Глава 13. Сила ислама

Каждый год 6 октября в Каире проходит традиционный военный парад, посвященный очередной годовщине арабо-израильской войны 1973 года. Вооруженные силы Египта демонстрируют свою мощь на фоне современной пирамиды — Мемориала Неизвестного солдата, возведенного по приказу президента Садата в честь павших в Октябрьской войне.

Парад в День вооруженных сил был учрежден в лучшие времена президентства Садата, когда он стал «героем переправы» через Суэцкий канал, а Египет привел арабский мир к первой военной победе над Израилем. Это было до того, как сепаратный мир с еврейским государством серьезно подорвал авторитет Египта среди соседей.

Садат старался привлечь максимум внимания египетской и международной общественности к этому параду, на котором всегда присутствовал лично, в полном блеске своей славы. В этот день он мог забыть об изоляции Египта в арабском мире — в ответ на Кэмп-Дэвидские соглашения другие арабские страны разорвали отношения с Египтом, а Лига арабских государств перенесла свою штаб-квартиру из Каира в Тунис. Эти меры только усилили решимость Садата праздновать успехи войны 1973 года как предмет национальной гордости.

6 октября 1981 года Садат с надлежащей помпезностью восседал на центральной трибуне, одетый в яркий парадный мундир, с орденами, в окружении членов правительства, генералитета, священнослужителей и представителей иностранных государств. Перед глазами зрителей маршировали пешие расчеты, с грохотом проходили колонны танков, бронетранспортеров и ракетных установок. В небе с ревом пронеслась эскадрилья истребителей, выпустив шлейфы разноцветного дыма. «Теперь перед нами проходит артиллерия», — торжественно объявил диктор, когда перед трибуной появились невзрачные артиллерийские грузовики с гаубицами на прицепе.

Внезапно один из грузовиков остановился. Из его кабины выпрыгнул военный и бросил в сторону правительственной трибуны несколько шумовых гранат. В тот же момент три его сообщника, находившихся в кузове грузовика, открыли по Садату огонь. Из-за полной внезапности нападения бойня беспрепятственно продолжалась 30 секунд. Скорее всего, Садат был убит первыми же выстрелами.

Лидер группы подбежал к правительственной трибуне и принялся в упор расстреливать распростертое тело президента, пока президентские телохранители не опомнились и не открыли по нему ответный огонь. «Я Халид аль-Исламбули, — крикнул раненый убийца. — Я убил фараона и не боюсь смерти!»^{1}

Убийство Садата, транслировавшееся в прямом телеэфире, потрясло весь мир. Крошечная исламистская группировка вынесла свой приговор и расправилась с президентом самого могущественного арабского государства. Иранская «болезнь» распространилась на арабский мир, где набирающие силу исламистские движения начали бросать все более серьезные вызовы властям.

Когда Халид аль-Исламбули крикнул: «Я убил фараона!», он вынес Садату приговор как светскому правителю, ставящему человеческий закон выше религии. Исламисты были объединены убеждением, что мусульманские общества должны управляться в соответствии с «законом, который дал людям Бог» — шариатом. Под ним понимается совокупность исламских законов, вытекающих из Корана и сунны пророка, а также норм и предписаний, разрабатываемых исламскими богословами. Исламисты считали своих светских правителей врагами и называли их «фараонами». Коран, как и еврейская Библия Танах, изображает фараонов Древнего Египта кровавыми деспотами, которые, забыв о Божьих заповедях, правили своим народом на основе несправедливых человеческих законов. В Коране содержится не менее 79 аятов (фрагментов), осуждающих фараонов. Радикальные исламисты выступали за насильственное уничтожение новых фараонов арабского мира, считая это необходимой мерой на пути к свержению светских режимов и построению на их месте исламских государств. Халид аль-Исламбули был одним из таких экстремистов, и, назвав египетского президента фараоном, он фактически заявил о законности его убийства.

Исламисты были не единственными, кто не любил Анвара Садата. На его похороны, состоявшиеся 10 октября 1981 года, съехалось множество политических деятелей из разных стран мира. Среди присутствующих были три американских президента — Ричард Никсон, Джеральд Форд и Джимми Картер, которые тесно сотрудничали с Садатом. Израильскую делегацию возглавлял сам премьер-министр Менахем Бегин, разделивший с Садатом Нобелевскую премию мира, присужденную им в 1978 году за подписание мирного договора между Египтом и Израилем. Но из всех членов Лиги арабских государств только три страны — Судан, Оман и Сомали — прислали на похороны своих представителей.

Также бросалась в глаза малочисленность представителей египетских элит, удостоивших траурную церемонию своим присутствием. Известный журналист и политолог Мухаммад Хайкал, имевший свои причины для обид на Садата (за месяц до его убийства Хайкал был арестован и брошен в тюрьму в рамках очередной кампании по борьбе с оппозицией), едко заметил, что «мало кто из соотечественников скорбел по поводу смерти человека, которого на Западе оплакивали как прогрессивного и прозорливого государственного лидера»^{2}.

Как бы то ни было, и почитатели, и враги Садата были удовлетворены местом, выбранным для его погребения. Его сторонники считали, что «герой переправы» достоин покоиться в Мемориале в честь павших в войне 1973 года, напротив которого он и был застрелен. Исламисты испытывали удовлетворение оттого, что фараон похоронен в тени воздвигнутой им пирамиды.

Исламистам удалось убить президента Египта, но им было не под силу свергнуть египетское правительство. Вскоре после смерти Садата у Египта появился новый «фараон» — вице-президент Хосни Мубарак, который 6 октября отделался легким ранением и 14 октября встал во главе страны. Египетские силы безопасности арестовали сотни подозреваемых и, по слухам, подвергли их жестоким пыткам.

Полгода спустя, в апреле 1982 года, пятеро обвиняемых в убийстве Садата были приговорены к смертной казни: Халид аль-Исламбули, три его сообщника и их идеологический лидер, инженер-электротехник по имени Абд ас-Салам Фараг, автор памфлета, призывавшего к джихаду против «неисламских» (т. е. светских) арабских правителей. Казнь превратила убийц Садата в мучеников, и на протяжении всех 1980-х годов исламистские группировки продолжали вести борьбу, зачастую насильственную, против египетского правительства в тщетной попытке превратить светскую арабскую республику в Исламскую республику Египет.

