«Мы ни в чем не виноваты»: инициативная группа калмыцкого руководства в борьбе за освобождение народа из ссылки

27 декабря 1943 г. Президиум Верховного Совета СССР и политбюро ЦК ВКП(б) приняли решение о ликвидации Калмыцкой АССР. Калмыцкое население этого региона, а также Ставропольского края, Ростовской и Сталинградской областей подлежало депортации в Алтайский и Красноярский края, Омскую и Новосибирскую области. К 3 января 1944 г. из мест исконного проживания были выселены 93 139 калмыков[1442]. 4105 военнослужащих калмыцкой национальности были «изъяты» из Красной армии и направлены в места спецпоселения[1443].

Официальным основанием для депортации стало обвинение калмыцкого народа в сотрудничестве с германскими оккупантами и «бандповстанческой» деятельности. Однако в Красную армию в период Великой Отечественной войны было мобилизовано от 28 до 30 тыс. калмыков (19–20 % всей численности народа), из которых от 16 до 17 тыс. погибли[1444]. Численность же военных коллаборационистов из числа калмыков была минимум в четыре раза меньше — от 3,5 до 7 тыс. человек[1445]. Число всех жителей Калмыкии (не только калмыков по национальности), сотрудничавших с оккупантами в гражданской сфере и впоследствии ушедших вместе с оккупантами, составляло около 3,5 тыс. человек[1446]. Таким образом, для утверждений о «массовом коллаборационизме» среди калмыков оснований не было. Бандитизм на территории Калмыцкой АССР также не был из ряда вон выходящим: в 1943 г. в этом регионе было зарегистрировано 16 «бандпроявлений»[1447], в то время как в Ставропольском крае — 160, в Дагестанской АССР — 112 «бандпроявлений»[1448].

Некоторые исследователи видят причину депортации калмыков в «давней неприязни» И. В. Сталина к калмыцкому народу[1449], обосновывая такое мнение его словами, сказанными в апреле 1923 г.: «Стоит допустить маленькую ошибку в отношении маленькой области калмыков, которые связаны с Тибетом и Китаем, и это отзовется гораздо хуже на нашей работе, чем ошибка в отношении Украины». На наш взгляд, отрицательного отношения к калмыкам в этом высказывании не обнаруживается. Напротив, здесь подчеркивается их значимость, что подтверждают сказанные тогда же И. В. Сталиным слова: «Восточные народы… важны для революции, прежде всего»[1450]. Именно такая позиция советского руководства была воспринята в среде калмыцкого народа. Впоследствии бывший управделами СНК Калмыцкой АССР С.-Г. М. Манджиев говорил о депортации калмыков: «Эта мера явилась неожиданностью, ибо калмыцкий народ в восточной политике Правительства играет важную роль, как народ восточной расы»[1451].

Принимая во внимание отсутствие у советского руководства предубеждения по отношению к калмыкам, следует согласиться с мнением о скоропалительности и спонтанности решения о депортации этого народа. За две с небольшим недели до их выселения (8 декабря 1943 г.) было принято специальное постановление правительства, имевшее противоположное назначение, — о выделении средств для восстановления Калмыцкой АССР и оказания помощи калмыцкому народу[1452].

В течение первых месяцев после депортации и размещения на новых местах часть калмыков выражала стремление «прочно устраиваться» на новом месте. В словах отдельных спецпереселенцев сквозило осознание некой «вины» перед страной и того, что «веры… калмыкам теперь не будет». Другие считали, что «калмыки, как нация, своими действиями заслужили переселение, но… в этом не виноваты все, так как часть калмыков сражалась против немцев»[1453].

Тем не менее «повинные» настроения не носили массового характера. Более распространенной и вполне закономерной реакцией на депортацию были возмущение и обида. Органы НКВД сообщали, что «о переселении отрицательно говорят все и много, однако по-разному». Люди, честно сражавшиеся с нацистами, и другие патриотично настроенные калмыки считали, что переселение имело несправедливый характер, утверждали, что «многие из нас абсолютно ни в чем не виноваты, работали только в пользу Советского государства», «нас выслали неправильно», «мы… страдаем за людей, которые занимались разными пакостями». Часть депортированных была настроена гораздо радикальнее, утверждая, что «в результате переселения калмыки вымрут», так как их «переселили для того, чтобы… уничтожить», «заморить с голоду», потому что «советская власть всех калмыков считает за зверей» и стремится к тому, чтобы они «все в лесу подохли», «пропали как мухи». Некоторые спецпереселенцы открыто выражали свою ненависть по отношению к И. В. Сталину и сотрудникам НКВД. Проявлялись также русофобские и грузинофобские настроения (последние были инспирированы тем фактом, что И. В. Сталин «грузин и поддерживает свою национальность»)[1454].

В то же время непреходящими были надежды на исправление несправедливости по отношению к калмыцкому народу и на скорое возвращение его на родную землю. Подавляющее большинство депортированных не верило, что они оказались в Сибири навечно. Некоторые надеялись на то, что калмыцкому народу дадут национальную автономию в рамках Ойротии, Бурят-Монголии, Хакасии, Монголии или одной из областей Сибири. В начале 1944 г. среди калмыков был распространен слух, что будто бы на X сессии Верховного Совета СССР было вынесено решение о возвращении их на родину, в связи с чем начались усиленная продажа вещей и сборы в дорогу. В июле 1944 г. возникли слухи о том, что все калмыки будут мобилизованы для работы на промышленных предприятиях. Надежды на возвращение и слухи о новом переселении мешали калмыкам обустраиваться на новых местах. Многие из них проявляли нежелание строить или приобретать собственные дома[1455].

Кроме надежд на возвращение, часть калмыков питала повстанческие настроения. Среди них ходили слухи, что якобы некое «волнение» уже началось на фронте, где «среди красноармейцев — калмыков, казахов и туркмен — создалось сильное недовольство выселением калмыцкого народа». Некоторые калмыки решались на акты террора в отношении представителей власти: например, демобилизованный лейтенант Красной армии Б. убил бригадира совхоза Зубова (по данным НКВД, попав под влияние «антисоветского элемента»). Сильны были намерения совершить побег из ссылки, особенно с наступлением весны 1944 г. К маю 1944 г. в Красноярском и Алтайском краях, Новосибирской и Омской областях калмыки совершили 30 побегов. К 1 июня 1944 г. побег из спецпоселения совершили уже 246 калмыков, из которых 133 было задержано. 51 побег был предотвращен органами НКВД[1456].

