Глава 6. Разделяй и властвуй: Первая мировая война и послевоенное урегулирование
В начале ХХ века национализм проник и в арабские провинции Османской империи. Поначалу арабским народам, прожившим почти 400 лет под османским правлением, было трудно представить себя в отдельном независимом государстве. Ранние националисты придерживались весьма противоречивых взглядов на то, как может выглядеть арабская государственность. Одним виделось единое королевство с центром на Аравийском полуострове, другие выступали за создание независимых государств в отдельных частях арабского мира, таких как Великая Сирия или Ирак. Эти ранние националисты были очень малочисленны и подвергались со стороны османских властей жестким преследованиям, что отбивало у других охоту следовать их примеру. Те, кто не хотел отказываться от своих политических чаяний, были вынуждены бежать из османских земель. Некоторые перебирались в Париж, где их идеи находили поддержку у европейских националистов; другие отправлялись в Каир, где объединяли силы с исламскими реформаторами и светскими националистами, выступавшими против британского правления.
Разочарование арабского народа османским господством усилилось после Младотурецкой революции 1908 года. В ходе военно-революционного переворота младотурки заставили султана восстановить Конституцию 1876 года и снова созвать парламент. Поначалу эти перемены вызвали воодушевление среди арабских подданных империи, которые надеялись на либерализацию османского правления. Однако младотурки оказались ярыми националистами, и новый режим взял курс на укрепление власти Стамбула в арабских провинциях путем жесткой централизации.
То, что младотурки рассматривали как меры по централизации, многие арабы восприняли как репрессии. В частности, новое правительство начало насильственно внедрять использование турецкого как официального языка империи в государственных учреждениях и школах арабских провинций. Эта политика оттолкнула арабских интеллектуалов, для которых их родной язык был неотъемлемой частью национальной идентичности. Эта и другие меры, с помощью которых младотурки хотели более тесно интегрировать арабов в османское государство, привели к обратному результату и способствовали усилению зарождающегося националистического движения. В 1910-х годах группы арабских интеллектуалов и армейских офицеров начали создавать тайные националистические организации, ставившие своей задачей получение независимости от Османской империи. Некоторые из этих организаций вступали в контакты с европейскими державами через местные консульства в надежде заручиться поддержкой извне.
Ранние арабские националисты сталкивались с почти непреодолимыми трудностями. Османское государство было вездесущим и беспощадно расправлялось с любой нелегальной политической активностью. У борцов за независимость арабских земель не было никаких средств для достижения своих целей. Времена, когда в арабских провинциях мог появиться могущественный лидер, способный бросить вызов военной мощи империи, как это сделал Мухаммад Али Египетский, давно канули в Лету. Если реформы танзимата в XIX веке и привели к какому-то результату, то это было значительное усиление власти центрального правительства и подчинение арабских провинций Стамбулу. Требовался очень серьезный катаклизм, чтобы ослабить хватку османского центра в арабском мире.
И таким катаклизмом стала Первая мировая война.
Османская империя вступила в Первую мировую как союзник Германии в ноябре 1914 года. Это была война, которой османы предпочли бы избежать. Империя была истощена после войны с итальянцами в 1911 году за Ливию и Эгейские острова и двух проигранных войн с балканскими государствами в 1912 и 1913 годах. Летом 1914 года, когда Европа оказалась на пороге военного противостояния, османское правительство надеялось остаться в стороне от вооруженного конфликта, заключив оборонительный союз с Великобританией или Францией. Однако ни британцы, ни французы не пожелали связывать себя обязательствами, идущими вразрез с интересами их партнера по Антанте — Российской империи. Именно ее территориальных амбиций османы опасались сильнее всего.
Один из лидеров младотурецкого правительства, Энвер-паша, был большим поклонником Германии. Он считал ее единственной европейской державой, не имевшей территориальных интересов на Ближнем Востоке, что позволяло доверять ей. В отличие от Германии, Россия, Франция и Великобритания в прошлом не раз покушались на османский территориальный пирог и, скорее всего, собирались сделать это снова. Кроме того, Энвер был впечатлен германской военной мощью и утверждал, что только Германия способна защитить Османскую империю от территориальных посягательств своих европейских соседей. Энвер провел секретные переговоры с германским правительством и 2 августа 1914 года, через несколько дней после начала войны в Европе, заключил с ним союзный договор. По условиям договора Германия обязалась предоставить военную и финансовую помощь Османской империи в обмен на ее вступление в войну на стороне Центральных держав.
Помимо прочего, немцы надеялись благодаря тому, что османский султан носил титул халифа, т. е. духовного лидера мировой мусульманской общины, разжечь джихад против Великобритании и Франции. Британские и французские колонии в Северной Африке и Южной Азии были населены миллионами мусульман, и немецкие военные стратеги рассчитывали, что внутренний джихад помешает их противнику вести успешные военные действия. Когда после нескольких месяцев колебаний 11 ноября 1914 года османское правительство наконец-то объявило войну державам Антанты, султан призвал мусульман всего мира начать священную войну против Великобритании, Франции и России. Но этот призыв почти не встретил отклика среди мусульманских общин, которые находились далеко от европейского театра военных действий и были куда больше озабочены своими собственными проблемами. Однако он вызвал серьезную озабоченность в Париже и Лондоне: британцы и французы начали активно пытаться заручиться поддержкой мусульманских лидеров в подконтрольных им землях, чтобы противостоять объявленному султаном джихаду.
Снова оказавшись втянутыми в войну, османские власти безжалостно расправлялись со всеми, кто подозревался в сепаратистских настроениях. Став военным губернатором Великой Сирии, один из трех лидеров младотурецкого правительства, Джемаль-паша, жестоко разделался с местными националистами. В 1915 году он конфисковал архивы французского консульства, где были указаны имена многих политических активистов в Бейруте и Дамаске, — фактически там была названа почти вся образованная сирийская и ливанская элита, включая парламентариев, журналистов, религиозных деятелей и армейских офицеров. Джемаль-паша обвинил их в государственной измене и учредил в Горном Ливане специальный военный трибунал, который в течение года приговорил десятки человек к повешению, сотни к длительным тюремным срокам и несколько тысяч к ссылке. Эта расправа принесла Джемалю прозвище ас-Саффах, или «кровавый мясник», и убедила очень многих арабов в необходимости добиваться независимости от Османской империи.
Между тем бедствия и невзгоды военных лет затронули не только нелегальных активистов, но всех жителей арабских провинций. Десятки тысяч арабских мужчин, призванных в османскую армию, были ранены или убиты на полях сражений либо умерли от болезней. Правительство реквизировало у крестьян зерно и скот, расплачиваясь свеженапечатанными бумажными деньгами, не имевшими никакой ценности. Засухи и нашествие саранчи привели к страшному голоду, унесшему почти полмиллиона жизней в Великой Сирии и Горном Ливане.
Но, к удивлению европейских держав, Османская империя оказалась невероятно стойким противником. В начале войны османские войска атаковали британцев в зоне Суэцкого канала. В 1915 году они победили объединенные силы Франции, Великобритании, Австралии и Новой Зеландии на Галлиполийском полуострове, а в 1916 году заставили капитулировать Индийские экспедиционные силы в Месопотамии. С 1916 по 1918 год они сдерживали арабское восстание в Хиджазе и заставили британцев вести ожесточенные бои за каждый дюйм палестинской земли до самой осени 1918 года.
Только после этого у османов иссякли силы. Британские войска завершили завоевание Месопотамии, Палестины и — с помощью своих союзников по Арабскому восстанию — Сирии. Османы отступили в Анатолию, чтобы никогда больше не вернуться в арабские земли. В октябре 1918 года последние турецкие полки перешли границу к северу от Алеппо, недалеко от того места, где за 402 года до этого Селим Грозный начал завоевание арабских земель. Четыре века османского господства над арабами подошли к концу.
Когда поверженные османы покинули арабские провинции, мало кто оплакивал их уход. Арабский мир вступал в новую эру политической активности. Четыре столетия угнетения и отсталости, коими арабы отныне считали эпоху османского правления, ушли в прошлое. Люди были воодушевлены видением возрождающегося арабского мира, входящего в сообщество наций как единое независимое государство. Но они прекрасно осознавали угрозу, исходившую от европейского империализма. Из газет они знали о том, что принесло французское правление в Северной Африке и британское правление в Египте, и были полны решимости избежать иностранного господства любой ценой. В короткий период, с октября 1918 года по июль 1920 года, казалось, что арабская независимость может стать реальностью. Однако этим надеждам не суждено было сбыться.
Как только Османская империя вступила в Первую мировую войну на стороне Германии, державы Антанты принялись планировать ее послевоенный раздел. В марте 1915 года Россия первой заявила союзникам по Антанте о своем намерении присоединить к своей империи Стамбул и проливы, связывающие Черное и Средиземное моря. Франция согласилась с притязаниями России и изложила свои планы по установлению контроля над Киликией (юго-восточным побережьем Турции, включающим города Александретта и Адана) и Великой Сирией (что примерно соответствует территории современного Ливана, Сирии, Палестины и Иордании), в том числе над святыми местами в Палестине.