Принимая во внимание влияние ислама на общественную жизнь большей части арабского мира сегодня, легко забыть, насколько светским был Ближний Восток в 1981 году. Во всех арабских странах, кроме самых консервативных государств Персидского залива, люди предпочитали одеваться в западном стиле. Многие открыто употребляли алкоголь, не обращая внимания на религиозный запрет. Мужчины и женщины вместе работали и свободно общались на публике. Все больше женщин получали высшее образование и делали профессиональную карьеру. Для одних эти новые порядки и свободы знаменовали прогресс арабского общества. Но другие воспринимали эти изменения с тревогой, считая, что они заставляют арабов сойти с «верного пути», отказавшись от собственной культуры и ценностей.

Споры на тему ислама и современности ведутся в арабском мире давно. В 1928 году Хасан аль-Банна создал организацию «Братья-мусульмане» именно для того, чтобы бороться с западным влиянием и размыванием исламских ценностей в Египте. Власти не приветствовали деятельность организации, и в последующие годы «Братья-мусульмане» столкнулись с гонениями, а затем и с полным запретом: в декабре 1948 года организация была объявлена вне закона египетской монархией, а в 1954 году — революционным режимом Насера. В 1950-х и 1960-х годах исламистские движения по всему арабскому миру были вынуждены уйти в подполье, в то время как мусульманские ценности стремительно отступали на задний план на фоне строительства новых светских государств, выбравших в качестве ориентиров либо советский социализм, либо западную либеральную демократию. Но гонения только укрепили волю «Братьев-мусульман» к борьбе с секуляризмом и к продвижению своего видения исламских ценностей.

В 1960-е годы в недрах «Братьев-мусульман» зародилось новое радикальное течение, возглавляемое харизматичным египетским мыслителем по имени Сейид Кутб. Впоследствии он стал одним из наиболее влиятельных исламских реформаторов ХХ столетия. Сейид Кутб родился в 1906 году в небольшом городке в Верхнем Египте. В 1920-х годах он учился в каирском педагогическом колледже, а затем и институте Дар аль-Улум (буквально — дом знаний, или дом наук. — Прим. науч. ред.), где совмещалось преподавание светских и религиозных дисциплин. По его окончании, в 1930-е и 1940-е годы, Кутб работал сначала учителем, а затем инспектором в Министерстве образования и параллельно вел активную литературную деятельность как автор и критик.

В 1948 году министерство направило Кутба в Соединенные Штаты перенимать опыт организации школьного образования. Он учился в Университете Северного Колорадо, а также в Вашингтонском университете и Стэнфордском университете в Калифорнии. Кутб объездил Соединенные Штаты от восточного до западного побережья, но не проникся горячей любовью к этой стране, как многие другие иностранные студенты. Вернувшись домой в 1951 году, Кутб опубликовал в исламистском журнале свои впечатления под заголовком «Америка, какой я ее увидел». Там он резко осуждал американское общество за материализм и дефицит духовных ценностей, за необузданную конкуренцию во всех сферах жизни и моральную распущенность. Особенно его потрясло то, что все эти пороки в полной мере присутствовали в американских церквях. «В большинстве церквей, — писал Кутб, — есть клубы, где собираются люди обоих полов, и каждый пастор старается привлечь в свою церковь как можно больше людей и развлечь их, тем более что между церквями разных конфессий существует огромная конкуренция». По мнению Кутба, такое поведение больше пристало театральным конферансье, чем духовным лидерам.

В своем эссе Кутб описал собственный опыт посещения церкви, который наглядно показал, какая огромная пропасть разделяет мусульманскую и американскую культуру. Однажды он пришел на церковную службу, после которой состоялся танцевальный вечер. Действия пастора глубоко его потрясли. По словам Кутба, пастор постарался создать в помещении церкви «романтичную и страстную атмосферу» и даже включил для этого «непристойную» песню «But Baby, It's Cold Outside» («Но, детка, на улице так холодно»). Вот как Кутб описал эту песню: «Песня представляет собой диалог между молодым человеком и девушкой во время свидания. Молодой человек привел девушку к себе домой и не дает ей уйти. Она умоляет отпустить ее домой, потому что уже поздно и ее ждет мать, но он уговаривает ее остаться и каждый раз повторяет „Но, детка, на улице так холодно!“»^{3} Кутб нашел эту песню возмутительной, но еще более возмутительным он счел то, что священник поощрял своих молодых прихожан танцевать под такую неподобающую музыку в церкви. Это было полной противоположностью мусульманским мечетям с их строгим разделением полов и благопристойностью в одежде и поведении.

Кутб вернулся в Египет, полный решимости избавить своих соотечественников от преклонения перед современной западной культурой с ее ложными ценностями и свободами. «К сожалению, материальное величие Америки не соответствует качеству ее людей, — рассуждал он. — И, к сожалению, колесо жизни повернется и книга времени будет закрыта, и Америка ничего, или почти ничего, не добавит к тем нравственным качествам, которые отличают человека от неодушевленного предмета и, в сущности, людей от животных»^{4}. Кутб не собирался менять Америку — он хотел защитить Египет и исламский мир в целом от того морального вырождения, которое наблюдал в американском обществе.

Поездка в Соединенные Штаты заставила его столь резко изменить взгляды, что он уволился из Министерства образования и в 1952 году вступил в ряды «Братьев-мусульман». Благодаря его писательскому опыту Кутб был назначен руководителем отдела печати и пропаганды. Его пламенные эссе пользовались огромной популярностью и оказали сильнейшее влияние на формирование идеологии организации. В революции 1952 года Кутб и его соратники поддержали «Свободных офицеров». Говорят, Насер пригласил Кутба принять участие в подготовке устава новой государственной партии — «Освободительного съезда». Скорее всего, Насером двигало не столько восхищение идеями исламистского реформатора, сколько стремление заручиться его поддержкой, поскольку новая партия должна была поглотить все другие политические организации, включая «Братьев-мусульман».

