость и совершив тяжкие военные преступления. Сами нацисты указывали в августе 1943 г. на наличие зверств со стороны «восточных формирований» по отношению к мирному населению, причиной чего они считали «личную ненависть и жажду мести против НКВД»[1650]. В Литве военные коллаборационисты убили около 40 тыс. человек. В Латвии нацисты и их пособники истребили 313 798 мирных жителей, в том числе 39 835 детей, а также 330 032 советских военнопленных, угнали на работу в Германию 279 615 человек. В Эстонии оккупанты с помощью местной полиции расстреляли 58 167 мирных жителей, 64 тыс. советских военнопленных, пытками и истязаниями довели до смерти 3140 человек[1651]. Эстонские карательные полицейские батальоны и другие подразделения коллаборационистов оставили кровавый след на территории России, Белоруссии, Украины, Польши и самой Эстонии[1652].

В то же время многие коллаборационистские формирования проявили ненадежность и сопротивление оккупантам[1653]. Коллаборационисты принимали участие в советском подполье. Имело место дезертирство части «восточных войск» и их переход на сторону Красной армии. Уже в августе 1942 г. в докладных записках Центрального штаба партизанского движения СССР отмечалось, что «устойчивость этих формирований невысокая», «имеется много случаев, когда при первых же столкновениях с партизанами полицейские и каратели разбегались и частично переходили на сторону партизан». Аналогичные сведения содержатся в германских документах 1942 и 1943 гг. Многочисленные случаи перехода коллаборационистов многих национальностей на советскую сторону отмечались повсеместно. В условиях нелояльности коллаборационистских формирований германское командование разоружило многие из них и применило к ним репрессии. В сентябре — октябре 1943 г. практически все «восточные формирования» были переведены с советско-германского фронта в Западную Европу[1654].

Причина «нелояльности» коллаборационистских формирований, созданных из советских граждан, заключалась в том, что многие псевдо-«добровольцы» пошли в эти формирования по мотивам спасения от голода и зверств, чинимых нацистами в лагерях военнопленных, причем некоторые изначально надеялись при первой возможности сбежать к партизанам или перейти линию фронта на сторону Красной армии[1655]. Германские власти осознавали невысокую боеспособность «восточных частей» и изначально относились к ним с недоверием[1656].

Особенно массовыми дезертирство и переход коллаборационистов стали после коренного перелома в войне — только с июня по декабрь 1943 г. на советскую сторону перешли около 10 тыс. человек. Политико-моральное состояние «легионеров» оценивалось как «низкое». Число перешедших могло быть и большим, однако многие коллаборационисты были запуганы нацистами, утверждавшими, что «русские мучают пленных». Советская пропаганда, направленная на военных коллаборационистов, убеждала их в том, что после перехода на советскую сторону они не подвергнутся репрессиям[1657].

В заключительный период войны нацистская политика по расширению коллаборационизма была направлена на разжигание гражданской войны в СССР[1658]. 1 января 1944 г. начальником Инспекции добровольческих войск вермахта был назначен генерал Э. Кестринг, который до 1941 г. был германским военным атташе в Москве[1659]. Под его руководством был усилен процесс вербовки в «восточные формирования», в результате чего к середине 1944 г. они достигли своей наибольшей единовременной численности — 500 тыс. человек[1660]. После покушения на А. Гитлера, организованного офицерами вермахта 20 июля 1944 г., в рейхе резко усилилась роль СС, которые теперь рассматривались А. Гитлером в качестве противовеса потерявшим доверие военным. В июле 1944 г. в структуре Главного штаба войск СС был создан отдел по работе с «восточными формированиями». С 26 августа 1944 г. по приказу А. Гитлера все «инонациональные» воинские части были переданы в подчинение СС[1661].

До создания КОНР в сентябре 1944 г. германские власти не предпринимали попыток создания централизованного русского военного формирования. Однако политика усиления политического коллаборационизма в условиях назревавшего поражения в войне конечно же была направлена на форсирование военной мобилизации русских и других народов СССР. Вопрос о формировании вооруженных сил КО HP был поднят на первом же его заседании[1662]. 28 января 1945 г. Г. Гиммлер назначил А. А. Власова верховным главнокомандующим вооруженными силами КОНР. Кроме двух наспех созданных дивизий (1-я дивизия — в составе 10 тыс. человек, 2-я — 13 тыс. человек), А. А. Власов получил в подчинение некоторые «русские» и «казачьи» формирования вермахта численностью до 40 тыс. человек[1663]. Тем не менее войска КОНР так не вступили в боевые действия. После капитуляции Германии вооруженные силы КОНР, как и другие «восточные формирования», сдались в плен войскам стран антигитлеровской коалиции.