Столкнувшись с вполне конкретными территориальными притязаниями союзников, Британия была вынуждена определить собственные стратегические интересы в этом регионе. 8 апреля 1915 года премьер-министр Герберт Асквит создал специальный межминистерский комитет для изучения различных сценариев послевоенного раздела побежденной Османской империи. Задачей комитета, названного по имени его председателя сэра Мориса де Бунсена, было найти баланс между «преимуществами, которые могут быть получены Британской империей вследствие изменения условий в азиатской Турции, и неизбежным расширением имперской ответственности». В конце июня 1915 года комитет де Бунсена представил свои выводы: при разделе Османской империи регион Персидского залива от Кувейта до государств Договорного Омана (современные Объединенные Арабские Эмираты) должен был остаться британской сферой влияния; также Британия стремилась взять под контроль Месопотамию, включая Басру, Багдад и Мосул, и сухопутный коридор, связывающий этот регион со средиземноморским портом Хайфа железнодорожной линией, для обеспечения коммуникаций{1}. Просто поразительно, как близко послевоенное урегулирование соответствовало рекомендациям комитета де Бунсена, особенно принимая во внимание ту сложную паутину обещаний, которыми Великобритания связала себя с союзниками по ходу войны.
Между 1915 и 1917 годами британцы заключили три отдельных соглашения о послевоенном разделе арабских земель Османской империи: они условились с шерифом Мекки о создании независимого арабского королевства, договорились с Францией о разграничении сферы интересов в Сирии и Месопотамии и, наконец, пообещали сионистам приложить все усилия для создания «национального очага еврейского народа» в Палестине. В результате по окончании войны перед британской дипломатией встала серьезная проблема — как исполнить эти противоречивые во многих отношениях обязательства, удовлетворив все заинтересованные стороны.
Первое обещание было самым масштабным. Вскоре после доклада комитета де Бунсена государственный секретарь по военным делам лорд Китченер поручил британским чиновникам в Каире заключить тайный союз с шерифом Мекки, духовным правителем самого священного исламского города. Это было в начале войны, когда британцы всерьез опасались, что призыв османского султана к джихаду может спровоцировать всеобщее восстание мусульман в колониальных владениях и других подконтрольных Британии землях. Британцы надеялись обратить это оружие против самих османов, добившись того, чтобы высшие исламские авторитеты в арабском мире объявили встречный джихад и побудили арабское население империи восстать против османского господства. Помимо прочего, открытие арабскими националистами внутреннего фронта в Османской империи значительно ослабило бы восточного союзника Германии.
Летом 1915 года войска Великобритании и Содружества оказались в отчаянном положении на Галлиполийском полуострове, где они столкнулись с яростным сопротивлением османской армии и несли тяжелейшие потери. В июле 1915 года мекканский шериф Хусейн Ибн Али вступил в переписку с британским верховным комиссаром в Египте сэром Генри Макмагоном. Обмен письмами происходил восемь месяцев, до марта 1916 года; Макмагон пообещал шерифу, что Великобритания поддержит создание независимого арабского королевства во главе с ним и его Хашимитской династией[10], если Хашимиты поднимут арабское восстание против Османской империи. Британцы также обязались помогать восстанию деньгами, оружием и зерном.
Больше всего сложностей в переписке между Хусейном и Макмагоном вызвал вопрос о границах будущего арабского государства. Шериф Хусейн был весьма конкретен в своих территориальных требованиях: вся Великая Сирия и прилегающие к ней территории, простирающиеся от египетской границы на Синайском полуострове до Киликии и Таврских гор в Турции, вся Месопотамия до границ с Персией и весь Аравийский полуостров, за исключением британской колонии Аден.
В своем знаменитом письме от 24 октября 1915 года сэр Генри Макмагон согласился с границами, обозначенными шерифом Хусейном, за двумя важными исключениями. Ими стали Киликия и «часть Сирии западнее округов Дамаска, Хомса, Хамы и Алеппо», на которые претендовала Франция, а также провинции Багдад и Басра, где «существующие позиции и интересы Великобритании» требовали «особых административных договоренностей», таких как установление совместной англо-арабской администрации. «С учетом вышеуказанных условий, — заявил сэр Макмагон, — Великобритания готова признать и поддержать независимость арабов во всех регионах в пределах территории, обозначенной шерифом Мекки». Хусейн неохотно, но принял эти условия, предупредив, что «при первой же возможности после окончания этой войны… мы заявим свои права на бейрутские земли и побережье, которые сегодня соглашаемся уступить Франции»{2}.
Исходя из этой договоренности с Великобританией, 5 июня 1916 года шериф Хусейн поднял арабское восстание против османского владычества. Оно началось с атаки на османские гарнизоны в провинции Хиджаз. 12 июня силы Хашимитов захватили Мекку, а спустя четыре дня — порт Джидда на Красном море. Крупный османский гарнизон в Медине сумел удержать город под натиском арабских повстанцев благодаря непрекращающемуся снабжению по Хиджазской железной дороге. Чтобы добиться капитуляции Медины и завершить завоевание Хиджаза, нужно было прервать эту жизненно важную линию коммуникации с Дамаском. Проще всего было сделать это на 1300-километровом участке дороги, пролегавшем по безлюдным районам Сирийской пустыни. В этой операции участвовал и знаменитый Лоуренс Аравийский[11], который помогал повстанцам взрывать железнодорожное полотно и мосты.
В июле 1917 года арабская армия под командованием эмира Фейсала, сына шерифа Хусейна, выгнала османов из порта Акаба на Красном море (в современной Иордании). Перенеся в Акабу свою штаб-квартиру, Фейсал двинул свои войска на османские гарнизонные города Маан и Тафиле, продолжая при этом атаки на Хиджазскую железную дорогу. Повстанцы сумели захватить Тафиле, однако в Маане на помощь османским защитникам пришли горожане и некоторые арабские племена, и армии Фейсала так и не удалось взять город.
В соседнем городке Карак горожане и бедуины сформировали добровольческий отряд из 500 человек и отправились «сражаться с Фейсалом и его бандой». 17 июля 1917 года каракские ополченцы атаковали отряд хашимитской армии у небольшой телеграфной станции недалеко от Акабы. В ходе трехчасового сражения они убили девять человек, захватили две лошади и несколько сотен овец и вернулись домой победителями. Этот незначительный инцидент наглядно продемонстрировал тот раскол, который вызвало Арабское восстание среди местного населения. В августе 1917 года британская и французская разведка пришли к выводу, что племена Трансиордании сохранили лояльность османским властям{3}. Шерифу Хусейну не удалось сплотить под своим знаменем всех арабов Османской империи.
Не сумев взять Маан и столкнувшись с враждебностью некоторых бедуинских племен, в августе 1918 года армия Хашимитов направилась на север и захватила расположенный в оазисе город Аль-Азрак. Оттуда повстанческая армия, выросшая до 8000 человек, двинулась навстречу армии генерала Эдмунда Алленби в Палестине. 2 октября 1918 года она вступила в Дамаск, что стало величайшим успехом Арабского восстания. Шериф Хусейн в полной мере выполнил свои обязательства и теперь ожидал, что Британия выполнит свои.
Второе соглашение о послевоенном разделе османских земель было наиболее сложным. Британия знала о территориальных притязаниях Франции и России, хотя на момент переговоров Макмагона с шерифом Хусейном трое союзников еще не достигли официальной договоренности. Между британцами и мекканским шерифом шла активная переписка, когда правительства Британии и Франции направили переговорщиков, чтобы выработать взаимоприемлемое соглашение о послевоенном разделе османских земель. Францию представлял бывший генеральный консул в Бейруте Шарль Франсуа Жорж-Пико, Британию — советник лорда Китченера по Ближнему Востоку сэр Марк Сайкс. В начале 1916 года стороны пришли к соглашению, под которым подписалась и Россия при условии, что Великобритания и Франция признают ее территориальные требования.
Окончательное соглашение, получившее название соглашение Сайкса — Пико, было подписано в октябре 1916 года. Карту Ближнего Востока раскрасили в красный и синий цвета: в красной зоне, охватывавшей провинции Багдад и Басра, британцы получили право «учредить прямое или непрямое управление по своему усмотрению»; в синей зоне, распространявшейся на Киликию и прибрежные районы Сирии, те же прерогативы получали французы. Исключение составила Палестина, окрашенная в коричневый цвет как зона «международного управления», форма которого будет определена позже. Кроме того, Великобритания претендовала на зону неформального контроля, простирающуюся через Северную Аравию от Киркука в центральном Ираке до Газы, а французы претендовали на неофициальный контроль над обширным треугольником от Мосула до Алеппо и Дамаска{4}. В соглашении также подтверждались границы территориальных притязаний России в Восточной Анатолии.
Соглашение Сайкса — Пико создало больше проблем, чем решило. Вскоре британцы пожалели, что уступили Франции Мосул и северную Месопотамию, и у них появилась мысль установить контроль над всей Палестиной. Едва ли стоит говорить и о том, что соглашение Сайкса — Пико по букве и духу не отвечало предыдущим договоренностям между Макмагоном и шерифом Хусейном. Как впоследствии заметил один палестинский историк, «вряд ли можно было бы найти более отвратительный пример лицемерия и двуличности»{5}.
Наконец, третье из всех обещаний, данных британским правительством в ходе войны, оказалось самым долговременным. После столетий антисемитизма в Европе и России еврейская диаспора сплотилась вокруг идеи объединения и возрождения еврейского народа на его исторической родине, на территории Палестины. В 1882 году началась первая массовая волна миграции евреев из России, бежавших от гонений. Небольшая их часть — около 20 000–30 000 человек — решила обосноваться в Палестине. В период с 1882 по 1903 год большинство переселенцев оседало в городах, но примерно 3000 человек при поддержке богатых европейских евреев-филантропов, таких как Мозес Монтефиоре и барон Эдмон де Ротшильд, создали сельскохозяйственные колонии на прибрежной равнине и в северных нагорьях у горы Кармель.
