Партийно-политическая система Британии: маятник зависает Е. А. Ананьева

Двухпартийная система Великобритании за последние 30 с лишним лет претерпела серьезные изменения в направлении реальной многопартийности, которую формально сдерживает мажоритарная избирательная система.

Проведя сравнительный анализ и составив общую картину, можно выявить подоплеку поразительных рекордных цифр. Тенденции развития партийно-политической системы Британии в послевоенный период можно разделить на два этапа. Первый длился с 1945 по 1970 год и характеризовался доминированием двух основных партий, обычно получающих около 40 % голосов при небольших колебаниях на каждых выборах. На этом этапе самый крупный сдвиг в предпочтениях избирателей произошел между 1959 и 1964 годами, составив 6 %-ное падение поддержки консерваторов[918].

Второй этап (1974–1992 годы) характеризовался существенным ростом голосов, поданных за «третьи партии» – либералов, националистов, ольстерских юнионистов. На втором этапе средний процент голосов, поданных за две основные партии, снизился с 90 до 75 %. Если на первом этапе доля голосов за третьи партии в среднем составляла 7 %, то на втором этапе – 19,5 % [919].

Результаты выборов 1997 и 2001 годов резко отличались от общей тенденции второго этапа, когда после некоторых флуктуаций в 1983 году установилось доминирование консерваторов при незначительном перевесе голосов в их пользу и слабости лейбористов. В 1997 году доля голосов за лейбористов возросла на 8,8 %, а доля голосов за консерваторов снизилась на 11,2 % – то есть смена предпочтений была более резкой, чем в феврале 1974 года (тогда довольно значительно снизилась поддержка консерваторов), но тенденция абсентеизма и голосования за третьи партии сохранилась. На выборах 2001 г. при снизившейся явке доля голосов за третьи партии возросла, составив 18,3 % только за либералов, а за остальные партии – свыше 9 %[920].

Таким образом, на выборах 2001 г. возврат к состоянию, характерному для первого этапа не произошел. Доля голосов за третьи партии в совокупности составила 28 %, и эрозия двухпартийной системы при упадке голосования по «классовой принадлежности» (см. ниже) продолжалась.

Таблица 1

Итоги выборов в британский парламент

Источники: 2005 General election results summary / UK Political Info. URL: http:// www. ukpolitical info/2005.htm; 2010 General election results summary / UK Political Info. URL: http://www.ukpolitical.info/2010.htm; Election 2015 results. URL: http:// www.bbc.com/news/election/2015/results; UK general election results in full. URL: http://www.theguardian.com/politics/ng-interactive/2015/may/07/live-uk-election-results-in-full; Election polls made three key errors. URL: http://www.theguardian.com/ politics/2015/may/09/election-polls-made-three-key-errors

Явка на выборах 2005 г. составила 61,4 %, несколько превысив данные 2001 г. (в основном ее относят за счет продления сроков голосования по почте). Повысилась доля голосов, отданных за малые партии, а лейбористы одержали историческую победу, впервые придя к власти в третий раз подряд, хотя при снижении своего преимущества. Доля отданных за них голосов оказалась самой низкой, полученной правительством большинства за всю историю Палаты общин.

По-прежнему недовольство избирательной системой выказывали либдемы, получив вдвое меньше мест в парламенте, чем доля голосов.

Явка на выборах 2015 г. составила 66,1 %. Сравним долю голосов, поданных за партии, с долей полученных ими мест в парламенте. Консерваторы получили на 4 % больше мест, чем в 2010 г. И на выборах 2010 г. доля полученных ими голосов (36,1 %) была ниже доли избранных депутатов (47 %). За лейбористов проголосовало на 1,5 % больше, но они получили на 26 мест меньше, чем в 2010 г. ШНП получила неизмеримо больше, а ПЛД и, тем более, ПНСК – неизмеримо меньше мест, чем доля голосов.

Какие же тенденции политической жизни сказались на итогах выборов?

Предпосылки победы

Любая политическая партия находится между Сциллой и Харибдой: сохранить «чистоту» идеологии, неизменное политическое лицо или привлечь более широкий круг избирателей, «разбавив» концентрат своих идей, чтобы, представив убедительную и привлекательную программу, победить на выборах. Однако выход на более широкое избирательное поле не гарантирует партии победу. Лидером партии должен быть политический деятель, способный стать общенациональной фигурой, а партия должна демонстрировать единство рядов.

Что касается предпочтений избирателей, то Р. Вустер, основатель института изучения общественного мнения Ipsos-MORI, представил факторы, влияющие на избирателя, в виде опрокинутой пирамиды с неравными по длине гранями: 41 % – политика партии по различным проблемам, 34 % – имидж лидера партии, 23 % – имидж партии – и эти грани покоятся на фундаменте не краткосрочного мнения, а долгосрочных по характеру, укоренившихся с детства ценностей избирателя[921].

Имидж партии строится на представлениях электората о ее способности управлять государством, о ее единстве (расколотые партии не выигрывают выборы) и компетентности; имидж лидера партии подразумевает его заботу о нуждах избирателей, понимание проблем страны и ее роли в мире; положительное восприятие политических позиций партии предполагает их соответствие предпочтениям избирателя (значимость проблемы для избирателя, способность избирателя провести различие между программами партий по данному вопросу, оценка избирателем способности и желания партии решить вопрос).

Если учесть, что в худшие для них годы каждая из двух основных партий Британии всегда могла опереться на 30 % твердых сторонников, а «третьи» партии в совокупности – на 20 % избирателей (что в общей сложности составляет около 80 %), то доля колеблющихся избирателей, или «плавающий» электорат, составляет около 20 %. Ввиду же особенностей мажоритарной системы на исход выборов в Британии влияют голоса примерно 5 % «плавающего» электората маргинальных округов (четверть округов, в которых ни одна партия не обладает заведомым преимуществом)[922].

