ЗАДАНИЕ ВЫПОЛНЕНО

ЗАДАНИЕ ВЫПОЛНЕНО

Пройдено два километра. На болоте по-прежнему тишина и сырой мрак, лишь временами набегает сильный ветер и сечет лицо косым дождем. Тело не чувствует уже мороза, точно одеревенело, но лицо горит от режущих ударов дождевых стрел. Надо идти, не обращая внимания ни на что. И тринадцать смельчаков идут.

Все ближе, все отчетливее бесцельная стрельба вражеских часовых, ставшая теперь единственным ориентиром в непроглядной ночи.

Ухо Курилова уловило автоматную очередь около землянки, куда идут они за «языком». Сменился часовой. Значит, час ночи, настало одиннадцатое сентября, двадцатый день фронтовой жизни Сергея. Увидит ли он его утро? Впереди самый опасный и труднопроходимый участок пути — водосточные канавы, одна из которых ведет к землянке фашистов. Только бы не ошибиться, выйти на нее.

На плечо легла чья-то тяжелая рука. Семен. Он отстранил легонько Курилова. Решил идти первым — здесь оставлены его отметины. «Какой все-таки толковый этот Семен», — отмечает про себя Сергей и одобрительно трясет его за локоть. Наверное, нет для людей ничего понятнее этого беззвучного выражения чувств.

Переваливая свое тучное тело, Мамочкин бесшумно, будто плывет в воздухе, и уверенно, точно перед ним исхоженная дорога, идет среди камышей, достающих верхушками лишь его плечи. Дождь неожиданно перестал, и отсветы ракет стали доставать болото. Положение разведчиков становилось опасным. Тогда Мамочкин нарезал камыша и, распустив его веером, поднял над головой. Теперь можно идти незамеченным не только в ночи, но и днем.

Через несколько минут тринадцать разведчиков превратились в ползущие кусты, а спустя час плыли по канаве, наполненной до краев холодной водой. Кончился этот рискованный заплыв не скоро. Сергей волновался, опасался, что вылезут они к намеченной цели как раз к следующей смене вражеских часовых, думал над тем, что предпринять: ускорить движение или подождать? Поторопить ребят — наделают шуму. Ждать — упустим время.

Только на краю болота он решился все-таки ждать, так как уже отчетливо, словно рядом, слышались отрывки команд разводящих и стали чаще вспыхивать осветительные ракеты. Здесь, у самого болота, по плану операции должен остаться маяк из трех человек. Его задача — прикрыть огнем группу захвата, если немцы «засекут» ребят, потом встретить Мамочкина с «языком» и знакомой уже тропой как можно быстрее тащить пленного к своим. Остальные с боем будут отходить кромкой болота, увлекая за собой вражескую погоню.

Оставалось в запасе меньше часа, а до землянки немцев еще двести самых трудных метров. Надежда была только на беспечность фрицев, судя по всему, не устроивших минных полей перед болотом, так как, видимо, считают его непроходимым. Но если вдруг попадется минная преграда, сапер, делая проход в ней, провозится не меньше двадцати минут, которые могут оказаться роковыми.

В ожидании прошло полчаса. Наконец стихли голоса разводящих и у землянки остался один часовой.

В три часа утра десять смельчаков, преодолев полосу заграждений, выдвинулись на уровень первой траншеи и обрадовались счастливой удаче. Они оказались в стыке между какими-то подразделениями.

Землянка, на которую решили напасть разведчики, находилась в тылу от первой траншеи метров на пятьдесят. К ней черной змеей вился ход сообщения, в котором прохаживался часовой. Как только взвивалась в небо ракета, каска его поблескивала в ночи, точно зеркальный блик. Сергей проследил маршрут движения часового и решил напасть на него в тот момент, когда он отойдет подальше от укрытия, в котором спали остальные фрицы.

Вынув нож, Сергей подполз к Хабибуллину и шепнул:

— Идем.

Манан понимающе закивал головой, торопливо выхватил свой нож и клубком скатился в низинку, где различалась поросшая бурьяном канава. Курилов, довольный сметливостью солдата, последовал его примеру, а оставшиеся за бугром приготовились к бою.

Вот часовой дошел до землянки, потоптался на месте, высморкался. Холодная русская ночь выжимала, видимо, из чужеземца последние соки. Затем он медленно, покачивая рогатой каской над траншеей, тенью поплыл туда, где ждала его тихая и бесславная смерть.

Сергей и Манан лежали в двух-трех шагах от траншеи на некотором расстоянии друг от друга, чтобы напасть на часового разом спереди и сзади. Курилов немного волновался: впервые будет снимать часового, не осрамиться бы.