Это движение набрало обороты в 1896 году с публикацией знаменитого труда венского журналиста Теодора Герцля «Еврейское государство», в котором была сформулирована новая еврейская националистическая и политическая идеология, получившая название «сионизм». Летом 1897 года Герцль организовал первый сионистский конгресс, на котором была создана Всемирная сионистская организация, провозгласившая евреев отдельной нацией и поставившая своей целью добиться для нее «общественно признанного и юридически гарантированного дома» в Палестине{6}.
Понятно, что Всемирной сионистской организации требовалось заручиться международной поддержкой своего амбициозного проекта. С началом Первой мировой войны организация переместила свою штаб-квартиру из Берлина в Лондон. Ее президентом был ученый-химик Хаим Вейцман. Благодаря совершенному им открытию Британия смогла значительно увеличить производство артиллерийских снарядов, и это распахнуло ученому двери в кабинеты главных политиков страны. Вейцман использовал свои связи в британском правительстве, чтобы обеспечить официальную поддержку сионистского движения{7}. И после двух лет активного лоббирования добился от премьер-министра Дэвида Ллойд Джорджа и министра иностранных дел Артура Бальфура заветной гарантии. В знаменитом официальном письме к Уолтеру Ротшильду от 2 ноября 1917 года Бальфур дал от имени Великобритании следующее обещание:
Правительство Его Величества с одобрением рассматривает вопрос о создании в Палестине национального очага для еврейского народа и приложит все усилия для содействия достижению этой цели; при этом ясно подразумевается, что не должно производиться никаких действий, которые могли бы нарушить гражданские и религиозные права существующих нееврейских общин в Палестине или же права и политический статус, которыми пользуются евреи в любой другой стране{8}.
Столь решительное заявление ни в коей мере не было «простым актом милосердия», а отвечало глубинным интересам Великобритании. Как сказал Бальфур военному кабинету, гарантируя содействие сионистским устремлениям в Палестине, «мы сможем проводить исключительно полезную пропаганду в России и Америке… где подавляющее большинство евреев… поддерживают сионизм». Более того, сионисты ответили любезностью на любезность и после Декларации Бальфура начали активно лоббировать помещение Палестины под контроль Британии, а не под международный контроль, как изначально предполагало соглашение Сайкса — Пико. В отличие от последнего соглашения, тайно заключенного между союзниками по Антанте, Декларация Бальфура была публичным документом, открыто обсуждавшимся во всех странах.
Момент истины настал в декабре 1917 года, когда после Октябрьского переворота в России большевики начали публиковать секретные документы Министерства иностранных дел, чтобы дискредитировать тайную дипломатию царского правительства. Среди этих документов была и переписка, составлявшая так называемое соглашение Сайкса — Пико — Сазонова. Сенсационная новость о тайном сговоре быстро распространилась по всей Европе. А когда она достигла Стамбула, турки увидели в ней возможность вбить клин между Хашимитами и британцами.
Отступая под натиском британской армии в Палестине, османы предприняли попытку заключить с Хашимитами мир, открыв им глаза на вероломство британцев. 4 декабря 1917 года командующий османской армией Джемаль-паша выступил в Бейруте с разоблачительной публичной речью:
Если бы обещанная британцами шерифу Хусейну свобода не была миражом и если бы существовала хотя бы отдаленная перспектива того, что его мечты о независимости станут реальностью, я бы, вероятно, еще мог увидеть крупицу разумности в восстании в Хиджазе. Однако теперь мы знаем истинные намерения британцев — не понадобилось много времени, чтобы они вышли на свет. Только представьте, на какое унижение обрек себя шериф Хусейн, променяв свой высочайший титул, дарованный ему халифом исламского мира [т. е. османским султаном], на звание британского раба{9}.
Джемаль-паша предложил Хашимитам щедрые условия в надежде на то, что они разорвут свой союз с Британией и перейдут на османскую сторону. Шериф Хусейн и его сыновья встали перед трудным выбором, однако, поразмыслив, решили сохранить союз с британцами, который, как они считали, позволит им добиться независимости от османов. Тем не менее их доверие к британцам серьезно пошатнулось — и небезосновательно. В конце концов, как можно доверять правительству, которое заключило три противоречащих друг другу соглашения, пообещав Великую Сирию и Месопотамию, по крайней мере, двум сторонам, а Палестину — не менее чем трем?
Чтобы убедить арабских союзников в своих благих намерениях, в ноябре 1918 года, после того как османские войска окончательно ушли с арабских земель, британцы и французы выпустили совместную публичную декларацию, в которой заявили, что цель ведения Британией и Францией войны на Ближнем Востоке «состоит в полном и окончательном освобождении [арабских] народов, находившихся столь долгое время под турецким игом, и в учреждении национальных правительств и администраций, получающих свои полномочия на основании принципа свободного пользования инициативой и выбора туземного населения»{10}. Британцы и французы всячески старались убедить арабов в бескорыстности своих действий. Эти образцы дипломатического пустословия позволили на какое-то время развеять опасения арабской общественности, но никак не повлияли на британо-французские имперские интересы на Ближнем Востоке.
Когда на горизонте замаячило окончание Первой мировой войны, перед державами Антанты встала невероятно трудная задача — как восстановить порядок, а точнее говоря, свое видение порядка в послевоенном мире. На фоне длинной череды неотложных вопросов, требовавших срочного урегулирования, нетерпеливым лидерам арабского мира было предложено подождать. Миротворцы пообещали разрешить все проблемы и конфликты интересов, проистекавшие из британских договоренностей военного времени, в установленном порядке.
С января по июнь 1919 года представители победивших держав Антанты провели в Париже больше 100 встреч, чтобы выработать условия заключения мира с побежденными врагами — Германией, Австро-Венгрией и Османской империей. Премьер-министры Великобритании и Франции Дэвид Ллойд Джордж и Жорж Клемансо играли ключевую роль в определении повестки дня. Американский президент впервые выехал за пределы Соединенных Штатов, чтобы принять участие в мировой дипломатии. Еще одним членом «большой четверки» стала Италия. Ни для кого не было секретом, что все самые важные вопросы на Парижской мирной конференции решались этими четырьмя державами. Франция и Великобритания были полны решимости «положить конец всем войнам», гарантировав, что Германия никогда снова не встанет на ноги, чтобы создать угрозу для мира в Европе. Кроме того, мирная конференция давала им уникальную возможность перечертить карту Европы, Азии и Африки, включая арабский мир, по своему усмотрению. И они не преминули щедро вознаградить себя за военные действия территориями и колониальными владениями в побежденных державах.
Проект мирного урегулирования, предложенный американским президентом Вудро Вильсоном на Парижской мирной конференции 1919 года, был с воодушевлением воспринят всеми народами мира, находившимися под иностранным господством. В послании к Конгрессу от 8 января 1918 года Вильсон изложил знаменитые «14 пунктов» — принципы послевоенного обустройства мира. Он заявил, что «времена завоеваний и расширения границ» ушли в прошлое, и высказал поистине революционную точку зрения, что отныне во всех колониальных вопросах интересы населения должны иметь тот же вес, что и требования имперских правительств. В 12-м пункте он обратился к чаяниям арабов, заверив их в праве на «абсолютно нерушимые условия автономного развития». Для многих людей в арабском мире это стало первым знакомством с зарождающейся сверхдержавой, которая станет доминирующей мировой силой в ХХ веке. И когда в Париже собралась конференция, чтобы выработать условия мира, арабские народы взирали на Вудро Вильсона как на своего защитника.
Среди арабских делегатов, прибывших на Парижскую конференцию, был командующий арабской повстанческой армией эмир Фейсал (1883–1933). Третий сын шерифа Мекки Хусейна Ибн Али (правил в 1908–1917 гг.), он родился в городе Таиф на Аравийском полуострове, но провел б?льшую часть детства в Стамбуле, где получил османское образование. В 1913 году Фейсал был избран в османский парламент сенатором от города-порта Джидда в провинции Хиджаз. В 1916 году он посетил Дамаск и был потрясен кровавыми расправами, учиненными Джемаль-пашой над арабскими националистами. В Дамаске Фейсал вступил в контакт с членами тайных националистических организаций и взял на себя командование военными операциями в ходе Арабского восстания 1916–1918 годов.
В октябре 1918 года эмир Фейсал учредил в Дамаске первое арабское правительство как первый шаг к созданию независимого арабского королевства. На Парижской мирной конференции в Версале он планировал официально закрепить свою власть над Сирией и заставить британцев выполнить обязательства, данные его отцу в ходе переписки между Макмагоном и Хусейном в 1915–1916 годах. В январе 1919 года Фейсал признал Декларацию Бальфура и даже подписал с лидером сионизма Хаимом Вейцманом соглашение, в котором согласился уступить Палестину сионистскому движению при условии, что остальная часть его требований, касавшихся арабского государства, будет выполнена союзниками в полной мере. «Если же эти условия будут изменены хотя бы малейшим образом, то я ни словом не буду связан этим Соглашением, оно будет недействительным, не будет иметь какого-либо значения», — приписал эмир внизу документа на арабском языке{11}. У Фейсала были все основания сомневаться в том, что ему когда-либо придется соблюсти свои обязательства, взятые перед Вейцманом.
