Всем смертям назло!

У меня для вас хорошая новость – я жив. Хотя на самом деле у меня целая пачка хороших новостей. Но об этом лучше вспомнить последовательно, ведь не все следили за моей удивительной историей. Сейчас это кажется странным, но даже сама идея, что я смогу писать эти строки, недавно была под огромным сомнением.

Прошло два года с того момента, как после длительного лечения в разных больницах в России врачи сочли меня неизлечимым и выписали на метрономную химиотерапию. Ровно два года назад мне дали прогноз: “Полтора-два года дожития”. У меня были иные планы. У меня была любимая девушка, я работал над системами управления космическими аппаратами, занимался общественной деятельностью – помогал улучшать транспорт и городскую среду, писал рассказы…Мне хотелось создать семью, завести ребенка. Двух лет жизни мало для двадцативосьмилетнего человека.

Во время лечения я старался точно выполнять предписания врачей. Мне пришлось научиться самому делать многие медицинские манипуляции, колоть все виды уколов, собирать капельницы, разбираться в номенклатуре лекарств и готовить некоторые из них, отличать вирусные инфекции от бактериальных. Но предписание идти домой и умирать я выполнить отказался.

Мы с Машей поженились через месяц после того, как меня выписали из больницы “доживать”. Когда ты женат на прекрасной верной женщине, сама идея о смерти кажется нелепостью. И я стал спорить с врачами на их же языке – читал статьи по клиническим исследованиям, по современным препаратам химиотерапии, оценивал возможности их достать. Очередной препарат мне показался перспективным. На приеме врач подтвердила: “Да, тут есть о чем поговорить”. И тут же охладила мой пыл: годовой курс этого препарата стоит 150 тысяч долларов, в России он еще не зарегистрирован.

Два дня я думал, что тут ловить нечего… Но я люблю решать сложные задачи. Две недели думал, какое решение принять. И в итоге за два часа написал обращение к друзьям. Я вспомнил о японском аниме, в котором робот Кии хотела стать человеком – по сюжету, чтобы мертвое стало живым, ей надо было собрать вместе 30 тысяч друзей. Тогда я понял главное: невозможно достать столько денег, но можно попробовать найти 30 тысяч друзей и попросить их помочь. Даже если ничего не получится, все равно суметь собрать 30 тысяч друзей – это одно из лучших дел, которые может сделать человек в жизни. Друзья нашлись и, скинувшись небольшими суммами, собрали все за неделю.

Лечение в США шло непросто. Менялось мое состояние, некоторые препараты не действовали, их заменяли другими. Пришлось опять собирать деньги. Совершенно непредсказуемым оказался септический шок. Я провел неделю в коме, мою любимую Машу предупредили, что пора позаботиться о священнике. А она не согласилась с врачами, дни напролет не покидала палату, пытаясь найти хоть какой-то способ пробудить сознание в обездвиженном теле – и ведь нашла! Была радиотерапия. Трансплантация костного мозга, перед проведением которой в карте записали: “Учитывая состояние пациента, риск смерти очень высок. Пациент предупрежден и осознает это. Однако, учитывая перспективы роста опухолевой массы, необходимо проведение трансплантации безотлагательно. Пациент с этим согласен”.

Словом, было непросто. После септического шока я не мог ходить. Начал тренироваться, двигая ногами лежа. Было трудно писать – голова как деревянная, глаза почти не видели. Но уже в палате интенсивной терапии я начал отвечать на письма, снова стал писать еженедельные колонки в The New Times. За все время, пока я вел колонку о лечении рака, я пропустил только одну – когда был в коме, текст для журнала за меня написал брат. Вообще все время лечения я работаю – официально, по договорам, отчисляя налоги. В марте с “Городскими проектами” поработал над предложениями по транспорту Омска. Это помимо общественной деятельности. Мне кажется, что оставаться полезным – важный пункт не только терапии от рака, но и любой нормальной жизни. Сейчас я активно работаю над будущей книгой под рабочим названием “О правилах разведения раков” – над моей онкологической историей.

И вот прошло сто дней после трансплантации. 9 мая – так совпало случайно, но именно в День Победы – поступили последние результаты обследований и анализов. Это важная точка отсчета, после которой оценивается общее состояние пациента, проводится поиск раковых клеток, проверяется, как приживаются донорские клетки. Лимфомы больше нет!