Еще в апреле 1943 г. Г. Гиммлер распорядился создать на территории Генерал-губернаторства дивизию СС из числа украинцев[1664], которая получила наименование 14-я дивизия войск СС «Галиция». На создание дивизии было потрачено более 12 месяцев. Всего в дивизию записалось около 80 тыс. человек, из которых было отобрано 13 тыс. человек. Летом 1944 г. руководство СС решилось использовать дивизию на фронте в сражении под Бродами, в результате которого к 20 июля 1944 г. дивизия был разбита. 20 % личного состава дивизии ушло с вермахтом за Карпаты, а многие из оставшихся влились в УПА[1665]. В конце апреля 1945 г. было провозглашено создание Украинской национальной армии (УНА) под командованием генерала П. Ф. Шандрука. Численность УНА составляла около 180 тыс. человек (не только этнических украинцев, но и других уроженцев этого региона). В состав УНА вошли остатки 14-й дивизии СС «Галиция», переименованные в 1-ю украинскую дивизию «Галиция», и 2-я украинская дивизия, созданная на базе Украинской освободительной армии (обобщающий термин для украинских военных и охранных подразделений, разбросанных по всему фронту и тылу вермахта)[1666]. Однако по объективным причинам создание УНА не вышло за пределы стадии планирования. Украинские коллаборационистские части были брошены на подавление восстания в Словакии, затем — в Австрию и Словению, где в начале мая 1945 г. сдались в плен британским войскам[1667].

Итоги германской оккупации. В конце войны А. Гитлер попытался обелить рейх, указав в своем «Завещании» на то, что войну «жаждали и спровоцировали именно те государственные деятели других стран, которые либо сами были еврейского происхождения, либо действовали в интересах евреев»[1668]. Однако это лишь лживая попытка оправдать преступления, совершенные нацистами в отношении народов СССР. Оккупанты убили и замучили в концлагерях 6,8 млн мирных граждан СССР[1669]. На работу в Германию было вывезено 5,27 млн человек, из которых 2,16 млн человек погибли[1670]. В германском плену оказалось 5,74 млн военнослужащих Красной армии[1671], из которых 3,9 млн человек погибли[1672], что составляло 68 % попавших в плен (во время Первой мировой войны в плену погибло 2,9 % военнопленных солдат и офицеров Русской армии)[1673]. Причиной массовой гибели советских военнопленных стали нечеловеческие условия содержания, издевательства и убийства.

Примеров бесчеловечного, изуверского отношения германских оккупантов к советскому мирному населению и военнопленным — бесчисленное множество. Они представлены в общеизвестных источниках, среди которых материалы ЧГК, документы Нюрнбергского процесса, воспоминания людей, переживших оккупацию. Причиной и основанием для такого отношения была «расистская» основа политики Третьего рейха, направленная на геноцид народов СССР. Эта же политика проявилась в уничтожении населенных пунктов, культурных и образовательных учреждений, национального достояния народов СССР: оккупанты разрушили 1710 городов и более 70 тыс. деревень, уничтожили 82 тыс. школ, 334 вуза, 39 тыс. медучреждений, 427 музеев[1674].

Подводя итоги политики Третьего рейха на оккупированной территории СССР, следует отметить, что она имела ряд общих черт с политикой Германской империи во время Первой мировой войны 1914–1918 гг. В тот период Германия поддерживала сепаратизм малых народов России, а также пыталась «революционизировать» их против центральной власти. Проводилась активная работа с эмигрантами из России, в том числе с «националами». Весной 1916 г. в Швейцарии с филиалами в Швеции и США была создана Лига инородцев России, в которую вошли представители финнов, украинцев, эстонцев, литовцев, поляков. В июне 1916 г. была проведена Лозаннская конференция малых народов Европы, целью которой было показать, что национальная политика Германии является более гуманной, чем политика Антанты и в особенности России. В лагерях для российских военнопленных был введен особый режим содержания, в зависимости от национальности[1675], в чем проявился принцип «Разделяй и властвуй». В то же время национальная политика Третьего рейха на оккупированной территории СССР как по объективным (захват огромной территории), так и по субъективным причинам (национально-расовая окраска войны) была многократно более активной, чем политика Германской империи во время Первой мировой войны.