Часовой шел сутулясь, длинный, узкоплечий. Автомат висел на его колообразной шее, прижатый к животу засунутыми в рукава длинными, изломленными в локтях руками.

Сергей дождался, когда он миновал Хабибуллина, и одним прыжком бросился на часового. От неожиданно свалившейся тяжести фриц хрустнул, как сломавшаяся жердь, и рухнул на дно траншеи.

Через несколько мгновений Сергей вбежал в низкую, пахнущую теплом и вкусной едой землянку. На нарах, разметав руки, храпели пятеро. У стенки, судя по знакам различия, согнулся старший по званию. Его решил брать Сергей, а остальных распорядился убрать.

…Туманная сырая ночь по-прежнему смотрела на разведчиков тусклыми глазами ракет, а болото лежало в густом мраке, словно образовавшаяся пропасть в земле. Миновав первую траншею, Сергей указал Мамочкину проход в проволочном заграждении и пропустил его вперед. Неожиданно сзади затарахтели автоматы. Пули густой строчкой прошили хлюпкую грязь совсем близко, затем резанули по камышам в стороне.

То ли пришли к землянке проверяющие посты офицеры, то ли кто услышал возню около траншеи — начал палить. И вскоре стреляли уже слева и справа, ожила вся передовая противника и рассыпала вспышки выстрелов, точно искры электросварки. Сергей понимал, что немцы не разобрались еще, в чем дело, и палят куда попало, но через несколько минут, когда пробежал метров сто, увидел две ракеты, повисшие над болотом. Около траншей врага мелькнули фигуры. Погоня.

— Мамочкин и Шибких, быстро на маяк, остальные к бою! — скомандовал он и щелкнул затвором автомата.

Старшина Шибких и тащивший на себе «языка» Мамочкин исчезли в камышах, а оставшиеся разведчики открыли огонь по проволочному заграждению, где копошились немцы.

— Отходить, мы с Мананом закроем проход, — распорядился Курилов.

После нескольких очередей, выпущенных по врагу, вспышки у прохода, где только что прошли разведчики, прекратились. Сергей толкнул Хабибуллина в бок, и оба побежали догонять товарищей.

Можно было молчком скрыться в непроглядной тьме, но тогда немцы будут искать и нападут на след группы Мамочкина. Пропал «язык», сорвано задание. Выход? Наделать шуму под носом фрицев. А это значит вызвать на себя шквал огня, погибнуть, чтобы спасти товарищей, выполнить приказ. Готов ли на это каждый? Имеешь ли ты, Сергей Курилов, право приказать людям умереть? Думал ли ты когда-нибудь, что надо будет решать такой суровый вопрос?

— Ну что, резанем? — спросил Курилов товарищей, и в ответ раздались не слова, а длинные автоматные очереди. На врага обрушился горячий свинец смельчаков.

И тут заговорили наши. Выстукивали длинные трели «максимы», бросали снаряды «сорокапятки», чуфыкали минометы. Через головы разведчиков летел свинец. Огонь нарастал с каждой секундой и рвал туманную ночь в клочья. Сыпались вражеские ракеты, вслед за ними падали роем пули и вспарывали окрест землю, косили камыши, пузырили болото, но разведчики, отстреливаясь, уходили все дальше к своим.

Перебежка за перебежкой, все ближе родные окопы, отчетливо слышатся выстрелы товарищей, как бы торопящие: «Быстрее, ребята», — но вязкая болотная грязь засасывает ноги, отнимает силы.

На полпути после долгой огневой перепалки споткнулся и упал Пашков. Пуля пробила ему ногу. Сергей разорвал на себе нижнюю рубашку и перетянул ногу товарища поверх промокшего в крови бинта. Тахванов взвалил раненого на спину и теперь не мог бежать, а тащил его ползком. Движение группы замедлилось. С минуты на минуту может быть погоня, ведь немцы не станут отсиживаться, не простят такой смелой вылазки.

И тут случилось худшее. Сапер напоролся на противопехотную мину. Сергей подбежал к нему, поднял его голову. Пальцы прильнули к чему-то горячему и густому. Сгоряча парень приподнялся на локтях, жадно вдохнул воздух и через силу выдавил из себя:

— Сапер ош-ши-бает-ся один раз. — И уже более ровно, спокойно добавил: — Вот видишь.

Сергей положил голову солдата на подставленное колено и разорвал на его груди сначала гимнастерку, затем нательную рубашку, хотел перевязать ею голову, откуда сочилась кровь, но сапер остановил его.

