Я живой!

– Ты меня помнишь? – спрашивает он меня, будто не я лежал с ним в палате, когда врачи готовили нас к операциям: меня – к первой в моей жизни, но простой биопсии лимфоузла, а его – к сложной онкологической чистке глотки. – Я живой!

И смеется. Он думал, что умрет на операции, по крайней мере, это казалось ему вероятным исходом. И теперь ему больно смеяться. Он смеется аккуратно, чтобы не разошлись швы. У него посередине подбородка след шва. Челюсть ему хирурги распилили на две части, развели в стороны и удаляли все, что там нашлось из опухолей. Именно тогда этот мужик, коннозаводчик из-под Тамбова, и собирался умереть. Потом ему предстояла химиотерапия для закрепления эффекта, и теперь она явно проводится активно: он лыс как колено. Меня прооперировали раньше, я не знал, что с ним стало, просто иду по коридору онкоцентра в Москве, а он там живой.

– Только никаких анекдотов, – это он говорит, нарочито нахмурясь, а потом не выдерживает и опять ржет в голос. – А то я со смеху сдохну – швы разойдутся!

В Самарском онкоцентре я лежал с двумя пасечниками в одной палате. Конечно, там еще были больные, но мы с пасечниками дольше всех не менялись. В жизненном опыте сравниться с ними я вряд ли мог, и они не очень-то брали меня в расчет. Один был старенький и видно несамостоятельный по жизни человек. О нем приходила заботиться его напористая супруга. Как они любили друг друга! Как артистично спорили. Как он аккуратно отступал, и как она бережно его направляла. Как сияли их глаза. И каждый раз, уходя, она оборачивалась в дверях и смотрела на него. А он провожал ее неизменной, чуть извиняющейся улыбкой.

– А я думаю развестись, – второй пасечник, годами моложе, выходил на эту тему каждый раз по самому короткому пути. – Все-таки врачи долгой жизни не сулят. У меня вообще нет никаких кишок, как птица я уже, пора очищаться от всего прошлого.

– Развестись? – Старик как бы пробовал на вкус предложение приятеля, примерял и решительно заявлял: – Да я тоже думаю, надо. Конечно, надо. Когда иначе мы по-жить-то успеем? Жить-то осталось – тьфу!

А потом поднимал глаза на дверь. Смотрел туда задумчиво и начинал рассказывать про пчел, про ульи, про то, как сложно следить за всем этим. Что без жены он сейчас с пчелами не справится. Потом говорил, что и раньше не справлялся с ними без нее. Он повторял свои истории регулярно, видимо, не помня, что говорил об этом только вчера почти теми же словами. И в конце подытоживал, как бы извиняясь, что не разведется с женой, потому что любит ее. И не сможет без нее жить.

Его собеседник наслаждался, слушая это. И потом подводил итог:

– А знаешь – ты прав. Сейчас что-то менять – выходит, всю жизнь жил неправильно? Не буду разводиться! Она, конечно, дура, но зато своя.

За время, что мы лежали в палате, жена навестила его всего однажды минут на пятнадцать.

14 сентября 2013 года