Жестко о лечении в России

Меня выписали! Неужто вылечили? Нет. Но и выписали не на верную смерть, а на амбулаторное лечение. Все удивились, как это в США могут выписать из больницы, не вылечив. Поэтому кое-что поясню о различных подходах систем здравоохранения. Но минимум в двух частях.

Некоторые, когда прочтут первую часть, могут подумать, что в США, Израиле или Германии пытаться вас убить в процессе лечения не будут. Держите карман шире. Будут, причем за ваши же деньги. Но первая часть – личный выстраданный опыт, история о том, как, возможно, могут убивать у нас и как убивают вас и ваших близких. Вторая часть – то же самое за границей. К слову, обе части не будут претендовать на полноту отображения действительности. Трудно добиться ее и выжить одновременно. А я собираюсь выжить. И, конечно, во всех историях есть исключения, и обязательно найдутся счастливые исключения – случайные визиты к отличным диагностам. Но я – о некоей общей картине.

Выписали. Но вылечить не вылечили. Российский гражданин в такой ситуации удивится: как же так? Чего тогда держали? Нашли кучу сложных вещей, пугали, чтобы шеей не шевелил еще три дня назад. Все это в силе. Но выписать – выписали. Просто в США больницы и гостиницы не перепутаны местами. И все понимают, что лучшее место для выздоровления – дом.

У нас пациент попадает в больницу, где только через пару дней ему, может быть, назначат первую процедуру обследования (ну, если его не на “скорой” привезли с оторванной ногой), вторую – еще через неделю. И тут по нормативам приходит пора выписывать. Без обследований невозможно начинать лечение, но начинать его все же надо. Поэтому им занимаются по стандартным методикам. Например, мой рак нашли в инфекционной больнице № 2 города Москвы на Соколиной Горе.

Там, сразу после поступления, меня начали лечить. От какого-то распространенного вируса. Обследовали ли меня? Нет. Был ли вирус выявлен в крови? Нет. Чем меня начали лечить? Капельницами с антибиотиками. Это не помогло, что стало ясно через три дня. Обследовали ли меня после этого? Нет! Меня стали лечить от вируса, похожего по симптомам на тот, который встречается у работников, разделывающих туши животных. Я, к слову, горожанин, астрофизик, находился на тот момент в Москве. Меня вновь лечили антибиотиками. И они снова не помогли, только вызвали сильный дисбактериоз, ухудшив мое состояние. Лечение в больнице велось уже вторую неделю, когда врачи решились на нормальное обследование. Взяли кровь на расширенный анализ, сделали ЭКГ! Из больницы я готов был сбежать, но держала мелочь – проливные поты, температура 38,6°, сильный кашель, высокие лейкоциты в крови. Словом, классическая картина лимфомы средостения с захватом легочной ткани.

Но в российской клинике этап диагностики может продолжаться до самой выписки и даже после нее – “на приеме” у патологоанатома. Следующей попыткой узнать, что со мной, стало УЗИ сердца. Сделай медики в то время УЗИ любого лимфоузла… Что вы! Аппарат один на всех, пациентов – целая больница. Так что УЗИ – по нормам. А норма такова, что на следующее обследование – рентген – меня смогли записать только через два дня. И тут врачи инфекционной больницы, первыми в истории моей болезни, проявили невиданную щедрость – человеку, второй месяц исходящему кашлем, впервые сделали рентген не только во фронтальной, но и в боковой проекции! На нем рентгенолог и увидел девять сантиметров опухоли, а точнее, ее тени в самом центре груди.

До этого у меня были полис ДМС (добровольное медицинское страхование), купленный за деньги у компании PECO, у меня был полис ОМС (обязательное медицинское страхование), оплаченный налогами. Целый год я пытался найти причину ухудшения здоровья, повышенной температуры, частых простуд. Но за весь тот год мне сделали минимум шесть рентгенов грудной клетки. Все в одной фронтальной проекции.