В январе 1919 года Фейсал представил Верховному совету Парижской мирной конференции меморандум, где изложил чаяния арабского народа. Стремясь быть максимально реалистичным, он пошел на смягчение многих из первоначальных требований своего отца, выдвинутых в переписке с Макмагоном тремя годами ранее. В своем меморандуме Фейсал заявил, что «цель арабских националистических движений… состоит в объединении арабов в одну нацию». Он приводил такие доводы, как этническое и языковое единство арабского народа, деятельность довоенных националистических партий в Сирии и Месопотамии, а также участие арабов в войне на стороне держав Антанты. Он признавал невозможность на данный момент интегрировать все арабские земли в единое государство вследствие «значительных экономических и социальных различий между ними». Фейсал требовал немедленной и полной независимости для Великой Сирии (включавшей Сирию, Ливан и Трансиорданию) и западно-аравийской провинции Хиджаз, признавал необходимость иностранного вмешательства в Палестине для урегулирования отношений между арабами и евреями, а также в Месопотамии, где Британия открыто заявила о своих нефтяных интересах, и оставлял Йемен и центральную аравийскую провинцию Неджд (с правителями которой британцы заключили официальное соглашение) за пределами Арабского королевства. Тем не менее он допускал возможность «объединения этих территорий под одним суверенным правительством». «Если нам будут дарованы независимость и возможность самостоятельного управления, в скором времени влияние расы, языка и интересов естественным образом приведет нас к превращению в единую нацию»{12}.
Такое видение единого арабского государства было последним, чего хотели европейские державы. Присутствие Фейсала в Париже мешало как британцам, так и французам. Он требовал от британцев выполнения данных ими обязательств и стоял на пути у французских имперских амбиций. И американцы нашли выход из этой неловкой для всех ситуации, предложив командировать в Великую Сирию международную комиссию, чтобы узнать мнение самого арабского населения. Для президента Вильсона эта комиссия создавала важный прецедент, позволяя запустить в действие один из ключевых принципов его состоявшей из 14 пунктов программы — принцип национального самоопределения. Для Великобритании и Франции эта комиссия была выгодна тем, что позволяла отложить рассмотрение арабского вопроса на несколько месяцев, в течение которых они могли распоряжаться арабскими землями по своему усмотрению. Фейсал принял это предложение за чистую монету и искренне поблагодарил Вильсона за предоставление арабам возможности высказаться о «своих устремлениях и идеалах в отношении национального будущего»{13}.
Сегодня, оглядываясь в прошлое, нельзя не увидеть, что инициированная американцами комиссия Кинга — Крейна была чистой воды фикцией. Британцы и французы отказались назначать в нее своих представителей, тем самым подорвав правомочность этой комиссии, которая из международной превратилась в американскую. Кроме того, отказавшись от официального участия в работе комиссии, британцы и французы тем самым дали понять, что не собираются связывать себя ее выводами. Тем не менее отчет комиссии Кинга — Крейна является уникальным документом, содержащим, по словам ее авторов, «довольно точный анализ нынешних политических настроений в Сирии». Благодаря ему мы можем узнать, какими чаяниями и страхами жили сельские и городские общины в этот короткий промежуток времени между османским и европейским господством{14}.
В марте 1919 года президент Вильсон назначил в комиссию двух представителей от США — президента Оберлинского колледжа Генри Черчилля Кинга и чикагского бизнесмена Чарльза Крейна. Оба эти человека хорошо знали Ближний Восток — Кинг по книгам, как специалист по библейской истории, а Крейн познакомился с ним на практике, благодаря многочисленным путешествиям по Османской империи начиная с 1878 года. В мае 1919 года, после отказа европейцев, они вдвоем отправились в Великую Сирию, чтобы встретиться с представителями местного населения и узнать из первых рук о чаяниях арабских народов Сирии, Ирака и Палестины. Однако этот невинный «опрос населения» дал неожиданные результаты. Деятельность комиссии спровоцировала резкий подъем националистической активности, охватившей широчайшие слои населения, чего прежде не удавалось добиться ни одному политическому движению.
Дело в том, что, вернувшись из Парижа с пустыми руками, эмир Фейсал представил своим сторонникам ожидаемое прибытие комиссии Кинга — Крейна как важный шаг на пути к созданию независимого арабского государства. Он собрал представителей знати со всей Великой Сирии и выступил перед ними с речью, вкратце описав положение дел. Разумеется, он не мог рассказать им всей правды о том, какое унижение ему пришлось перенести от европейских миротворцев, и честно поделиться своими подозрениями, что европейские державы готовы принести свои обязательства перед арабским народом в жертву собственным империалистическим интересам. Теперь, когда он вернулся в родные земли и говорил на родном языке со своими приверженцами, он мог проявить снисходительность к европейцам. «Я поехал на конференцию в Париже… заявить о том, что принадлежит нам по праву, — пояснил он. — Но вскоре я понял, что жители Запада пребывают в глубоком невежестве относительно арабов и все их знания о нас взяты из сказок „Тысячи и одной ночи“». Во многих отношениях Фейсал был прав. За исключением малочисленных экспертов, политики в Великобритании и Франции очень мало знали об арабском мире. «Естественно, мне пришлось потратить много времени на то, чтобы рассказать им хотя бы немного о нас», — объяснил Фейсал.
Глядя в глаза своим сторонникам, которые часто прерывали его речь заверениями в преданности, Фейсал не смог сказать им о том, что их надежды рухнули. Он приукрасил правду до неузнаваемости, заявив, что союзники признали независимость арабского народа в принципе. Он представил прибытие комиссии Кинга — Крейна как знак того, что великие державы подтверждают право их народа самостоятельно выбирать свой путь. «Международный комитет, — сказал он, — попросит вас рассказать о том, чего вы хотите, потому что сегодня великие нации не хотят управлять другими народами без их согласия»{15}.
Воодушевленные словами Фейсала, сирийские националисты приступили к работе по объединению народа Сирии под знаменем независимости. Арабское правительство распространило текст проповедей для пятничных молитв в сирийских мечетях, поручило политическим и культурным ассоциациям подготовить петиции для международной комиссии и заручилось активной поддержкой деревенских старост и глав городских кварталов. В городах и деревнях были напечатаны и распространены тысячи листовок. В этих листовках, которые были новинкой в арабских землях, простые националистические идеи излагались в форме лозунгов. «Мы требуем абсолютной независимости!» — было напечатано на одной из листовок жирным шрифтом на арабском и английском языках. Другая листовка призывала всех сирийцев бороться за свою свободу и сопровождала националистические лозунги более подробными расшифровками:
Не дайте никому сбить вас с пути и заставить предать землю ваших отцов, иначе ваши дети и внуки проклянут вас. Живите свободными! Освободитесь от ярма угнетения. Ищите блага для себя и требуйте следующего.
Первое: требуйте полной политической независимости без всяких ограничений или условий, протектората или опеки.
Второе: не соглашайтесь на разделение земли вашего народа и ваших отцов; Сирия едина и неделима.
Третье: требуйте установления границ вашей страны от Таврских гор на севере до Синайской пустыни на юге и до Средиземного моря на западе.
Четвертое: требуйте независимости и объединения других освобожденных арабских земель [с Сирией].
Пятое: если необходимо, выказывайте предпочтение финансовой или технической помощи от Америки при условии, что это не поставит под угрозу нашу полную политическую независимость.
Шестое: протестуйте против 22-й статьи устава Лиги Наций, в которой говорится о необходимости установления опеки над народами, стремящимися к независимости.
Седьмое: отвергайте абсолютно любые притязания любого государства на исторические или преимущественные права на наши земли.
(подпись) Осведомленный борец за свободу арабского народа{16}.
И хотя листовка была написана на довольно корявом арабском языке, ее послание было предельно ясным. Эти требования часто повторялись в петициях, подготовленных местными городскими и сельскими общинами к приезду комиссии, а также в лозунгах, которые люди скандировали и писали на плакатах и знаменах.
Мобилизовав общественное мнение, Фейсал и его советники созвали временный парламент, чтобы представить чаяния сирийского народа международной комиссии. Хашимиты были знакомы с принципами европейской государственности и знали, что по их правилам народ мог выражать свои законные устремления посредством выборного собрания представителей. Опираясь на османские избирательные процедуры, они провели выборы делегатов от сирийских городов. Но в Ливане и Палестине, где британские и французские оккупационные власти препятствовали любой политической активности, им пришлось действовать иначе{17}. Представители ведущих знатных семей и племен из Палестины и Ливана были приглашены в Дамаск для участия во Всеобщем сирийском конгрессе. Хотя было выбрано почти 100 делегатов, только 60 сумели вовремя добраться до Дамаска, чтобы принять участие в работе конгресса. Перед ними стояла задача в сжатые сроки четко сформулировать национальные устремления и требования арабского народа, чтобы успеть представить их комиссии Кинга — Крейна.
Кинг и Крейн прибыли в Яффу 10 июня 1919 года и провели шесть недель в поездках по Палестине, Сирии, Трансиордании и Ливану. Члены комиссии фиксировали все детали своей поездки. В общей сложности они посетили больше 40 городов и деревень и встретились с 442 делегациями, представлявшими все слои общества, включая муниципальные и административные советы, деревенских старост и племенных вождей. Они встречались с крестьянами и торговцами, с представителями мусульманского большинства, суннитами и шиитами, а также с представителями религиозных меньшинств, включая больше десяти христианских конфессий, евреев, друзов и других. Они приняли восемь женских делегаций и были удивлены «новой ролью женщин в националистических движениях на Востоке». В ходе своих поездок Кинг и Крейн собрали 1863 петиции, под которыми подписались в общей сложности 91 079 человек, что составляло почти 3 процента от всего населения Великой Сирии (на тот момент составлявшего около 3,2 млн человек). Вряд ли можно было бы изучить общественное мнение сирийцев более тщательно, чем это сделала комиссия Кинга и Крейна.