На выборах 1997 г. сдвиг избирателей к лейбористам составил около 10 %[923]. Вустер полагает, что выборы 1997 г. представляли собой тот редкий случай, когда меняется «климат» общественного мнения. Представляется, однако, что смена «климата мнения» произошла еще в годы правления консерваторов. До прихода М. Тэтчер к власти в 1979 г. политическая жизнь Британии характеризовалась послевоенным консенсусом основных партий, для которого журнал «Экономист» в 1954 г. отчеканил клише «батскеллизм» (по именам двух канцлеров казначейства – консерватора Р. Батскелла и его предшественника лейбориста X. Гейтскелла). Затем последовал период идейной «реполяризации» партий и политического «диссенсуса». Новый консервативно-лейбористский консенсус начал складываться после избрания Н. Киннока лидером Лейбористской партии, когда последняя, терпя поражения на выборах, стала сдвигаться вправо. Приход к власти лейбористов в 1997 году, таким образом, стал сменой «команд», симптомом устанавливающегося нового консенсуса. Недаром по окончании первого срока правления Т. Блэра журнал «Экономист» отчеканил новое клише – «блэтчеризм»[924].

Возвращаясь же к «опрокинутой пирамиде» Вустера, надо отметить, что на результатах выборов 1997 г. сказались психологическая усталость избирателей от тори, популярность лейбористов и истощение консерваторов как идейное, так и организационное.

Лейбористская партия к тому времени уже давно лидировала в опросах общественного мнения, имела популярного лидера, сосредоточилась на темах, представляющих интерес для избирателей (здравоохранение, образование, безработица, преступность). В 1997 г. даже после проигрыша на 4 выборах подряд, после 18 лет правления консерваторов лейбористам удалось вернуться к власти. Однако это потребовало от партии глубокой идейной перестройки, обретения лидера общенационального масштаба и смены риторики.

Победа лейбористов на выборах 2001 г. в Британии выглядела особенно впечатляющей на фоне прихода к власти республиканцев в США, правых в Австрии, Испании, Италии и оживления правых в других странах Европы, а также сложившегося после выборов 1999 года правого большинства в парламенте ЕС. «Новые лейбористы» во главе с Блэром, впервые завоевав большинство в парламенте на полный второй срок подряд, добились «исторической победы», воплотив мечту Г. Вильсона о том, чтобы Лейбористская партия стала «естественной партией правительства». Парламентское большинство лейбористов составило 167 мест, во второй раз став «обвальным» (landslide – преимущество в 100 и более мест в парламенте). Консерваторы получили всего 166 мест, прибавив по сравнению с прошлыми выборами лишь 1 место. Лидер партии тори У. Хейг, ставивший своей задачей получение хотя бы 200 мест в парламенте, подал в отставку.

С 1900 г. насчитывается 4 прецедента двойных «обвальных» побед, причем два из них, вернувших оппозицию к власти, произошли после мировых войн (для сравнения одинарных «обвальных» побед за тот же период было 13 на 27 всеобщих выборах). Предпоследняя двойная “обвальная” победа приходилась на правление М. Тэтчер в 1983 г. (большинство в 144 места) и в 1987 г. (большинство в 102 места). Как писала газета «Санди телеграф» в 2001 г., по аналогии с тем, что лейбористы смогли прийти к власти только через десятилетие после второй «обвальной» победы тори, консерваторы переступят порог резиденции премьер-министра не раньше 2011 года[925]. Газета оказалась права с поправкой на год.

По всем трем параметрам партия консерваторов была «неизбираемой», независимо от отношения граждан к лейбористам[926]. На выборах 2001 г. схема примерно повторилась, причем консерваторы усугубили свои ошибки 1997 г. Партия консерваторов не преодолела раскол по евро; после поражения 1997 г. избрала лидером У. Хейга, рейтинги которого были даже ниже рейтингов его непопулярной партии. Как писала «Санди телеграф», «избиратели не испытывали особого энтузиазма в отношении Блэра на этих выборах, но они признали, что он говорил на их языке, даже если он завысил их ожидания до критически опасного уровня»[927].

Явка

Газета «Санди телеграф» окрестила победу Блэра в 2001 г. оксюмороном «нетриумфальный триумф», имея в виду тот факт, что правительство лейбористов по голосам оказалось самым «непопулярным» с 1928 г., когда было введено всеобщее избирательное право. За него проголосовал 1 избиратель из 4, в то время как в период 1979–1992 гг. за консерваторов голосовал каждый третий избиратель[928]. По сравнению с выборами 1997 г., когда явка была самой низкой с 1935 г. (71,5 %[929]), она снизилась еще на 12 %, составив чуть менее 60 % и побив «рекорд» 1997 г., что послужило поводом для горькой шутки (в Британии избиратели не включаются в выборы, а выключаются – игра слов turn-out (явка) и turn-off (выключение)). Проблема абсентеизма, ставшая общей для многих стран развитой демократии, в Британии также имеет долгосрочный характер.

Тенденция роста абсентеизма проявилась не только в отношении всеобщих парламентских выборов (максимальная явка на всеобщие выборы в послевоенный период составила 84 % в 1950 году, минимальная – 71,5 % в 1997 году[930], – и рекордно низкая в 2001 году – 59,4 %, повысившись до 66 % к выборам 2015 г.). Явка на местные, дополнительные, и особенно на выборы в Европарламент также была низкой и сопровождалась увеличением доли голосов за третьи партии. Характерно, что в 1999 г. в парламент Шотландии и в Национальную Ассамблею Уэльса после деволюции, в Ассамблею Лондона и в Европарламент выборы проводились по разным системам пропорционального представительства, явка же самой высокой была на выборы в Шотландии, достигнув 58 %[931]. Попытки правительства Блэра обратить рост абсентеизма вспять путем введения более гибких форм голосования не удались. Таким образом, ни более короткая по срокам предвыборная кампания, ни сама процедура голосования не были причиной абсентеизма.

