5. Базар

Севастопольский центральный базар приютился у излучены Артиллерийской бухты. На небольшой площадке с остатками асфальта протянулись два ряда дощатых, плохо оструганных, столов-прилавков. Над ними, треугольные навесы, не от чего не защищавшие. С этих столов шла небогатая личная торговля. Весов не было. Продукция отпускалась стопками, стаканами, банками, кучками, десятками. Торговали семечками, зерном, махоркой. Реже рыбой, фруктами, овощами, яйцами.

На стороне базара, обращенной к городу, прежде стоял одноэтажный пассаж. Теперь только обгорелые стены. В загончиках между стен устроились парикмахер, фотограф и тир. Однажды бабушка после удачной продажи чего-то решила увековечить внуков. Фотограф заявил, что фотографии выполняются только 6х9 или на паспорт. Дефицит материала. Мы решили сделать 6х9 и стали у забеленной стены со следами от осколков и пуль, как на расстрел. Неуверенный мастер навел на нас деревянную коробку, накрылся черным покрывалом и под ним постарался, установил себя в приличествующее торжественному событию положение. Из темноты покрывала он с трудом извлек руку, с ещё большим трудом отыскал крышечку на объективе и эффектным привычным движением сдернул её. Описав в воздухе круг, он начал многотрудный путь возврата крышки на объектив. Победил опыт. Выйдя из темноты, мастер неуверенно сказал: «Готово».

На другой день на фотоснимке величиной с детскую ладонь в клубящемся тумане мы смогли разглядеть три парящих над землей силуэта. Определиться, кто есть кто помогали метрические данные. В центре бабушка, та как она больше всех, по бакам, мальчики в матросках. Маленькая тень – меньший брат, большая – старший. Мастер художественной фотографии сегодня выглядел ещё неувереннее, чем вчера. Проще говоря, он был вне зоны доступа. Бабушка махнула рукой, что означало одновременно: ладно, Бог с тобой, мастер художественного литья, деньги завтра, и мальчики, домой. Фотография долго стояла на трюмо, потом пропала. А жаль, все же память 1944 года.

ТИР – было грубо написано на корявом листе железа. Кроме стрельбы из воздушных винтовок, предлагалась игра на большие деньги, которая заключалась в следующем. Метрах в шести от опорного прилавка, для стрельбы из винтовки, на земле лежал кусок фанеры, на котором разной краской были намалеваны три круга. Желающему (предварительно оплатившему предстоящее удовольствие) выдавалось пять алюминиевых кружков. Цель: забросать любой кружок на фанере (чем дальше, тем больше приз) выданными металлическими пластинками, так чтобы ничего не выглядывало. Желающих рисковать не наблюдалось. Вяло постреливали из «Воздушек» непостоянные, нерезультативные стрелки. Прицелы у винтовок были сбиты, попадания в цель были случайностью.

Но вот появлялся молодой парень, почему-то я определил его для себя: «это вор». Был он конопатый, с длинным узким носом и почти без подбородка. На нем был надет новенький коричневый кожаный реглан, возможно женский, очень узкий ему в плечах, отчего казалось, что плеч у парня и вообще-то нет. Был он мне неприятен, от него исходила опасность. Он грубо расталкивал толпу. К нему обращались с почтением. Владелец тира скисал, но был подобострастен.

Коричневый реглан брал порцию пластинок, небрежно забрасывал дальний круг, получал положенный выигрыш и удалялся с самодовольной усмешкой. Сдается мне, что он «держал» базар.

Стоял базар близко к берегу бухты. Отходы жизнедеятельности базара сбрасывались, смывались прямо в бухту. Здесь же было устье речки, русло которой прослеживалось через весь город от начала улицы Ялтинской. Пересохнуть и прекратить свое существование речушке не позволяла постоянная активная помощь прибрежных жителей, городская баня и в конце – базар. От берега в бухту вдавался бревенчатый полуразрушенный пирс. С этого пирса мы, дети ближнего ареала, прыгали вниз головой в то, что казалось нам морем. Это называлось «купаться». И представьте себе, никто никогда от этого не болел. Повзрослев, мы перешли к нашим морским ваннам в район мыса «Хрустальный».

На стороне, противоположной пассажу, располагался ряд деревянных зеленых ларьков. Сначала их было три. Один торговал восточными сладостями (баклавой), другой мелкой галантереей и в среднем чаще всего продавалось молочное суфле и изредка вино на разлив. В этом ларьке некоторое время работала моя тётка Таня. О том, что привезут бочку с вином, население базара узнавало заранее. Мужчины создавали у ларька бурлящую толпу еще до прибытия вина. А уж когда откидывалась передняя стенка ларька, образуя навес над прилавком, толпа свирепела, и кипение достигало высшей точки. В тёмную глубину ларька через головы соседей тянулись десятки рук с зажатыми в кулак деньгами: «Дай! Тётка, женщина, сестрица, дай вина! Дай залить пожар внутри «органона», дай заглушить боль и страдания мужской души, дай просто для веселья, дай для поправки». Вино выдавалось в пол-литровых банках. На всех банок не хватало. Толпа теснила ларек, и он, как избушка на куриных ножках, трясся и передвигался рывками по площадке. Получившие порцию хотели ещё, страждущие торопили пьющих. Стоял гам, мат. Удовлетворить всех желающих никогда не удавалось.

Еще ожесточенней вела себя толпа мужчин, когда продажа вина производилась под стенами стадиона, перед началом футбольного матча. Прилавком для тетки служил только стол, за которым не укрыться. На помощь приходила вся семья, отгораживались пустыми бочками, ящиками, мотоциклом и собственной грудью. Нет в моем повествовании порицания этим молодым мужчинам, прошедшим войну и желавшим русского праздника, пусть хоть и в таком виде.