Новая власть недолго относилась к «Братьям-мусульманам» доброжелательно. В октябре 1954 года один из членов организации совершил неудачное покушение на президента Насера. После этого «Братья-мусульмане» были разгромлены, Кутба, как и других его соратников, арестовали. По его утверждениям, в тюрьме он подвергался жестоким пыткам и издевательствам. Его осудили по обвинению в подрывной деятельности и приговорили к 15 годам каторги.

Находясь в заключении, Кутб продолжал разрабатывать идеологию исламистского движения. Из-за проблем со здоровьем его часто переводили в тюремный госпиталь, где он написал ряд ставших широко известными работ, в том числе радикальный комментарий к Корану и свое знаменитое произведение «Вехи на пути», содержавшее горячий призыв к построению подлинного исламского общества.

«Вехи на пути» представляют собой кульминацию взглядов Кутба на банкротство западного материализма, секулярного арабского национализма и авторитаризма. Социальные и политические системы, характерные для современной эпохи, утверждал он, придуманы человеком и по этой причине несовершенны. Вместо того чтобы открыть новую эпоху науки и знаний, они привели к «состоянию варварского непонимания божественного провидения», или джахилии. Это слово имеет в исламе особый смысл, обозначая темные доисламские времена. Джахилия ХХ столетия, писал Кутб, «принимает форму утверждения, что право создавать ценности, устанавливать законы коллективного поведения и выбирать какой-либо жизненный путь всецело принадлежит человеку, без необходимости считаться с тем, что предписал Бог». Как следствие, замечательный научно-технический прогресс, достигнутый в ХХ веке, не привел человечество к эпохе просвещенности и процветания; напротив, отказ от вечного послания Бога отбросил человечество к варварскому VII столетию. Это справедливо не только для неисламского Запада, считал Кутб, но и для арабского мира. Результатом этого стала тирания. Вместо гражданских прав и свобод секулярные арабские режимы принесли своим гражданам репрессии и пытки, о чем Кутб знал по собственному горькому опыту.

Кутб утверждал, что ислам — как выражение совершенного порядка, предписанного Богом человечеству, — является единственным путем к свободе, к истинному освобождению. Следовательно, единственными подлинными и непреложными законами, которым должны следовать люди, являются законы, данные Богом, — законы шариата. Он считал, что восстановление подлинного ислама «в роли проводника человечества» должно начаться с формирования «исламского передового отряда». Этот передовой отряд будет использовать «проповедь и убеждение для реформирования идей и убеждений» и «физическую силу и джихад для устранения организаций и властей джахилии, которые мешают людям менять свои идеи и убеждения, но заставляют их следовать ошибочными путями и служить земным господам, а не Всемогущему Господу». Кутб написал свою книгу, чтобы направить передовой отряд, который должен был начать процесс возрождения исламских ценностей и через это привести мусульман к подлинному освобождению и мировому лидерству^{5}.

Сила послания Кутба заключалась в его ясности и простоте. Он четко определил проблему — джахилия — и предложил ясное и понятное решение на основе исламских ценностей, которыми дорожили многие арабские мусульмане. Его критика была в равной степени применима к империалистическим державам и арабским автократическим режимам, и его послание несло в себе надежду, основанную на утверждении о превосходстве мусульман:

Обстоятельства меняются, и бывает так, что мусульманин лишается сил и оказывается повержен. Однако его не покидает чувство, что он выше по положению. Если он продолжает верить, то смотрит на своего победителя свысока. Он знает, что это временно, это пройдет, и вера все изменит даже тогда, когда спасения нет. И если смерть — его удел, он никогда не склонит головы. Смерть приходит ко всем, но ему суждено стать мучеником. Ему уготован Райский сад, а его победителям — Геенна огненная^{6}.

Несмотря на резкую критику западных империалистических держав, главной мишенью Кутба были автократические режимы арабского мира, и в частности правительство Насера. В своем комментарии к аятам Корана, в которых упоминаются «люди у рва[17]», Кутб рисует тонко завуалированную аллегорию борьбы между «Братьями-мусульманами» и «Свободными офицерами». В Коране рассказывается о верующих, которые были приговорены за свою веру и заживо сожжены тиранами, собравшимися у края рва и наблюдавшими за смертью праведных жертв. «Да сгинут собравшиеся у рва!» — говорится в Коране (85: 4). В своем комментарии Кутб описывает этих «тиранов» как «высокомерных, злобных, преступных и падших людей», получающих садистское удовольствие от боли мучеников. «И когда в огонь бросали молодого мужчину или женщину, ребенка или старика из числа правоверных, — писал Кутб, — их дьявольское наслаждение достигало новых высот, и крики безумной радости срывались с их губ при виде крови и кусков плоти». В тексте Корана нет таких натуралистичных сцен; вероятно, они были написаны под впечатлением тех истязаний, которым подвергались в тюрьме Кутб и его соратники. «Борьба между верующими и их врагами, — заключал он, — по сути, является борьбой между убеждениями — верой и неверием, между исламом и джахилией». Послание Кутба было ясным: существовавший в Египте политический режим был несовместим с идеей исламского государства. Поэтому его следовало уничтожить.

«Вехи на пути» были опубликованы в 1964 году, и в том же году, после десяти лет заключения, Кутб вышел на свободу. Он быстро восстановил контакты с запрещенными «Братьями-мусульманами», несмотря на то что тайная полиция Насера пристально следила за каждым его шагом. Написанные в тюрьме труды принесли Кутбу огромный авторитет в исламском мире, и со своими новыми радикальными идеями он представлял собой опасность для египетского государства, где бы ни находился — внутри страны или за рубежом.

Последователи Кутба рисковали ничуть не меньше, чем их духовный лидер. Одной из наиболее влиятельных учениц Кутба стала Зейнаб аль-Газали (1917–2005), зачинательница женского исламистского движения. Когда ей исполнилось всего 20 лет, аль-Газали основала Общество мусульманских женщин. Ее деятельность привлекла внимание Хасана аль-Банны, основателя «Братьев-мусульман», который попытался убедить ее объединить силы с недавно созданной им организацией «Сестры-мусульманки». Хотя аль-Газали отказалась и продолжила идти своим курсом, она стала верной последовательницей Хасана аль-Банны.