Резкий рост абсентеизма вызвал множество комментариев относительно разочарования электората в политике правительства Блэра и угрозы демократическому процессу. Справедливости ради надо отметить тот факт, что ни одна партия не получила больше голосов, чем лейбористы. В то же время было бы благодушием считать, что низкая явка свидетельствует о полной удовлетворенности избирателей деятельностью правительства и что при недовольстве правительством и желании его сменить явка была бы выше (как в 1992 г.).

Классовое голосование

При долгосрочном упадке двухпартийной системы и размывании голосования по «классовой принадлежности» конкретные причины снижения явки в 1997 г. лежали в абсентеизме разочарованных сторонников тори, а в 2001 г. – в абсентеизме сторонников лейбористов, как разочарованных, так и уверенных в «обвальной» победе.

Снижение явки и голосования за лейбористов распределились по стране равномерно. В целом снижение явки объясняют заведомо известным результатом. В этом случае более острая конкурентная борьба между партиями с неизвестным исходом может привлечь избирателей на участки для голосования, но долгосрочная тенденция абсентеизма сохранилась.

Опасения по поводу того, что лейбористы могут проиграть из-за неявки в маргинальных округах, не оправдались. На выборы не пришли сторонники лейбористов в традиционных их устойчивых (safe) округах, где они вели с большим отрывом, либо в округах, где тактическое голосование отдавало преимущество либеральным демократам. Действительно, в маргинальных округах, которые могли отойти консерваторам, поддержка лейбористов была выше обычной.

Лейбористы во многом способствовали эрозии «классового голосования»: добившись поддержки со стороны «среднего класса» и стабилизировав ее, они потеряли при этом часть традиционного электората из рабочего класса, т. е. по существу превратились в «партию для всех» (catch-all party). Что касается абсентеистов-лейбористов, то традиционные сторонники лейбористов из рабочего класса остались дома, в том числе и потому, что социальный профиль партии претерпел существенные изменения: по мнению «Таймс»[932], социалистическая партия стала напоминать американских демократов. Опрос показал, что половина электората в целом и 40 % сторонников лейбористов согласились с тем, что партия в последние годы «слишком поправела». Среди тех, кто голосовал за лейбористов в 1997 г., но не стал голосовать за них в 2001 г., эта доля составила 60 %[933].

Тори были слишком непопулярны среди своего традиционного электората из среднего класса. В 1997 г. явка среди сторонников консерваторов снизилась из-за нежелания твердых сторонников тори голосовать за Мейджора, с одной стороны, и из-за нежелания голосовать против своих консервативных убеждений, с другой. По этой же схеме действовали и 8 % абсентеистов-лейбористов на выборах 2001 г. Отсюда, рост голосов, полученных либеральными демократами за счет «разочарованных тори» и «разочарованных лейбористов»: нежелание голосовать за явного противника в сочетании со стремлением «наказать» свою партию приводит к росту голосов за третьи партии.

Тори во все возрастающей степени теряли поддержку «среднего класса». Полем битвы, на котором выигрывают или проигрывают выборы, стали округа с высокой концентрацией этой социальной группы. В 1980-х гг. они были бастионами тори, на выборах же 2001 г. поддержка «средним классом» (по классификации британских социологов – группы АВС1) консерваторов упала до рекордно низкого уровня в 38 %, а лейбористов поднялась до рекордно высокого – 36 %[934]. Более того, численность «среднего класса» в электоральном корпусе существенно возросла: в 2001 г. численность избирателей из рабочего класса и «среднего класса» сравнялась, составив примерно по 50 %.

Что касается распределения голосов по возрастным группам, то молодые избиратели в основном голосовали за лейбористов, а люди старшего возраста – за консерваторов, поддержка либеральных демократов распределялась по возрастным группам равномерно. Две трети абсентеистов составила молодежь [935]: среди молодежи царила апатия, а среди остальных – антипатия, писала «Санди тайме»[936].

Регионы

Жители Шотландии и Уэльса – регионов, в которых была проведена деволюция и созданы свои законодательные органы с делегированием им части полномочий центра, предпочли направить в парламент страны представителей общенациональных партий, и лидерство лейбористов было неоспоримым. Более того, консерваторы провели одного депутата от Шотландии (на выборах 1997 г., получив 500 тыс. голосов, не завоевали ни одного места в парламенте), но не за счет лейбористов, а за счет ШНП. По сравнению с первыми выборами в парламент Шотландии в 1999 г., ШНП потеряла почти 9 % голосов избирателей, а поддержка либеральных демократов возросла.

Однако в Северной Ирландии избиратели поменяли предпочтения в 7 из 18 округов с далеко идущими последствиями[937]: произошла политическая поляризация среди католиков и протестантов. Шинн Фейн и Партия демократических юнионистов Я. Пейсли получили соответственно на 5,6 % и 9 % голосов больше, а умеренные партии (лидеры которых получили Нобелевскую премию мира) – Партия ольстерских юнионистов Д. Тримбла и СДЛП Дж. Хьюма – на 6 и 3 % голосов меньше, чем в 1997 г. Таким образом, неспособность Лондона и Дублина добиться разоружения террористов ИРА вызвала поляризацию в регионе, поставив под угрозу мирный процесс. «Кризис» и «неопределенность» – так определяли наблюдатели результаты выборов в Ольстере. Лидер ольстерских юнионистов Д. Тримбл подал в отставку.

Особенности мажоритарной системы

Реформа избирательной системы при выборах в национальный парламент с введением элементов пропорционального представительства назревала, утверждаясь де-факто в предпочтениях избирателей. Успех ПЛД во многом объяснялся тем, что она, страдавшая от «несправедливости» мажоритарной системы, с выборов 1997 г. стала активно использовать желание избирателей прибегнуть к тактическому голосованию.

