50. «Подвальные пленки»

Эрик хотел, чтобы его помнили. Он потратил год на «Книгу Бога», но за пять недель до Судного дня решил, что этого недостаточно. Он хотел сыграть главную роль перед камерой. И 15 марта они с Диланом начали снимать «подвальные пленки». Они знали: у них жесткий график съемок, и потом не будет ни монтажа, ни возможности доработки отснятого материала. Они снимали себя на 8-миллиметровую камеру производства «Сони», взятую из видеокласса «Колумбайн».

Первая часть была отснята как ток-шоу – на стационарную видеокамеру в гостиной дома Эрика, находящейся в полуподвале рядом с его спальней. После начала съемки Эрик то и дело менял угол обзора камеры – возможно, это был хитрый способ для того, чтобы гарантировать, что зрители будут точно знать, кто здесь режиссер. Все эти видеосъемки предназначались именно для телеаудитории. Как и само нападение на школу.

Эрик присоединился к Дилану, когда камера уже работала. Они сидели, расслабившись, в стильных, обитых бархатом глубоких креслах, ведя шутливую беседу о том, что собираются сделать. Эрик держал в руке бутылку Jack Daniels, а на коленях у него лежал его дробовик Арлин. Он сделал глоток, стараясь не морщиться. Он терпеть не мог виски. Дилан грыз зубочистку и время от времени также мелкими глотками попивал алко- голь.

Они разглагольствовали более часа. Дилан был оживлен, возбужден, зол и все время запускал пальцы в длинные растрепанные волосы. Эрик же по большей части оставался спокоен и хладнокровен. Говорили они одним голосом – голосом Эрика.

Идеи в основном высказывал Эрик; Дилан же весело ему подыгрывал. Они оскорбляли тех, кого такие, как они, обычно считают ниже себя: чернокожих, латиносов, геев и женщин. «Сидите дома, мамаши, – сказал Эрик. – Эй, приготовь мне обед, сучка, мать твою!»

Иногда Эрик слишком повышал голос. Дилана это нервировало. Было уже больше часа ночи, и наверху спали родители Эрика. Осторожнее, говорил Дилан.

Они перечислили всех подростков, на которых были злы. Родители таскали Эрика за собой по всей стране: тощий белый парнишка, вынужденный на каждом новом месте все начинать сначала и вечно остававшийся в самом низу пищевой цепи. Над ним все время смеялись: «Над моим лицом, волосами, рубашками». Он перечислил всех девушек, которые дали ему от ворот поворот.

Слушая Эрика, Дилан завелся. Глядя в камеру, он обратился к своим мучителям: «Если бы вы могли видеть всю ту злость, которая накопилась во мне за эти четыре гребаных года», – сказал он. Он описал десятиклассника, который, по его мнению, не заслуживал той нижней челюсти, которую подарила ему природа. «Вам придется поискать его челюсть, – сказал Дилан. – Потому что на месте вы ее не найдете».

Эрик назвал одного парня, которому собирался выстрелить в яйца, и еще одного, которому хотел выстрелить в лицо. «Думаю, самому мне выстрелит в голову какой-нибудь гребаный коп», – заявил он.

Никто из тех, кого они упомянули, не будет убит.

Все началось задолго до их поступления в старшую школу. Дилан помнил, как еще в яслях в «Футхиллс» все эти заносчивые карапузы насмехались над ним. «А тут еще моя стеснительность, которая отнюдь не улучшала ситуацию», – сказал он. И дома ему тоже было ничуть не лучше. За исключением родителей, вся его родня смотрела на него сверху вниз и относилась к нему как к какому-нибудь выродку. Брат Байрон вечно издевался над ним, друзья брата тоже. «Это вы сделали меня тем, кто я есть, – сказал Дилан. – Вы еще больше разожгли мою ярость».

«Еще больше ярости, еще больше! – потребовал Эрик. И взмахнул руками. – Продолжай копить ее в себе и дальше».

Дилан выдал еще одно изречение в духе Эрика: «Я определился с тем, кого ненавижу. Это человеческий род».

Эрик поднял дробовик Арлин и нацелил на объектив камеры. «Вы, ребята, все умрете, и это случится чертовски скоро. Вы все должны умереть. И мы тоже должны умереть».

