3

3

Две первые строки после служебного грифа, исполненные прописными буквами, можно прочитать и не отставляя руки далеко:

«Управление Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР по Свердловской области. Генерал-майору Ильину А. В.».

Внизу на поле, свободном от машинописи, каллиграфически четкая резолюция начальника управления тоже читалась хорошо:

«Тов. Дальнову П. Н. Прошу переговорить».

Разбирать текст невооруженным глазом, тем более строчной, Павел Никифорович Дальнов не решился. Возле чернильного прибора лежал пластмассовый футляр. Недоуменно посмотрел на него — будто не на свою, на чужую, случайно попавшую сюда вещь. Все еще не хотелось верить: сорок пять, и на тебе — дальнозоркость, старческая хвороба. Непривычно водрузил очки на переносицу. Строки, перетолмаченные шифровальщиками на общедоступный язык, прочитал дважды:

«12 июня 1955 года неподалеку от села Кахабери Батумского района Аджарской АССР при попытке уйти за рубеж нарядом пограничной заставы задержан некий Сомов, 1935 года рождения. На изъятом у него листке бумаги обнаружена запись: «Трабзон. Сибирские пельмени. Алтын Прохору». На допросе по поводу этой записи Сомов показал, что в случае успешного перехода границы он должен явиться в корчму «Сибирские пельмени» в порту Трабзона, спросить Прохора (Мидюшко Прохора Савватеевича) и передать привет от Алтына (Алтынова Андрона Николаевича). Последний, со слов задержанного, — уроженец города Верхняя Тавда Свердловской области. По полученным нами сведениям, Мидюшко в прошлом — капитан Красной Армии, в июне 1941 года добровольно перешел на сторону гитлеровцев, служил на командных должностях в 624-м карательном казачьем батальоне германских вооруженных сил. В 1946 году из американского лагеря для военнопленных отбыл в США. Обстоятельства его появления в турецком портовом городе пока не выяснены. Сомов показал также, что за совершенное им преступление (воровство) он отбывал наказание в Чуньском ИТЛ совместно с Алтыновым, который, освободившись, в декабре прошлого года выехал в Свердловскую область. В случае подтверждения показаний Сомова в этой части прошу организовать необходимую проверку Алтынова и о полученных данных поставить нас в известность.

Председатель КГБ при Совете Министров Аджарской АССР подполковник Т. Чиковани».

Павел Никифорович поворошил в памяти все соприкасающееся с Алтыновым и ничего существенного, за что можно было бы зацепиться, не вспомнил. «В случае подтверждения показаний Сомова…» Подтверждаются показания Сомова. Действительно, Алтынов Андрон Николаевич, 1911 года рождения, отбывал наказание в сибирском исправительно-трудовом лагере. Осужденный в июне 1945 года за измену Родине, вышел на свободу, ввиду зачета нескольких месяцев, чуть раньше определенных ему десяти лет — в декабре прошлого года. Живет в Верхнетавдинском районе нашей области, работает в колхозе.

Армия, контрразведка которой занималась власовцем Алтыновым и где он был судим военным трибуналом, расформирована, поэтому возникли некоторые трудности и документы отыскались не сразу. Но теперь папка, прошнурованная и пронумерованная от первой до двести шестьдесят седьмой страницы, лежит в его сейфе — сейфе начальника оперативного отдела УКГБ подполковника Дальнова.

«…прошу организовать необходимую проверку Алтынова и о полученных данных…» Поведение Алтынова пока не вызывает тревог у органов госбезопасности. И в месте с тем… Вот же, черным по белому: привет Прохору Савватеевичу Мидюшко от Алтынова Андрона Николаевича. Конкретному лицу от конкретного человека.

Что это — «Алтын Прохору»? Пароль? Вполне возможно. Если нет, все равно налицо попытка установить контакт, и Сомов тут — связник.

Выходит, Алтынов не просто власовец. Кто же? Агент гитлеровских СД или абвера? Уцелевшая агентура немецких разведывательных органов, как известно, в своей значительной части перешла в ведение спецслужб англоязычных держав. Тогда Алтынов — агент СИС или ЦРУ?

Но какой он агент, Алтынов этот, если десять лет в ИТЛ под бдительным оком конвоя! Может, завербован на оседание и теперь, как всякая затерявшаяся собака, ищет себе хозяина? По каким каналам? Через Мидюшко? Но откуда Алтынову, много лет находившемуся в изоляции, известно, что Мидюшко в Трабзоне, более того, в кабачке «Сибирские пельмени»? Алтынов, судя по следственному делу, до конца 1944 года находился в лагерях военнопленных, Мидюшко же — по данным, которые имеют аджарцы, — служил в карательном формировании. Как они могли познакомиться?

Снял трубку телефона, связался с районным отделением КГБ. Даже после дополнительных вопросов Павел Никифорович ничего нового о жизни Алтынова не узнал. Единственное, пожалуй: зимой, когда вернулся из лагеря, пытался определиться на жительство в райцентре, но милиция не позволила. Но и эта было известно. Правда, в связи с шифровкой Чиковани увиделось в новом свете: не искал ли Алтынов, определенный хозяевами на оседание, более выгодного места для шпионажа?

Павел Никифорович стал мысленно выстраивать возникшие вопросы по номерам и в столбик. Да, формальным ответом на запрос подполковника Чиковани тут не обойтись. Этот случай с нарушением границы Центр не оставит без внимания. Сведения о Мидюшко у аджарских чекистов явно оттуда. Так что ответы на расставленное столбиком надо искать, не дожидаясь команды из Центра.

Дальнов, возвратив очки в очечник, покрутил диск телефонного аппарата внутренней связи. После гудка услышал в трубке собственный голос:

— Кто посмел отрывать меня от дел в столь напряженное время?

