16. Памятники

Сразу за входом в Исторический бульвар стоит прекрасный памятник, известный всем севастопольцам. На оборотной стороне памятника – надпись:

«Генералъ-адъютантъ

графъ Эдуардъ Ивановичъ Тотлебенъ

"Въ воздаяніе прим?рныхъ трудовъ по возведенію севастопольскихъ укр?пленій, составляющихъ образецъ инженернаго искусства, и въ награду за блистательную храбрость при отраженіи штурма, награжденъ орденом св. Георгія 3-й ст.»

То, что я здесь расскажу, не имеет никакого отношения к личности прославленного генерала. Приведенная выше выписка необходима, дабы трагикомическая история о памятнике не была бы воспринято как ерничанье.

В период осады Севастополя, то ли взрывной волной, то ли большим осколком, оторвало, отрезало голову у памятника генералу. Когда это случилось, не знаю, помню, что было холодно, когда я увидел безголовый памятник, возможно, это была зима 1942 года.

«Пришли немцы» – такой речевой оборот бытовал в народе. Долгое время стоял себе памятник без головы. Но вот однажды отец со смехом сказал мне: «Иди, посмотри, у памятника Тотлебену голова появилась. Только на голове матросская бескозырка, а в руке он держит свою фуражку».

Просматривая доступные мне материалы по истории памятника, я случайно наткнулся в интернете на такую справку.

После занятия города немецкое командование приказало отреставрировать памятник именитому немцу-генералу. При этой реставрации к туловищу, по недосмотру, прикрепили голову в фуражке, и, таким образом, у Тотлебена оказалось две фуражки: одна на голове, другая в руке (рассказ очевидца) [источник не указан].

Эта информация меня озадачила. До сего времени я был уверен в правдоподобности той легенды, которая имела хождение среди севастопольцев в годы оккупации. А именно, это деяние приписывалась активистам подпольной группы. Причем говорилось, что голову матроса немцы снимали, один или два раза, но она появлялась после ночи вновь.

Если здраво порассуждать, то сдаётся, что не могли педантичные пунктуальные аккуратные немцы допустить такую оплошность. Где же хвалённый немецкий der Ordnung (порядок). Появление и исчезновение головы, если такие перестановки имели место, то их тем более нельзя приписать немцам. Скорее это проделки лихих корабельских пацанов. Приписывать такие дела подпольщикам, людям занятым серьёзной опасной работой, как то не вяжется.

Рассказ о другом памятнике совсем грустный. Памятник Шмидту П.П. и вовсе не лейтенанту, т. к. 7.11.1905 г. Высочайшим приказом по Морскому ведомству капитан третьего ранга Шмидт уволен от службы капитаном второго ранга в отставке. Это за неделю до начала восстания на «Очакове». В 1906 г. П. П. Шмидт и другие руководители восстания были расстреляны на острове Берёзань. В мае 1917 г. их останки перевезли в Севастополь и поместили в склепе Покровского собора, а 15 ноября 1923 г. захоронили на кладбище, которое стало называться кладбищем Коммунаров. Через 12 лет здесь состоялось торжественное открытие памятника Шмидту и его боевым товарищам.

Памятник этот стоит в правом западном углу кладбища Коммунаров. Перед войной мы с мамой иногда гуляли на прилегающем к кладбищу «Собачьем бульваре» – так называли севастопольцы пустырь на месте пятого бастиона. Между кладбищем и пустырём возвышалась призма памятнику 49 расстрелянным подпольщикам. Розовый, зеркально отполированный гранит памятника к вечеру прогревался солнцем до живой приятной теплоты. Мне очень нравилось лежать на гладких гранитных плитах или бегать и прыгать по ступенчатому основанию памятника. Отсюда был веден памятник П.Шмидту. На фоне дальнего морского горизонта, в лучах заходящего солнца черное знамя памятника острой иглой кололо небесную лазурь. Он был мне страшен, памятник. Под его основанием, ниже нулевого уровня, было углубление, в котором несколько ступеней вели к маленькой узкой железной дверце. Мама объясняла, что там за дверцей склеп, где и лежат «убиенные». Это-то и страшило. Я боялся приближаться к этому месту, обходил его дальней стороной, старясь даже не смотреть в ту сторону.