Так вот в “инфекционке” нашли опухоль и сказали, что запишут меня на КТ. Я сейчас знаю, это один из основных инструментов обследования при раке. Но КТ в этой больнице не было, он имелся в какой-то другой, шефской что ли, и на него расписана очередь в две недели. Тогда я предложил:

– А можно я сделаю это исследование за деньги?

– Вы с нами все время спорите, лечение наше вам не нравится, даже не знаю, – сказала заведующая отделением, третью неделю лечившая рак антибиотиками.

– Я напишу расписку, что настоял на этом.

– Тогда, пожалуй, можно. Но расписку сейчас напишите и укажите, что вы сами хотите делать обследование за деньги.

Я написал. На следующий день меня отвезли в платную клинику на другом конце Москвы, хотя кабинетов платного КТ в столице полным-полно. Мне выбора не предоставили. Меня поставили перед фактом, погрузили в машину “скорой”. Я же написал расписку, что инфекционная больница ни при чем, а я вызвался выжить сам.

Привет, главврач этой чудной больницы, привет, заведующая отделением. Я знаю, что вы читаете эти строки. Так дочитайте их до конца, как и что делают в американской клинике. И, конечно, скажете: “Зато у нас бесплатно”. Я с вами соглашусь: в основном вы бесплатно вредили моему здоровью за мои налоги. Вы потратили впустую три недели, не проведя нужную диагностику, вы существенно ухудшили мое состояние неправильным лечением. Вы потратили кучу бюджетных денег на содержание меня в палате и на лечение от болезней, которых у меня не было. А точный диагноз мне поставили в платной клинике, потому что я настоял на этом, написав расписку. Вот за две проекции рентгена – спасибо. Если бы не это, умер бы еще тогда.

В течение года до этого системы ОМС и ДМС искали у меня причину затяжной болезни. Тщетно. Потому что жлобились сделать две проекции рентгеновского снимка. Анализ ценой в пятьсот рублей. Это мне обошлось в год времени. Год нелечения рака. Год роста опухолей. И перехода болезни из легкой формы в осложненную.

Привет вам, пиар-отдел компании PECO, привет ее директору. Вы продаете полисы добровольного медицинского страхования. Заключаете договоры с предприятиями, которые предлагают ваши полисы своим сотрудникам и разрешают распространить часть полисов среди родни. У меня был ваш полис, и я все думал написать вам. Ваши врачи обследовали меня год. Я жаловался на температуру. Небольшую, выматывающую, которая держалась постоянно. Некоторые медики успокаивали: “Это нормально, такая температура возможна, и усталость при ней тоже. Нет тут ничего необычного. Отдыхайте больше”. Тогда я менял врача. Посылали на рентген – в одной проекции, правда, еще рентген пазух носа сделали. Но не угадали. В декабре, когда я заболел окончательно, я с трудом ковылял в ваш офис у метро “Нагатинская” – на подходах к нему никакой пешеходной инфраструктуры! Ваша врач приезжала по вызовам на дом весь декабрь подряд. Тоже пыталась лечить антибиотиками. На госпитализацию решилась после нового года. У меня на тот момент оставалось немного дней вашей страховки. Меня отправили в обычную городскую больницу. И я правильно понял тогда, что лучше быть живым в любой больнице, чем пытаться что-то доказать в тот момент. Сначала ваши сотрудники звонили мне в больницу и спрашивали: “Что там с вами?” – а я сообщал им версию городских медиков. Потом они перестали звонить. Я тоже не стал – мне было не до того. А сейчас я решил, что вам будет полезно прочитать это потому, что у вас ни к черту поставлена диагностика. Может, найдете, что поправить?

Дорогие мои читатели, в России есть огромная беда. В любой медицине – ив платной, и в бесплатной – у нас не умеют проводить профилактическую диагностику, и у нас отстает лечебная диагностика. Но при этом, как ни парадоксально, лечить умеют. Я это пишу для того, чтобы сказать, из-за чего у нас летит коту под хвост куча ресурсов и человеческих жизней. В США в больницу могут положить на двое суток. И потом выписать, но эти двое суток будут проводить детальную диагностику, без которой никто тут не начнет лечения. Это дорого – лечить человека неправильно. Очень дорого держать человека на больничной койке, проводя его обследования раз в двое суток или раз в две недели. Здание больницы, его содержание, отопление, время, квалифицированные врачи и медсестры стоят гораздо дороже, чем дополнительный рентген-аппарат и сотрудник к нему или лишняя стойка УЗИ.