На этот раз Павел Никифорович даже не улыбнулся шутке, адресованной озорным Новоселовым явно кому-то другому, предельно кратко распорядился:

— Юра, зайди.

Юра — это старший лейтенант Новоселов. Долговязый, с глазастым, всегда готовым к улыбке лицом двадцатипятилетний парень, облаченный в тесноватый серый пиджачок и коричневые, хорошо отглаженные брюки. Переступив порог, он выжидательно замер. Павел Никифорович жестом показал на стул. Новоселов уловил в настроении начальника отдела нечто крайне деловое и, поняв, что его, Юрина, имитация прошла без внимания, внутренне подобрался и сел, едва протиснув под столешницу свои костлявые и длинные, как у мизгиря, ноги. Павел Никифорович потряс бумагой с текстом на общедоступном языке и перевел этот текст на еще более доступный:

— Похоже, наш Алтын сверкнул и другой стороной.

Новоселов огорченно потянулся к затылку, но настроение тут же сменилось, и рука с полдороги сунулась за сообщением, аджарских коллег. Вникнув в содержание, сказал со вздохом:

— Труба зовет… Надо понимать — меня зовет? А как же с Яшкой Тимониным?

Огорчение Новоселова было деланным. В душе он уже порадовался новой, судя по всему, значительной и интересной работе. Но почему бы в таком случае не сунуть под сукно Яшкино дело и не избавиться от него? Дальнова на мякине не проведешь — видел Юру насквозь.

— Думаешь, другому велю передать? Не дождешься. В столь напряженное время, — вспомнив свой голос в Юрином исполнении, Павел Никифорович оборвал фразу ухмылкой: — Не велика фигура — Яшка Тимонин, в прицепе вытянешь. И, пожалуйста, не скреби в потылице, голубь мой.

Новоселов перевел взгляд на окно, за которым просматривалась часть площади 1905 года, прогретой июньским солнцем и несколько притихшей с началом рабочего дня. Через неровный уличный шум глухо пробился удар свердловской новинки — курантов на башне горисполкома. Юрий Новоселов из потайного карманчика брюк вытянул за цепочку часы, привезенные отцом с фронта, глянул на застекленный циферблат. Половина одиннадцатого. Штамповка, а еще аккуратно трудится!

Трофейные часы, здание горисполкома, на реконструкции которого работали пленные немцы, смерть отца от ран, незавершенное дело Тимонина и новое, алтыновское, — все это непроизвольно объединилось в одно, до сих пор отдающее болью слово — война. Как досадовал Юра когда-то: не дорос, опоздал на войну! Начав работать в органах госбезопасности, понял — не опоздал…

Сотрясая стол, приставленный к рабочему столу Павла Никифоровича, Новоселов с трудом высвободил ноги. В графине заплескалась вода, тренькнула плохо пригнанная пробка. Поднялся, часы, прикрепленные цепочкой к брючному ремню, стал засовывать в кармашек-пистончик. Павел Никифорович заинтересованно наблюдал за действиями Юрия. Тот, уловив лукавство в глазах начальника, заметил напыщенно:

— Ташенур — это не только деталь гардероба, но и признак состоятельности вашего подчиненного.

— Ташенур? — удивленно переспросил Павел Никифорович. — Это еще что за штука?

— Карманные часы, — важно пояснил Новоселов. — В институте моим врагом номер один был немецкий язык.

— Одолел врага? — посерьезнев, спросил Дальнов.

— Читаю. С вёртербух, конечно.

— Это хорошо. Пригодится. Хотя дело Алтынова велось на русском.

— Оно у вас или в архиве?

Павел Никифорович подошел к старинному металлическому шкафу. Скрежетнул ключ, отошла массивная, как затвор шлюза, дверца. Новоселов ожидал увидеть пухлую папку, но Дальнов подал ему блокнотный листок.

— Вот, для быстроты отыскания. Внизу оно.

Мысленно раскладывая время на все, что следует сделать, Юрий позволил себе еще один вопрос:

— В Верхнюю Тавду когда прикажете?

— Там и без тебя есть кому, — ответил Дальнов. Хотел сказать, что Юрию предстоят другие поездки — неблизкие, но не стал забегать вперед: пусть, не отвлекаясь, посидит над бумагами «Смерша».

— Не спугнут? — спросил Новоселов, имея в виду товарищей из районного отделения КГБ.

— Алтынова трогать не будем. Плотничает в колхозе, ну и пусть плотничает. Вникни в каждую строчку, в каждое слово, — и Дальнов, снова усадив Новоселова, выложил то, что считал важным: — Поищи, не упоминал ли Алтынов «турецкоподанного» Мидюшко. Не верится мне, что столь долгое время был военнопленным. Сдается, их дорожки сходились где-то еще до вступления Алтынова в РОА[1].

— Если сходились, вряд ли упоминал. Не кретин, поди.

— Не за это, так за что другое зацепишься. У армейской контрразведки дел тогда было до чертиков, могли и упустить что-то. Так что между строк читай. Надеюсь некоторые уточнения по Мидюшко получить из центра, хотя бы о шестьсот двадцать четвертом карательном казачьем, в котором этот самый Мидюшко служил. Выясним, где батальон дислоцировался, тогда… — и все же Дальнов не выдержал: — Вот тогда и поедешь. А пока изучи у нас все, что можно по Алтынову. И одновременно закругляй по Тимонину. Всё, свободен, Юрий Максимович.

Новоселов направился к двери. Оттуда обернулся на уткнувшегося в бумаги Дальнова и тембром генерала Ильина (для себя неведомо — как) сказал с упреком:

— Нехорошо, Павел Никифорович, так перегружать своих сотрудников.

Воззрившись на него поверх очков, Дальнов укорчиво покачал головой:

— Иди, иди.