Естественно, вопрос о пропорциональном представительстве всегда стоял в повестке дня ПЛД, но любая правящая партия всегда игнорировала реформу избирательной системы, поскольку получала победу благодаря мажоритарной системе. Так, неуверенный в исходе голосования 1997 г. и нуждавшийся в поддержке либеральных демократов, Блэр заявлял о реформе, но спустил на тормозах после своей первой «обвальной» победы. Консерваторы после поражения на выборах в феврале 1974 г., когда лейбористы получили больше мест в парламенте и сформировали Кабинет при более низкой, чем у консерваторов, доле полученных голосов (37,2 и 38 % соответственно[938]), также подумывали о ней. Тогда и появилось известное выражение «выборная диктатура», принадлежащее консерватору лорду Хейлшэму. Его слова зажгли искру интереса в глазах консерваторов, но в последующие годы уже своего правления тори были против реформы избирательной системы.

Крайности системы пропорционального представительства – чехарда коалиционных правительств при широком представительстве интересов (вспомним пример Италии) – очевидны. «Несправедливость» мажоритарной системы, выражающаяся в резком несоответствии доли полученных голосов избирателей доле мест в парламенте, но обеспечивающей стабильное правление, не вызывает сомнений.

Маргинальные партии

С одной стороны, Лейбористская партия раскинула свой идейный шатер настолько широко, что лишь немногие в основных трех партиях не могли укрыться под ним, так что к власти пришло не столько правительство лейбористов, сколько правительство национального единства. С другой стороны, из политической системы совершенно выпали около 40 % избирателей, не видящие в избирательном процессе способ если не решить, то хотя бы заявить о своих проблемах. В то время как в Вестминстере укреплялся правоцентристский консенсус, за его стенами росла политическая фрагментация. Твердые левые добились весьма скромных успехов: Социалистический альянс в общей сложности набрал менее 2 % голосов в округах, где выставлял кандидатов. Социалистическая лейбористская партия А. Скаргилла не набрала и этих голосов. «Зеленые» практически удвоили количество полученных голосов до 3 %, так и не став 4-ой политической силой. Протестное или «анти-системное» голосование прошло дома.

Эти настроения выливались в поддержку независимых кандидатов или внепарламенские формы протеста, в том числе ультра-правого толка. В 17 округах, где выставляли кандидатов Британская национальная партия или Национальный фронт, они получали больше голосов, чем твердые левые или «зеленые»[939], набрав, например, в Олдэме (Oldham), где весной 2001 г. прошли расовые волнения, 16 и 11 % голосов[940].

Консерваторы получили самое низкое количество голосов с введения избирательного права в 1928 г. Даже М. Фут в 1983 г. при предвыборном манифесте, который окрестили «самой длинной запиской самоубийцы в истории», получил больше.

Если вспомнить три критерия Вустера, то Хейг был настолько непопулярен, что 4 из 10 сторонников его же партии не считали его достойным быть премьер-министром. Более того, в соотношении 50:32 избиратели считали, что интересы Британии в Европе Блэр представит лучше, чем Хейг[941]. Даже по вопросу налогообложения, коньку тори, выступающих за их снижение, избиратели отдали предпочтение лейбористам (31:18)[942].

Отставка Хейга, самого молодого лидера партии (40 лет), не стала неожиданной. Партии было предложено выбирать из двух кандидатов, занимающих полярные позиции, и вместо примирения и объединения среди консерваторов обострилась внутрипартийная борьба. Предпочтя К. Кларка, парламентская партия направила ясное послание рядовым ее членам – разногласия по вопросу о Европе и по социально-экономическим вопросам следует оставить ради главного – завоевания политической власти. Из всех политических деятелей-консерваторов К. Кларк пользовался наибольшей популярностью среди избирателей, хотя в партии его взгляды разделяет меньшинство. И. Дункан Смит, малоизвестный в стране, не имел опыта работы в правительстве и занимал ярые «евроскептические» позиции, раскол из-за которых уже стоил партии провала на выборах. Борьба шла за «сердце и душу» партии, и вопрос стоял только один – может ли известный своим «еврофильством» кандидат стать лидером партии «евроскептиков». Рядовые члены партии отдавали некоторое предпочтение Кларку, считая его не столь способным объединить партию, сколько вернуть ей популярность избирателей, но выбор во многом определяли освобожденные партийные функционеры.

«Гардиан» правильно считала, что «Европа – единственная часть наследия Тэтчер-Хейга, закрытая для прагматичного конкордата»[943]. Если по вопросам социально-экономической политики в партии осознавали необходимости перемен, то противостояние по вопросу о евро могло прекратиться только после общенационального референдума, который снял бы проблему с политической повестки дня.

Обозреватели тогда отмечали, что кто бы ни стал лидером консерваторов, ему придется возглавлять оппозицию Ее Величества лет десять, прежде чем стать премьер-министром, поскольку за время, оставшееся до парламентских выборов (2005 г.), партия не сможет консолидироваться и выдвинуть программу, которую поддержали бы избиратели. Таким образом, даже если популярность лейбористов во главе с Блэром к середине второго срока пребывания у власти неизбежно должна была снизиться, партия тори не стала бы «избираемой».

«Новому лейборизму» предрекали крах, указывали на его искусственность, считали косметическим средством, которое никогда не сработает и долго не протянет. Пресса, которая была враждебна по отношению к нему более, нежели правые или левые в парламенте, характеризовала его правительство как самое коррумпированное, некомпетентное, морально обанкротившееся из когда-либо существовавших на свете. Очевидна была победа Блэра и над консерваторами, и над прессой. Ведь партия заняла место в центре политического спектра, что, казалось, делало ее позиции несокрушимыми. Как писала газета «Гардиан» о Блэре, «не-клановая, «всеобъемлющая» политика представляет его видение единственного способа правления в неангажированном, постидеологическом мире… Судьба тори позволяет предположить, что он прав. Их падение произошло в результате непопулярного (ныне) душка идеологии, которым отдает от каждого их слова: и не их политический курс, а опасения, что они идеологи, а не прагматики, стали причиной их крушения. Для критиков Блэра слева жесткий факт заключается в том, что новый лейборизм стал выдающимся успехом. Новый лейборизм – не подготовка к чему-то другому, он есть то, что он есть. Никаких радикальных сдвигов в период второго срока не будет. Да и где свидетельства того, что общественность их желает? Новый лейборизм не носит социалистического характера и не занимается перераспределением. Он носит градуалистский характер»[944].