— Не надо, лейтенант. Возьми лучше вот это и перешли ей. Там адрес, — отчетливо, но с трудом произнес он, затем тоже через силу, тяжело дыша, сунул руку в карман брюк, вытащил и порывисто вложил в ладонь Сергея что-то округлое, твердое, с неровными гранями, величиной с куриное яйцо и уронил на грудь безжизненную голову. Рука его плетью упала на сырую, вздрагивающую от взрывов землю, а тело судорожно дернулось еще несколько раз. Сергей ощутил последний угасающий пульс сердца товарища и прикусил губы.

Курилов не видел, еще не знал, что передал ему товарищ, но чувствовал, понимал, верил — это дар любви, пронесенной через тысячи смертей и предназначенный человеку, для которого он бессмертен.

Три часа пробирались к своим траншеям разведчики. По очереди тащили они раненого Пашкова и остывшее тело сапера. Три часа — это с места, где ранило Пашкова, а с момента нападения на вражескую землянку пошел пятый час. Давно уже взошло солнце, стрелки часов показывали девять, но над притихшим фронтом стояла серая, сырая полумгла. Моросил дождь, тянуло откуда-то дымом, который стелился пластом по земле, расползаясь в низины и глубокие воронки, чернеющие на зеленом поле. Осталось до полковых траншей каких-то сто шагов, и тут затарахтел «максим». Свой, такой родной «максим» сыпанул очередью по обессиленным своим же разведчикам.

Курилов сразу лег на землю и тут спохватился: сбились с маршрута, но, подумав, отбросил эту мысль. Шли, все время держась болота, как и намечалось. Неужели кто-то перепутал все, не предупредил пулеметчиков? Или уже посчитали нас погибшими и приняли за чужих?

Разведчики лежали, «максим» молчал. Что делать? Перебегать? Следующей очередью не промажет. Свой брат, расчетливый, зря пули не сеет. Тогда Сергей сорвал с шеи висевший кусок порванной нательной рубашки и, прицепив его на ствол автомата, как белый флаг, поднял над головой и услышал обрадованный голос Манана:

— Товарищ лейтенант, смотри, смотри, поняли.

Курилов сквозь сетку тумана увидел карабкающихся на четвереньках двоих солдат. Хорошо, что дым, словно завеса, закрыл вражеские позиции, а то было бы этим сорвавшимся со своих мест смельчакам.

— Макся, сюда! — услышал Сергей знакомый голос Кузьмы, того самого уральца, что толковал ему насчет бронированного лба немцев и их уязвимого места — скулы, по которой и надо лупить.

— Мать ты честная, вот шалопаи, по своим шарахнули, — ругал себя Кузьма, подползая к Курилову. — Лейтенант, сынок, жив. Живы, Макся, живы! Да где ты там, холера, застрял. Пошевеливай лапами-то.

Орудуя длинными ногами и руками, Макся подполз через минуту-другую и, как увидел убитого сапера и раненого Пашкова, выкатил из орбит свои зеленовато-серые, с застывшим испугом глаза.

— Вот натворили. Но мы, мы, товарищ лейтенант… В общем, сказали, что не придете. Мы и проход в минах приготовили и стерегли его. Как же это, а?

Видя убитых горем Кузьму и Максю, Сергей объяснил:

— Это немцы нас прихватили еще там, и вот, видите, как вышло. Всякое бывает — война.

— Жалко парнишку. Ему бы с гармонью ходить, а вот как все обернулось. Ить оно вот нашего брата стариков ни черта не берет, а зелень косит что тебе литовкой. — Кузьма вздохнул хрипловато, продолжал. — Горячности много у молодежи. Вот ты, Макся, мотай на ус. Тоже запузырил очередь по горячности по своей. Я тебе покажу кузькину мать, — незлобно грозился Кузьма на своего напарника, взваливая себе на широкую спину тело сапера.

С помощью пулеметчиков группа Сергея скоро добралась до своих траншей, где действительно никто уже не ждал восьмерку разведчиков, а в их взводной землянке стояло траурно-злое молчание. Лишь Семен Мамочкин не находил себе места и бродил бесцельно по траншеям и ходам сообщения. Он, первым встретивший товарищей, обнимал всех, тискал в своих медвежьих лапах так, что трещали косточки, а добравшись до Пашкова, напустился на него с ласковой бранью:

— Вот, будешь знать, как задирать ноги выше головы. Чуть всех не вогнал в могилу. Волокли тебя, черта, целых три версты. А ну перегружайся на мой хребет.

Тело погибшего в бою сапера осталось у Кузьмы. Мамочкин как-то не заметил, что нет среди товарищей одного человека, а Курилов не стал омрачать его радостей и, отвечая на вопросы Мамочкина, дошел до землянки, из которой по одному выбегали солдаты и заключали в объятия вернувшихся друзей. Манан Хабибуллин, мокрый до ниточки, грязный, сверкая раскосыми глазками, принял геройски-напыщенную позу, как будто приготовился фотографироваться, но тут же под хохот солдат был поднят на руки.