Бывшие руководящие работники Калмыцкой АССР были депортированы и размещены на местах спецпоселения вместе с остальным населением республики. Характерно, что многие из них в первое время после депортации продолжали себя считать частью советской системы — в частности, бывшие работники органов НКВД и НКГБ претендовали на работу в этой системе на местах спецпоселения[1457]. Однако, хотя по принятой в СССР классификации спецпоселенцев бывшие руководящие советские и партийные работники относились к категории «не социально опасных» и им предоставлялся режим благоприятствования при трудоустройстве[1458], большая часть бывших руководящих работников Калмыцкой АССР (по мнению НКВД — «без достаточных к тому оснований») не была востребована, что поставило их в тяжелые материальные условия. В частности, бывший нарком торговли Мукоокуев зарабатывал тем, что ходил по дворам и колол дрова, а бывший комиссар партизанского отряда Л.-Г. Дорджи-Гаряев работал сторожем[1459].

Сразу же после водворения на место спецпоселения среди бывших руководящих работников Калмыкии началось налаживание контактов друг с другом, обсуждение случившегося, попытки найти выход из создавшейся ситуации. По воспоминаниям бывшего управляющего рыбтрестом Калмыкии Д. Л.-Г. Андраева, с первых же дней он установил связь «со своими товарищами, с которыми был знаком еще дома», в том числе с бывшим секретарем обкома ВКП(б) по идеологии Д. Б. Утнасуновым и заместителем наркомздрава Ц. К. Корсункиевым, с которыми его «сблизила и сделала единомышленниками общая беда и чувство тревоги за судьбу своего народа». Бывшие руководящие работники Калмыкии выкраивали время, хотя по разным причинам это было крайне сложно, чтобы заглянуть друг к другу, поговорить. Они обсуждали «несправедливость выселения и трудности жизни калмыков на спецпоселении», приходя к выводу, что «надо писать в Москву обо всем», хотя и была неопределенность, «кому из партийных и государственных руководителей адресовать письмо», «дойдет ли оно по назначению», «не перехватят ли»[1460].

Общим среди калмыцкой элиты было мнение, «что переселение калмыков является грубой политической ошибкой» и актом «уничтожения малых национальностей», «противоречит основам ленинско-сталинской национальной политики и ведет к уничтожению нации», «ведет к вымиранию народа», разрушило «культуру, искусство и ту литературу, которые были созданы в Калмыкии». Они указывали, что «в истории России… не было ни одного случая, чтобы выселяли целую нацию», подчеркивая, что «переселение калмыков по своей жестокости и бесчеловечности превосходит все, что знает история». Проводились параллели между депортацией калмыков и нацистской политикой: «Правильно ли преследовать калмыков по единокровию с калмыками-изменниками, как это делают немцы?»[1461]

В то же время мнения о причинах депортации разнились. Часть бывших руководящих работников Калмыкии надеялась, что верхушка советского руководства «не знает» о депортации калмыков, так как «эта мера противоречит основам сталинской национальной политики». Они ссылались на якобы существовавшую до революции практику, когда законы издавало «окружение царя от его имени», а «сам царь многих из этих законов не знал». Считалось, что «основную роль в переселении калмыков в Сибирь сыграли органы НКВД и ряд высокопоставленных людей из окружения [И. В.] Сталина». Бывший председатель Верховного Совета Калмыкии Д. П. Пюрвеев утверждал, что «переселение калмыков… это дело рук враждебных элементов, имеющихся в Советском Правительстве, которые в целях создания недовольства переселили нас в Сибирь». Мнение о наличии «вредительства» в советском руководстве разделял бывший ответственный работник Рыбтреста Калмыкии У. Дорджиев: «Во время оккупации немецкими войсками Элисты Правительство не разрешило эвакуировать калмыцких коммунистов, и таким образом в Элисте осталось около 600… членов партии, которые были уничтожены немцами. Кто же отвечает за жизнь этих коммунистов?» Г. Кедеев, поселковый комендант УНКВД Томской области из числа спецпереселенцев-калмыков, обвинял в депортации «русских, сидящих в НКГБ», которые «систематически сообщали в Москву дутые сведения». Он утверждал, что «они на несчастьях калмыцкого народа хотели выслужиться и добились этого», в результате чего советское правительство, и «в частности, тов. Сталин были информированы неправильно, а калмыцкая верхушка не могла сообщить истины»[1462].

Однако другие представители калмыцкой элиты прямо утверждали о целенаправленности советской политики депортаций («[И. В.] Сталин переселяет целые национальности, не разбирая, кто виноват и кто не виноват»), пророчески указывая, что «после переселения калмыков будет переселена Кабардино-Балкарская и Чечено-Ингушская республики»[1463].

К весне 1944 г. инициативная группа бывших руководящих работников Калмыцкой АССР окончательно сформировалась. В ее состав вошли бывшие председатель Комитета по делам искусств И. М. Мацаков, нарком торговли Мукоокуев, заместитель председателя Госплана Ц. О. Саврушев, нарком юстиции Бадминов, заведующий Оргинструкторским отделом обкома ВКП(б) И. Д. Азыдов, заместитель наркомзема Ц. Манджиев, управделами СНК С.-Г. М. Манджиев (проживали в Куйбышевском районе Новосибирской области), секретарь обкома ВКП(б) по пропаганде Д. Б. Утнасунов, заместитель председателя СНК Д. Г. Гахаев, управляющий Госрыбтрестом Д. Л.-Г. Андраев, начальник ГлавЛИТО А. Б. Наднеев (Барабинский район Новосибирской области), секретарь обкома ВКП(б) Е. Э. Кокшунов, председатель СНК Н. Л. Гаряев, заместитель председателя СНК Б.-Г. Ц. Эрдниев, председатель Президиума Верховного Совета республики О. М. Ностаев (Назаровский район Алтайского края) и другие. Ядро группы составляли Д. Г. Гахаев, С.-Г. М. Манджиев, И. Д. Азыдов, Ц. О. Саврушев, Д. Б. Утнасунов, И. М. Мацаков и Мукоокуев. По данным НКВД, они «систематически устраивали сборища и влияли на остальную часть калмыцких руководящих работников». По инициативе Д. Г. Гахаева было принято решение подготовить индивидуальные и коллективные заявления в советское правительство, требуя «пересмотра калмыцкого вопроса и предоставления калмыкам национальной автономии»[1464].