Достижения правительства лейбористов в экономической сфере были удовлетворительны: государственный долг, инфляция, безработица снизились. Основные экономические успехи лейбористы достигли в области макроэкономики. Однако фундамент этих успехов заложили еще консерваторы. Экономика Британии переживала 9 год подъема.

Конституционная реформа – деволюция (создание парламента Шотландии и Национальных ассамблей в Уэльсе и в Лондоне), включение Европейской конвенции о правах человека во внутреннее законодательство, реформа Палаты лордов (исключение из нее наследственных пэров) – таков неполный перечень политических реформ. Социальная политика привела к тому, что перераспределение в пользу 10 % самых бедных было самым большим за последние четверть века[945]. Было проведена реформа Палаты лордов, в которой большинство наследственных пэров лишились своих мест.

При всех разговорах о цинизме новых лейбористов, апатии избирателей, отсутствии у консерваторов харизматического лидера и достойной альтернативной политической программы, очевидно, что двойная «обвальная» победа новых лейбористов, не будучи просто политически конъюнктурной, отражала глубокие структурные и социетальные подвижки в стране, в которой 75 % работающих занято в сфере услуг. Она являла собой нечто большее, чем замедление в качании маятника двухпартийной системы. Новые лейбористы настолько преобразили политическую культуру и политическую географию Британии, что им уже предрекали не только третий, но и четвертый срок правления (правда, в коалиции с ПЛД). Проблема консерваторов заключалась не в нетелегеничности и непопулярности Хейга, и не в неудачных предвыборных кампаниях: было преодолено наследие «железной леди». Эра Тэтчер закончилась 7 июня 2001 года.

Конец эры «новых лейбористов»

«Жирную черту под этими завоеваниями подвела война в Ираке… Наибольший ущерб репутации Блэра нанес не сам факт вступления Британии в эту войну, а ошибочность предлогов, на основании которых это было сделано»[946]. Тем не менее, на выборах 2005 г. партия консерваторов так и не смогла стать «избираемой», и лейбористы, при снижении парламентского большинства, остались у власти. Резкое падение популярности Т. Блэра в 2007 г. вынесло на пост премьер-министра Г. Брауна, министра финансов в правительстве Блэра.

Г. Браун стал лидером Лейбористской партии на безальтернативных выборах и, соответственно, премьер-министром страны без борьбы. Предполагалось, что Г. Браун назначит всеобщие выборы осенью того же года, чтобы получить мандат избирателей, но он на них не решился. В результате первоначальный взлет популярности нового премьер-министра и его партии быстро исчерпал себя, и британцы стали отдавать предпочтение консерваторам. Так, уже в октябре 2007 г. консерваторы, согласно опросам, догнали лейбористов, и рейтинги ведущих партий сравнялись: они получили по 38 %, а с середины 2008 г. консерваторы неизменно опережали лейбористов на 20 %.

Однако к концу 2009 г. консерваторы стали столь же стремительно терять популярность, разрыв снизился до 3–5 %, и возникла перспектива «подвешенного парламента» [947]. Дело в том, что на своей ежегодной конференции в октябре 2009 г. консерваторы объявили о мерах жесткой экономии в период кризиса в случае прихода к власти. К тому же, консерваторов, как и лейбористов, подвел разгоревшийся весной 2009 г. на фоне экономического кризиса «растратный скандал» (нецелевое использование депутатами парламента средств налогоплательщиков на личные нужды, в то время как сами налогоплательщики затягивали пояса).

Избиратели сочли порочной саму мажоритарную систему голосования, позволяющую ведущим партиям «засиживаться» во власти, а, как известно, «власть развращает». Более того, 44 % опрошенных заявили, что хотели бы избрания «подвешенного парламента»[948], чтобы партии, лишенные гарантий пребывания у власти, оглядывались друг на друга, а главное – на избирателей и на меняющиеся реалии.

Коалиционное правительство

Общее разочарование в лейбористах из-за войны в Ираке, неприязнь электората к Г. Брауну (Д. Кэмерон неизменно на порядок опережал Г. Брауна в рейтингах личной популярности), череда политических скандалов, затронувших обе ведущие партии («растратный скандал», а также злоупотребления в лоббировании), неспособность консерваторов разработать привлекательную альтернативную программу не вынесли консерваторов на гребень политической волны. Партия тори не смогла переломить ситуацию на выборах 2010 г.: получив абсолютное большинство, сформировать однопартийное правительство.

Партия Н. Клегга, рейтинги которой ему удалось поднять на 8-10 % за счет очень хорошего выступления на первых в истории Британии теледебатах и догнать лейбористов (27–29 %), испытала при объявлении итогов выборов 2010 г. крайнее разочарование, пострадав вдвойне. Во-первых, из-за того, что 5 % избирателей в последний момент не решились отдать голос за либдемов в силу так называемого «тактического голосования»[949]. Во-вторых, из-за «несправедливой» мажоритарной избирательной системы.

Тем не менее, при меньшем количестве мест политическая роль «третьей силы» неизмеримо возросла: именно она предопределила судьбу правительства, проведя страну через драматические повороты. В 43 года Д. Кэмерон стал самым молодым премьер-министром Соединенного Королевства со времен лорда Ливерпуля в 1812 г. после всего 9 лет стажа в качестве депутата парламента. Либеральная партия правила в последний раз 70 лет назад в составе коалиционного правительства времен Второй мировой войны. На какие уступки пошли друг другу консерваторы и либерал-демократы ради возвращения к рулю государственного правления?

Прежде всего, референдум по ПС в обмен на полную коалицию с ПЛД. К другим существенным политическим реформам относятся: консерваторы согласились на фиксированный срок полномочий парламента – 5 лет (ранее премьер-министр имел право по своему усмотрению и в благоприятный для партии момент в настроениях избирателей назначать выборы ранее истечения 5-летнего срока полномочий парламента); предполагалось, что Палата лордов может стать выборной целиком или в значительной мере (еще одна уступка консерваторов); перекройка избирательных округов с целью снизить численность депутатов парламента (до 600) после выборов 2015 г. и введение права отзыва депутата.