В 1950-х годах аль-Газали познакомилась с сестрами сидевшего в тюрьме Сейида Кутба, которые дали ей прочитать рукопись его книги «Вехи на пути». Воспламененная идеями Кутба, аль-Газали решила взять на себя роль того самого «мусульманского передового отряда», который должен был подготовить египетское общество к строительству исламского государства, живущего по законам шариата. По примеру пророка Мухаммада, который провел 13 лет в Мекке, прежде чем переселиться в Медину и создать там первую мусульманскую общину, аль-Газали и ее соратники отвели себе 13 лет на то, чтобы преобразовать египетское общество в идеальную мусульманскую нацию-общину (умму). «Было решено, — написала аль-Газали, — что через 13 лет активной деятельности в области исламского просвещения нашей молодежи, старшего поколения, женщин и детей мы проведем исчерпывающее исследование текущего состояния общества. Если это исследование покажет, что по меньшей мере 75 процентов последователей считают ислам единственно верным образом жизни и поддерживают создание исламского государства, тогда мы будем настаивать на создании такого государства». Если же результаты опроса показали бы более низкий уровень поддержки, аль-Газали и ее соратники собирались работать над преобразованием египетского общества еще 13 лет^{7}. По сути, их целью было не что иное, как свержение режима «Свободных офицеров» и замена его подлинно исламским государством. Насер и его правительство были полны решимости устранить исламистскую угрозу, прежде чем та наберет силу.

Когда в 1964 году Сейид Кутб вышел из тюрьмы, Зейнаб аль-Газали и другие его сторонники с энтузиазмом приветствовали освобождение мыслителя и часто встречались с ним — под пристальным надзором египетской тайной полиции. Некоторые подозревали, что власти только за этим и освободили Кутба — чтобы вскрыть исламистское подполье. В августе 1965 года, проведя на свободе всего восемь месяцев, Кутб снова был арестован — вместе с аль-Газали и многими сподвижниками. Им было предъявлено обвинение в организации заговора с целью убийства президента Насера и совершения государственного переворота. Хотя их долгосрочной целью действительно было свержение существующей политической власти и замена ее исламским государством, обвиняемые настаивали на том, что они не замышляли убийства египетского президента.

Зейнаб аль-Газали провела за решеткой шесть лет и впоследствии рассказала миру о тех ужасающих пытках, которым подвергались заключенные, мужчины в женщины, в насеристских тюрьмах. В первый же день она стала свидетельницей страшной картины: «Не желая верить моим глазам и смиряться с подобной бесчеловечностью, я молча смотрела на моих истязаемых братьев [членов организации „Братья-мусульмане“]. Одни были подвешены в воздухе, и их обнаженные тела зверски хлестали плетьми. Другие были отданы на растерзание свирепым собакам, которые рвали их тела в клочья. Остальные, повернувшись лицом к стене, ждали своей очереди»^{8}.

Тюремщики не пощадили и аль-Газали: ее избивали, пороли плетьми, травили собаками, сажали в одиночную камеру, лишали сна и регулярно угрожали смертью в тщетной попытке добиться признаний в том, что Кутб и другие лидеры «Братьев-мусульман» замешаны в антигосударственном заговоре. Однажды, после 18 дней непрерывных истязаний, в камеру к аль-Газали посадили двух недавно арестованных женщин. Ей не хватило сил описать словами все ужасы, поэтому она просто процитировала им аяты из истории про «людей у рва». После этого одна из женщин начала тихо плакать, а другая недоверчиво спросила: «Неужели они могут так поступать с женщинами?»^{9}

Судебный процесс над Сейидом Кутбом и его соратниками начался в апреле 1966 года. Сорок три исламиста — среди них Кутб и аль-Газали — были официально обвинены в попытке государственного переворота. Прокуроры использовали в качестве доказательств сочинения самого Кутба и инкриминировали ему призыв к насильственному свержению египетского правительства. В августе 1966 года Кутб и еще двое обвиняемых были признаны виновными и приговорены к смертной казни. Зейнаб аль-Газали получила 25 лет каторжных работ.

Казнив Кутба, египетские власти не только сделали его мучеником, но и в глазах многих подтвердили истинность его учения, которое после смерти мыслителя обрело еще больше последователей. Его комментарий к Корану и «Вехи на пути» издавались огромными тиражами и распространялись по всему мусульманскому миру как манифест исламизма, составляя одну из основ исламской пропаганды. Новое поколение, достигшее зрелости в 1960-х и 1970-х годах, было вдохновлено призывом Кутба к возрождению ислама и справедливости. И его представители были полны решимости воплотить в жизнь мечту философа любыми средствами — мирными или насильственными.

Сирия столкнулась с серьезным исламистским вызовом в 1960-х годах. Распространение влияния «Братьев-мусульман» и радикальной идеологии Сейида Кутба с его резкой критикой светских правительств привело к возникновению в стране революционного исламского движения, ставившего своей целью низвержение секулярной республики. Этот конфликт привел Сирию на порог гражданской войны и унес десятки тысяч жизней, достигнув кровавой кульминации в городе Хама.

Основатель сирийского движения «Братьев-мусульман» Мустафа ас-Сибаи (1915–1964) был уроженцем Хомса. В 1930-х годах он учился в Египте, где попал под влияние Хасана аль-Банны. По возвращении домой ас-Сибаи создал первое за пределами Египта отделение «Братьев-мусульман», собрав под его крылом ряд мусульманских молодежных организаций. На выборах 1943 года благодаря опоре на «Братство» Сибаи сумел получить место в сирийском парламенте. С этого момента исламистское движение заявило о себе как о политической силе, хотя и недостаточно мощной для того, чтобы оказывать заметное влияние на все более светский и националистический политический дискурс 1940-х и 1950-х годов.

Когда в 1963 году к власти в Сирии пришли баасисты, «Братья-мусульмане» двинулись в наступление. Политика «Баас» носила активно светский характер и предполагала строгое отделение церкви от государства. Это было естественно, учитывая конфессиональное разнообразие самой партии и сирийского общества в целом. Тогда как подавляющее большинство населения Сирии (около 70 процентов) составляли мусульмане-сунниты, среди членов «Баас» было много христиан, а также мусульман-суннитов с секулярными взглядами. Партия также пользовалась широкой поддержкой алавитов. Представляя одно из ответвлений шиитского ислама, алавиты были самым многочисленным сирийским меньшинством, составлявшим около 12 процентов всего населения. После многих лет подавляющего превосходства суннитского большинства к 1960-м годам алавиты сумели подняться к вершинам политической власти. Такую возможность давали военная карьера и партийная карьера в «Баас».

Приверженность «Баас» светским, даже атеистическим взглядам вызывала все большее недовольство «Братьев-мусульман», которые называли себя сирийским «моральным большинством». «Братья-мусульмане» считали приход алавитов к политической власти в стране серьезной угрозой суннитской мусульманской культуре Сирии и были полны решимости изменить ситуацию, если потребуется — насильственными методами.

В середине 1960-х годов «Братство» принялось активно формировать подпольное движение сопротивления в Хаме и городе Алеппо, расположенном на севере страны. Исламистские боевики начали накапливать оружие и тренировать новобранцев, которых вербовали из числа молодежи и студентов по всей Сирии. Одним из самых успешных вербовщиков был харизматичный имам из Хамы, шейх Марван Хадид. Для многих молодых исламистов он был главным идейным вдохновителем и образцом для подражания^{10}.

Столкновение между исламистским движением и сирийским правительством стало неизбежным, когда 16 ноября 1970 года в результате государственного переворота к власти в стране пришел командующий сирийскими ВВС генерал-баасист Хафез Асад. Алавит по вероисповеданию, Асад стал первым несуннитским лидером Сирии. В первые годы пребывания у власти он старался успокоить уязвленных суннитских мусульман, но безрезультатно. Опубликование в 1973 году проекта новой конституции, где впервые отсутствовало положение о том, что президент Сирии должен быть мусульманином, с новой остротой подняло вопросы о религии и государстве. В ответ сунниты в Хаме и других городах устроили крупные антиправительственные беспорядки и потребовали изменения конституции. Следующее выступление исламистов последовало в апреле 1976 года за решением Асада вмешаться в гражданскую войну в Ливане на стороне христиан-маронитов против прогрессивных мусульманских сил и палестинского движения сопротивления.

Вмешательство Асада в ливанский конфликт вызвало серьезные опасения у сирийского мусульманского большинства. Обиженные сунниты, лишившиеся политического доминирования с приходом к власти Асада в 1970 году, обвиняли новый режим в тайном продвижении «альянса меньшинств» между сирийскими алавитами и ливанскими маронитами с целью подчинить себе мусульманское большинство Сирии и Ливана. На фоне растущей напряженности между правительством и суннитской общиной Асад решил расправиться с сирийскими «Братьями-мусульманами». В 1976 году власти арестовали имама-радикалиста Марвана Хадида. Шейх объявил голодовку и в июне 1976 года скончался. Власти настаивали на том, что он умер своей смертью от истощения, но исламисты обвинили правительство в убийстве Хадида и поклялись отомстить за его гибель.

Сирийским исламистам потребовалось три года, чтобы подготовить ответный удар. В июне 1979 года исламские боевики атаковали Артиллерийское военное училище в Алеппо, большинство курсантов которого — примерно 260 из 320 человек — были алавитами. Террористы убили 83 курсанта-алавита.

Нападение на военное училище стало первым залпом в полномасштабной войне между сирийскими «Братьями-мусульманами» и режимом Хафеза Асада, которая на два с половиной года погрузила Сирию в пучину кровавых терактов и контртеррористических операций.

Сирийские «Братья-мусульмане», фанатично убежденные в правоте своего дела, отказались идти на любые переговоры и компромиссы с режимом Асада. «Почитая основополагающие законы ислама, мы отвергаем любые формы деспотизма и не допустим, чтобы после падения одного фараона на смену ему пришел другой», — заявлялось в одной из листовок, распространявшихся в сирийских городах и деревнях в середине 1979 года^{11}. Эта политическая идеология напрямую перекликалась с идеологией египетских исламистов, которые с энтузиазмом восприняли решение своих сирийских «братьев» восстать против «фараона».

Поскольку примирение было невозможно, сторонники жесткого курса в сирийском правительстве, возглавляемые братом президента Рифатом Асадом, получили карт-бланш на подавление исламистского мятежа силой. В марте 1980 года сирийский спецназ высадился на вертолетах в мятежной деревне между Алеппо и Латакией и захватил ее. По официальным данным, в ходе операции погибло больше 200 сельских жителей.

Ободренное успехом этой операции, правительство направило армейские подразделения и спецназ общей численностью 25 000 человек в Алеппо, где годом ранее произошла резня в военном училище. Правительственные силы оцепили кварталы, где сосредоточились исламисты, и обыскали каждый дом. Было арестовано больше 8000 подозреваемых. Стоя на башне танка, Рифат Асад предупредил жителей Алеппо, что готов убивать по тысяче человек в день, пока город не будет очищен от «Братьев-мусульман».

«Братья-мусульмане» нанесли ответный удар 26 июня 1980 года, попытавшись убить Хафеза Асада. Во время торжественной встречи высокого гостя из Африки, проходившей перед президентским дворцом, из толпы в сторону президента бросили две гранаты и открыли стрельбу из автомата. Благодаря мгновенной реакции телохранителей Асаду удалось избежать смерти. На следующий день Рифат Асад отправил своих бойцов в тюрьму «Тадмор» («Пальмира»), где содержались арестованные «Братья-мусульмане», и учинил там жестокую расправу.

Молодой алавитский спецназовец Иса Ибрагим Файяд навсегда запомнил свою первую операцию, когда им приказали уничтожить безоружных заключенных в Тадморской тюрьме. Около 70 солдат прибыли на место на вертолетах в 6:30 утра. Разбившись на семь взводов, они отправились по тюремным блокам выполнять задание. «Охрана открыла нам двери. Шестеро или семеро из нас зашли внутрь и убили всех, кто там находился, всего около 60 или 70 человек. Я сам застрелил примерно 15 человек. В соседних блоках также был слышен автоматный огонь и крики умирающих: „Аллах акбар!“» Файяд не жалел своих жертв. «Мы убили почти 550 этих ублюдков из мусульманского братства», — констатировал он. По оценкам других участников операции, в Тадморской тюрьме погибло от 700 до 1100 человек. Безоружные заключенные пытались сопротивляться, убив одного и ранив двоих нападавших в рукопашной схватке. Когда спецназовцы закончили свою работу, им пришлось смывать кровь со своих рук и ног^{12}.

После расправы с исламистами в Тадморской тюрьме Асад решил полностью искоренить «Братьев-мусульман» в Сирии. 7 июля 1980 года парламент страны принял закон, по которому принадлежность к «Братству» отныне каралась смертной казнью. В ответ исламисты организовали серию покушений на высокопоставленных политиков и чиновников, в том числе на личных друзей президента Асада.

В апреле 1981 года сирийское правительство отправило войска в Хаму, главный оплот «Братьев-мусульман». Четвертый по величине город Сирии с населением около 180 000 человек, Хама с 1960-х годов была центром исламистской оппозиции. Когда войска прибыли, горожане не оказали никакого сопротивления, предполагая, что это будет такой же рейд, как и раньше, когда людей задерживали, допрашивали и запугивали, после чего отпускали. Но они ошиблись.

Сирийская армия решила покарать население Хамы в назидание остальным. Гражданское население убивали без разбора, в том числе детей и стариков. Один из очевидцев так описал происходившее западному журналисту: «Я прошел несколько шагов и наткнулся на груду тел. Через несколько шагов еще на одну. Всего их там было десять или пятнадцать. Я шел мимо них и смотрел, не в силах поверить глазам… В каждой груде было свалено по пятнадцать, двадцать пять, тридцать тел. Их лица были совершенно неузнаваемы… Там были люди всех возрастов, четырнадцати лет и старше, в пижамах, рубахах, сандалиях и босиком»^{13}. По разным оценкам, в ходе этой карательной операции было убито от 150 до нескольких сотен человек. Общее число погибших за два года вооруженного противостояния между правительственными силами и исламистами уже превысило 2500 человек.

«Братья-мусульмане» ответили на бойню в Хаме, развязав кампанию террора против гражданского населения в крупных городах страны. Поле битвы переместилось из северных городов Алеппо, Латакия и Хама в Дамаск. В период с августа по ноябрь 1981 года сирийскую столицу сотрясла серия взрывов, кульминацией которой стал мощный взрыв начиненного взрывчаткой автомобиля в центре города 29 ноября. В результате него 200 человек погибли и около 500 были ранены, что на тот момент стало самым крупным по количеству жертв терактом в арабском мире.

Убийство Анвара Садата в октябре 1981 года совпало с 51-м днем рождения президента Асада. Сирийские исламисты распространили по всей стране листовки, где пригрозили ему той же участью. В ответ Асад поручил своему брату Рифату провести в Хаме очередную контртеррористическую операцию, чтобы раз и навсегда покончить с исламистским движением на территории страны.

В предрассветные часы 2 февраля 1982 года транспортные вертолеты доставили взводы спецназа на холмы в предместьях Хамы. Но после карательного рейда в апреле 1981 года горожане были начеку. Услышав звук военных вертолетов, исламисты немедленно подняли по тревоге весь город. Используя громкоговорители на городских мечетях, с помощью которых муэдзины обычно созывают людей на молитву, исламисты призвали горожан подняться на священную войну против «неверных» и свергнуть режим «отступника» Асада. Когда спецназ подошел к городу, его встретил шквальный огонь и крики «Аллах акбар!».

На рассвете первая атака спецназа захлебнулась, и боевики перешли в наступление. Они громили в Хаме правительственные учреждения, убивали чиновников и членов партии «Баас». Этот успех вселил в мятежников ложную надежду на победу. Но за первой атакой спецназа на город двинулась многотысячная регулярная армия, поддерживаемая танками, артиллерией и самолетами. Правительство не могло позволить себе проиграть это сражение. У исламистов не было шансов.

В течение первой недели «Братьям-мусульманам» удавалось сдерживать натиск сирийской армии. Но в конце концов подавляющее превосходство в огневой мощи правительственных сил сделало свое дело. Танки и артиллерия превращали в руины целые городские кварталы, погребая их защитников под обломками. Когда оборона пала, за зачистку города взялись спецслужбы, которые арестовывали, пытали и расстреливали всех, кто вызывал малейшие подозрения. Корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс» Томас Фридман посетил Хаму через два месяца после военной операции и не узнал город. Целые кварталы были сровнены с землей бульдозерами и катками. Но еще ужаснее было количество жертв. «Почти все мусульманское духовенство в Хаме, от шейхов и учителей до смотрителей мечетей, выжившее в битве за город, впоследствии было ликвидировано тем или иным способом. Большинство лидеров антиправительственных организаций постигла та же участь», — сообщал Фридман^{14}.

До сих пор неизвестно точное количество людей, погибших в Хаме в феврале 1982 года. Журналисты и аналитики считают, что их было от 10 000 до 20 000, но Рифат Асад хвастался, что он уничтожил 38 000 исламистов. Братья Асады хотели, чтобы весь мир узнал о том, что они сокрушили своих врагов и нанесли по сирийским «Братьям-мусульманам» удар, от которого те не сумеют оправиться.

Отныне противостояние между исламистами и светскими правительствами вышло на новый уровень. Если египетские власти прибегали к массовым репрессиям и избирательным казням своих врагов, то сирийский режим пошел на полное их истребление. Было очевидно: чтобы сокрушить такого могущественного противника, исламистам требовалась гораздо более высокая степень подготовки, планирования и организации.

Опыт исламистских движений в Сирии и Египте показал, что эти государства были слишком сильны для того, чтобы их можно было пошатнуть с помощью террора и пропаганды. Чтобы воплотить в жизнь свою мечту об исламском государстве, его сторонникам нужно было найти более благодатную почву. И они нашли таковую в раздираемом гражданской войной Ливане, где перед исламистами открылась возможность навязать стране свой идеал исламского общества, а также в Афганистане — после советского вторжения, произошедшего в 1979 году. В обоих случаях исламистские движения вывели борьбу на международный уровень, провозгласив своими врагами региональные и мировые сверхдержавы, такие как Израиль, Соединенные Штаты и Советский Союз. То, что началось как внутренняя проблема отдельных государств, вышло за пределы государственных границ и превратилось в глобальную проблему безопасности.

Два мощных взрыва почти одновременно сотрясли Бейрут в воскресное утро 23 октября 1983 года. За несколько секунд погибло больше 300 человек: 241 военнослужащий США, 58 французских десантников, шесть мирных ливанских граждан и два террориста-смертника. Для морской пехоты США это были самые высокие суточные людские потери со времен сражения за Иводзиму в 1945 году, а для французской армии — со времен Алжирской войны. Эти теракты навсегда изменили характер конфликта в Ливане.

В 6:20 утра террорист-смертник на грузовике с несколькими тоннами взрывчатки въехал через служебный вход на территорию Бейрутского аэропорта. Резко набрав скорость, он протаранил железные ворота и врезался в здание казармы, где размещались миротворческие силы США. Потрясенные часовые открыли огонь с опозданием (по правилам военнослужащие миротворческих сил должны были держать свое оружие незаряженным). Выживший часовой вспоминал: «Грузовик промчался мимо меня, и я увидел, что человек за рулем улыбался»^{15}. Водитель явно пребывал в эйфории, веря в то, что мученическая смерть во имя Аллаха откроет перед ним врата рая — и врата ада для сотен «неверных» морпехов.

Взрыв был настолько мощным, что здание сложилось, как карточный домик. Мало того, от взрыва сдетонировали боеприпасы, хранившиеся в подвале казармы, что усилило разрушения.

В трех милях к северу другой террорист-смертник направил свой грузовик в подвальный гараж под высотным зданием, где размещалась штаб-квартира французских миротворцев. Взрыв бомбы полностью уничтожил здание и унес жизни 58 французских военнослужащих. Журналист Роберт Фиск, прибывший на место спустя несколько минут, не мог понять причин такого масштабного разрушения. «Я подбежал к дымящейся воронке глубиной около шести метров и шириной больше десяти. Рядом лежало девятиэтажное здание, сложившееся в сэндвич… Взрыв поднял его в воздух и перенес на шесть метров в сторону. Воронка была тем местом, где раньше стояло здание. Как такое было возможно?!»^{16}

Даже для привыкшего к войне Бейрута события 23 октября 1983 года стали потрясением. К тому же они продемонстрировали высокую степень подготовки террористов и тщательную организацию. Спустя десять лет это станет отличительной чертой операций новой международной террористической группировки «Аль-Каида».

Настоящие организаторы взрывов американских и французских казарм в Бейруте до сих пор неизвестны, но главным подозреваемым стала новая таинственная группировка, называвшая себя «Исламский джихад». Одной из первых операций этой организации было похищение в июле 1982 года президента Американского университета в Бейруте академика Дэвида Доджа. Она также взяла на себя ответственность за взрыв начиненного взрывчаткой грузовика у посольства США в центре Бейрута в апреле 1983 года, в результате которого обрушилось одно крыло здания, 63 человека погибли и больше 100 были ранены.

На арену гражданской войны в Ливане вышли новые радикальные силы. «Исламский джихад» был ливанской шиитской организацией, сотрудничавшей с Ираном. Позвонив в одно из иностранных информационных агентств, анонимный представитель «Исламского джихада» заявил, что апрельская атака на посольство США была «частью иранского революционного похода против мирового империализма». «Мы продолжим бороться против империалистического присутствия в Ливане, — добавил он, — и продолжим атаки на многонациональные силы». После ноябрьских взрывов казарм «Исламский джихад» взял на себя ответственность за организацию терактов. «Мы — воины Аллаха и не боимся смерти. Мы не иранцы, не сирийцы и не палестинцы. Мы ливанские мусульмане, которые следуют Корану»^{17}.

За шесть лет, прошедших с момента военной интервенции Сирии в 1977 году до взрывов террористов-смертников в 1983 году, ситуация в Ливане заметно осложнилась. То, что началось в 1975 году как гражданская война между ливанцами с участием палестинцев, к 1983 году переросло в региональный конфликт, в который непосредственно были вовлечены Сирия, Израиль, Иран, Европа и США и косвенно — Ирак, Ливия, Саудовская Аравия и Советский Союз, финансировавшие и снабжавшие оружием воюющие стороны.

Война привела к значительному изменению баланса сил между ливанскими общинами. Сирийская армия, вошедшая в Ливан в 1976 году как часть миротворческого контингента ЛАГ, поначалу встала на сторону маронитов, чтобы помешать победе левых мусульманских сил во главе с Камалем Джумблатом. Однако Сирию интересовал не столько мир, сколько контроль над Ливаном, поэтому она старалась не допустить, чтобы какая-либо из группировок одержала решающую победу в гражданской войне. В результате Сирия регулярно заключала новые альянсы. Как только марониты при поддержке сирийской армии разгромили левый мусульманский фронт, Сирия перешла на сторону новой крепнущей силы — шиитской общины Ливана.

Шииты заявили о себе как об отдельной политической силе только с началом гражданской войны. К 1970-м годам они стали крупнейшей по численности ливанской общиной, но при этом оставались самой бедной и политически бесправной. Традиционные центры ливанских шиитских общин находились в беднейших частях страны — в южном Ливане и в северной долине Бекаа. Все больше шиитов в поисках работы и лучшей жизни бежали в Бейрут, где оседали в трущобах на юге города.

В 1960-е и 1970-е годы многие ливанские шииты были привлечены обещаниями социальных реформ со стороны таких светских партий, как «Баас», Ливанская коммунистическая партия и Сирийская социальная националистическая партия. Только в 1970-х годах харизматичный иранский богослов с ливанскими корнями Муса ас-Садр основал религиозно-политическую партию «Харакат аль-Махрумин» («Движение угнетенных»), которая начала конкурировать с левыми партиями за лояльность ливанских шиитов. Когда в 1975 году разразилась гражданская война, «Движение угнетенных» создало собственную вооруженную организацию, получившую название «Амаль».