Ее нет по позитронно-эмиссионной томографии, по биопсии костного мозга, по показателям крови. Ее нет в спинномозговой жидкости. Лимфомы больше нет! Я впервые за все время лечения в устойчивой ремиссии. Донорские клетки успешно прижились, у меня поменялась группа крови. Новый костный мозг работает на отлично. Видимо, свои клетки моя сестра-донор и правда зарядила позитивом, как обещала.

Кто-то скажет, это чудо. Мне кажется, это – закономерный результат. За время лечения мне довелось поговорить с самыми разными священнослужителями. В разговорах каждый раз так или иначе возникал вопрос о вере и надежде на чудо. И я всегда честно признавался, что в бога не верю, да и права на чудо не заслужил. Однако я убежден, что, если я искренне стараюсь сделать хорошее дело и так много людей меня поддерживает, то (даже несмотря на мои личные верю – не верю) бог в беде не оставит. С этим соглашались все священнослужители. Возможно, хорошее и доброе дело, сделанное тысячами моих друзей, оказалось той самой молитвой, нашедшей отклик. А я просто благодарен врачам и всем, кто помог мне сделать это излечение реальностью.

Если этот текст прочитают другие больные или их родственники, то хочу подчеркнуть, что рак лечится и вылечивается. Не сыроедением, не льдом, не соками рябины или капусты. Рак лечится химиотерапией, лучевой терапией, операциями, пересадкой органов. Это не самое приятное знание. Это страшно, я знаю. Но это единственный честный путь к победе, все другие ведут в смерть. Знаменитый Стив Джобс увлекался восточными практиками, вегетарианством и тому подобным. Когда ему поставили диагноз “рак”, он занимался самолечением и потерял на этом шесть драгоценных месяцев. Позже он признал, что это было ошибкой, которая стоила ему жизни. Поэтому я повторюсь еще раз: химиотерапия, радиотерапия, операция, трансплантация – это правда. Остальное – соблазнительная ложь.

Что со мной теперь? Я уже могу пройти два километра, всего несколько раз отдыхая на лавочке. У меня иммунитет грудного ребенка, и на улице я ношу маску. Мне нельзя есть многие продукты, а в организме продолжаются реакции донор – реципиент, управляемые врачами. Я иду на поправку – тоже не быстрый и не простой путь. Малейшее нарушение режима, отсутствие таблетки или контроля врача грозит тяжелыми последствиями. Наблюдение требуется минимум год с момента трансплантации – это стандартная практика, предписанная протоколом лечения. Реально осложнения донор – реципиент могут возникать и позже, но это уже другая история, которую я пока не беру в голову, а хочу скорее вернуться домой.

Но это большая проблема, потому что с начала года больница лечит меня в долг. Откуда он возник? Тут сами за себя говорят цифры – счет больницы за возвращение к жизни от септического шока составил около 800 тысяч долларов. Госпитализация для трансплантации обошлась не в 350 тысяч, а почти в полмиллиона. Кроме того, были локальные госпитализации, амбулаторное наблюдение и анализы, еще много чего.

Основная работа легла на Машу. Она занялась ревизией всех счетов, стандартов лечения, сличением их с медицинской историей построчно (что составляло более трех тысяч страниц текста). Еженедельно она доказывала финансовому отделу, какую строчку из счета следует обоснованно исключить, а на какие позиции можно предоставить скидки. Оказывается, даже синяки, оставленные при заборе крови из вены, дают основание для скидки на анализ. Эта битва шла несколько месяцев подряд и позволила существенно снизить счет. Параллельно с этим друзья помогали найти успешных людей, которые могли нам помочь. Они нашлись – спасибо им! – и приняли участие в общем деле. Их помощь позволила отсрочить проблему оплаты счетов.

Но снять вопрос полностью не получилось. У нас осталось немного денег на таблетки, жилье и на еду всего на пару месяцев. Плюс приличный долг за лечение. Больница честно выполнила свою работу, сделала скидки, исправила счета и справедливо требует оплаты. Передо мной стоит двойная задача: не сорвать реабилитацию, до которой я добрался столь сложным путем, и не подорвать доверие к русским пациентам, которые могут оказаться на лечении в Нью-Йорке.

Десятки тысяч человек помогли мне раньше. Мы с Машей тоже старались сделать все от нас зависящее, чтобы сделать это максимально экономично. Все это позволило привлечь к лечению отличных врачей, и мы вместе победили. Это наша большая общая победа! Но, как показала история, последний бой иногда требуется и после победы. Нужно собрать 380 тысяч долларов. Но мы уже знаем, что такая цель достижима. И отступать некуда.

11 мая 2014 года