Наконец 25 июня они прибыли в Дамаск. В своих воспоминаниях Юсуф аль-Хаким, министр в правительстве эмира Фейсала, писал:
Они нанесли официальный визит в Королевский дворец и главе правительства. Затем вернулись в гостиницу, где первыми их встретили представители прессы. Они сообщили журналистам, что приехали, чтобы изучить мнение людей относительно их политического будущего и узнать, какое государство они хотели бы видеть в качестве мандатария для оказания технической и экономической помощи в соответствии с программой президента Вильсона{18}.
2 июля Всеобщий сирийский конгресс представил комиссии резолюцию из десяти пунктов, которая, по заверениям членов конгресса, выражала позицию сирийского народа и правительства эмира Фейсала{19}. Резолюция отражала поразительную осведомленность составителей в международных делах: текст изобиловал цитатами из выступлений президента Вильсона и устава Лиги Наций, а также ссылками на противоречивые обещания британской дипломатии и притязания сионистов. Кинг и Крейн сочли эту резолюцию самым важным документом среди всех, собранных их комиссией.
В своей резолюции делегаты Всеобщего сирийского конгресса требовали полной политической независимости Сирии в пределах «естественных границ», отделяющих ее от Турции, Ирака, Неджда, Хиджаза и Египта. Они хотели, чтобы в их стране была установлена конституционная монархия во главе с эмиром Фейсалом, и отвергали принцип внешнего управления, прописанный в 22-й статье устава Лиги Наций, утверждая, что арабы являются не менее развитым народом, чем болгары, сербы, греки и румыны, получившие полную независимость от османского суверенитета без европейской опеки. Сирийские делегаты выражали согласие на временный мандат при условии, что опека будет ограничена предоставлением технической и экономической помощи. Роль мандатария они предпочитали доверить американцам на том основании, что «американская нация наиболее далека от любой мысли о колонизации и не имеет политических притязаний на нашу страну». В случае отказа Америки они соглашались на британский мандат, но категорически отказывались от любого вмешательства Франции. Резолюция также требовала независимости для Ирака, который в то время находился под британской оккупацией.
Сирийский конгресс решительно выступал против тайной дипломатии военного времени. О соглашении Сайкса — Пико и Декларации Бальфура делегаты написали следующее: «Фундаментальные принципы, установленные президентом Вильсоном и осуждающие секретные договоры в международной дипломатии, побуждают нас самым решительным образом протестовать против любых соглашений, предусматривающих разделение нашей страны, и против любых частных договоренностей, нацеленных на упрочение сионизма в южной части Сирии; таким образом, мы требуем аннулирования этих соглашений и договоров». Делегаты исключали любую возможность отделения Ливана или Палестины от Сирийского королевства и отвергали цели сионизма как враждебные их национальным интересам. «Мы выступаем против претензий сионистов на создание еврейского государства в южной части Сирии, известной под названием Палестина, и против их переселения в любую часть нашей страны; мы не только не признаем за ними этого права, но и считаем их серьезной угрозой для нашего народа с национальной, экономической и политической точек зрения».
Резолюция Сирийского конгресса была пропитана негодованием. Многие члены временного сирийского правительства бок о бок сражались с эмиром Фейсалом в ходе Арабского восстания. Они считали себя военными союзниками Британии и Франции, внесшими важный вклад в победу над Османской империей. 2 октября 1918 года арабская армия Фейсала взяла Дамаск и освободила сирийские земли от османов. Жители Сирии были убеждены, что завоевали на полях сражений право самим определять свое политическое будущее. Делегаты Всеобщего сирийского конгресса ожидали от своих военных союзников справедливости, «чтобы после войны мы не стали пользоваться меньшими политическими правами, чем до нее, поскольку мы пролили так много крови ради нашей свободы и независимости».
В августе 1919 года, после шестинедельной поездки по Сирии, Кинг и Крейн прибыли в Стамбул, чтобы подготовить свой отчет. Комиссары тщательно проанализировали собранные ими материалы. В своих рекомендациях для Парижской мирной конференции Кинг и Крейн в значительной степени поддержали резолюцию Сирийского конгресса. Они рекомендовали создание единого Сирийского государства с эмиром Фейсалом в качестве конституционного монарха и помещение всей Сирии под единый мандат, предпочтительно американский (или, в случае отказа американцев, британский) на ограниченный период времени для оказания необходимой помощи. Кроме того, они настоятельно рекомендовали внести серьезные изменения в сионистский проект, ограничив масштабы еврейской иммиграции. Кинг и Крейн утверждали, что два обещания, данных в Декларации Бальфура, — создать еврейский национальный очаг в Палестине и не нарушать «гражданские и религиозные права существующих нееврейских общин» — никак не могут быть согласованы друг с другом. «На встречах представителей еврейских общин с комиссией неоднократно озвучивался тот факт, — говорилось в отчете, — что сионисты стремятся к практически полному выселению нынешних нееврейских жителей из Палестины посредством различных форм приобретения земель»{20}. Неудивительно, отмечали комиссары, что девять десятых нееврейского населения Палестины «решительно против всей сионистской программы» и что 72 процента петиций, полученных ими в Великой Сирии, были направлены против сионизма.
Комиссия представила свой отчет американской делегации в Париже в конце августа 1919 года. Эмир Фейсал не был посвящен в содержание отчета, но и он едва ли мог бы требовать большего. Однако для европейских миротворцев отчет Кинга — Крейна был крайне неудобным документом. Секретариат мирной конференции получил его и отложил в сторону без проведения дальнейших консультаций. Он был обнародован лишь три года спустя, когда Великобритания и Франция завершили раздел арабского мира таким образом, который на тот момент больше отвечал их интересам.
1 ноября 1919 года Британия заявила о намерении вывести войска из Сирии и Ливана и передать власть французским военным, которые придут им на смену. Оказавшись перед неизбежной перспективой французской оккупации, Сирийский конгресс решил взять дело в свои руки. На основе резолюции, составленной для комиссии Кинга — Крейна, делегаты подготовили декларацию независимости, которая была зачитана в здании городской администрации Дамаска 8 марта 1920 года. Фейсал был провозглашен королем Сирии, включая Ливан и Палестину.
Британия и Франция отказались признать сирийскую декларацию независимости. Британцы сделали вид, будто не замечают, как французы готовятся к военной оккупации Дамаска и свержению своего военного союзника, бывшего эмира, а ныне короля Фейсала. Сам же Фейсал оказался в растущей изоляции внутри страны из-за своей неспособности добиться обещанной независимости для арабского народа. Он сумел собрать лишь небольшую группу сторонников, чтобы дать отпор французской армии, направлявшейся из Ливана в Сирию. Население Дамаска больше не верило в дело Фейсала и не готово было отдавать за него жизни.
На рассвете 24 июля 1920 года 2000 арабских добровольцев заняли позиции на горном перевале Хан Майсалун на пути между Бейрутом и Дамаском. Вскоре они увидели колонну необычного вида солдат — это была французская колониальная армия, состоявшая из алжирцев, марокканцев и сенегальцев под командованием французских офицеров. Эта армия была наглядной демонстрацией власти Французской империи над своими колониями: арабские мусульманские солдаты из Северной Африки шли воевать с арабскими мусульманскими ополченцами из Сирии по приказу своих колониальных хозяев. Вот что написал о «дне Майсалуна» в своих мемуарах один из членов временного сирийского правительства и убежденный арабский националист Сати аль-Хусри:
До нас начали доходить новости о сражении. Хотя я не питал никакой надежды на победу, зная о состоянии нашей армии и оснащенности французов, я страстно желал, чтобы исход битвы не был известен как можно дольше ради нашей воинской славы. Однако уже к 10 часам мы получили известие, что наша армия разгромлена и фронт прорван. Юсуф аль-Азма [военный министр и командующий вооруженными силами] погиб. Я сказал: «Он пожертвовал своей жизнью на Майсалуне, он — настоящий мученик!»{21}
Разгромив малочисленную арабскую армию, французские войска беспрепятственно вошли в Дамаск, положив начало колониальной оккупации, продлившейся 26 лет. Но символическое значение битвы при Майсалуне выходило далеко за рамки оккупации Сирии. Для арабов это небольшое сражение символизировало собой вероломное предательство Великобритании, полный крах идеи президента США Вудро Вильсона о национальном самоопределении и триумф британских и французских империалистических интересов над надеждами и чаяниями миллионов арабов. Майсалун стал первородным грехом, совершенным европейцами, когда они навязали свою систему государственности на Ближнем Востоке, разделили стремившиеся к единству народы и поместили их под иностранное господство против их воли. Новые арабские государства и границы послевоенного раздела оказались чрезвычайно устойчивыми — как и проблемы, которые они породили.
Египетские националисты также возлагали большие надежды на Парижскую мирную конференцию. Введенный в заблуждение 14 пунктами Вудро Вильсона, египетский политический истеблишмент полагал, что в Париже будет положено начало новому мировому порядку. Ожидалось, что на смену империям прошлого придет новое сообщество наций, образованных благодаря реализации принципа национального самоопределения. И, как и Хашимиты, египтяне полагали, что военной помощью Великобритании они заработали себе право на независимость.
После 36 лет оккупации, с началом Первой мировой войны, британское присутствие в Египте только укрепилось. В декабре 1914 года британцы в одностороннем порядке объявили Египет протекторатом, сместив правящего хедива Аббаса II под предлогом того, что тот «перешел на сторону врагов короны» (на тот момент хедив находился в Стамбуле). Поскольку Египет перестал быть вассальным государством, его правитель больше не был наместником османского султана. Место хедива Аббаса занял его дядя Хусейн Камил, самый старший из прямых потомков Мухаммада Али, который получил новый титул султана. Провозгласив правителя Египта султаном, британцы надеялись таким образом подорвать влияние османского султана — точно так же, как они рассчитывали с помощью встречного призыва шерифа Хусейна к антиосманскому джихаду подорвать призыв османского султана к джихаду против Великобритании и Франции. Однако эта стратагема возымела мало эффекта на египетскую и более широкую мусульманскую общественность, которая продолжала считать османского султана халифом, т. е. духовным лидером мировой исламской общины.