ПЛД отказалась от планов присоединения страны к зоне евро в течение срока полномочий данного созыва парламента и согласилась, чтобы Брюсселю не передавали большие полномочия.

Определено было и введение потолка на приток иммигрантов из стран, не входящих в ЕС – еще одна уступка со стороны ПЛД, выступавшей за предоставление иммигрантам «заслуженного гражданства» (earned citizenship) после нескольких лет пребывания и работы в стране.

Н. Клегг получил высокий пост заместителя премьер-министра (отвечает за политическую реформу), либеральные демократы получили еще 4 министерских портфеля, а также около 15 постов младших министров.

Лорд Нортон, один из ведущих специалистов по конституционному праву в Британии, был настроен скептически: «подвешенный парламент» – не «народный парламент, а его противоположность, то есть парламент политиков. Политический курс вырабатывается в результате пост-электорального торга, с которым рядовых людей не знакомят. Возникают компромиссы, которые могут не иметь никакого отношения к чаяниям избирателей, которые им никогда не предлагали, и суждение по которым они не смогут вынести, если на следующих выборах партии вновь будут выступать в качестве самостоятельных единиц: исчезает институт, который можно было бы призвать к ответу»[950]. Именно такой закулисный торг и происходил на глазах британцев с 7 по 12 мая, создав гибрид, которого не ожидал никто. Действительно, партии не пошли в какой-либо комбинации на создание предвыборного блока, что требовало бы согласованной до или в ходе избирательной кампании совместной платформы, которую они бы вынесли на суд граждан.

Первое за послевоенный период коалиционное правительство либдемов с консерваторами в идеале позволяло создать стабильное правительство. И оно действовало полный срок. Коалиция изменила формулу о вотуме доверия правительству с простого большинства (50 % + 1 голос) на большинство в 55 %, или 358 голосов в парламенте.

При всей «несправедливости» мажоритарной системы она в идеале обеспечивает правящей партии большинство в парламенте, а, следовательно, стабильность правительства и последовательный политический курс на протяжении срока полномочий парламента.

Пропорциональная система, «справедливо» представляя интересы различных групп общества, подобную стабильность и последовательность не обеспечивает. Более того, ПС способствует расколу партий и формированию мелких партий, которым нет нужды объединяться в крупные – ведь они будут все равно представлены в парламенте. Так, вспомним судьбу СДП, возникшей в результате откола правого крыла Лейбористской партии («банда четырех»), которая вынуждена была влиться в Либеральную партию в 1988 г., потерпев неудачи на парламентских выборах при мажоритарной системе. Введение же ПС позволило бы получить представительство в парламенте и партиям на полюсах политического спектра (в первую очередь, правым националистическим).

Коалиция устраивала консерваторов, поскольку либдемам пришлось разделить с тори ответственность за непопулярные решения (как писала «Телеграф», «руки в крови» будут и у либерал-демократов), чего многие либдемы не хотели[951]. Такие опасения со стороны либеральных демократов звучали сразу.

Далеко не все условия коалиционного соглашения, изложенного на 30 страницах, были выполнены по тем или иным причинам. Действительно, референдум по ПС в мае 2011 года одновременно с местными выборами (по инициативе Н. Клегга) через год после формирования коалиционного правительства стал не столько голосованием собственно по ПС, сколько оценкой деятельности правительства, принимавшего «трудные» для населения меры. Стал он и оценкой «соглашательства» либеральных демократов: при явке в 42,2 % британцы проголосовали против введения ПС (67,9 %), хотя еще совсем недавно не возражали против «подвешенного парламента». Их надежды на то, что партии прислушаются к избирателям, не оправдались.

В 2014 г. состоялся референдум о независимости Шотландии. За 2 недели до шотландского референдума доли сторонников и противников независимости опасно сравнялись, и Кэмерон мог стать премьер-министром, развалившим страну. Как и в случае с референдумом о ПС, Д. Кэмерону удалось добиться результата, совпадавшего с его позицией.

В середине срока правления опросы показывали, что консерваторы серьезно отставали от лейбористов. Не сумев примирить евроскептиков и еврооптимистов в своей партии, пытаясь избежать раскола в стане тори и оттока избирателей к ПНСК, премьер-министр Д. Кэмерон в январе 2013 г. дал обещание вынести вопрос об отношениях Британии с ЕС из партийных кулуаров на референдум. В преддверии выборов 2015 г. рейтинги партий сравнялись, но преимущества у консерваторов не было: респонденты считали однопартийное правительство консерваторов «наименьшим злом» (least bad option) по сравнению с остальными вариантами[952].

На протяжении последних двух десятилетий обе ведущие партии показали, что императив завоевания государственной власти заставил их сдвинуться к центру, чтобы одной сбросить с себя имидж партии для богатых, а другой – имидж партии высоких налогов и непомерных госрасходов (tax-and-spend party). В предвыборной кампании 2015 г. тори объявляли себя «партией трудящихся», а лейбористы – «партией фискальной ответственности», то есть они перекрашивались в цвета друг друга.

Итоги выборов 2015 г. показали, что в последний момент 3 % «стыдливых» (shy) сторонников консерваторов или колеблющихся избирателей, утверждавших в опросах о симпатиях к лейбористам, заполнили избирательный бюллетень в пользу тори. Соотношение же мест в парламенте изменилось судьбоносно: тори – 51 %, а лейбористы – 36 %. В выигрыше оказалась и ШНП: 50 % голосов шотландцев принесли ей 95 % мест от квоты региона – почти вдвое больше доли голосов. Среди проигравших – либдемы. Их представляют 8 депутатов при 7,9 % голосов (чуть более 1 % мест) – в 6,6 раз меньше доли голосов.

Неожиданная победа партии тори, когда все опросы указывали на формирование «подвешенного парламента» и, соответственно, еще одно коалиционное правительство[953], заставила Д. Кэмерона выполнить обещание провести референдум о членстве Британии в ЕС.