Эрик и Дилан раз за разом повторяли, что они намерены погибнуть в бою. Но их наследие будет жить. «Мы дадим толчок революции, – сказал Эрик. – Я объявил человеческому роду войну, а война есть война».

Он попросил прощения у матери: «Мне правда очень жаль, но война есть война. Моя мать, она такая заботливая. Она так мне помогает». Она приносила конфеты, когда ему бывало грустно, и иногда ломтики вяленой говядины. Его отец, сказал Эрик, тоже классный.

Эрик немного притих. Родители, наверное, заметили, что он отдаляется от них, рассудил он. Он делал это нарочно – чтобы помочь им. «Я не хочу проводить с ними много времени, – объяснил он. – Лучше бы они уехали из города, чтобы не приходилось смотреть на них и чувствовать, что они становятся еще ближе».

Дилан был менее великодушен. «Мне жаль, что во мне столько ярости, но породили ее вы», – сказал он. Однако он снизошел до того, чтобы поблагодарить родителей за то, что они привили ему самосознание и уверенность в себе: «Я признателен за это».

Оба подростка настойчиво твердили, что их родители не виноваты. «Они дали мне мою гребаную жизнь, – заявил Эрик. – Но что делать с ней, я решу сам».

Дилан посетовал на то, что родители будут испытывать чувство вины, но тут же это высмеял. Он передразнил голос матери: «Если бы нам только удалось достучаться до них раньше. Или найти эту пленку».

Эрику это понравилось. «Если бы мы только задали нужные вопросы», – добавил он.

Да, хитрости им не занимать, согласились оба подростка. Обвести вокруг пальца родителей было легко. А также учителей, копов, работодателей, судей и мозгоправов. Те, кто занимался их реабилитацией, и все начальство вообще просто жалки. «Я мог бы убедить их в том, что я собираюсь покорить Эверест, – сказал Эрик. – Или в том, что у меня из спины растет брат-близнец. Я могу заставить вас поверить во все что угодно».

В конце концов они устали от ток-шоу и перешли к демонстрации своего арсенала.

В извинениях Эрик переплюнул Дилана. Неспециалист решил бы, что он говорит искренне. Но занимающиеся этим делом психологи сочли извинения Эрика отнюдь не такими убедительными. Они видели перед собой психопата. Классического психопата. Он даже прибегнул к трюку, поставив себе диагноз. «Мне бы хотелось быть гребаным социопатом, чтобы не испытывать никаких угрызений совести, – заявил Эрик. – Но я их испытываю».

Просматривая эту сцену, доктор Фузильер разозлился. Если тебя мучает совесть, это значит, что тобой владеет искреннее желание исправить ошибку. Эрик же этого не сделал. На пленках он несколько раз оправдывал свои действия. Фузильера было нелегко вывести из себя, но это достало и его.

«Самые пустые и никчемные извинения, которые я когда-либо слышал в жизни», – сказал он. Ситуация сделалась еще более абсурдной, когда Эрик завещал кое-какое имущество двум приятелям, «если вы, чуваки, останетесь живы».

«Если вы останетесь живы? – повторил Фузильер. – Они собираются пойти в школу и, вполне возможно, убить друзей. Если бы им было их хоть сколько-нибудь жаль, они бы не стали этого делать!»

Это как раз тот тип неискреннего извинения, который доктор Клекли выявил в 1941 году. Он описал притворные взрывы эмоций, поражающую воображение своей искусностью имитацию любви к друзьям, родным и собственным детям – незадолго до того, как растоптать их. Психопат имитирует раскаяние так убедительно, что жертвы часто верят его извинениям, несмотря на то что он их погубил. Взять хотя бы Эрика Харриса – через несколько месяцев после устроенной им бойни группа опытных журналистов из ведущих газет смотрела, как он высказывается на «подвальных пленках». И большая их часть написала, что Эрик извинялся и выражал чувство вины.

Три дня спустя Эрик и Дилан опять включили видеокамеру. То же самое место, та же самая обстановка и то же самое ночное время.

Они смеялись, рассказывая, как легко было изготовить то, что им требовалось для нападения на школу. Инструкции можно найти в интернете – «как сделать взрывные устройства, яд, напалм и как приобрести стволы, если ты несовершеннолетний».