Поэтому в американской больнице, которая умеет считать деньги – и свои, и чужие (в основном страховых компаний, так как медицина в США страховая), первое, что делают очень быстро, – полное обследование. И только после этого приступают к лечению. Я подчеркиваю этот принцип для тех, кто читает меня в России. И кому только предстоит столкнуться с лечением. Запомните золотое правило, которое может спасти вам жизнь: вся диагностика по любому заболеванию, даже если для этого требуется операция, не должна занимать больше двух недель.

Многие скажут: “Какой умный, насобирал денег, свалил за рубеж и учит нас, какой должна быть диагностика”. Но я несколько лет лечился в России. И на своей зарплате астрофизика сформулировал этот принцип. Если хотите жить, надо совершать любые действия, чтобы получить диагностику в этот срок. Надо вкладывать любые деньги и использовать любые средства, чтобы форсировать диагностику, сделать ее качественной и достоверной. Не забывайте, что у нас врачей выпускают те же вузы, что выпустили и вас. Имейте это в виду, когда принимаете решение вешаться, если вам поставили диагноз “рак” по одному листику с описанием УЗИ, которое написал первый попавшийся врач. Я бы перед прыжком в петлю повторил обследование у другого диагноста.

Затрудняюсь определить свое отношение к людям, которые позволяют нашей медицине затянуть диагностику, когда все зашло слишком далеко. Долго не идут к врачу, хотя что-то у них явно не так. У меня была температура 37,2°. Больше ничего. Но это тянулось год. Если бы тогда я знал, что обследования должны быть проведены, а диагноз должен быть установлен в течение двух недель, мою лимфому нашли бы на год раньше. Со всеми вытекающими плюсами для ее лечения. Но я тогда еще не знал, чего надо требовать от врачей. Я просил их разобраться, что происходит, но не был настойчив. Однако я уверен, что меня сейчас читают те, кто не любит ходить по врачам. Потому что там очереди, и вообще, зачем это нужно. Вдруг в больницу положат.

Так вот, да. Наши врачи очень старались, чтобы к ним никто не ходил в состоянии, которое можно купировать малыми силами. Почти никто и не ходит к ним в целях профилактики. Большинство не умеют работать с такими пациентами. Они видят только самолеченных или запущенных, в жутком состоянии пациентов. Поэтому в клинике ДМС мне и говорили: 37,2° – это нормально. Но это не значит, что вы, если вам дорога жизнь, должны запускать болезнь так, чтобы все стало очевидным. Тогда врачи тоже будут диагностировать заболевание за три недели – только вас это уже не вылечит.

Что после диагностики? Лечение. И лечат в США тоже максимальными темпами. Все, что можно делать амбулаторно, делается амбулаторно. Что нельзя, к примеру, жесткую химию с капельницами на протяжении пяти суток делать в больнице. В некоторые моменты у меня стояло шесть инфузоматоров, дозирующих лекарства через три венозных входа: подкожный порт, позволяющий делать внутривенные инъекции без ежедневного прокола вен (я настоял, чтобы мне его установили еще в Самаре) и два катетера одновременно (производительность порта ограничена, хотя для любой химии и даже переливаний крови он подходит идеально). Регулярно контролировались кровь, давление, температура, кислород. Вовремя заметить осложнение дешевле, чем лечить его потом, в развитой стадии. В процессе контроля на рентгене выясняются проблемы с шейным позвонком. Через несколько часов специалист подбирает корсет для фиксации шеи. Тут же подключается диагностика – в тот же день (скорее в ту же ночь) МРТ, потом КТ шейного отдела. Утром следующего дня ортопеды разрабатывают рекомендации, как изменить с учетом новой проблемы курс лечения. После химии день на то, чтобы проследить за результатами, состоянием, проверить физическое состояние, все, что может вызвать осложнения. Выписка из больницы с массой предписаний для наблюдения амбулаторно – в определенный срок. Несмотря на возникшие обстоятельства.

