2. День 13 октября 1941 года. Рассказ А.М. Бурцевой

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2. День 13 октября 1941 года. Рассказ А.М. Бурцевой

Мне не удалось эвакуироваться из Днепропетровска до прихода немцев потому, что у меня в это время была опасно больна дочь. Вместе со мной остались моя мать, отец и брат — мальчик тринадцати лет. Они не захотели уехать без меня.

Когда в город вошли немцы, они сразу же приказали, чтобы все евреи надели на рукава белые повязки с шестиугольной звездой. Некоторые сопротивлялись, не хотели носить повязку, и я сама видела, как немецкий бандит убил на улице молодую девушку за то, что она отказалась надеть повязку.

Потом на евреев наложили контрибуцию в 30 миллионов рублей. Начались издевательства и грабежи. Однажды эсэсовцы ворвались в нашу квартиру и увели моих отца и мать в полицию. Там их избили и, отобрав все ценные вещи, выпустили. Мать и отец боялись показаться на улице.

Так, в страхе за свою жизнь и за жизнь детей, мы прожили до 13 октября 1941 года.

К этому времени мой муж (я замужем за русским) разыскал комнату, где нас никто не знал и куда он собирался нас перевезти. Но мы не успели осуществить этот план. В шесть часов утра к нам постучали и сказали, чтобы мы с вещами пришли к универмагу по улице Маркса, где, якобы, собирают всех евреев для того, чтобы заставить их уплатить контрибуцию.

Когда мы пришли к магазину, огромное четырехэтажное здание было уже наполнено людьми. Особенно много было стариков и женщин с детьми. У входа у всех отобрали вещи. Так как я была без вещей, меня в магазин не пустили, и я осталась стоять на улице в толпе, в которой было несколько тысяч человек. Через некоторое время, тех, что были в магазине, тоже вывели на улицу.

Я нашла мать и брата. Отца мы потеряли, и я больше его никогда не видела. Нас построили в колонну по шесть человек и в сопровождении вооруженных жандармов куда-то повели. Моя мать стала убеждать меня, чтобы я передала мою девочку кому-нибудь из знакомых на улице с тем, чтобы как-нибудь переправить ее моему мужу. Я стала вглядываться в лица людей, шедших навстречу, и вскоре увидела нашего соседа, который искал в колонне свою жену (еврейку) и ребенка. Я отдала ему Леночку и вскоре увидела, что мой муж идет рядом с колонной и ведет Леночку за руку. Через несколько минут около меня оказался знакомый мужа (я шла с краю колонными ему удалось подойти ко мне) и стал убеждать меня незаметно снять повязку и убежать. Он сказал мне, что нас ведут на убой. Но я не хотела оставлять своих и продолжала идти в колонне. Тогда моя мать, которая слышала наш разговор, начала умолять меня, чтобы я бежала. ”Нам ты все равно не поможешь,— говорила она,— а ради Леночки ты должна это сделать”.

Тут мимо нас проехала машина, в которой везли стариков и детей. И вдруг один из сидевших в машине вскочил на ноги и бритвой перерезал себе горло. Немец толкнул его в кузов, чтобы его никто не увидел, машина проехала дальше.

На Юрьевской улице я сняла повязку, незаметно выскользнула из колонны и пошла по адресу, который дал мне знакомый мужа.

Здесь я прожила недели две, и мой муж только изредка мог приходить ко мне, так как мы боялись, чтобы его не проследили. Потом он перевез меня домой, и два месяца я безвыходно просидела в комнате, прячась в шкаф всякий раз, как слышала шаги на лестнице. Но заболела Леночка, и мне пришлось начать выходить, чтобы доставать ей еду. Меня спасло то, что внешне я не похожа на еврейку, а соседи у нас были хорошие люди и во всем, в чем могли, помогали нам.

Так, в постоянном страхе, каждый день ожидая смерти, я прожила два года. Сказалась эта жизнь и на ребенке. Достаточно мне было где-нибудь задержаться, как Леночка начинала биться в истерике, с криком: ”Мою мамочку убили”. Временами казалось, что мы всего этого не перенесем.

Судьба всех остальных, с которыми я шла в колонне, ужасна. Их всех расстреляли в противотанковом рву за городом. Та же участь постигла и моих родных.