Между разговорами о подготовке задуманной акции они философствовали: «Мир во всем мире невозможен… Религии омерзительны».

«Кинорежиссеры будут драться за этот материал», – возбужденно воскликнул Дилан. Какое-то время они обсуждали, кому стоит его доверить: Стивену Спилбергу или Квентину Тарантино.

Агент Фузильер просмотрел эти пленки десятки раз. В каком-то смысле они были откровением. Если дневники убийц объясняли их мотивы, то пленки раскрывали их личности. Многое рассказали их друзья, но ничто не может сравниться с личным знакомством с убийцей. А «подвальные пленки» давали максимально возможное приближение к их жизни.

Фузильер понимал, что «подвальные пленки» сняты для зрительской аудитории. Отчасти это было представление – для широкой публики, для копов и друг для друга. Дилан особенно старался, чтобы показать Эрику, насколько он заинтересован в осуществлении плана.

Неспециалисту показалось бы, что доминирующую роль в этом деле играет Дилан. Он говорил громче, дерзко, и у него явно была гораздо более яркая индивидуальность. Эрик же предпочитал роль режиссера. Часто он находился за камерой. Но главным всегда был он. Фузильер заметил – Дилана выдавали глаза. Время от времени он начинал орать как сумасшедший, а затем бросал взгляд на партнера, ища его одобрения. Ну как я тебе?

«Подвальные пленки» отражали сплав истинных личностей убийц с придуманными ими персонажами. Но особенности персонажей, роли которых они играли, также многое говорили о них самих.

У Эрика возникла новая идея. «Колумбайн» станет центром задуманного апокалипсиса, но, возможно, он мог бы сделать его еще масштабнее. Как насчет противопехотных мин и мин-растяжек? Никаких прибамбасов, всего лишь простые взрывные устройства.

Для более крупной акции понадобятся дополнительные участники. И Эрик решил начать вербовку.

В конце марта он обратился к Крису Моррису. Что, если установить мину-растяжку прямо за Blackjack Pizza? Та дырка в заборе подошла бы идеально – через нее вечно лазает всякая мелюзга.

Криса эта идея не вдохновила. Мина-растяжка для надоедливых ребятишек? Это было бы слишком радикально, сказал он.

Эрик тут же дал задний ход. Мина их не убьет, а только напугает так, что они наделают в штаны.

Нет, заявил Крис. Определенно нет.

Крис начинал беспокоиться. Эрик и Дилан все время делали бомбы. И часть из них взорвали. И от разных подростков он то и дело слышал рассказы о том, что они где-то раздобыли стволы.

Крис заметил в поведении Эрика перемену. Он вдруг сделался агрессивным и без всякой причины заводил ссоры. Нейт Дайкман тоже заметил, что Эрик и Дилан изменились – прогуливали уроки, спали во время занятий и все время секретничали. Но ни Крис, ни Нейт никому ничего не сказали.

Эрик сделал по меньшей мере три попытки завербовать Криса Морриса, хотя в то время Крис этого не понимал. Некоторые из предложений Эрика были сделаны в форме «шуток».

«Тебе не кажется, что было бы клево прихлопнуть всех наших качков?» – спросил Эрик в боулинге. Впрочем, зачем останавливаться на качках? Почему бы не взорвать всю школу? Разве сделать это трудно? Крис решил, что Эрик шутит, но ему это все же не понравилось.

Да ладно, сказал Эрик. Можно было бы поставить взрывные устройства на электрогенераторы – тогда здание взлетело бы на воздух.

Крису это надоело, и он, повернувшись, заговорил с кем-то другим.

Для тех, кто желает совершить массовое убийство, это стандартный прием вербовки, объяснил Фузильер. Предложить идею и, если к ней не проявляют интереса, обратить все в шутку; если же собеседник загорается, то вербовщик делает следующий шаг.

Когда Крис впоследствии рассказал о шутке Эрика насчет убийства качков, многие приняли это за мотив. Но Эрик был куда более хитрым вербовщиком. Он всегда ориентировался на аудиторию. И, как правило, верно оценивал ее желания. Когда он предложил убить качков, это вовсе не означало, что в качестве мишени он выбрал их, это показывало, что, по его мнению, эта идея могла бы понравиться Крису.