На такой химии в России пациенты живут в больнице в течение всего курса. Обычно около полугода. Сильные курсы химии проводят федеральные центры, поэтому люди из Тулы или Оренбурга приезжают туда надолго. Там же, в больнице, жители Москвы и области, потому что их не отпускают домой. В России я на курсе DHAP лежал в центре с августа по октябрь. Никаких обследований делать было уже не надо. Меня госпитализировали именно на химию, как и многих других. Это ко мне могла девушка забежать после работы и принести что-то необходимое. А они уходили в полную “автономку”. Я удивлялся – зачем нас тут держат? Я чувствовал, что занимаю чужое место, – я могу спать дома, могу освободить койку, сэкономить бюджетные деньги. С этим и пошел к лечащему врачу.

– Понимаешь, Антон… Именно мы – пионеры амбулаторного лечения лимфомы. То, что у нас хотя бы ЕАСОРР так ведут, – большое достижение. Это наработанные методики.

Я подошел к другому медику. Врач вздохнула:

– Понимаешь, тебя я бы отпустила домой с легким сердцем. Да, в курсе есть дни, когда нет причин держать тут пациентов. Да, я отлично понимаю, что дома стены лечат, хочется побыть с близкими. Но таких пациентов, кто в это время не сорвет себе голову, – единицы. У нас некоторые даже во время лечения лимфомы курят. А что они сделают, если их выпустить из больницы?

– Тогда выпустите меня!

– Я не смогу тебя выпустить. Одно я знаю точно – в понедельник у тебя следующая капельница.

Я улетел в Нижний Новгород. Просто потому что невыносимо три месяца сидеть в больнице! Невыносимо! Я научился у медсестер всему, что могло потребоваться. Я утверждал, что собрался идти работать медбратом. Они не верили, но учили.

Спасибо им! И врачам Российского онкоцентра спасибо. И медикам самарских онкоцентра и больницы имени Калинина – они делали то, что надо, и всегда верно. Это полностью подтверждают врачи Колумбийского университета Нью-Йорка, вооруженные всеми средствами обследования. Я знаю, вы делаете все, чтобы лечить хорошо! У нас есть отличные врачи, умеющие лечить при недостоверной и неполной диагностике. Они врачуют перелеченных и самолеченных пациентов, поступающих на самых запущенных сроках. У нас врачи лечат недисциплинированных пациентов, которые втихаря принимают “народные средства”, курят или пьют, что вызывает побочные эффекты и мешает работе медиков. У нас есть онкологи, которые лечат без ПЭТ, хотя за рубежом никто так делать не станет. Эти люди есть, они отлично работают. И им большое спасибо. Главное, знать тех, кто лечит.

Я теперь умею колоть уколы, смешивать, промывать, ставить капельницы – все что угодно. Я подготовился к неприятностям. И мне не хотелось разочаровывать в себе никого. Неприятностей не последовало. И через две недели я сбежал в Казань. Об этом никто не знал. Я врал всем и каждому, кто и как меня отпустил, хотя никто меня не отпускал. Наши больницы таковы, что в них невозможно долго находиться. Это мучительное испытание. Никто не скажет: я отлично провел время в больнице. И не только потому, что время в больнице – время болезни. Это еще время без привычной обстановки, друзей, без нормального образа жизни. Это когда ты сидишь в палате на два, а то и на десять человек, где нет душа, или есть, но такой, что никто в него не пойдет.