Лидерство в группе фактически взял на себя бывший заместитель председателя СНК Калмыцкой АССР Д. Г. Гахаев. Уже в январе 1944 г. (менее чем через месяц после депортации) он написал письмо И. В. Сталину, утверждая, что «абсолютное большинство сознательной части калмыцкого народа предано советской власти», и с болью спрашивал руководителя государства: «Почему Вы решили выселить всех калмыков, включая невинных?.. Разве нельзя было выселить и послать на принудительную работу 10–15 тысяч виновных?»[1465]

В мае 1944 г. Д. Г. Гахаев посетил Куйбышевский район Новосибирской области, где на квартире бывшего управделами СНК Калмыцкой АССР С.-Г. М. Манджиева было проведено собрание, на котором присутствовали также И. Мацаков и Мукоокуев. Участники собрания приняли решение ходатайствовать перед советским правительством о переселении калмыков в Алтайский край или Бурят-Монголию и о создании на территории одного из этих регионов Калмыцкой автономной области. На территории Куйбышевского района Д. Г. Гахаев и бывший секретарь Калмыцкого обкома ВКП(б) по пропаганде Д. Б. Утнасунов провели встречи также с И. Д. Азыдовым и Ц. О. Саврушевым[1466].

Вскоре после начала деятельности инициативной группы от ее участников в советское правительство стали поступать коллективные и индивидуальные заявления, которые включали в себя следующие требования: предоставление национальной автономии, амнистия и разрешение свободного проживания для бывших руководящих работников Калмыцкой АССР, оказание срочной помощи депортированным калмыкам. Д. Г. Гахаев направил в советское правительство письма с требованиями «дать автономию», «дать указания о равноправии коммунистов и необходимости произвести проверку наших рядов», «сселить в одно место и держать на казарменном положении семьи предателей», «возместить скот честным колхозникам», «оставить фронтовиков на фронтах», «оказать материальную помощь», «рассеять неправильное представление о калмыках… калмыцкий народ в основном морально здоров, был, есть и будет патриотом своей Родины». В письме на имя М. И. Калинина Гахаев просил его ответить на такие вопросы: «Неужели калмыцкий народ должен умереть голодной смертью среди своих советских людей и в своей Советской стране? Неужели преследуется виновность по крови? Неужели целая нация должна отвечать за преступления ничтожного меньшинства?»[1467]

Д. Б. Утнасунов, Д. Л.-Г. Андраев, С. Менкеев, Ц. К. Корсункиев и Д. Г. Гахаев направили коллективное заявление в Комиссию партийного контроля ЦК ВКП(б). В первой части заявления авторы цитировали речь И. В. Сталина на XII съезде ВКП(б) «о значении калмыков, о достижениях Калмыкии», делая вывод, что, «исключая незначительную часть, калмыки выполнили свой долг перед Родиной». Далее они приводили «ряд фактов о тяжелом положении калмыков» и, наконец, в третьей части выдвигали требования «создать национальную автономию, создать Правительственную комиссию по проверке положения калмыков, оказать срочную материальную помощь, наказать действительных пособников немцев»[1468]. Письмо было адресовано на имя секретаря ЦК ВКП(б) и председателя Комиссии партийного контроля А. А. Андреева (Д. Б. Утнасунов в период учебы в Москве слушал выступления А. А. Андреева и «вынес хорошее впечатление о нем»). Участники группы решили, что человек такого масштаба, как А. А. Андреев, «обязательно разберется в нашем вопросе и, если будет нужно, дойдет и до [И. В.] Сталина». Но проходили месяцы, а ответа не было. Отсутствие результата участников группы «сильно огорчило, но не остановило». Они продолжали писать письма и ждать[1469].

В ноябре 1944 г. письмо на имя И. В. Сталина направил Д. П. Пюрвеев, в котором просил главу государства оказать калмыкам продовольственную помощь, принять меры к предотвращению дальнейшего увеличения смертности, улучшить хозяйственное и продовольственное обеспечение калмыцкого населения [1470].

Поздней осенью 1944 г. Д. Г. Гахаев, Ц. О. Саврушев, Д. Б. Утнасунов, И. Мацаков и Мукоокуев провели собрание, на котором приняли решение писать петицию о переселении калмыков в Ойротию или Бурят-Монголию. После этого в государственные органы от представителей калмыцкого населения стали поступать многочисленные заявления, требовавшие «предоставления калмыкам автономии в рамках Ойротии, Бурят-Монголии, Хакасии или Внешней Монголии». Причина требования автономии именно в составе этих республик и стран заключалась в общности этнического происхождения и буддийского вероисповедания, на что прямо указывали члены инициативной группы[1471]. Отметим, что в отношении Монголии и Бурят-Монголии эти утверждения соответствовали истине, однако в части Ойротии — не были вполне корректными: алтайцы являются народом тюркского, а не монгольского происхождения, хотя их традиционная религия (бурханизм) зародилась под влиянием монгольского буддизма. Очевидно, в заблуждение вводило название этого региона, которое перекликалось с названием ойратов — предков калмыцкого народа[1472]. В отношении Хакасии утверждения о близком родстве с калмыками не представляются обоснованными: хакасы — народ тюркского, а не монгольского происхождения, по вероисповеданию — не буддисты (частично православные, частично приверженцы шаманизма и других традиционных верований).

Очевидно с целью подстегнуть подачу петиций со стороны калмыцкого населения, участники инициативной группы информировали калмыков через свои связи о том, что якобы «калмыцкий вопрос уже разрешается», что работают соответствующие комиссии, в результате чего калмыкам вновь дадут национальную автономию. Калмыцкое население охотно верило этим слухам[1473].

Назывались различные вымышленные сроки нового переселения. Весной 1944 г. Д. Г. Гахаев писал С.-Г. М. Манджиеву, что «надо готовиться к новому переселению в МНР или Алтайский край и что это вопрос ближайших дней». 1 мая 1944 г. в беседе с калмыками Д. Г. Гахаев говорил: «Калмыцкое население вскоре будет вторично переселено в Алтайский край или Бурят-Монгольскую республику, а калмыки, непосредственно виновные в поддержке немцев, будут переселены в холодный Нарым». Он утверждал, что «в Алтайском крае или Бурят-Монголии будет организован национальный округ или область», и называл сроки: «Если до 15 мая такое переселение не состоится, то осенью мы все обязательно уедем». По другим данным, Д. Г. Гахаев говорил о грядущем в мае 1944 г. переселении калмыков в Ойротию. Летом 1944 г. он утверждал, что «калмыков будут собирать к границам Бурят-Монгольской республики, и это должно разрешиться примерно в августе месяце 1944 г.»[1474].