Разумеется, Эрик с удовольствием поубивал бы и тех, кто увлекался спортом, заодно с черномазыми, латиносами, педерастами и всеми прочими группами, которые он поносил.

От Дилана утечки шли направо и налево. Он несколько раз демонстрировал на людях бомбы, сделанные из обрезков труб. И чем ближе была дата нападения, тем подобное случалось чаще. О том, что у Эрика и Дилана есть огнестрельное оружие, знало множество людей. И о бомбах тоже. Эрик и Дилан взрывали их все больше и со все большей дерзостью посвящали в свой секрет других.

В феврале или марте Эрик проговорился о еще более страшной вещи – о напалме. Это случилось во время вечеринки в доме Робин. Эрик не дружил с Заком после того, как они разругались прошлым летом, но ему было кое-что нужно. У него не получалось изготовить напалм по тем рецептам, которые были доступны в сети, а Зак хорошо разбирался в подобных вещах. И Эрик считал, что Зак как раз тот человек, который может помочь.

Эрик с дружелюбным видом подошел к Заку, спросил, как дела, и непринужденно поболтал с ним. Они говорили о будущем.

Зак и Эрик ушли с вечеринки в одно и то же время и поехали в супермаркет. Зак купил газировку и шоколадный батончик и стал ждать Эрика на парковке. Эрик вышел из магазина и показал свои покупки: газировку и коробку отбеливателя. Отбеливатель? Зачем ему отбеливатель? – спросил Зак.

Эрик сказал, что он собирается «попробовать сделать одну штуку».

Какую?

Напалм. Эрик сказал, что собирается попробовать изготовить напалм. Зак знает, как его делать?

Нет.

После убийств Зак поведал детективам эту историю, но в первый раз он солгал. Он описал вечеринку у Робин, но о напалме промолчал. Потом он согласился пройти проверку на детекторе лжи и перед тем, как на него надели датчики, признался и в остальном. По его словам, разговор на этом и закончился и потом он больше не говорил ни о напалме, ни о стволах – ни с Эриком, ни с Диланом, ни с кем-либо другим. Результаты теста на полиграфе были неоднозначны.

Эрик также попросил Криса подержать напалм у себя дома. На «подвальных пленках» Эрик и Дилан шутили на этот счет: «Лучше бы напалму не замерзать в доме одного чувака». Вначале они не говорили, кого имеют в виду, но позднее упомянули «дом Криса Пиццы». Хитро. (Крис Моррис позднее рассказал полиции, что речь действительно шла о нем и что он отказался.)

Совсем не осталось времени. Эрику надо было еще столько всего сделать. Он составил список дел, назвав его «дерьмо, которое нужно сделать». Оставалось все-таки найти способ изготовить напалм, приобрести еще больше патронов, раздобыть лазерный прицел, потренироваться, приготовить взрывные устройства и решить, в какой момент они с Диланом убьют больше всего людей. Один из пунктов этого списка – «переспать» – так и остался невыполненным.

2 апреля Эрику позвонил штаб-сержант Марк Гонсалес и предложил вступить в морскую пехоту. Эрик сказал «может быть», и они побеседовали еще несколько раз.

Тогда же, в апреле, он снова вернулся к «Книге Бога». Прошли месяцы; много чего произошло. У Эрика были наготове тридцать девять мелких бомб, которые он называл «сверчками», двадцать четыре бомбы из обрезков труб и все четыре ствола. И он закончил дневник. Все готово.

Эрик встретился с сержантом Гонсалесом. На эту беседу он надел черную футболку с изображением группы Rammstein, черные брюки и черные армейские ботинки. Он прошел отборочное испытание, получив средний балл. Сержант попросил Эрика описать себя, выбрав несколько табличек с чертами характера. Тот выбрал «хорошую физическую форму», «лидерские качества и уверенность в себе» и «самодисциплину и саморегуляцию поведения». Эрик думал о том, чтобы пойти в морскую пехоту, и говорил об этом с родителями. Он даже согласился, чтобы сержант Гонсалес приехал к нему домой и познакомился с родными.