В больнице США посетитель может прийти ко мне в любое время суток. Если я попрошу, ему поставят кушетку без дополнительной платы. Тут душ в каждой палате (двухместная – самый дешевый вариант, притом ужасно дорогой). Поэтому в США выписывают пациента при первой же возможности. При этом ему дают список факторов, при возникновении которых он должен немедленно позвонить своему доктору или по 911. Тогда его госпитализируют в течение часа. В любое время дня, ночи, выходных. Его обследуют и будут лечить. И затем снова выпишут. Мне повезло, что в России во время моих “побегов” из больницы по разным городам не возникло экстренных ситуаций. Возникли бы – я бы это не писал. Но большинству ничего подобного не требуется, потому что они выполняют предписания врачей.

Мы идем теперь по плану лечения, которое основано на полном, тщательном обследовании. У меня проверят все, что следует проверить. А трудности – в том числе с позвонками – будут купировать по плану лечения без всякой суеты. Для этого меня еще не раз придется на некоторое время госпитализировать. Я обследован, я предупрежден, я прохожу лечение. Поэтому выписан. И могу писать этот текст в Норе Lodge Американского онкологического общества не потому, что это мой дом. Мой дом все-таки далеко. Но мы только что приготовили печенку с рисом, полезную для крови, мне не надо есть американскую пищу, которая мне в рот не лезет. Меня выписали, потому что дома – лучше. Меня только попросили расписаться, что я понял, что следует делать после выписки.

Я, физик по образованию, вынужденный в процессе лечения рака научиться разбираться в медицине, сталкивался с тем, что приезжавшие профессиональные врачи-терапевты хуже меня знали, как и чем меня лечить. Один прямо так и спросил: “Что будем делать?” И я продиктовал ему что.

Еще хочу пояснить, откуда возникают проблемы с лекарствами. Самая банальная причина – подделки. Причем в странах вроде Индии или России подделки могут производить на том же заводе, что и оригинальный препарат, скажем, во время ночной третьей смены. У нас нормального контроля за лекарствами не налажено – есть такой, который не в состоянии все поймать. К примеру, на полку может попасть антибиотик четвертого поколения с составом второго. Или в капсуле вместо лекарства окажется мел. Об этом много написано.

Терапевты, как правило, непременно назначат арбидол при любой ОРВИ. А весь мир и даже Википедия знают, что способов лечения здесь пока не придумано. Мне ОРВИ на фоне химиотерапии в Нью-Йорке лечили так: “На улицу не ходи, отдохни пару дней, если будет сильно повышаться температура, сбивай тайленолом (это – американский парацетамол). Поднимется температура выше 38° – немедленно звони, а так надо просто переждать и отдохнуть”.

Иногда жестко приходится говорить о медицине. Если ее предназначение – спасать людей, а не гробить их. В теории многое можно написать, но это другой разговор. Я, извините, практик. Эта практика оплачена и деньгами тех, кто помог мне поехать лечиться в Нью-Йорк, поэтому я несу перед ними ответственность за то, чтобы предостеречь их тоже. И от заблуждений в том числе. Правда – первое оружие в борьбе с болезнью.

Но прошу воздержаться от комментариев, что у нас все плохо, а там хорошо. В США интересная система медицины – я бы ее в таком виде нам не пожелал. Здесь есть врачи, а есть финансовый отдел клиники или страховые подразделения (для местных). Врачи в приемном покое сначала звонят к этим господам, и пока они не дадут своего согласия, вас не возьмут на лечение. А господа выясняют, какой депозит может представить больной. Его спрашивают: “А сколько у вас денег?” – “Отлично! Столько и кладите. Закончатся, продолжим разговор”.

Трансплантация в Бостоне без родственного донора была оценена в одну сумму. Потом выяснилось, что моя сестра годится в доноры и операция пойдет много легче. И что? Финансовый отдел рисует другой счет, в котором операция с родственным донором обойдется в названную ранее сумму! Почему? Потому что знают, сколько денег уже есть на счету. Так что трансплантацию я буду делать в другой клинике. И в моих интересах, чтобы она не знала, сколько у меня средств.

Я отвечаю за людей, которые мне помогают, и, может быть, спасу кому-то из них жизнь, рассказав, как на самом деле трудно лечиться за рубежом и какие риски вы при этом на себя берете.

18 сентября 2013 года