Последствия Брекзита для партийно-политической системы.

Система сдержек и противовесов (checks and balances), которая складывалась веками для примирения позиций сторон, методы представительной демократии были отринуты. Конституционные изменения обычно требуют квалифицированного большинства голосов. Однако в Британии историческое судьбоносное решение о Брекзите было принято пусть с бесспорным, но не столь значительным перевесом голосов (51,9: 48,1) при беспрецедентной явке в 72 %[954]. Некоторые обозреватели считают, что Британия явила не пример демократии, а сыграла в русскую рулетку.

Британцы, голосуя сердцем, а не разумом, отразили поднявшиеся и в Европе настроения против истеблишмента, против элит, получающих выгоду от глобализации и не желающих прислушаться к мнению людей, против растущего неравенства в доходах. Популизм поднимается не сам по себе – это симптом назревшего нарыва, ответственность за который несут элиты. Британцы выразили общие настроения, характерные для Европы и США, где популярна кандидатура Д. Трампа на пост президента США.

Референдум о членстве Британии в ЕС выявил глубокий раскол по региональному[955], возрастному, социальному, образовательному и в целом классовому (казалось, забытому в годы экономического процветания постиндустриального общества) признакам[956]. Д. Кэмерон, объявив референдум, надеялся сохранить единство собственной Консервативной партии и «закрыть вопрос» на поколение. Однако обнажились набиравшие силу подспудные тенденции, симптомом которых стал поступательный успех ПНСК и раскол в Лейбористской партии.

В основной оппозиционной партии – Лейбористской – резко обострился внутрипартийный кризис как вследствие Брекзита, так и идейно-политического размежевания в стране. Кризис начался после всеобщих выборов 2015 г., вступив в острую фазу после референдума. По традиции, партийные лидеры, проиграв выборы, уходят в отставку. Освободил свой пост и лидер лейбористов Эд Милибэнд (сменивший Г. Брауна). Победил на выборах лидера партии Дж. Корбин, представляющий ее левое крыло. Победу Корбину обеспечила процедура избрания, принятая в 2014 г. на конференции партии при Милибэнде. Она позволяет любому человеку участвовать в выборах лидера ЛПВ – достаточно заплатить 3 фунта, подтвердить приверженность целям и ценностям Лейбористской партии, чтобы зарегистрироваться в качестве «сторонника» (supporter) партии. Статус сторонника партии, наряду с членом партии (full member) и членом аффилированного с партией профсоюза, наделяет его равным правом избрать лидера партии по системе альтернативного голосования. Верхушка партии рассчитывала тем самым потеснить левых, но добилась прямо противоположного, а в эмоциональном плане – шокирующего, результата.

Десятки тысяч людей левых взглядов зарегистрировались в качестве «3-фунтовых» сторонников партии или ее членов. Действительно, численность партии после майских парламентских выборов стремительно росла. К середине августа 2015 г. электорат приблизился к 611 тыс. человек[957].

Дж. Корбин получил 59,5 % голосов: почти половину голосов полных членов партии (49,5 %), около 60 % голосов членов профсоюзов, более 70 % голосов «3-фунтовых» сторонников партии, т. е. прежде всего благодаря сторонникам партии. Энди Бэрнхем (его ближайший соперник и представитель правого центра в партии), ранее считавшийся фаворитом, получил лишь 19 % голосов[958].

Дж. Корбин, депутат парламента с 1983 г. (более 500 раз голосовал против позиции своей партии)[959]. Его взгляды можно охарактеризовать как экономический этатизм и радикальный эгалитаризм. Неудивительно, что Д. Кэмерон и министр обороны в его правительстве М. Фэллон считали его «угрозой национальной безопасности страны»[960].

Причины победы Дж. Корбина объясняются социальным составом электората – это молодые люди с высшим образованием (слишком молодые, чтобы помнить о 18 годах партии в оппозиции). Избиратели Дж. Корбина по сравнению с избирателями других кандидатов – люди политически активные, левых взглядов, бескомпромиссные. Они не поддерживают авиаудары по Сирии, негативно относятся к институту монархии. Среди них меньше людей с доходом выше среднего (26 %) и высоким социальным статусом (36 %). Среди них вдвое больше тех, кто голосовал за либерал-демократов в 2010 г. (18 %), т. е. против лейбористов во главе с непопулярным Г. Брауном и за подававшего надежды Н. Клегга (лидера Партии либеральных демократов – ПЛД). Большинство из них считает США «самой большой угрозой миру (51 %) – среди сторонников Э. Бернхэма таких было 36 %. Идеалистов среди них также большинство (67 % присоединились к словам Дж. Леннона «Вы можете считать меня мечтателем»). Твердые левые составляют среди них большинство (74 %) в то время как в электорате Британии таковых лишь 14 %. Таким образом, сторонники Корбина – это коалиция «старых левых» и молодежи протеста, нон-конформистов, людей вдохновения, а не рацио. Отринув прагматизм, они требуют идейной альтернативы, пусть и не рассчитывая на перемены в стране[961].

Корбин выиграл, несмотря на то, что респонденты отмечали более высокий уровень компетентности у других кандидатов и их способность привести партию к победе на следующих выборах (хотя последнее качество не превышало 25 %). Корбин выиграл по моральным качествам – честный, принципиальный, мужественный[962].

Важнейшее следствие данного опроса – неверие самих лейбористов в то, что кто-либо из кандидатов в лидеры сможет обеспечить приход партии к власти в 2020 г. Корбин заполнил идейный вакуум, возникший после того, как «новый лейборизм» и «Третий путь» исчерпали себя. Попытки Э. Милибэнда разработать некую новую концепцию не удались: «ответственный капитализм», «синий лейборизм», лейборизм «одной нации» – все они носили столь эклектичный и вторичный характер, что сменяли один другой, исчезая без следа. Противники Корбина сразу начали дебаты о том, сможет ли Дж. Корбин – этот «Дональд Трамп лейбористов» – удержаться в качестве лидера в ближайшие 2 года или «3-фунтовые» сторонники Корбина сами «разойдутся по домам», что предоставит правым (умеренным, «вменяемым» лейбористам) возможность востребовать партию себе.