Не совсем понятно, чего Эрик хотел добиться. Вероятно, он руководствовался сразу несколькими мотивами. Он всегда любил представлять себя в роли морского пехотинца, так что, возможно, перед смертью ему захотелось насладиться этим шоу. Кроме того, ему была нужна информация: все никак не получались бомбы с часовым механизмом и напалм. Он сказал Гонсалесу, что его интересует обучение применению различных видов оружия и взрывному делу, и задал множество вопросов. Но главным его желанием, по всей вероятности, было добиться, чтобы родители, которые постоянно донимали по поводу будущего, оставили его в покое. Две недели спокойствия. Передышка для маневра.

Следующую видеосъемку Эрик осуществил в одиночку, ведя машину и поставив камеру на приборную доску. Он включил громкую музыку, поэтому многое из того, что он сказал, невозможно разобрать. Он говорил о тех, кто работал с ним в пиццерии, и извинялся за то, что вскоре должно произойти. «Простите, ребята, но я обязан был это сделать». Ему будет их не хватать. Ему будет здорово недоставать его босса, Боба, который как-то раз напился на крыше вместе со всеми ними.

Эрик все не мог решить, когда именно устроить атаку на школу: до или после выпускного бала? «Странное чувство, когда знаешь, что через две с половиной недели умрешь», – сказал он.

9 апреля у Эрика был день рождения. Ему исполнилось восемнадцать лет, и он официально стал взрослым. Чтобы отпраздновать, он и его товарищи собрались там, где тусовались всегда.

Несколькими днями раньше или позже их приятельница видела, как, сидя в школьном кафетерии, Эрик и Дилан склонились над какой-то бумажкой. Что это у них, спросила она. Они попытались спрятать бумажку. Девушка и бровью не повела, а потом вдруг схватила листок со стола. Это оказался нарисованный от руки план столовой, на котором было обозначено местонахождение камер видеонаблюдения. Это странно.

Эрик нарисовал еще несколько планов помещения, отметив, сколько там в разное время бывает народу. Эти планы он не позволил увидеть никому.

Эрик и Дилан сняли еще несколько пленок. Атака на школу – это классный день, сказали они. Куча народу будет плакать, возможно, устроят бдение при свечах. Жаль, что они этого уже не увидят. Они радовались тому, что запечатлели себя на видео. Но первыми лапу на пленки наложат копы. «Интересно, они покажут их публике?» – спросил Дилан. Скорее всего, нет. Копы просто порежут все, что ребята сняли, и покажут эти пленки публике в таком виде, в каком захотят. Это может стать проблемой. И Эрик с Диланом решили сделать копии записей и переслать их четырем новостным телеканалам. Эрик также собирался отсканировать страницы дневника и вместе с картами и чертежами отправить их этим каналам по электронной почте.

Но руки у них до этого так и не дошли.

В воскресенье будущие убийцы поехали в Денвер за приобретением того, что понадобится для атаки. И, разумеется, взяли с собой видеокамеру. Ведь они делали историю. Они купили канистры с горючим и баллоны с пропаном. Дилан купил армейские камуфляжные брюки. Судя по всему, подготовку к операции в основном финансировал Эрик, но на этот раз и Дилан заплатил свою часть. Он взял с собой 200 долларов наличными, а Эрик – чек на 150 долларов.

Следующую порцию видео Эрик снимал один в своей спальне. Он сидел на кровати всего в нескольких дюймах от объектива, так что получился жутковатый оптический эффект «рыбий глаз». Эрик опять говорил о «замечательных родителях» и о том, что копы им устроят.

«Стремно, что придется заставить их пройти через все это, – сказал он. – Им придется ой как несладко».

Им по-любому не удалось бы его остановить, заверил их Эрик. И процитировал Шекспира: «Злодеев носит и благое чрево».

Он написал эту строку из «Бури» Шекспира и в ежедневнике на странице, посвященной Дню матери. Это многое говорит о его личности, подумал Фузильер. Дилан хотел быть хорошим парнем, Эрик же понимал, что он представляет собой зло.

Смешно получается, сказал Эрик зрителям: родители изводят его насчет цели в жизни, а он и так работает как каторжный, надрывая задницу. «В последние дни приходится нелегко. Это моя последняя неделя на земле, а они ничего не знают».