С началом войны на простой народ Египта легло тяжкое бремя. Британские власти реквизировали зерно, забирали крестьян служить в трудовые отряды на западном фронте. Инфляция и острый дефицит товаров привели к резкому падению уровня жизни и обнищанию населения. Каир и Александрия были наводнены британскими, австралийскими и новозеландскими солдатами, проходившими обучение в египетских учебных лагерях, прежде чем отправиться на Галлиполи и в Палестину. Высокая концентрация военных только обостряла напряженность, поскольку местное население считало, что присутствие большого количества британских солдат неизбежно означало меньше независимости.
Когда война подошла к концу, послание Вудро Вильсона о национальном самоопределении упало в долине Нила на благодатную почву. Египтяне считали, что своим вкладом в победу они в полной мере заслужили право на самоопределение. 13 ноября 1918 года, всего через два дня после объявления перемирия, положившего конец Первой мировой войне, к британскому верховному комиссару сэру Реджинальду Уингейту явилась группа египетских политиков, чтобы потребовать полной независимости для своей страны. Делегацию возглавлял Саад Заглул, выпускник университета аль-Азхар и соратник Мухаммада Абдо, занимавший пост министра образования и вице-президента египетского Законодательного собрания. Заглул, член довоенной партии «Аль-Умма» («Нация»), был лидером националистической оппозиции британскому присутствию в Египте. Его сопровождали два других националиста — Абд аль-Азиз Фахми и Али-паша Шаарави.
Уингейт принял египетских политиков, выслушал их и категорически отказал им. Он не только запретил египтянам направлять в Париж делегацию, чтобы заявить о своем требовании независимости на мирной конференции, но и не пожелал признавать за Заглулом право говорить от лица всего египетского народа. В конце концов, никто не избирал Заглула в качестве народного представителя.
Египетские политики не смирились с отказом Уингейта и незамедлительно после встречи с верховным комиссаром развернули работу по подтверждению своих полномочий говорить от имени египетской нации. Они подготовили петицию с требованием разрешить Заглулу и его делегации отправиться на Парижскую мирную конференцию и представлять там Египет, как эмир Фейсал представлял Сирию. Активисты ездили по всему Египту, собирая подписи. Несмотря на то что британские чиновники всеми способами препятствовали им и даже конфисковали часть подписанных экземпляров петиции, националистам удалось добиться впечатляющей поддержки инициативы Заглула. Копии петиции были разосланы в местные выборные органы, в провинциальные советы и многим видным деятелям, и за короткое время были собраны сотни тысяч подписей{22}.
Люди по всему Египту сплотились вокруг дела Саада Заглула, горя желанием добиться независимости от Британии. В попытке остановить националистический ажиотаж британцы постарались убедить египтян, что Парижская мирная конференция не имеет никакого отношения к египетскому вопросу. Уингейт заявил, что вопросы изменения статуса Египта будут рассматриваться правительством Ее Величества как «внутриимперское, а не международное дело». Другими словами, требовать независимости Египта перед всем миром на Парижской конференции не имело никакого смысла — Заглул и его соратники должны были обсуждать свои требования непосредственно с британским правительством в Уайтхолле. Британская администрация прямо предупредила Заглула о том, чтобы он должен прекратить свою агитацию. Но Заглул и его соратники проигнорировали британское предупреждение, и 8 марта 1919 года они были арестованы и депортированы на Мальту. Результатом стало всенародное восстание, которое ознаменовало начало Египетской революции 1919 года.
Реакция египтян на арест Саада Заглула и его сподвижников была незамедлительной и ошеломительной по своему размаху. Несколько недель подряд по всей стране проходили стихийные и организованные акции протеста, охватившие все слои населения и в городах, и в сельской местности. Первая демонстрация состоялась 9 марта, когда группа студентов вышла на улицы и начала громить объекты, ассоциировавшиеся с британским правлением: поезда, трамваи, уличные фонари. В ходе подавления демонстраций британскими войсками много людей погибло или получило ранения.
Древний мусульманский университет аль-Азхар стал одним из руководящих центров восстания. После того как 13 марта британцы арестовали ряд преподавателей и студентов, глава британской службы безопасности Джозеф Макферсон решил посетить занятие в мечети, чтобы лично понаблюдать за политической агитацией. Надев для маскировки только феску и ловя на себе недружественные взгляды окружавших его египтян, Макферсон не смог протиснуться в мечеть через плотную толпу перед входом. Но даже со своего места с ограниченным обзором он мог увидеть, как «стоявший на каменном возвышении проповедник вещал толпе из многих сотен человек, что они должны презреть смерть во имя уничтожения тирании и освобождения от ярма угнетения, и обещал рай мученикам за святое дело». Затем Макферсон увидел, как Центральный революционный комитет собирает деньги для поддержки восстаний в сельской местности{23}.
Выступления в сельских районах были наиболее агрессивными. Крестьяне обрушили свой гнев на ненавистные им символы британского правления — на продовольственные склады и железные дороги, которые использовались для транспортировки реквизированного зерна в военное время, а также на телеграфные линии, обеспечивавшие британские власти связью. В городах начались забастовки рабочих. Бастовали служащие Египетских национальных железных дорог и Каирской трамвайной линии. Но Макферсон продолжал относиться к протестующим египтянам с пренебрежением: «Толпы безумцев, орущие на улицах; эмансипировавшиеся по случаю женщины, состязающиеся в экзальтированном ораторстве; незрелые юнцы и пройдохи всех мастей, выкрикивающие непристойные вирши в знак презрения к падшим тиранам».
Египтяне запомнили 1919 год иначе. Для многих это восстание стало первой возможностью принять участие в политической жизни страны. Людей сплотила общая убежденность в том, что египтяне должны править своей страной без иностранного вмешательства. Это было первое в арабской истории настоящее национально-освободительное движение, лидеры которого пользовались полной поддержкой народных масс и в городах, и в деревнях.
1919 год также ознаменовался активным участием женщин в общественно-политической жизни — впервые в истории арабского мира. Лидером женского движения стала Худа Шаарави (1879–1947). Она родилась в богатой семье (ее мать была черкешенкой, а отец — знатным египтянином преклонного возраста) и выросла в гареме в окружении женщин, детей и евнухов. В своих мемуарах Худа писала о двух матерях — о родной и о первой жене отца, которую называла «большой мамой». Любила она обеих, но более близка была с «большой мамой», которая «понимала, как я себя чувствовала, когда люди ставили моего брата выше меня только лишь потому, что он был мальчиком»{24}.
В детстве Худа возмущалась тем, что ей не давали получить такое же образование, какое получал ее младший брат. Испытывая неутолимую жажду знаний, она попросила свою учительницу принести ей учебники грамматики, чтобы она могла научиться правильно читать Коран. «Заберите у нее книги, — приказал евнух учительнице. — Молодой женщине нет нужды знать грамматику, потому что ей никогда не стать судьей!» Худа пришла в отчаяние. «Я впала в депрессию, стала пренебрегать учебой. Я ненавидела себя за то, что родилась женщиной, потому что это закрывало мне путь к образованию, которое я так хотела получить. Позже я осознала, что моя женская природа закрывала для меня и путь к свободе, которой я так жаждала»{25}.
В 13 лет Худа узнала, что должна стать второй женой своего пожилого двоюродного брата Али-паши Шаарави. «В смятении я думала о том, что мне придется стать женой родственника, которого я всегда воспринимала как отца или старшего брата и к которому относилась с почтением и страхом. Три его дочери, все старше меня, начали дразнить меня, говоря „Добрый день, мачеха!“, что расстраивало меня еще больше»{26}. На брачное ложе она шла «как приговоренный к смерти идет на эшафот». Неудивительно, что брак не был счастливым, и вскоре супруги стали жить раздельно. Эти семь лет раздельной жизни дали Худе время, чтобы получить образование и стать взрослой женщиной, прежде чем вернуться к роли жены влиятельного человека.
Самостоятельная жизнь дала Худе возможность почувствовать неожиданный вкус независимости и сформировать собственные взгляды и интересы. Она начала организовывать общественные мероприятия для женщин, пригласила французскую феминистку Маргариту Клеман выступить в египетском университете с лекцией, где та сравнивала жизнь западных и восточных женщин и обсуждала такие традиции восточных обществ, как закрывание лица. Эта первая лекция положила начало регулярному циклу лекций, и со временем там начали выступать и египетские женщины, в том числе Малак Хифни Насиф (1886–1918), писательница и феминистка, которая впервые публично подняла тему тяжелого положения женщин и потребовала их освобождения{27}. В апреле 1914 года Худа Шаарави создала Интеллектуальную ассоциацию египетских женщин, литературное общество, объединившее некоторых ранних представительниц женской литературы в арабском мире, таких как ливанская поэтесса Майа Зийаде и основательница одного из первых женских журналов Лабиба Хашим.
Эти шаги положили начало движению за права женщин в Египте, которому Худа Шаарави посвятила всю оставшуюся жизнь. Лекции и собрания литературного общества расширили участие женщин из высших слоев общества в культурной жизни Каира и стали важной площадкой, где те могли встречаться и обсуждать интересующие их вопросы, не спрашивая разрешения у мужей. Эти небольшие победы были огромным шагом вперед, однако никак не меняли жестких общественных устоев, диктовавших гендерные роли. Чтобы пошатнуть глубоко укоренившиеся традиции, издревле разделявшие мужчин и женщин в восточных обществах, требовалась настоящая революция.