Курилов как был в разорванной гимнастерке, весь в грязи, только застегнул ворот, так и пошел к «бате» на доклад. Он уже знал, что Мамочкин и Шибких благополучно доставили «языка», что задание выполнено, но идти докладывать о погибшем при этом сапере и раненом Пашкове было тяжело. Он отчетливо представлял себе лицо «бати», когда тот грозился на него: «Ты мне загубишь весь взвод. Смотри, спрошу за каждого солдата».

В знакомой, пропахшей порохом землянке его встретил не подполковник, а уже полковник Татарин. Побритый, в новой гимнастерке, без шинели и головного убора, он выглядел молодо и бодро, не хмурил тяжелых бровей, а глядел обрадованно, приветливо и пристально, как будто очень давно не видел Курилова и удивлялся неожиданной встрече.

Сергей начал докладывать, но полковник подошел к нему, обнял его и молча держал в своих объятиях некоторое время. И только потом спросил Сергея, как получилось, что группа опоздала на три часа. Курилов рассказал все подробно. Рассказал и о погибшем сапере и передал полковнику просьбу сапера и вещицу, которую нужно переслать девушке.

Несколько минут командир разглядывал маленькую статуэтку женщины, вырезанную из дерева, а потом с болью сказал:

— Какие гибнут таланты. Какой солдат дан нам, лейтенант. Все ли мы делаем, чтобы силу его и ум с толком пускать в дело войны? Думать, думать и искать надо пути к победе, — он опять прошелся по землянке, вернул Сергею дорогую реликвию и в подтверждение какой-то своей нелегкой думы повторил:

— Думать.

На востоке в хмуром, пепельно-сером небе появились светлые пятна, дождь уже не моросил, когда Сергей вышел из землянки «бати» и побрел в недалекий сосновый лес, обезображенный вражескими снарядами. В конце траншеи, ведущей к полковому медпункту, стояла толстая, обгорелая и расщепленная сосна. Своим единственным уцелевшим суком, как рукой, она держала тоненькую кудрявую березку, не давая ей упасть на сырую землю.

Курилов добрел до них, раздумывая над всем пережитым, и почувствовал слабость в теле. Прислонившись к холодному стволу дерева, он закрыл глаза в том расположении духа, когда ничего больше не хочется видеть, а только думать над тем, что до предела заполнило все твое существо. Перед его глазами мелькали вспышки ночных выстрелов, падал сапер, потом появлялись лица Мамочкина, Тахванова, Хабибуллина, а за ними ковылял Пашков и ныл: «Оставьте, ребята, приползу, на моральном духе доберусь».

Скоро все это перепуталось в каком-то непонятном круговороте, и тут он услышал девичий голос. Он объяснял кому-то свое поведение, но понять из отрывков фраз смысла этого разговора было невозможно.

Курилов стал соображать, почему этот голос появился здесь. Куда он, Сергей, шел и зачем? Да, он шел к Кате.

Сергей открыл глаза и увидел за кустом черемухи стоявших друг против друга Катю и Коломейца. Первое, что пришло ему в голову, было желание уйти незамеченным и никогда, никогда не разговаривать с Катей. Но какая-то сила притягивала его к земле. Он не поднялся и увидел, как Роман вынул из кармана гимнастерки золотые часы с браслетом.

— Это тебе от меня. От чистого сердца, Катя. Выкинь ты из головы Курилова. Не вернется, погиб он. Война — что поделаешь. — Он вложил часы в ее маленькую ручку, и она не выпустила их на землю. Коломеец просиял, обнял ее за талию и прижал к себе.

Вскочив, как ошпаренный, Курилов метнулся за соседнее дерево, оттуда по кустам в траншею и только около землянки, заглушив зло на Катю, спохватился: вот, значит, кто похоронил их в немецком тылу и предупредил пулеметчиков об этом. А Катя так легко поверила? И часы… Откуда они у него? Здесь ювелирных магазинов нет. Это страшно!

Ему в лицо хлестала осень холодным дождем, налетавшим неожиданно из-за леса, а он не замечал его и решал, как поступить. Пойти к «бате» и рассказать о часах? Что из этого выйдет? Коломеец откажется, и останешься ревнивым ничтожеством. Но все-таки простить мародерство никак нельзя. Остается одно — обратиться к совести Кати и заставить говорить ее.

Но Сергею не удалось ни поговорить с Катей, ни доложить о часах «бате». Последовало распоряжение усилить накаты на укрытиях и подготовиться к огневому нападению врага.