Но дело того стоит. «Апокалипсис приближается, он начнется через восемь дней, – утверждал он. – О да. Он придет, это точно».

Затем он поднял перед камерой свой шедевр. «Это «Книга Бога». Здесь отражен весь мой мысленный процесс – если вы хотите понять почему все случилось, прочтите это. – Он пролистал страницы, чтобы похвастаться наилучшей работой. – Так или иначе, я предам это гласности».

Он задержался в конце дневника, где был изображен то ли он сам, то ли Дилан в полном боевом снаряжении. Солдат на картинке нес на спине бак, на котором было написано «напалм». Эрик показал на картинку и сказал: «Это план нашего самоубийства».

За пять дней до Судного дня Дилан наконец признал, что все-таки сыграет в нем роль. «Пришло время умереть, – написал он. – Мы будем ждать нашей награды, ждать друг друга».

Мы. Это слово играет центральную роль, но оно включает в себя отнюдь не Эрика. Дилан обращался к Харриет. Он был благодарен Эрику за то, что тот предоставил ему способ уйти из жизни, но вовсе не желал провести с ним вечность.

Вечером в четверг в шесть часов в дом Эрика явился вербовщик Корпуса морской пехоты штаб-сержант Гонсалес. Уэйн и Кэти засыпали его вопросами о возможностях продвижения по службе, которые предлагал Корпус. Кэти также спросила, не повлияет ли прием антидепрессантов на годность Эрика к службе в морской пехоте. Она принесла бутылочку с прописанным Эрику лекарством, и сержант записал его название. Он сказал, что выяснит этот вопрос и перезвонит.

Как будто Эрику было до этого какое-то дело. Он всю жизнь воображал себя морским пехотинцем, но на самом деле ему нужно от Корпуса только одно – престиж, который давала нашивка на плече. Эрик никогда не представлял, как будет поддерживать огнем разведывательный батальон, не говоря уже о том, чтобы подчиняться приказам. В его выдуманной армии всегда было только один-два человека, и задания он выполнял ради себя, а не ради страны или своего Корпуса.

В пятницу или субботу Гонсалес позвонил и оставил на автоответчике сообщение, прося связаться с ним. Но Эрику было не до того.

В пятницу, обращаясь к собравшимся ученикам, мистер Ди с легкой иронией высказался насчет того, чтобы все вернулись в школу живыми. Великолепно.

В этот день будущие убийцы купили еще несколько баллонов с пропаном. Эрик насел на Марка Мейнса с требованием раздобыть еще патронов. Вероятно, именно эта задержка сдвинула нападение на школу с 19 на 20 апреля.

Эрик заночевал у Дилана. Тома и Сью Клиболд это удивило – ведь они не видели Эрика уже полгода. Подростки пришли после десяти часов вечера. Дилан нервничал – Том понял это по его голосу, который звучал не так, как всегда. Позднее Том охарактеризовал его как «сдавленный». Он отметил про себя, что надо будет спросить Дилана, в чем дело. Но он так и не поговорил с сыном.

Эрик явился в дом Дилана с большой спортивной сумкой, которая была чем-то набита. Том решил, что в ней лежит компьютер. На самом же деле там находилось оружие для последнего шоу. Будущие убийцы, разумеется, засняли арсенал на видеокамеру – это единственный эпизод «подвальных пленок», который был сделан в доме Дилана. Режиссурой, как всегда, занимался Эрик. Дилан надел патронные сумки… Дойдя до ножей, он пошутил насчет того, что насадит на лезвие голову одного одиннадцатиклассника. Он повесил пистолет TEC-9 на плечо, засунул дробовик в карман армейских брюк и закрепил его с помощью ремней.

Ему нужен был рюкзак. Он начал рыться в стенном шкафу, чтобы разыскать его, и наткнулся на смокинг, приготовленный для завтрашнего выпускного бала. Пофиг. Он повернулся лицом к камере, чтобы еще раз заострить внимание на ситуации: «Робин, на самом деле мне совсем не хотелось идти на выпускной бал. Но поскольку я в скором времени собираюсь умереть, я подумал, что мог бы сделать что-нибудь клевое». К тому же, добавил он, за выпускной платят родители.