В близкой, за кладбищем балке, располагалась известковая печь. Не ведомо почему, этот район подвергался неоднократной бомбежке как немецкой авиацией, в осаду, так и нашими – в оккупацию. Однажды я попал под такую бомбежку, когда шел мимо, на Пироговку за хлебом. Я залёг под массивную стенку ограды кладбища, кажется уже после того как упали бомбы. Бомбовой удар был кратким одноразовым. Мелкая известковая пыль белым облаком накрыла всё вблизи и меня. Восстав из-за своего сомнительного укрытия, первое, что я увидел – белое от пыли знамя на могиле П.Шмидта. Тогда я уже не боялся подходить к памятнику. Однажды даже спустился по ступенькам к склепу. Дверь была оторвана, и передо мной зиял темный вход, из склепа веяло почему-то теплом, а не предполагаемым холодом. Внутри было пусто. Ничего не было. На запылённом полу валялись какие-то разрозненные кости. Теперь уж не помню, когда был восстановлен памятник, вероятно, меня уж не было в городе.

Центральная севастопольская площадь знаменита сама по себе, как памятник. Её первородное имя – Екатерининская. После 1917 года площадь неоднократно переименовывалась: в 1920-е годы она называлась пл. Труда, Красной пл., с мая 1928 года – пл. III Интернационала – это уже на моей памяти, затем, в 1946–1951 голах – пл. Парадов, затем пл. Ленина и в 1957 году названа именем П. С. Нахимова.

Для меня площадь Центральная тесно связана с детством и юностью. Здесь перед войной на флотских праздниках бывали выставки корабельной техники и вооружения. Можно было всё трогать руками, заглянуть в дальномер или перескоп, покрутить послушные ручки управления лёгкого скорострельного орудия, всех удовольствий не счесть.

В первые дни после освобождения города здесь был торжественный митинг, и я видел горстку мирных жителей выживших после осады и оккупации и очень устал, т. к. очень долго ждали к началу высокого начальника (часа три на солнце, без воды). Тогда-то впервые услышал гимн Советского Союза, вместо знакомого Интернационала.

Водная станция на морском краю площади, бывший яхт-клуб, на лето становилась моим вторым домом. Здесь я впервые самостоятельно поплыл, здесь тренер Парамонов безуспешно готовил из меня пловца, здесь в секции бокса у Макеева я получил первый и последний урок, здесь в секции гимнастики меня кое-чему научили.

Рядом была Графская пристань. Отсюда мой отец в мае 1944 года перевозил на рыбачьем моторном баркасе военных, с Северной и Корабельной стороны. Несколько раз с ним ходил и я, и даже держал румпель. Сюда, на деревянный пирс, я позже приходил встречать и провожать моих военных братьев.

И, наконец, в те давние времена, можно было рано утром или, вечером, приезжать на велосипеде на площадь и гонять по асфальтированному простору.

В центре площади, как и положено, на всех уважающих себя площадях, стоял памятник. Только вот постамент памятника менял своих владельцев в зависимости от «времени года на дворе». Первый памятник был поставлен П.С. Нахимову, в 1898 году.

Далее привожу выписку из статьи Е.Шацило (Источник – блог "Севастопольской газеты").

«Но в 1928 году памятник Нахимову был демонтирован, как слуге царя и царскому адмиралу. А в 1932 году на его месте был установлен памятник Ленину. Правда, он там простоял недолго. В 1942 году его взорвали фашистские оккупанты.

Однако памятник Ленину быстро восстановили, но теперь он выглядел абсолютно по-другому.

Вот в таком виде он и простоял до 1957 года. Тогда Севастополь посетил Никита Хрущев, именно по его распоряжению был демонтирован памятник Ленину, что по советским меркам было неслыханно, и площадь стояла пустой. И только два года спустя архитектором А.Арефьевым и скульптором Н.Томским был установлен памятник, который мы видим и поныне: адмирал стоит во флотской шинели, на груди у него крест Святого Георгия 4-й степени».

