Уникален в очередной раз

Теперь я знаю два радикальных способа лечения головной боли. Первый, классический – гильотина. Второй применили на мне сегодня – госпитализировали и исследуют мой мозг с помощью магнитно-резонансной томографии. Не знаю, что будет дальше, я в начале лечения. Доктор объясняет: “Кроме вероятности, что это реакция на погоду или инфекцию, есть еще вероятность, что это реакция «донор – реципиент» (то есть мой организм пытается отторгнуть пересаженные клетки костного мозга сестры) – и тогда это очень опасно”. После первой трансплантации, когда мне в Самаре пересаживали мои собственные стволовые клетки, прошло два года, прежде чем я узнал, какие меры предосторожности должен соблюдать посттрансплантационный пациент.

Книжки и руководства, выданные мне перед трансплантацией в США, содержали и инструкции по трансплантации собственных клеток. Инструкция, где можно бывать, а где нельзя, что можно есть, а что нет, как часто сдавать и какие анализы, была страниц на сто. Два года назад ничего этого я не знал, поскольку такой инструкции у меня не было. Стоит ли удивляться, что уже через пару дней после выписки без единой инструкции из самарской больницы у меня случилась температура 39°, пневмония и много чего еще.

К этому моменту я находился в Москве, но онкоцентр без направления на высокотехнологичную медицинскую помощь положить меня на лечение не мог. Зато врачи предупредили, что, если вызвать “скорую”, меня, скорее всего,

положат в городскую инфекционную больницу, от чего наверняка станет хуже. Так что я лечил себя на дому – ставил капельницы с антибиотиками и противогрибковыми препаратами, искал способы отправить кровь на анализы. Никогда не задумывался, но вероятность умереть тогда была выше, чем вероятность умереть в Нью-Йорке от септического шока. Но ведь выжил же. И тысячи людей выживают. Все-таки правду говорят: если пациент твердо решил выжить, то врачи бессильны ему помешать.

Мой дед всегда советует не говорить “гоп!”. До прыжка – рано. Во время прыжка не ясен результат, а после вроде как уже поздно. Как говорится, век живи – век учись. Иным на это и века не хватит, а у меня в жизни все оказалось сжато в нелепо быстрые сроки и узкие рамки.

Лимфома мертва – это показали всевозможные тесты и анализы. Но свято место, видимо, пусто не бывает: в последние недели стремительно начал развиваться некий процесс, в результате чего я не слышу на левое ухо, у меня не закрывается глаз, начался паралич мышц лица. Судя по динамике, в любой момент это может перекинуться на вторую часть лица, на тело, привести к параличу или судорогам, к коме, наконец, к смерти от болевого синдрома. К чему угодно.

Врачи говорят: у меня воспаление мозговых оболочек – менингит. Он может возникнуть из-за множества причин. Вылечить его можно, если быстро устранить причину. Бывает бактериальный, грибковый, вирусный менингит. А бывает еще и раковый. Если рак прорвался за охранный барьер головного мозга, куда не проникают ни химия, ни иммунитет, переданный мне сестрой-донором, извлечь его оттуда очень непросто. Проблема в том, что врачи не знают, есть ли в мозговых оболочках раковые клетки или нет – анализы их не показывают. А у меня нет врачебного диплома, чтобы убедить их, что мой менингит имеет вирусную природу: так мне кажется на основе прочитанного.

Мой случай уникален. В очередной раз. В литературе известны единичные факты, когда при успешно вылеченной лимфоме в остальном организме происходит заражение серьезно защищенных природой мозговых оболочек. Мои нью-йоркские врачи никогда не сталкивались с этим на практике и знают, что надо делать, лишь по описанным в статьях и книгах случаям. Я спросил, как тут действовать, и моих российских врачей, выслав им все данные: они тоже не могут сказать наверняка, что это – рак или вирус. Говорят, такое случается чрезвычайно редко, а потому согласны с американскими коллегами. Это значит – опять операция.

Я пришел в больницу в футболке с надписью на английском: “У вас мозг рака”. Похвастался врачам, получил отличные отзывы и согласился на операцию. Сначала мне собирались просверлить череп и установить специальный катетер для введения химиотерапии непосредственно в мозговую жидкость. Теперь, после новых тестов, решили сначала поставить катетер в ствол спинного мозга. Что со мной будет – не знаю. Я не выбирал этого. Никогда и никому не пожелал бы такого. Но если мы уже вытравили эту дрянь из моего организма, то вытравим ее и теперь. Врачи сделают все, что возможно. Я сделаю все, что потребуется. Но главное, я хотел бы попросить каждого из вас, моих очных и заочных друзей: поверьте, что чудо вновь случится. Спасибо!

15 мая 2014 года