Конфликт в Лейбористской партии перешел в открытую фазу после референдума: произошел беспрецедентный бунт против ее лидера Дж. Корбина за вялую (lukewarm, lacklustre) агитационную кампанию в пользу членства в ЕС. Члены его «теневого кабинета» массово вышли в отставку (23 из 31), а парламентская фракция лейбористов выразила ему недоверие (172:40 из 231), что послужило основанием назначить выборы лидера партии. Правых больше волнует способность партии одержать победу на парламентских выборах и прийти к власти в стране, чтобы «сбросить правительство консерваторов».

Сам Корбин уступать не собирался, ссылаясь на убедительный мандат от рядовых членов партии на выборах лидера в 2015 г. Накануне и после референдума в партию вступили под 200 тыс человек. В течение месяца после референдума и до окончания регистрации для голосования на выборах лидера вступило еще 130 тыс человек[963]. На этот раз НИК постановил, что принять участие в голосовании имеют право те, кто вступил в партию до 12 января 2016 г., а «сторонники» должны внести в партийную кассу уже 25 ф. ст. (еще одна мера с целью отсечь левых). Однако бумеранг вернулся противникам Корбина: 70 % сторонников намерены были голосовать за Корбина[964]. За месяц до оглашения результатов выборов Корбин опережал своего соперника во всех категориях респондентов (возраст, пол, регион, даже независимо от голосования на референдуме), кроме одного – членов партии со стажем до парламентских выборов 2015 г. (32 %)[965].

Партия, возможно, получит довольно значительную поддержку избирателей на местных выборах, на выборах региональных, дополнительных выборах, выборах в Европарламент (что продемонстрировала ПНСК). Однако всеобщие парламентские выборы касаются не локальных вопросов или проблем, далеких от повседневных нужд электората. Они касаются судеб страны. До тех пор пока британские избиратели в целом занимают центристские позиции, лейбористам в центр возвращаться придется. К тому же, пересмотр границ избирательных округов и сокращение их количества до 600 выгодно Консервативной партии. Лейбористы, возможно, будут отстранены от власти по меньшей мере до 2025 г.

Выиграв «сражение», но проиграв «войну», премьер-министр Д. Кэмерон объявил о своей отставке. Правящая партия тори в середине срока правления сменила лидера и, соответственно, премьер-министра. Так же, как и Г. Браун, Т. Мэй стала лидером партии без борьбы и премьер-министром, не пройдя всеобщие выборы в качестве лидера партии. Будет ли «медовый месяц» нового премьер-министра с избирателями продолжительным или он быстро закончится под ударами последствий Брекзита?

С 1979 по 2015 г. (за 36 лет) бразды правления страной переходили от партии к партии всего 2 раза (1979–1997, 1997–2010). Исправно работавший маятник классической двухпартийной системы стал надолго зависать то в одной, то в другой стороне политического спектра. С 1979 г. он завис вправо – на 18 лет, что объяснялось не только популярностью М. Тэтчер, но и кризисом в стане лейбористов. Однако победу в 2005 г., когда война в Ираке ощутимо сказалась на популярности партии, в немалой степени следует отнести за счет кризиса уже в Консервативной партии. Узкопартийные интересы «чистоты идеологии» возобладали над целями завоевания власти (собственно, как и в Лейбористской партии при М. Футе). Лишь в конце 2005 г., после третьего поражения подряд, консерваторы избрали своим лидером Д. Кэмерона, ставшего впоследствии общенациональной фигурой, и смягчили разногласия в партии по отношению к ЕС. Таким образом, кризис в Консервативной партии привел к зависанию маятника левее центра – на 13 лет правления лейбористов. Кризис Лейбористской партии – при возможном формальном расколе, при полевении партии в отрыве от центристски настроенных избирателей, при лидере, который не сможет стать общенациональной фигурой, маятник снова замедлит свое движение.

Характерно, что и консерваторам, и лейбористам пришлось менять своих утративших популярность лидеров партии и, соответственно, премьер-министров, что называется «на ходу», в середине срока полномочий парламента (М. Тэтчер – в 1990, а Т. Блэра – в 2007 году, Д. Кэмерона – в 2016 г.). Тэтчер совершила серьезную ошибку, пытаясь ввести «подушный налог» и перейдя на авторитарный стиль правления. Т. Блэру также пришлось оставить руководство партией не по собственной воле, а в силу недовольства электората войной в Ираке и одержимостью премьера «имиджем» – тем, что получило название «style over substance» (преобладание формы подачи материала в СМИ с целью создать у избирателей благоприятное восприятие политического курса над стремлением достичь реальных результатов). Кэмерон объявил об отставке, проиграв референдум о членстве Британии в ЕС.

Нежелание «уйти вовремя», доведение своего положения до стадии политически неприемлемого (хотя и вполне законного) надолго отбрасывает партии от власти. Таким образом, «маятник» классической двухпартийной системы надолго зависал то в одной, то в другой стороне: неспособность как правящей, так и оппозиционной партии быстро перестраиваться, невольное нарушение принципа сменяемости власти (если не по букве, то по духу) «развращало» сами партии, что приводило их к политическим ошибкам и вызывало эффект «психологической усталости» у избирателей.

В результате длительного (фактически на протяжении поколения) пребывания во власти одной партии оппозиционная партия утрачивает навыки государственного управления и не приобретает должный политический опыт, а правящая партия накапливает ошибки.

Как бы там ни было, представляется, что ввиду кризиса в Лейбористской партии консерваторы во главе с Т. Мэй имеют шансы выиграть выборы 2020 г. Маятник двухпартийной, переходящей в многопартийную, системы, по всей видимости, вновь зависнет на 15 лет правления консерваторов в правой части политического спектра при общей идейной поляризации в стране.