Стоп, ребята! О памятнике Ленину что-то не так. Тут либо меня подводит память, либо в предложенный текст поселилась «Ашибка». Памятник не немцы взорвали, он сам упал от взрыва бомбы и указательным пальцем правой руки, вытянутой с угрозой в сторону «пгесквегного» Запад, пробил асфальт и стал указывать почему-то на центр земли, что вероятно сказалось на дезориентации пролетариата и посему мы теперь имеем то, что имеем. О катастрофе с памятником пьяно и громогласно сообщил мой дядя Шура Ольхин, по кличке «Бемс» – очевидец и белобилетник. В комментариях к событию он добавил, что теперь вождь указывает последний путь нам, оставшимся ещё в живых. Или, если всё не так, то он, вероятно, пророчествовал грядущее, войдя во «внезапное и невыводимое из прошлого опыта понимание существенных отношений и структуры ситуации в целом, посредством которого достигается осмысленное решение проблемы, открытие и пророчество» – так в психологическом словаре определяется состояние, называемое «ИНСАЙТ»

Довоенный памятник я помню. Вождь стоял в окружении лихих революционных пацанов. Мне хотелось взобраться к солдату с винтовкой, чтоб пощупать штык, но мама сказала, что мне нельзя, а нескольких вип-детей, что лазали по памятнику под защитой милиционера в белой кассетке и перчатках, назвала плохими детьми. Так вот первый восстановленный памятник действительно не был похож ни на что. Одинокий маленький бронзоватый человечек стоял, неестественно вывернув туловище и для устойчивости опираясь то ли на пень, то ли на задрапированную тумбочку. Пьедестал был непривычно пуст, вождя никто не окружал и не охранял.

Потом этот памятник был заменен на памятник очень похожий на довоенный. Может быть, это был восстановленный прежний монумент с революционными ребятами вокруг, я не знаю. Вот он то и простоял до 1957 года. Потом новый памятник В.И. Ленину, теперь в окружении людей без оружия, переместился на центральный холм, перед Владимирским собором – странная улыбка истории.

ПАМЯТНИК ЗАТОПЛЕННЫМ КОРАБЛЯМ. Гордый, самый лучший памятник в мире, лицо любимого города, не столько его физическая суть, сколько его чистая, славная, великая и скромная душа. Для меня та «звезда заветная», которая вела меня по жизни, моя надежда и защита.

За время осады, – бомбежки и обстрелы, в оккупацию – запретная зона, не позволяли мне увидеться с моим любимым памятником. В первые же дни после освобождения, мы с бабушкой пришли на Приморский бульвар и к памятнику. Его военные раны, вырванный осколком кусок диоритовой колонны, простреленные крылья орла, вызвали во мне почти физическое ощущение боли и горя. Но он выстоял, а мы уж при нём.

Однако помнится мне памятник совсем другим, здоровым и веселым. Яркий летний день. Война будет потом. Сейчас весь Севастополь на пляжах. Весь берег Приморского бульвара занят телами купальщиков. Да, да тогда разрешалось купаться возле Памятника и далее под стены Биостанции, где был пляж под названием «Солнечный».

По скалистому основанию памятника ползают оголённые люди, им мало места на берегу. Безрассудно отважные, но не умелые, молодые люди прыгают с уступов, стараясь как можно сильней разбить себе голову о подводные рифы, утыканные лезвиями мидий или поломать, на выбор, руки, ноги, позвоночник. Страшным воспоминанием детства осталось, как мужики волокли по песку окровавленное тело незадачливого прыгуна. Набежавшая толпа любопытных, тесня и толкая, друг друга, сопровождала плотным кольцом несение тела, до самого входа в Приморский бульвар, к «карете скорой помощи». Детским, не затуманенным рассудком, чувствовал я исходящую от людей жажду зрелища, но не сострадание. «…В ляжках зуд. Стеньку Разина везут!» (Е.Евтушенко)

Насупротив Памятника – на щербатой высокой стене висели два громадных железных корабельных якоря. «Не может быть! Такого не бывает!» – думалось мне тогда. К моей старости они здорово уменьшились.

С этим местом связана таинственная страшная история. На старом кладбище, вблизи от могил наших предков, лежало небольшое мраморное надгробье, с заключающей надписью: «Трагически погиб». Бабушка рассказала, что здесь похоронен подросток, которого хулиганы сбросили со знаменитой стены с большими якорями. От надгробья на меня нисходил страх и распространялся далее на стену с якорями. А ещё она рассказала, что девушкой (по моим подсчетам ей было 17), с описанной высокой стены, видела, как горел «Очаков», как солдаты стреляли в плывущих матросов, а выплывших – закалывали штыками. Ой, люли-люли. Правда ли видела? Иль люди добрые рассказывали?