Он надел плащ и, приняв эффектную позу, посмотрел в зеркало. В этом прикиде он войдет в школу в Судный день – это будет нереально круто. Но вид у него получился неуклюжий. «С этой стороны я толстоват», – посетовал он.

Главное заключалось в том, чтобы произвести впечатление на аудиторию, так что огромную роль играли детали. Костюмы, мизансцены, всяческие мелочи, создающие общую атмосферу, звуковое оформление, пиротехника, динамичное развертывание сюжета, интрига, вызывающая у зрителя напряженный интерес, четкий хронометраж всех действий, ирония, предвосхищение будущих событий – все эти кинематографические приемы имели первостепенное значение. А для очевидцев убийцы собирались добавить запахи: запах серы, запах горящей плоти и запах страха.

Дилан попытался принять еще одну эффектную позу, но и на этот раз из этого ничего не вышло. Его первое движение в этой сцене – попытка сдернуть TEC-9 с ремня, на котором он висел, и картинно перебросить в правую руку. Но помешал его плащ. Он сделал еще одну попытку – и снова неудачно. Быстрее, сказал Эрик. Он явно был раздражен. Он-то натренировал каждое движение, доведя до совершенства. Дилан же делал это в первый раз.

Эрик ушел от Дилана около девяти утра без спортивной сумки. Возможно, они с Эриком бодрствовали всю ночь. Том и Сью заметили, что постель Дилана выглядит так, словно он в ней не спал.

Вся суббота прошла под знаком выпускного бала. Дилан вернулся домой в три часа ночи, и Сью встала с кровати, чтобы встретить его. Как все прошло? – спросила она. Дилан показал бутылку шнапса и ответил, что выпил из нее всего чуть-чуть. Остальные пошли завтракать, добавил парень. Он устал. С него довольно.

Большую часть воскресенья он отсыпался.

Утром в понедельник, около девяти, Дилан схватил блокнот на пружине и вывел верхнюю часть огромной единицы. Нижнюю ее часть он нарисовал в самом низу страницы, а посередине оставил большой разрыв, в котором написал: «1. Один день. Один – это начало конца. Ха-ха-ха, спасен, но все еще здесь. Примерно через 26,5 часов начнется Судный день. Это будет трудно, но не невозможно, необходимо, очень напряженно и весело».

Повеселимся, написал он, зная, что умрет. Все отдавало банальностью. И математический анализ так ему в жизни и не пригодился.

Последнее слово написано неразборчиво, но, похоже, это Fickt (немецкое сленговое слово, означающее «Пипец»).

В последние двадцать четыре часа своей жизни Дилан был очень активен. Он нарисовал себя в бронежилете, обвешанного взрывчаткой, заняв весь лист: вид спереди и вид сзади. На одной из последних страниц он вкратце изложил план атаки на школу, передвинутый теперь на вторник. Эта запись кончалась так: «Когда взорвутся первые бомбы, атакуй, получай удовольствие!»

В понедельник вечером Эрик и Дилан отправились ужинать с приятелями в любимый ресторан Эрика. Дилан прихватил с собой несколько купонов, дающих право на скидки, так что они могли сэкономить. Когда он пришел домой, мать спросила, как все прошло. Хорошо, ответил он. Они отлично провели время. И он съел отличный стейк.

Эрик получил от Марка Мейнса последние две коробки патронов и заявил, что завтра, наверное, отправится пострелять. В ту ночь он спал мало, а может быть, и вообще не ложился. В два с небольшим ночи, за три часа до того, как он должен был проснуться и встать, он все еще бодрствовал. Ему надо было добавить кое-что к аудиозаписи мемуаров. И он продиктовал в микрокассетный диктофон, что ему осталось жить менее девяти часов. «Из-за меня погибнут люди. Это будет день, который запомнят навсегда».

Во вторник утром и Эрик, и Дилан встали рано. Том и Сью слышали, как Дилан уходил около четверти шестого. Они решили, что он идет на урок боулинга. При этом они его не видели.

«Пока», – крикнул он.

Затем они услышали, как закрылась дверь.

Эрик оставил микрокассету на кухонном столе. Это была старая кассета, ее использовали уже не раз, и кто-то когда-то написал на ней «Никсон». Потом это название вызывало у экспертов недоумение много лет. Однако оно ровно ничего не значило.