И такой социальной революцией стало восстание 1919 года. Весной 1919 года женщины смогли на короткое время разрушить социальные барьеры. Подъем национально-освободительной борьбы открыл перед ними возможность заявить о себе как об активной политической силе и зажечь искру широкого феминистского движения. На личном уровне эти события помогли Али-паше Шаарави сблизиться со своей женой Худой, превратив их брак в политическое партнерство, сплоченное общим делом.
Али-паша Шаарави принимал участие в судьбоносной встрече Саада Заглула с британским верховным комиссаром Уингейтом осенью 1918 года. Вместе с Заглулом он был одним из основателей националистической партии «Вафд» («Делегация»), которая должна была представлять волю египетского народа на Парижской мирной конференции. Когда Заглул был выслан на Мальту, Шаарави взял на себя руководство партией. Как уже было сказано выше, революция превратила Али-пашу и его жену Худу в близких соратников. Он подробно информировал ее обо всех политических делах, чтобы в случае его ареста она могла помочь заполнить политический вакуум. Кроме того, вскоре стало ясно, что женщины могли делать многое относительно безнаказанно, поскольку британцы не осмеливались арестовывать их или открывать по ним огонь из страха вызвать гнев общественности.
Партия «Вафд» быстро осознала преимущества вовлечения женщин в национально-освободительную борьбу. Первая демонстрация с их участием состоялась 16 марта, всего через неделю после начала революции. Демонстранты подготовили черные плакаты с лозунгами, написанными белыми буквами (белый цвет был в Египте символом скорби) на арабском и французском языках. Собравшись в центре Каира, они планировали пройти маршем к посольству Соединенных Штатов, чтобы потребовать права на самоопределение, обещанного Вудро Вильсоном в его программе. Но дойти до посольства им не удалось, путь оказался прегражден британскими войсками. «Они поставили поперек улиц пулеметы, — впоследствии писала Худа Шаарави, — заставив остановиться нашу колонну и две колонны студентов, которые шли по обеим сторонам от нас. Но я была твердо намерена продолжать демонстрацию. Когда я решительно двинулась вперед, один британский солдат вышел из строя и наставил на меня ружье, но я прошла мимо него. Одна из женщин попыталась меня остановить, но я громко крикнула: „Позволь мне умереть, чтобы у Египта появилась своя Эдит Кавелл[12]!“». Женщины три часа простояли под палящим солнцем перед нацеленными на них пулеметами и в конце концов были вынуждены разойтись. Обошлось без кровопролития. За этой демонстрацией последовали другие.
Сила, продемонстрированная женщинами в противостоянии британцам, воодушевила националистов по всей стране. Выйдя из стен гаремов, египтянки с энергией и самоотверженностью стали участвовать в общественно-политической жизни. Они собирали деньги для нуждающихся, посещали раненых в госпиталях и приходили на митинги и акции протеста, часто подвергая себя большей опасности, чем мужчины. Они также первыми преодолели классовый барьер, поскольку борьба за общее дело сплотила женщин из высших и низших слоев общества. Худа писала, что гибель шести женщин из рабочего класса, участвовавших в освободительном движении, вызвала «глубокую скорбь повсюду». Женщины сделали все возможное для того, чтобы заставить египетских государственных служащих начать забастовку. Они стояли под окнами государственных учреждений и призывали служащих прекратить работу, чтобы перестать помогать англичанам. Когда в конце 1919 года Британия направила в Египет комиссию по расследованию во главе с лордом Мильнером, египетские женщины организовали серию демонстраций и подготовили протестную резолюцию. В их митингах принимали участие сотни египтянок из всех слоев общества.
В конце 1919 года Худа Шаарави и ее сподвижницы учредили Женский Центральный комитет партии «Вафд» — первую женскую политическую организацию в арабском мире. Его президентом была избрана Худа. В 1923 году она стала одной из основательниц Египетского женского союза и в том же году решила покончить с многовековой традицией закрывания лица: после возвращения с феминистской конференции в Риме Худа вместе со своими соратницами на вокзале публично сняли с лиц накидки. Феминистское движение в Египте оказалось гораздо более живучим, чем революционный момент 1919 года.
Борьба «Вафд» за независимость Египта увенчалась успехом лишь отчасти. Заглулу и его соратникам удалось добиться от британцев разрешения озвучить волю египетского народа на Парижской мирной конференции, но по прибытии в Париж они узнали, что американская делегация только что опубликовала заявление о признании протектората Британии над Египтом. Надежды, порожденные идеалистической риторикой президента Вильсона, рухнули в одночасье. Вместо того чтобы попытаться отстоять свое право на независимость в рамках международного послевоенного урегулирования, египтянам пришлось вести переговоры непосредственно с британцами в Лондоне.
1919–1922 годы были отмечены гражданскими выступлениями, чередовавшимися с периодами переговоров между британским правительством и «Вафд». В конце концов, большее, чего смогли добиться египетские националисты, — это номинальной независимости. В интересах сохранения порядка в Египте 28 февраля 1922 года Британия в одностороннем порядке объявила об окончании протектората и провозгласила Египет независимым суверенным государством. При этом она сохранила за собой контроль над четырьмя ключевыми областями «жизненно важных интересов Британской империи», в число которых попали безопасность имперских коммуникаций, защита Египта от внешней агрессии, защита иностранных интересов и прав меньшинств и Судан. Обе стороны признавали, что эти условия налагают серьезные ограничения на независимость страны, позволяя Британии сохранить военные базы, контроль над Суэцким каналом и возможность для вмешательства во внутренние дела Египта почти в таких же масштабах, как и при протекторате. В течение следующих 32 лет Египет и Британия непрерывно вели переговоры, в ходе которых египтяне пытались пересмотреть эти колониальные отношения в направлении большего суверенитета, а британцы делали все возможное для сохранения имперского порядка.
За событиями в Египте пристально следили во всем арабском мире, и особенно в Ираке. После Первой мировой войны три османские провинции — Басра, Багдад и Мосул — оказались под британской оккупацией. Хотя британцы кормили народ Ирака заверениями в том, что в скором времени он получит возможность самоуправления, их противодействие стремлению египтян к независимости внушало беспокойство.
Когда началась Первая мировая война, Британия направила Индийские экспедиционные силы на захват южного города Басра для установления контроля над всей провинцией, чтобы защитить район Персидского залива, служивший воротами в ее индийские владения, от посягательств Османской империи, военного союзника Германии. Из Басры британские войска двинулись на север. В ноябре 1915 года они приблизились к Багдаду менее чем на 100 км, но столкнулись с ожесточенным сопротивлением превосходившей их в численности Шестой турецкой армии. Британцы отступили в Эль-Кут, где были взяты в осаду турками, и по истечении четырех месяцев, в апреле 1916 года, капитулировали. Так османы одержали две крупные победы над британскими войсками — на Галлиполийском полуострове и в Месопотамии. Но вскоре британцы возобновили месопотамскую военную кампанию и в марте 1917 года вошли в Багдад, а в конце лета 1918 года разгромили Шестую турецкую армию под Киркуком. В ноябре 1918 года британские войска заняли провинцию Мосул, хотя официально та не входила в британскую оккупационную зону по условиям соглашения о перемирии. Таким образом, как и было рекомендовано комитетом де Бунсена в 1915 году, Британия установила контроль над всей Месопотамией.
Завоевать Месопотамию оказалось намного легче, чем установить в стране политический порядок, — так было и в 1918 году, и в 2003-м. Население этих трех провинций делилось на три основные общины — курдов, арабов-суннитов и арабов-шиитов. Хотя все они были довольно единодушны в своем требовании объединить три провинции в независимое государство, которое они называли Ираком, и поставить во главе конституционного монарха, у них были совершенно разные взгляды на ту роль, которую должна была играть в этом новом государстве Великобритания. Некоторые крупные землевладельцы и богатые торговцы предпочитали полной независимости стабильность и экономический рост и открыто поддерживали британскую администрацию. Военные в окружении эмира Фейсала, участвовавшие в Арабском восстании под его предводительством, также благосклонно относились к Британии, рассматривая ее как гаранта политического доминирования суннитов. Но большинство иракцев отвергало идею иностранного вмешательства в свои дела.
В начале оккупации британцы постарались заверить иракцев в благородстве своих намерений. Совместная англо-французская декларация, выпущенная в ноябре 1918 года, обещала поддержку союзников «в учреждении национальных правительств и администраций» в арабских странах посредством процесса национального самоопределения. Декларация была перепечатана во всех местных газетах и убедила многих иракцев в том, что европейцы не стремились навязать им колониальное правление. Как отмечала одна из газет города Неджеф «Аль-Истиклал» («Независимость»), «оба государства, Великобритания и Франция, обрадовали нас заявлением о намерении помочь нам в обретении полной независимости и свободы»{28}.
Но по мере того, как время шло, а видимого прогресса в направлении «полной независимости и свободы» не наблюдалось, сомнения иракцев усиливались. Вместо того чтобы помочь им создать свое правительство, британцы начали активно формировать собственную административную систему. Когда в феврале 1919 года группа иракцев обратилась к британцам за разрешением направить свою делегацию в Париж, чтобы добиться признания независимости страны, британские власти ответили отказом. На все настоятельные требования иракцев позволить им самим разработать планы политического будущего своей страны британцы давали уклончивые ответы.
