23. Как я Гитлера видел (шутка).

Было часов 9 утра 9-го мая 1944 года. В город входили Наши. Я вылез из подвала, где вся семья провела ночь, наполненную взрывами бомб и снарядов. Был я, как бы это сказать, не в себе, лёгкий и прозрачный как это утро, ошарашенный небывалой громкой тишиной, не сбросивший остатки тревожного сна и немного голодный. Вот в таком пограничном состоянии, равный самому себе, побрёл я навстречу поднимающемуся солнцу, вдоль совершенно безлюдной улице Подгорной. Справ от меня лежали сплошные руины домов, слева, за невысокой стенкой, разрушенный город. Абсурд. Не реальность апокалипсиса.

На небольшой брусчатой площадке в конце улицы, сразу за домом Дико, куда угодила первая бомба (корабельная мина), на противоположной стороне, на ступенях бывшего парадного входа, на трапе в Карантин и просто на мостовой, присели передохнуть солдаты. Кто ел, кто переобувался, кто курил. Командир, в чине капитана, что-то рассматривал в развёрнутом планшете. На неслышное появление маленького отрока никто и ни как не отреагировал. Может быть, и скорее всего, они меня не видели. Мальчик-невидимка. Одежда, лишенная окраски, сливалась с такими же лишенными смысла нагромождениями камней и земли, ну а телесная составляющая за три года жизни фактически во втором эшелоне линии обороны, могла действительно изрядно истончиться. «А был ли мальчик?».

Вдруг, со стороны развалин верхней Подгорной, словно ниоткуда, появился человек в серой толстовке. Спокойно и безбоязненно он передвигался в некотором отдалении от солдатского привала, вдоль стены ограждения, к лестнице, ведущей в гору, в карантинную бухту. Темные волосы, характерная косая чёлка, падающая на лоб, острый длинный нос и квадрат фельдфебельских усиков под ним. «Да это же Гитлер!» – стукнуло в голову. Фотооблик фюрера мне был знаком. Его фотография была, в выданном мне букваре, для первого класса. Надпись под портретом гласила: А.Гитлер – освободитель». Ещё, большой цветной портрет был выставлен, в чудом уцелевшей витрине магазинчика, рядом со стеной, на которой сохранилась памятная доска, сообщающая, что выше находился дом писателя К.Станюковича.

«Да, это же Гитлер! Почему же все так безразличны и спокойны? Он же сейчас уйдет!» – продолжало крутиться в голове. Отчего бы Гитлеру оказаться, сейчас в Севастополе, одному без охраны, брошенному всеми его солдатами и генералами? Дичайшие мысли. Только слабый не зрелый умик мальчика-невидимки мог породить такое.

Видение растворилось и сразу за этим, как продолжение сценария, командир выхватил пистолет и выстрелил вверх. Резкий звук пистолета заставил меня инстинктивно пригнуться и присесть. Тут же наваждение вылетело из головы, но не совсем. Яростный крик командира: «Ушел! Ушел!», – свидетельствовал, что я был прав: «Ага, прошляпили, упустили». Но тут же, из гневного мата командира, обращенного к помощнику, стало понятно, что ушел провинившийся солдат. Как это случилось, что никто не видел? Ещё один феномен невидимки!

К слову, и позже, когда я стал большим, бывали случаи как бы моего исчезновения из материального мира, во всяком случае, по отсутствующему не видящему взгляду некоторых людей особого сорта, особенно начальников… Как это объяснить? Личными способностями к метаморфозам, или особенностями зрения смотрящих, но не видящих. Чем выше на социальной лестнице пребывал смотрящий, тем менее видимым становилась моя материальная суть. Да, ещё собаки, их раздражала и пугала движущаяся пустота. Не было ни одной собаки, приближаясь, к которой с мыслью: «Сейчас залает», я не был бы свирепо облаян. Они ли чувствовали плохого человека или я транслировал им, «Ну-ка, полайте на меня. Я боюсь».