Такие же сведения распространяли другие участники инициативной группы. У. Дорджиев утверждал, что «в Москве сейчас ставится вопрос о присоединении калмыков к Бурят[-Монголь]ской АССР или возвращении их на Родину». Бывший ответственный работник Наркомзема Калмыкии О. Рагчинский (после депортации — зоотехник в Кулундинском районе Алтайского края) в августе 1944 г. в письме сыну в Новосибирскую область информировал его о том, что «в Алтайском крае калмыки готовятся к отправке на прежнее местожительство в Калмыцкую АССР. Место сбора для отправки калмыков назначено на ст[анции] Кулунда». 16 октября 1944 г. О. Рагчинский говорил: «К осени должен разрешиться вопрос о калмыках, либо о переселении их обратно в бывшую Калмыцкую АССР, или здесь образуют национальную автономию»[1475].

Участники инициативной группы высказывали надежды на послевоенные политические изменения в стране, которые улучшат положение калмыков («После окончания войны мы увидим свет»). С.-Г. М. Манджиев утверждал, что «национальная политика Партии такова, что любая нация не может быть уничтожена». Он рассчитывал на то, что после окончания войны под давлением западных союзников калмыкам «предоставят автономию… в рамках какой-нибудь национальной республики». «Прозападные» настроения разделял О. Рагчинский: «Скоро будут переселять всех калмыков в бывшую Калмыцкую АССР или Монголию, потому что этого требуют Союзники: Англия и Америка». Некоторые участники инициативной группы допускали прогерманские, прояпонские, антисоветские и антисталинские высказывания. В частности, А. Б. Наднеев говорил: «Неужели из нас калмыков не найдется один… застрелить его (Сталина. — Ф. С.)»[1476].

Деятельность инициативной группы нашла отклик среди части калмыцкого населения, высказывавшего уверенность в том, что в спецссылке им удастся «устроить революцию», так как «руководители у нас есть». Слухи о возвращении в Калмыкию или переселении на новое место, которые весной и летом 1944 г. распространили участники инициативной группы, послужили причиной того, что в Барабинском районе Новосибирской области калмыки не стали сажать картофель[1477].

В то же время среди части калмыков сложилось отрицательное отношение к бывшему руководству их республики, которое «обанкротилось, не сумело организовать народ на борьбу с немцами, не вело по-настоящему борьбы с предателями». Бывший зампредседателя Калмпотребсоюза Шонхоров говорил: «В трагедии калмыцкого народа повинны все эти гаряевы, которые ни черта не делали по политическому воспитанию народа, занимались самоснабжением, личными делами и своими дрязгами». Капитан Красной армии Джимбеков соглашался с ним: «В тех страданиях, что сейчас испытывают калмыки, виноваты гаряевы, гахаевы и другие наши „руководители“, которые ничего не делали». Член ВКП(б) С. Г. Бадашев утверждал: «В переселении калмыков в Сибирь виноват состав калмыцкого правительства и бюро обкома ВКП(б). Эти горе-руководители не сумели организовать народ на борьбу с немецкими варварами, они виноваты в том, что не хотели организовать партизанские отряды в тылу врага, сами бежали, бросив на произвол судьбы народ и рядовых коммунистов, не говоря уже о спасении государственных ценностей». По некоторым данным, в Алтайском крае демобилизованные офицеры-калмыки дважды избили бывшего председателя Верховного Совета Калмыцкой АССР Д. П. Пюрвеева[1478].

С момента размещения калмыков в местах спецпоселения органы НКВД вели деятельность по противодействию уголовным, в том числе антисоветским, проявлениям в среде спец-переселенцев. К декабрю 1944 г. в шести регионах Сибири (Новосибирская, Омская, Томская, Тюменская области, Алтайский и Красноярский края) было арестовано 188 калмыков, еще 1661 калмык состоял на оперативном учете. Из числа спецпереселенцев-калмыков было завербовано 1879 осведомителей, 56 агентов и 7 резидентов. Однако вышестоящие органы пеняли управлениям наркомата по Красноярскому краю, Омской и Тюменской областям, что за все время после депортации не было арестовано «за политические преступления ни одного калмыка», и настаивали на усилении репрессий против «антисоветского, шпионского и бандитско-предательского элемента». Поэтому деятельность по нейтрализации «антисоветских элементов», которая велась и до того[1479], была усилена.

Органы НКВД на местах вербовали агентуру для «разработки» участников инициативной группы калмыцкого руководства, других представителей интеллигенции, а также духовенства. В районы расселения калмыков была направлена ориентировка «о формах и методах вражеской деятельности калмыков в период немецкой оккупации и после нее». Работавшей по «калмыцкому контингенту» агентуре была поставлена задача «устанавливать конкретных распространителей слухов и измышлений среди спецпереселенцев-калмыков вокруг вопроса о переселении, предоставлении национальной автономии» и по другим вопросам, с целью «активизации их разработки и своевременного пресечения их деятельности». Проводились агентурные комбинации с вводом в среду «антисоветски настроенных» калмыков квалифицированных агентов[1480].

Разговоры участников инициативной группы, негативная оценка действий партийного руководства и советского правительства в вопросе выселения калмыцкого народа становились известными НКВД. Участники группы, по воспоминаниям Д. Л.-Г. Андраева, «по некоторым признакам» догадывались об этом, однако своих встреч не прекращали. К лету 1944 г. органы НКВД стали переходить к более активным, но пока профилактическим мерам. Участников группы вызывали «на беседу» и требовали «прекратить клеветнические измышления о политике партии и правительства». В противном случае угрожали привлечь к уголовной ответственности. Долго ждать реализации этих угроз не пришлось. В отношении участников инициативной группы была начата оперативная разработка «Паутина». В период с ноября 1944 г. по апрель 1945 г.[1481] были арестованы наиболее радикально настроенные участники инициативной группы — А. Б. Наднеев, Ц. О. Саврушев, И. М. Мацаков, Ц. Манджиев и О. Л. Нормаев (бывший работник Наркомпроса Калмыцкой АССР). Органы НКВД утверждали, что И. М. Мацаков, Ц. Манджиев и А. Б. Наднеев, а также не подвергшийся аресту Д. Гахаев ранее «были замешаны в связях с буржуазными националистами и разрабатывались нашими органами»[1482].