На самом деле британцы сами разделились на два лагеря в вопросе выбора лучшей формы управления Ираком. Одни, такие как сэр Арнольд Уилсон, который в качестве комиссара по гражданским делам возглавлял британскую администрацию в Ираке, выступали за установление прямого колониального правления по модели Британской Индии. Он поощрял поток иммигрантов из Индии в Месопотамию, рассматривая их как готовые кадры для колониальной администрации. Другие, такие как Гертруда Белл, назначенная на должность «восточного секретаря» в Багдаде, считала, что британцам лучше сотрудничать с арабскими националистами в Ираке. Белл утверждала, что Хашимитская монархия в Ираке обеспечит идеальную структуру для установления неформального имперского правления и это обойдется британской казне гораздо дешевле и существенно снизит риски конфронтации с набирающим силу арабским национально-освободительным движением. Иракцы не знали, кому верить — Белл, которая, казалось, поддерживала их стремление к независимости, или же ее боссу, сэру Арнольду Уилсону, который открыто выступал за британское правление в Ираке{29}.
К 1920 году иракцы окончательно убедились, что британцы намерены превратить их страну в колонию. Они внимательно следили за результатами египетской революции 1919 года. С растущей тревогой наблюдали они за тем, как Британия отказалась от своих обещаний перед правительством Фейсала в Дамаске и вывела свои войска из Сирии и Ливана, открыв путь французской колониальной оккупации. Эти действия говорили лишь об одном: Великобритания и Франция не планируют предоставлять арабам независимость, а вместо этого собираются поделить их земли между собой.
Подозрения иракцев подтвердились в апреле 1920 года, когда Лига Наций выдала Британии официальный мандат на Ирак. Иракцы, для которых мандатная система была тем же колониальным империализмом, но под другим именем, начали мобилизовывать силы, чтобы противостоять британским планам. Оппозицию возглавила новая организация «Стражи независимости», сформированная в 1919 году в основном представителями шиитской общины. Но благодаря требованиям полной независимости и полного ухода британцев из Ирака «Стражи» нашли много сторонников и среди суннитов. Чтобы избежать вмешательства британцев, организация проводила свои встречи попеременно то в шиитских, то в суннитских мечетях. Такое политическое сотрудничество между мусульманскими общинами Ирака было беспрецедентным и заложило фундамент для формирования иракского национального сообщества, выходящего за пределы религиозных границ.
Первые общественные протесты против британского мандата в Ираке были мирными. В мае 1920 года шиитское духовенство, шейхи племен и представители националистических организаций провели в Багдаде несколько демонстраций. Однако британцы отреагировали на эти выступления суровыми мерами и арестовали многих активистов, подозревавшихся в разжигании антибританского сопротивления. Столкнувшись с репрессиями, иракские националисты были вынуждены бежать из Багдада, чтобы продолжить сопротивление в провинциях.
Антибританское восстание 1920 года вспыхнуло в конце июня, вдохновленное шиитским духовенством из священных городов Неджеф и Кербела. Британцы совершили ошибку, арестовав сына выдающегося шиитского богослова, аятоллы аш-Ширази, который в ответ издал фетву, призывавшую к восстанию против иностранной оккупации. Опасаясь обострения конфликта, британская администрация в Багдаде арестовала нескольких шиитских активистов и предводителей племен, которые, по ее мнению, были главными зачинщиками волнений. Как и следовало ожидать, репрессии превратили то, что началось как мирное противостояние, в ожесточенное противоборство.
Иракское движение сопротивления было хорошо организовано и дисциплинированно. Его руководство разрабатывало общие принципы совместных действий, и их директивы печатались и распространялись через местные типографии. На одной из листовок, отпечатанной в Неджефе в июле 1920 года, сообщалось следующее: «Каждый глава племени обязан обеспечить, чтобы все члены его племени понимали, что целью этого восстания является требование полной независимости»{30}. Восставшим племенам предписывалось сделать своим боевым кличем лозунг «За независимость!». Восставшие должны были обеспечить надлежащее административное управление всеми городами и деревнями, которые переходили под их контроль, хорошо заботиться о британских и индийских пленных и, самое главное, рачительно относиться к оружию, боеприпасам, военному имуществу и медикаментам, захваченным у британцев, поскольку все это было «важнейшим средством достижения победы».
Мятежи охватили все три провинции, но первоначально основным районом восстания стал регион Среднего Евфрата между Багдадом и Басрой, с Неджефом и Кербелой в центре повстанческого движения. Британцы были вынуждены вывести отсюда войска, поскольку повстанцы взяли под свой контроль б?льшую часть городов и деревень, установили местное самоуправление, сумели наладить сбор налогов и охрану порядка. Хотя британцам удалось предотвратить крупные бунты в столице, районы вокруг Багдада вскоре были охвачены пламенем мятежа. В августе 1920 года племена на северо-востоке от Багдада подняли крупное восстание и в течение месяца удерживали Бакубу и другие города на северном берегу реки Дияла. Еще одно масштабное восстание произошло на западе от Багдада в Фаллудже{31}. Британцы поспешно вывели оттуда войска, чтобы консолидировать свои силы и обрушиться на повстанцев с удвоенной мощью.
Перед лицом общенационального восстания у британцев не было иного выбора, кроме как усилить свои войска в Ираке, чтобы восстановить власть над подмандатными территориями. Благодаря переброске подкрепления из Индии численность британских войск в Ираке возросла с 60 000 человек в июле 1920 года до более чем 100 000 в октябре. В течение сентября и октября британцы, используя превосходящие силы, тяжелую артиллерию и воздушные бомбардировки, восстановили контроль над непокорными провинциями. В начале сентября они взяли Фаллуджу и сурово покарали местные племена. Позже в том же месяце они жестоко подавили мятеж на северном берегу реки Дияла, а затем двинулись в район Среднего Евфрата. Вот как описывал подавление восстания один журналист из Неджефа: «Британские солдаты атаковали дома старейшин и сжигали их дотла, со всем, что в них было. Они убили очень много мужчин, лошадей и скота». Британцы были неумолимы в преследовании повстанцев и отказывались от каких-либо переговоров. «У офицеров была единственная цель — истребить как можно больше наших людей или предать их суду, — продолжал журналист. — Мы согласились с их просьбой о перемирии, но они нарушили его. Мы позволили им уйти с оружием с занятых нами территорий, а теперь они предательски напали на нас. Последние дни были омрачены таким ужасающим кровопролитием, разрушением городов и осквернением наших святых мест, что не хватило бы человеческих слез оплакать это»{32}.
С капитуляцией Неджефа и Кербелы в конце октября восстание было полностью подавлено. Обеим сторонам пришлось заплатить высокую цену. По оценкам британцев, в ходе этих событий были убито и ранено более 2200 британских и индийских солдат и около 8450 иракцев{33}. Материальный ущерб, понесенный народом Ирака, не поддавался оценке.
Антибританское восстание, которое в Ираке называют «революцией 1920 года», занимает особое место в национальной мифологии современного иракского государства, по значению сопоставимое с американской революцией 1776 года для Соединенных Штатов. Оба эти события были не столько социальными революциями, сколько народными восстаниями против иностранных оккупантов, которые в обеих странах дали толчок становлению национально-освободительных движений. В то время как на Западе мало кто слышал об иракском восстании 1920 года, многие поколения иракских школьников выросли, изучая историю героического противостояния арабского народа иностранным армиям и империализму в Фаллудже, Бакубе и Неджефе — иракских эквивалентах Лексингтона и Конкорда.
Первая мировая война и послевоенное урегулирование стали важнейшим периодом в современной арабской истории. В октябре 1918 года был положен конец четырехвековому господству Османской империи в арабском мире. Арабским народам того времени было трудно представить себе мир без османов. Реформы XIX века усилили влияние Стамбула на арабские провинции за счет укрепления административно-бюрократической системы, создания коммуникационной инфраструктуры, включавшей железные дороги и телеграф, и развития системы государственных школ, сделавших османское образование более доступным для арабских подданных. К началу ХХ века связи арабов с османским миром были теснее, чем когда-либо в прошлом.
После Младотурецкой революции 1908 года они стали еще прочнее. К тому моменту османы потеряли почти все свои европейские провинции на Балканах, и младотурки, получив в наследство турецко-арабскую империю, сделали все возможное для того, чтобы усилить контроль Стамбула над арабскими провинциями. Хотя своими репрессивными мерами они настроили против себя арабских националистов, младотуркам удалось добиться главного — сделать арабскую независимость фактически недостижимой целью.
После краха Османской империи арабские националисты вступили в период интенсивной политической активности. На какое-то время, опьяненные послевоенной эйфорией 1918–1920 годов, политические лидеры в Египте, Сирии, Ираке и Хиджазе поверили в то, что их страны стоят на пороге новой эпохи независимости. Им казалось, что Парижская мирная конференция должна привести к установлению нового мирового порядка, обещанного Вудро Вильсоном. Всех их без исключения ожидало глубокое разочарование.
Вместо независимости послевоенное урегулирование принесло арабским народам новую волну европейского империализма. Европейские державы использовали этот процесс, чтобы выполнить свои стратегические задачи и разрешить существовавшие между ними территориальные споры. Франция добавила к своим североафриканским владениям Сирию и Ливан. Британия стала хозяйкой Египта, Палестины, Трансиордании и Ирака. Несмотря на незначительные последующие манипуляции с отдельными границами, по сути, на Парижской мирной конференции европейские державы начертили границы современных ближневосточных государств в том виде, в котором мы их знаем сегодня (за исключением Палестины). Арабы так и не смирились с этой грандиозной несправедливостью и провели оставшиеся годы между двумя мировыми войнами в ожесточенном противостоянии своим колониальным хозяевам, в тщетной попытке воплотить в жизнь давнюю мечту о независимости.
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОК