«Ну и мудаки же вы!»
«Ну и мудаки же вы!»
Начавшийся вечером 18 августа путч к утру 21 августа превратился в бездарную пародию на государственный переворот. Путчисты лишний раз подтвердили «первую заповедь изменника»: заговор удается в первые три часа или не удается вовсе.
По сообщениям информационных агентств, Саддам Хусейн, узнав о путче в Москве, назвал его «хорошо сделанным делом». По словам народного депутата РСФСР Владимира Лысенко, Горбачев вечером 18 августа закончил беседу с Крючковым, Баклановым и генералом Варенниковым словами: «Ну и мудаки же вы!» Хусейн ошибся. Горбачев оказался прав.
Танки вошли в город утром 19-го. И просто встали на улицах. Оказалось, что танкисты генерала Лебедя, окружившие Белый дом, вовсе не хотят никого убивать. Телефоны, международная связь продолжали работать. Арестов не было. Не было, собственно, и объявленного комендантского часа: всю ночь по городу как обычно летали машины, и никто никого особенно не пытался задерживать. Военные патрули отсутствовали.
В центре Москвы собирались группы граждан, и среди них были провокаторы КГБ. Они либо звали бить витрины, либо агитировали за путчистов. Но на удивление много оказалось в нездоровой стране спокойных и оптимистичных людей, которые просто пошли к Белому дому и организовали баррикады.
По воспоминаниям журналиста «Коммерсанта» Владимира Гендлина, в критическую ночь с 19 на 20 августа прозвучало обращение журналиста Александра Политковского по громкоговорителю о жестокости военных, убивших защитников в тоннеле у Смоленской площади. «Помню, как мочили в луже носовые платки на случай газовой атаки и гадали, пойдет нас штурмовать “Альфа” или “Вымпел”. Тогда все верили, что делают правильные вещи, потому что жить по-старому никто не хотел. Хотелось свободы, равенства и братства. Наверное, утром 20 августа, когда стало понятно, что штурма не будет и путч провалился, многие и, правда, ощутили немного романтизма и надежд… Один из стоявших друзей у Белого дома через десять лет стал депутатом Госдумы. И первым делом позвонил мне и попросил, чтобы одна моя коллега по “Коммерсанту” прекратила писать плохие вещи про его регион — “а то доиграется”»…
Сейчас защитники Белого дома, по крайней некоторые из них, вспоминают эти события, как и Владимир Гендлин, со смесью здорового цинизма и некоторой досады, уже не возмущаясь кличкой «ЕБелДоСы» (Ельцин — Белый дом — Свобода). Авторство ее за давностью лет забылось, как и двадцатитрехлетний Дмитрий Комарь, двадцативосьмилетний Илья Кричевский и тридцатисемилетний Владимир Усов, которые какое-то время были героями. Обстоятельства их гибели можно истолковать равно и как героизм, и как вопиющее раздолбайство, скверно поставленный и еще хуже сыгранный фарс. Вот репортаж еще одного журналиста — Михаила Каменского — с места событий: «Люди предприняли успешную попытку набросить на триплексы (смотровые щели) БМП штатный брезент, ослепив экипаж. Им мешала сильно нетрезвая блондинка, которая постоянно бегала вокруг машины, пытаясь броситься под гусеницы. В какую-то секунду она оказалась позади машины, БМП резко подала назад, женщина с очевидным суицидным намерением шагнула ей навстречу.
Стоявший рядом мужчина оттолкнул ее, споткнулся и был расплющен гусеницей, машина подала вперед и опять назад, расплющив его повторно. Нетронутыми остались только ноги, которые после боя увезли милиционеры…»
В своем первом воззвании путчисты не скрывали своей приверженности идеалам великой империи — это, похоже, их и погубило. Их заклинания о «единстве Отечества» были не простой демагогией (безусловно, необходимой при всяком путче), но и отражали искреннюю веру заговорщиков в то, что единая империя существует в реальности. Судя по реакции хотя бы маршала Язова, восклицавшего при аресте: «А че? А че такое?», — заговорщики вообще не сознавали, что совершенное ими называется государственной изменой: в течение семидесяти лет в СССР подобные действия назывались сменой руководства.
Видимо, именно вера в действенность классических образцов привела путчистов к грубой ошибке: успешно изолировав Горбачева и передав набор сообщений и воззваний, они безотлагательно почили на лаврах. Российская верхушка, для ликвидации которой еще утром 19-го было достаточно взвода солдат, осталась нетронутой, Дом правительства РСФСР — незахваченным, и Ельцин получил бесценную временную фору.
К ночи с 20 на 21 августа стало ясно, что члены ГКЧП озабочены в основном тем, как бы избежать уголовных санкций, предусмотренных ст. 64 УК РСФСР: Янаев «жался и кряхтел», Язов то ли подал в отставку, то ли позволил распространить об этом слухи, прочие молчали. Последний этап — бегство гэкачепистов — не только превратил их самих в своего рода «штрафбат», но и резко изменил положение фигур, не взятых в долю: заместителя Пуго Бориса Громова, начальника Генштаба Михаила Моисеева, в какой-то степени даже Председателя Верховного Совета СССР Анатолия Лукьянова. Их роднит и то, что они «вернулись из отпуска и ничего не знали», и то, что таким образом оказались «не запятнавшими себя персонами».
Так что у Горбачева были основания обзывать «спасителей державы» весьма экспрессивно.
Еще больше оснований для этого у него появилось после возвращения в Москву. Президент СССР из рук большевистских революционеров попал в руки революционеров антибольшевистских. Опереться ему было не на кого. Еще 22 августа Горбачев пытался как-то остановить лавину, но уже 23-го на встрече с российскими депутатами, понимая, что против рожна не попрешь, он фактически согласился с идущим на его глазах новым, теперь уже настоящим переворотом, призывая лишь, «чтобы все шло законным путем». Уступки следовали за уступками: вечером 24-го Горбачев распустил союзный кабинет министров, отказался от поста Генсека КПСС, а ЦК КПСС объявил о самороспуске. Здание ЦК на Старой площади было опечатано, партийное имущество национализировано, здание КГБ оскоплено: с Лубянки убрали памятник Железному Феликсу. «Ум, честь и совесть нашей эпохи» решила сыграть ва-банк и проиграла. Перестройка кончилась, началась политика без дураков.
Согласно опросам фонда «Социологическое мнение», в 2001 году 61% опрошенных не смогли назвать ни одного из членов ГКЧП. Лишь 16% могли назвать верно хотя бы одну фамилию; 4% вспомнили руководителя ГКЧП Геннадия Янаева. Некоторое время публику весьма интересовал вопрос, не стоял ли за попыткой путча сам Горбачев. Члены ГКЧП однозначно утверждают, что он не только инициировал путч, но и пытался с гарантией обеспечить себе политическую прибыль при любом развитии событий.
По воспоминаниям Валерия Болдина: «Чувствуя, что теряет точку опоры, Горбачев в начале 1990 года пригласил к себе группу членов Политбюро и Совета Безопасности — всех тех, кто впоследствии вошел в ГКЧП (среди них были Крючков, Язов, Бакланов) — и поставил вопрос о введении чрезвычайного положения… В конце концов Горбачев понял, что сепаратные переговоры Ельцина с руководителями республик приведут к его окончательному отстранению от власти и активизировал деятельность силовых структур по введению чрезвычайного положения».
А вот слова Олега Бакланова, бывшего в августе 1991 года секретарем ЦК КПСС, заместителем председателя Совета обороны СССР: «Если говорить конкретно об августовских событиях, то необходимость создания ГКЧП возникла после того, как 17 или 18 августа одна из газет напечатала материалы новоогаревских посиделок, где, по сути, Горбачевым, Ельциным и иже с ними был подготовлен документ о роспуске Советского Союза. Причем уже 21-го Горбачев был готов его подписать… В конечном счете (на президентской даче в Форосе. — Ред.) был нелицеприятный разговор, в заключение которого Горбачев сказал: “Ну, хорошо. Давайте действуйте сами”. Он как бы дал “добро”»…
Региональные руководители во время путча повели себя ожидаемо по-разному. Часть республик осудила действия путчистов и отказалась подчиняться их приказам уже в первые часы, другие предпочли политику пассивного выжидания. Третьи (поначалу) поддержали ГКЧП. Точнее, для них никакого переворота и не происходило. Как обычно, работали все предприятия, организации и учреждения, а руководители республик ограничились призывами к дисциплине и порядку. Они выполнили все распоряжения ГКЧП, хотя не все официально его признали.
Путч сорвал подписание нового Союзного договора, и республики начали одна за другой заявлять о выходе из Союза: 20 августа — Эстония, 21 — Латвия, 24 — Украина, 27 — Молдавия, потом — Азербайджан, Узбекистан и Киргизия, а осенью — остальные республики. Ни одна из них не выполнила при этом всех процедур, предписываемых законом СССР от 3 апреля 1990 года «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из состава СССР».
А 5 сентября 1991 года фактически самораспустился Съезд народных депутатов СССР, подведя черту под семьюдесятью с лишним годами существования СССР. Навсегда распустив съезд, Горбачев сфотографировался на память с членами Межрегиональной депутатской группы.
Анатолий Собчак на радостях предложил еще и предать земле тело В. И. Ульянова-Ленина, но церемонию отложили — останки В. И. Ульянова-Ленина могут и потерпеть, а с останками бывшего Союза ССР надо было что-то срочно делать. «У нас ситуация нерегламентская», — пояснил происходящее Горбачев. Тактический расчет авторов заявления о роспуске Союза, озвученного президентом Казахстана Назарбаевым, строился на трех пунктах.
Во-первых, сразу привести съезд в состояние шока. На лице Горбачева была изображена мрачная решимость do or die, что и понятно: президент и удельные князья всерьез опасались, что съезд, в основном состоящий из людей, за последние две недели потерявших все, отважится на отчаянные шаги, и команда «10+1» решила нанести удар первой.
Во-вторых, дать понять, что все не так страшно и хорошее поведение вознаграждаемо. Депутатам посулили сохранение их статуса (т. е. синекуры и депутатский иммунитет) до 1994 года.
В-третьих, в решительный момент (утром 5 сентября) Горбачев пригрозил съезду уйти и оставить его наедине со взбаламученной страной. Намек был четко понят, и голосование пошло как по маслу. К 13.00 съезд сдал свои полномочия Госсовету и еще не сформированному новому Верховному Совету. А Горбачев пошел фотографироваться с МДГ, предварительно отклонив претензии собравшихся, желавших позаседать еще: «Вы же у нас в переходный период вступили! То было до новой эры, а теперь у нас новая эра».
А эра ознаменовалась и экспроприацией. В кабинет председателя Госбанка СССР на Неглинной в августе 1991 года пришел комиссар от демократических властей РСФСР и потребовал отдать ключи от хранилищ. Никаких ключей у Виктора Геращенко не было, был только ключ от сейфа с личными вещами, и его Виктор Владимирович комиссару не отдал, но из кабинета ушел и, видимо, меньше всего думал, что через год те же демократические власти попросят его вернуться в тот же самый кабинет на Неглинной: как-то не получалось без Геращенко.
Дальнейшее известно достаточно неплохо. 8 декабря 1991 года главы Белоруссии, России и Украины в Беловежской пуще констатировали, что СССР прекращает свое существование, объявили о невозможности образования ССГ и подписали Соглашение о создании Содружества Независимых Государств (СНГ). Позднейшие сожаления Бориса Ельцина и Леонида Кравчука (озвученные в 1996 и 2007 годах соответственно) уже ничего не могли изменить.
И многим показалось, что начинается какая-то новая жизнь. Новые герои газет и телевизора выглядели не просто героями, а буквально новыми формами жизни.
Все, чем мы жили последние 20 лет и чем живем сейчас, закладывалось в 1991 году. И это не только ГКЧП и развал СССР. Интернет и ОС Linux были созданы именно тогда. Первые разборки США с Саддамом Хусейном («Буря в пустыне») начались именно тогда. Билл Клинтон заявил о себе как о претенденте на роль лидера США именно тогда. Региональные конфликты, которые расхлебываем до сих пор, начались или достигли пика как раз в 1991-м — Южная Осетия, Нагорный Карабах, Приднестровье, Чечня. Даже «вертикаль власти» и «тандемократия» — что такое институт вице-президентства, как не попытка создать властный тандем? — родом именно оттуда. Тогда же начался и распад Югославии. А также апартеида в ЮАР.
Тогда же на смену старой коммунистической номенклатуре пришли те, кому предстояло стать номенклатурой новой. Вне зависимости от их желаний.