Арестованным инкриминировалось, что их «группа, считая себя обиженной, занималась критикой с антисоветских позиций решений Правительства о переселении и отождествляла национальную политику партии с расовой политикой немцев». А. Б. Наднеев и О. Л. Нормаев якобы «еще в Калмыкии входили в состав правотроцкистской организации и вынашивали террористические намерения в отношении одного из руководителей партии (И. В. Сталина. — Ф. С.)». На допросах А. Б. Наднеев показывал: «Переселение калмыцкого народа вызвало у меня еще больше озлобления, я считал, что решение Правительства о переселении калмыков в Сибирь является неправильным и направлено на уничтожение калмыцкого народа. Основным виновником я считал [И. В.] Сталина, и еще больше был озлоблен им». А. Б. Наднеев признался, что говорил калмыкам: «Во всем виноват [И. В.] Сталин, и если бы мне представился случай, я бы собственными зубами перегрыз бы ему горло». Ц. О. Саврушев признался на следствии в том, что их «антисоветская националистическая группировка бывших руководящих работников Калмыкии, озлобленная переселением, ставила своей целью заставить Правительство отменить свое решение и представить калмыкам обратно национальное существование». Он указал, что «мы обвиняли партию и__[1483] в перерождении национальной политики партии. Факт переселения калмыков рассматривали как фашистскую расовую политику». Все арестованные в рамках данного дела были приговорены к лишению свободы на срок от 5 до 10 лет[1484].

Органы НКВД выявили других участников группы, в том числе Д. Г. Гахаева (как «инициатора» отдельных встреч группы), Ц. К. Корсункиева и Д. Л.-Г. Андраева, которые «вместе с арестованными обсуждали вопросы национальной политики партии»[1485]. По воспоминаниям Д. Л.-Г. Андраева, органы НКВД пытались привлечь к уголовной ответственности Д. Б. Утнасунова и Д. Г. Гахаева[1486], однако этого по каким-то причинам не сделали. Тем не менее, поскольку, по мнению НКВД, оставшиеся на свободе участники группы имели намерение продолжать распространять среди калмыцкого населения «свои настроения», все они по указанию Л. П. Берия в 1945 г. были вызваны в Новосибирский обком ВКП(б) и предупреждены «о недопустимости такого поведения»[1487].

Кроме того, подверглись репрессиям другие «антисоветские элементы» среди калмыков. В декабре 1944 г. Берия лично дал указание об аресте Г. Кедеева, поселкового коменданта УНКВД по Томской области, который высказывал антисоветские настроения. В 1945 г. был арестован поэт Д. Н. Кугультинов (по классификации НКВД, «сын буржуазного националиста»), который инициировал отправку коллективного письма от имени 15 калмыков на имя И. В. Сталина, а также открыто осуждал депортацию калмыцкого народа[1488].

Возобновление активности инициативной группы калмыцкого руководства произошло в начале 1946 г. в связи с выборами в Верховный Совет СССР. Участники группы в беседах между собой активно обсуждали предстоявшие выборы, сетовали, что «калмыкам невозможно выдвинуть своего кандидата», делали выводы, что «это неправильно и… голосование калмыков в этой связи будет носить чисто формальный характер». Д. Г. Гахаев говорил: «Мы… нация, лишенная возможности участвовать в выборах», «наша калмыцкая жизнь — это скотская жизнь, ибо мы находимся вне общественной политической жизни». Он утверждал, что калмыки — «народ в политическом отношении убитый» и что если правительство не поймет этого и не даст калмыцкому народу национальное самоопределение, «то без этих прав жизнь для нас смерти подобна». Д. Г. Гахаев рассказывал участникам группы о том, что он был приглашен на пленум райкома ВКП(б), где «хотел выступить в прениях, но не сделал этого потому, что выступающий инструктор обкома ВКП(б) сказал, что необходимо усилить агитационную работу среди немцев и калмыков, ибо среди них есть обиженные люди». Эти слова подействовали на Д. Г. Гахаева крайне негативно: он был обескуражен тем фактом, что «калмыки стоят на одинаковом положении с немцами и не пользуются доверием»[1489].

Настроения калмыцкого населения в связи с выборами были схожими. Часть калмыков не верила, что им будет предоставлено право избирать и быть избранными. Единственная надежда на возможность избрания калмыка по национальности возлагалась на генерал-полковника О. И. Городовикова, хотя были сомнения, даже при условии выдвижения его кандидатуры, что «разрешат ли… калмыкам, голосовать за него»[1490]. Однако О. И. Городовиков, который был депутатом Совета национальностей Верховного Совета СССР 1-го созыва (1938–1945), в 1946 г. вновь кандидатом в депутаты выдвинут не был[1491].

Значительная часть спецпоселенцев-калмыков болезненно переживала тот факт, что среди выставленных депутатов не было представителей их народа. Некоторые калмыки проявляли ненависть к кандидатам — русским по национальности, высказывали антисоветские настроения, не желали «голосовать за старых вождей», выражали пожелания, чтобы «[И. В.] Сталина и его помощников не выбрали в Верховный Совет СССР» и вообще отстранили от руководства страной. Как и прежде, зрели надежды на помощь со стороны «западных демократий» и Монголии[1492].

В то же время отмечались и положительные настроения. Некоторые калмыки говорили: «Напрасно отдельные калмыки обижаются на переселение. Нам здесь живется неплохо… Мы участвуем в выборах, значит, советская власть не забывает и нас». Другие положительно оценивали тот факт, что калмыки не были лишены избирательных прав и участвовали в предвыборной агитации «наравне с русскими». В различных формах обсуждались идеи о неизбежном восстановлении автономных республик немцев и калмыков, так как в Конституции РСФСР Калмыцкая АССР и АССР Немцев Поволжья продолжали значиться как регионы, входящие в состав РСФСР. Некоторые калмыки выражали желание голосовать с условием, чтобы «после выборов вышел закон — ехать домой»[1493].

В дни выборной кампании среди участников группы было принято решение направить новые письма в адрес советского руководства: Д. Г. Гахаев вызвался написать письмо Г. М. Маленкову[1494], группа в составе Д. Л.-Г. Андраева, Д. Г. Гахаева и Ц. К. Корсункиева — И. В. Сталину. Они собрали материалы об историческом прошлом калмыцкого народа, участии Калмыцкой АССР и калмыков в Великой Отечественной войне, трагическом положении калмыков на спецпоселении. Каждый из авторов подготовил свой раздел письма. По словам Д. Л.-Г. Андраева, поскольку он был «на разъездной работе, встречался в районах с земляками», то «располагал конкретными фактами с мест поселения». Общий текст из подготовленных материалов составил Ц. К. Корсункиев, затем все авторы письма отредактировали и подготовили окончательный вариант письма. В письме говорилось, что «перед Советской страной и всеми ее народами человеческая, гражданская совесть подавляющего большинства калмыков осталась чистой», «предателями могут быть единицы и десятки людей, они были среди многих народов», «но никогда не будет предателем целый народ». Авторы письма пытались убедить И. В. Сталина, что выселение калмыков из родных мест было трагической ошибкой, которая имела тяжелые и непоправимые последствия для судьбы народа, и что «калмыки должны быть возвращены на свои родные земли, национально объединены, политически реабилитированы, экономически и культурно возрождены». Письмо было отправлено И. В. Сталину в конце апреля 1946 г.[1495]

На этот раз органы НКВД приняли меры по пресечению возобновившейся деятельности инициативной группы более спешным порядком. В конце мая 1946 г. в Барабинск приехал начальник отдела спецпоселений УНКВД по Новосибирской области генерал-лейтенант Г. С. Жуков. Участников группы вызвали в комендатуру города. Д. Л.-Г. Андраев, который был приглашен на «беседу» первым, вспоминает: «В кабинете, кроме [Г. С.] Жукова, находился человек в форменной гимнастерке, приталенной офицерским поясным ремнем, но без знаков различия. Каменная молчаливость и пристальное внимание его к разговору означали, что он — крупная „птица“ из органов госбезопасности. С первых минут стало ясно, что содержание наших писем хорошо известно [Г. С.] Жукову. Он возмущался: откуда мы такие выискались и кто нас уполномочил выступать в роли защитников калмыцкого народа. Стал обвинять меня в том, что я сочиняю всякую чушь, чтобы скомпрометировать местную власть… Я твердо стоял на том, что каждый пример, приведенный в письме, имеет свой адрес, относится к конкретным лицам или семьям… Писали же не для того, чтобы опорочить руководство области или какого-то района, а чтобы показать, в каком безысходном и унизительном положении оказался целый народ, который вымирает на глазах». Д. Л.-Г. Андраев понял, что «беседа» с целью «заткнуть рты» участникам группы была не личной инициативой Г. С. Жукова, а инспирирована руководителями государства. На «беседу» также были вызваны Д. Б. Утнасунов, Д. Г. Гахаев, Ц. К. Корсункиев, С. Менкеев и другие. Всем были предъявлены одни и те же обвинения и угрозы[1496].

Затем последовал вызов Д. Б. Утнасунова, Д. Г. Гахаева, Ц. К. Корсункиева, С. Менкеева и некоторых других участников группы в Новосибирск. На этот раз «разговор» состоялся в обкоме ВКП(б). Представители власти потребовали от участников группы «прекратить писать» и открыто пригрозили: «Если не прекратите, то вызовем не сюда, а в Управление НКВД и устроим „баню“ поодиночке»[1497]. Органы НКВД отмечали, что после вызова в обком участники инициативной группы свою деятельность «несколько сократили, однако продолжают „переселенческие“ разговоры в узком кругу и… систематически пишут в различные инстанции заявления с просьбой о переселении калмыков». Указывалось, что «эта сторона их деятельности известна калмыцкому населению, и оно к ней прислушивается»[1498].

Опубликование 26 июня 1946 г. Указа Верховного Совета РСФСР о ликвидации Чечено-Ингушской АССР и преобразовании Крымской АССР в Крымскую область[1499] вызвало волнения в среде депортированных калмыков. Многие делали вывод, что поскольку Калмыцкая АССР официально не ликвидирована и не исключена из Конституции, то «калмыки будут где-то воссоединены», им предоставят национальную автономию, а возможно, и переселят обратно на территорию Калмыкии[1500].

Органы НКВД отмечали, что «особенно много разговоров на эту тему ведут бывшие руководящие работники Калмыцкой АССР». Д. Г. Гахаев заявил: «Сегодня я впервые здесь в Сибири почувствовал себя веселее, и это потому, что калмыков ожидает что-то хорошее… Коль скоро Калмыцкую АССР не упразднили, следовательно, мы поедем обратно или сольемся с Ойротией». Ц. К. Корсункиев в разговоре с калмыками сказал: «Нужно упорно добиваться… о возврате в Калмыцкую АССР… или все мы здесь в Сибири вымрем». С.-Г. М. Манджиев утверждал: «Эти республики (Чечено-Ингушская, Крымская) переселены вместе с нашей республикой по одному и тому же мотиву. Надо полагать, что эти республики не оправдали себя вообще. Раз о нас там же [не] упоминается, наше положение, надо ожидать, улучшится». Другие соглашались с этим мнением: «Значит, наша республика будет жить», «вопрос о восстановлении Калмыцкой республики можно считать решенным», так как «Конституция есть основной закон, там пустая фраза о мнимой республике не должна существовать». Ходили слухи, что вряд ли калмыков переселят обратно в Калмыкию, так как «там все районы и города… переименованы», поэтому, «скорее всего… объединят где-нибудь в Алтайском крае»[1501].

Деятельность инициативной группы в этот период вновь оказала значительное влияние на распространение «переселенческих» настроений среди калмыцкого населения. Участники группы также «инспирировали посылку калмыками заявлений в правительственные инстанции с просьбой о переселении, советуя „стучать во все двери Правительства и главным образом с черного хода“». По мнению НКВД, «в этих заявлениях, как правило, тенденциозно освещалось положение калмыков, и преувеличивались те трудности, которые они испытывают в новых местах поселения»[1502].

Внутренний разлад в среде калмыцкого населения, который ярко проявился после депортации, сохранялся и на более поздних этапах: в то время как часть калмыков руководствовалась мнением участников инициативной группы, другие калмыки — особенно ветераны Великой Отечественной войны — продолжали проявлять недовольство бывшим руководством Калмыкии в связи с тем, что оно «не сумело воспитать калмыцкое население в духе преданности Родине, партии и правительству, необъективно информировало советское правительство о ситуации в республике и не приняло своевременно решительных мер по борьбе с бандитизмом и [по] развертыванию партизанского движения на территории республики». В целом отмечалась крайняя слабость разъяснительной работы советских органов среди калмыцкого населения, если не считать таких разовых пропагандистских акций, как агитация во время выборов в Верховный Совет СССР[1503].

К 1949 г. произошло затихание деятельности инициативной группы калмыцкого руководства. Во-первых, оно было вызвано преследованиями со стороны НКВД. Д. Г. Гахаев из-за постоянных придирок со стороны спецкомендатуры вынужден был переехать из Новосибирской области в Алтайский край. Однако и там его не оставили в покое[1504]. В конце концов, в 1949 г. Д. Г. Гахаев был арестован и осужден к 10 годам лишения свободы за «клевету на [И. В.] Сталина»[1505]. Д. Б. Утнасунов получил направление на новую работу по рыбной отрасли и уехал на Сахалин. Ц. К. Корсункиев, который продолжал открыто осуждать партию и правительство за их преступную политику в отношении калмыцкого народа, был исключен из ВКП(б), снят с работы и вынужден был уехать в Чулым (в партии его восстановили только после восстановления калмыцкой автономии)[1506].

Во-вторых, настроение калмыцкого населения постепенно изменилось в сторону, более лояльную по отношению к советской власти, что было связано с постепенным закреплением калмыков в местах спецпоселений, улучшением их быта и хозяйственного устройства. Отношение основной массы спецпереселенцев-калмыков к труду было добросовестным — так, уже в 1945–1946 гг. нормы выработки в промышленности и сельском хозяйстве они выполняли на 100–120 %, добивались «высоких показателей производительности труда»[1507].

В 1950 г. органы НКВД отмечали, что настроения калмыков, «за небольшим исключением, являются здоровыми, и их высказывания — положительными», в чем немалую роль сыграло улучшение материального и хозяйственного положения калмыцкого населения. Определенная часть калмыков смирилась с режимом спецпоселений, говоря: «Не разрешают нам выезжать, так, видимо, этого требует обстановка, виновны в этом мы сами, среди нашей национальности были проявления против Советской власти, и мы обязаны эту вину оправдать». Хотя некоторые калмыки продолжали выражать антисоветские настроения, а также распространять разные слухи (в частности, в 1949 г., во время переучета спецпереселенцев, — о возможности новой депортации «в холодные края — на север»)[1508], такие настроения уже не являлись превалирующими.

К началу 1950-х гг. значительно сократилась смертность среди калмыков, и численность этого народа стала расти — к 1 января 1950 г. она достигла 77 639 человек, к 1 января 1954 г. — 81 246 человек. Уменьшилось количество побегов калмыков из спецпоселений: если на 1 декабря 1946 г. бежало и не было разыскано 95 человек, то в 1948 г. бежало 8 человек, на 1 января 1949 г. в бегах находилось 7 человек. Значительно улучшилось положение детей-калмыков. В частности, в Казахской ССР 89,9 % их было охвачено школьным образованием, что являлось показателем лучшим, чем в среднем по спецпереселенцам (70,6 %) и по большинству «спецконтингентов» (чеченцы, ингуши, карачаевцы и балкарцы — 59,4 %, немцы — 80,8 %, поляки — 88,3 %)[1509].

Деятельность инициативной группы бывших руководящих работников Калмыкии, угасшая в конце 1940-х гг., резко активизировалась в начале 1956 г., после XX съезда КПСС, на котором Н. С. Хрущев в своем докладе осудил депортации народов как одно из проявлений культа личности И. В. Сталина[1510]. Узнав об этом, участники инициативной группы стали обращаться в ЦК КПСС и лично к Хрущеву с призывом о скорейшем восстановлении Калмыцкой АССР в довоенных границах. Участники инициативной группы наладили связь с активистами из других регионов и по договоренности между собой направляли письма советскому руководству из всех мест проживания калмыков. В частности, Н. Л. Гаряев выезжал из Муйнака, где он проживал в это время, в Аральск и Кзыл-Орду, где собрал значительное число подписей калмыков под обращением к правительству[1511]. По мнению Д. Л.-Г. Андраева, «такой натиск с мест… всерьез встревожил верховные власти», так как, «осудив культ личности, они не собирались возвращать в родные места депортированные народы»[1512].

Предложения о полном снятии правовых ограничений со спецпереселенцев поднимались в ЦК КПСС и МВД СССР еще до XX съезда КПСС — с 1953 г. В январе 1956 г. на места спецпоселений были направлены запросы о возможности полного снятия ограничений с калмыков (наряду с другими депортированными народами). Ответы от руководства ряда регионов — в частности, из Красноярского края, Кемеровской области, Сахалинской области, Узбекской ССР — приходили в основном положительные. Однако реакция руководства тех регионов, где размещались особенно большие контингенты калмыцкого населения, — Новосибирской области и Алтайского края — была отрицательной. Власти отмечали, что калмыцкое население имело тягу к выезду из этих регионов, особенно в район Аральского моря, выискивая для этого различные причины (соединение с дальними родственниками, климатические условия и т. и.). 24 августа 1954 г. 70 семей калмыков, проживавших в Болотнинском районе Новосибирской области, подали заявление с просьбой разрешить им переехать на постоянное жительство в Среднюю Азию на освоение целинных и залежных земель. Зная о том, что освоение целинных земель велось и на территории Новосибирской области, они мотивировали свое заявление «тяжелыми климатическими условиями Сибири и… неприспособленностью к ним калмыков». На самом деле было известно, что «калмыки потому хотят выехать в Аральск, что они намерены вступить в ходатайство перед правительством о создании там своей автономной республики». Значительная часть калмыков имела намерение после отмены режима спецпоселения вернуться на территорию Калмыкии. О стремлении выезда на родину говорило и то, что большинство калмыков, расселенных в сельской местности, не желало юридически оформлять членство в колхозах. Среди калмыцкого населения Алтайского края были распространены настроения к выезду в республики Средней Азии или в районы Каспия и Поволжья. На основании этих фактов Алтайский крайком и Новосибирский обком КПСС считали «снятие калмыков с учета спецпоселения… преждевременным»[1513].

Тем не менее 17 марта 1956 г. был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР о снятии ограничений в правовом положении с калмыков и членов их семей, находящихся на спецпоселении[1514]. Однако это решение содержало в себе существенное ограничение в части лишения калмыков права возвращаться в места, откуда они были выселены, а также требовать компенсацию за утраченное во время депортации имущество.

Советское руководство, в том числе по причине материальных затрат, связанных с возвращением депортированного населения на родину, стремилось удержать калмыков, освобожденных из спецпоселения, в тех регионах, куда они были депортированы. Во все области и края, где жили калмыки, были командированы работники ЦК КПСС. Они организовали встречи с участием бывших руководящих работников и членов партии из числа калмыков с целью убедить их отказаться от возвращения в Калмыкию. По словам Д. Л.-Г. Андраева, «за это народу сулили всякие блага». Однако участники собраний, в числе которых были члены инициативной группы, не согласились с таким предложением и настаивали на возвращении калмыков на родную землю[1515].

Стремление калмыков выехать на родину было столь явным и неодолимым, что советское руководство начало изучать возможность их возвращения на исконные земли. Руководству регионов, на территории которых до депортации проживали калмыки, были направлены запросы об их готовности принять калмыцкое население в случае его возвращения из спецссылки. Руководство Астраханской, Ростовской и Сталинградской областей не возражало, с оговоркой, что хотя «свободные территории для их расселения… имеются, однако нет жилья», поэтому «размещение… калмыков возможно при условии оказания им со стороны государства помощи в строительстве». Руководство Ставропольского края было против возращения калмыков, указывая на ту же причину — «отсутствие жилья»[1516].

В конечном итоге возвращение калмыков было признано «целесообразным», в том числе потому, что «значительная часть территории, где проживали ранее калмыки… не заселена». Возвращение предполагалось осуществить при условии оказания калмыкам «материальной помощи для хозяйственного обустройства», после чего собирались «рассмотреть вопрос о создании для них областной автономии»[1517]. 9 января 1957 г. была воссоздана Калмыцкая АО в составе Ставропольского края. 29 июля 1958 г. она была преобразована в Калмыцкую АССР. Возвращение калмыцкого народа на родную землю и восстановление его территориальной автономии завершилось. Ряд участников инициативной группы вошел в число новых руководителей Калмыкии — Д. Б. Утнасунов был назначен председателем Оргкомитета по Калмыцкой АО, вошел в состав Оргбюро Калмыцкой партийной организации, возглавил Комиссию по переселению калмыцкого народа. Ц. О. Саврушев возглавил оргбюро областного комитета КПСС, С.-Г. М. Манджиев — отдел переселения и оргнабора рабочих при Калмыцком облисполкоме. В марте 1957 г. в областной совет депутатов трудящихся были избраны Д. Б. Утнасунов и Ц. О. Саврушев[1518].

Таким образом, деятельность инициативной группы бывших руководящих работников Калмыцкой АССР по улучшению положения депортированного калмыцкого народа была инспирирована несколькими факторами. В первое время после депортации (1944 г.) у бывших руководителей упраздненной Калмыцкой АССР сохранялась уверенность в том, что даже после выселения они остались в номенклатурной когорте. Об этом говорит, например, тот факт, что письма И. В. Сталину участники группы заканчивали «по-свойски»: «С коммунистическим приветом Корсункиев Церен, Гахаев Дорджи, Андраев Дорджи»[1519]. Переоценка участниками группы своего государственного и партийного влияния (которое на самом деле после депортации стало ничтожным) была причиной того, что они без колебаний распространяли среди калмыцкого населения сведения о «возвращении домой», «организации новой автономии» и т. д. Бывшие руководители Калмыкии надеялись, что, поскольку они, приведя обоснованные и разумные аргументы, попросили об этом своих «товарищей по партии» И. В. Сталина, А. В. Андреева, Г. М. Маленкова, М. И. Калинина, те непременно выполнят эту просьбу. С точки зрения участников инициативной группы, распространяемые ими сведения были не безответственными слухами, а лишь предвосхищением того, что должно было обязательно произойти. И тем горше было разочарование, когда бывшие руководители Калмыкии поняли, что их голос больше ничего не значит.

Несомненно, в деятельности инициативной группы присутствовал и личный фактор — испытав резкое падение с властных высот в маргинальную пучину, бывшие руководители Калмыкии некоторым образом пытались восстановить свою социально-политическую значимость, показать — возможно, прежде всего самим себе, — что они по-прежнему «вожди», которые несут ответственность за судьбу вверенного им народа.

В идеях, которые выдвигали участники инициативной группы, проявились настроения всей массы депортированного калмыцкого населения. Участники группы отразили эти настроения и пытались представить наиболее «приемлемые» из них (улучшение материального положения депортированных калмыков, реабилитация калмыцкого народа и его возвращение на родину) вниманию руководства страны.

Закономерно, что деятельность группы не была воспринята калмыцким населением однозначным образом. После насильственного выселения из родных мест у части калмыков вполне естественно возникли претензии к бывшему руководству их республики, которое не проявило инициативы в мобилизации калмыцкого народа на борьбу с германскими оккупантами, что впоследствии послужило официальной причиной депортации калмыцкого народа. Действительно, Калмыцкий обком ВКП(б) и СНК республики, в том числе лично секретарь обкома П. В. Лаврентьев (русский по национальности) и председатель СНК Н. Л. Гаряев, провалили эвакуацию, не смогли организовать и оставить в тылу у оккупантов подпольщиков и партизанские группы. Однако этот факт сам по себе, возможно, не стал бы причиной депортации. Претензии к руководству Калмыкии и калмыцкому народу были целенаправленно раздуты. После освобождения республики в феврале 1943 г. на пост главы Калмыцкого обкома ВКП(б) вместо смещенного П. В. Лаврентьева был назначен А. Ф. Ликомидов. Последний нашел себе единомышленников в лице наркома госбезопасности Калмыцкой АССР А. П. Михайлова и секретаря обкома ВКП(б) по кадрам П. Ф. Касаткина. Начиная с февраля 1943 г. эти руководители вошли в конфликт с другими руководящими работниками республики — калмыками по национальности. В мае 1943 г. конфликт перешел в открытое противостояние. А. Ф. Ликомидов, А. П. Михайлов и П. Ф. Касаткин обвинили руководителей-калмыков и весь калмыцкий народ в нелояльности, о чем сообщали советскому руководству. В конце концов это и внесло значительный вклад в принятие решения о депортации калмыцкого народа[1520].

В заключение приведем слова одного из активных участников группы Д. Л.-Г. Андраева: «Сегодня мне не стыдно за моих товарищей-единомышленников и за себя. Мы не молчали. Наш голос в защиту своего народа, как его ни пытались заглушить, все-таки доходил до высших органов власти партии и государства. И, в конце концов, мы не остались без ответа»[1521].