На первом этапе гражданской войны «Амаль» примкнула к левому мусульманскому Национальному движению во главе с Камалем Джумблатом. Но вскоре Муса ас-Садр разочаровался в руководстве Джумблата, обвинив его в использовании шиитов в качестве пушечного мяса, — по словам ас-Садра, друзский лидер был готов «сражаться с христианами до последнего шиита»^{18}. Не менее напряженными были отношения шиитов с палестинцами, которые с 1969 года использовали Южный Ливан как базу для своих операций против Израиля. В результате шиитская община страдала от ответных израильских ударов, спровоцированных палестинскими вылазками, и все больше роптала против того, что палестинцы установили контроль над Южным Ливаном.

К 1976 году «Амаль» порвала с коалицией Джумблата и палестинским движением и объединилась с сирийцами, которых шииты считали единственным противовесом палестинскому влиянию на юге страны. Это положило начало прочному союзу между Сирией и шиитами Ливана, который сохраняется по сей день.

Иранская революция и провозглашение Исламской республики в 1979 году изменили шиитскую политику в Ливане. Ливанские шииты были связаны с Ираном общими религиозными и культурными традициями, уходящими корнями вглубь веков. Сам Муса ас-Садр имел смешанное ирано-ливанское происхождение, а его политическая идеология во многом перекликалась с идеями исламских революционеров в Иране.

Муса ас-Садр не увидел иранской революции. Он пропал без вести в 1978 году во время поездки в Ливию — считается, что он погиб там. Революция 1979 года в Иране мобилизовала шиитов Южного Ливана, дав им новых духовных и политических лидеров, вокруг которых они могли сплотиться после неожиданного исчезновения своего предводителя. Отныне в южных трущобах Бейрута и римских развалинах Баальбека портреты Мусы ас-Садра соседствовали с портретами аятоллы Хомейни. Иранцы всячески старались поощрить энтузиазм ливанских шиитов в стремлении экспортировать свою революцию и расширить влияние на традиционные центры шиитской арабской культуры на юге Ирака, в Восточной провинции Саудовской Аравии, в Бахрейне и Ливане. Через сеть своих сторонников Иран мог оказывать давление на конкурентов и врагов, особенно на Соединенные Штаты, Израиль и Ирак.

После исламской революции 1979 года американо-иранские отношения стремительно ухудшились. Новое иранское правительство не доверяло американской администрации, поддерживавшей прежний режим. Когда американское правительство разрешило свергнутому шаху Мохаммеду Резе Пехлеви въезд в Соединенные Штаты для лечения от рака, 4 ноября 1979 года группа иранских студентов захватила американское посольство в Тегеране, взяв в заложники 52 американских дипломата. В ответ президент США Джимми Картер заморозил активы Ирана, ввел экономические и политические санкции и даже попытался провести военную операцию по спасению заложников, но безрезультатно. Правительство США столкнулось с полным бессилием и унижением: американские дипломаты были освобождены только через 444 дня, после того как Джимми Картер проиграл предвыборную гонку из-за кризиса с заложниками и покинул Белый дом. Заложники были выпущены в день вступления в должность нового президента Рональда Рейгана в январе 1981 года, однако этот жест доброй воли не привел к потеплению в отношениях между иранским правительством и новой администрацией США. Иранский режим провозгласил Соединенные Штаты «великим сатаной» и врагом всех мусульман. Администрация Рейгана окрестила Исламскую республику «страной-изгоем». С тех пор американцы начали одержимо добиваться международной изоляции Ирана и свержения его исламского правительства.

Начало ирано-иракской войны в 1980 году усилило антагонизм между Исламской республикой и Соединенными Штатами, что имело далеко идущие последствия для Ливана. 22 сентября 1980 года Ирак, президентом которого с 1978 года был Саддам Хусейн, без объявления войны вторгся в Иран. Хусейн намеревался воспользоваться политическим хаосом в послереволюционном Иране и международной изоляцией страны после кризиса с заложниками, чтобы захватить спорные водные пути и богатые нефтяные месторождения своего восточного соседа. Ирано-иракская война стала одним из самых тяжелых и кровопролитных конфликтов в современной истории Ближнего Востока. Она длилась восемь лет с 1980 по 1988 год и, по разным оценкам, унесла жизни от 500 000 до 1 млн человек. По разнообразию тактик она не уступала мировым войнам: противники вели позиционную войну, использовали газовое и химическое оружие, проводили интенсивные воздушные бомбардировки и наносили ракетные удары по густонаселенным городам.

Иранцам потребовалось два года, чтобы вытеснить иракцев со своей территории и перейти в наступление. Когда военный перевес оказался на стороне Ирана, Соединенные Штаты открыто поддержали Ирак, несмотря на тесные связи последнего с Советским Союзом. Начиная с 1982 года администрация Рейгана активно помогала Саддаму Хусейну оружием, разведданными и деньгами. Это настроило иранцев еще более враждебно по отношению к США, и они пользовались любой возможностью, чтобы нанести удар по американским интересам в регионе. Вскоре главной ареной ирано-американского противостояния стал Ливан.

В этой стране у Ирана было два союзника: шиитская община и Сирия. Ирано-сирийский альянс можно считать во многих отношениях парадоксальным. Светское государство, приверженное политике арабского национализма и сурово расправлявшееся с исламистами у себя дома, Сирия была маловероятным союзником для неарабской Исламской республики Иран. Что связывало эти две страны, так это прагматичные интересы, и в первую очередь вражда с Ираком, Израилем и Соединенными Штатами.

В 1970-х годах между Ираком и Сирией развернулось острое соперничество за лидерство в арабском мире. В обеих странах у власти утвердились две ветви националистической партии «Баас», каждая из которых вынашивала собственный проект объединения арабского Ближнего Востока. Конфронтация внутри «Баас» подорвала любую возможность союза между Ираком и Сирией. Антагонизм между двумя баасистскими государствами был настолько глубок, что Сирия нарушила арабские ряды и встала на сторону Ирана в его войне с Ираком. В свою очередь, Иран обеспечил Сирию военной и экономической помощью и поддержал ее в конфликте с Израилем. Сирийско-иранский альянс дополнил отношения, связывавшие Сирию и Иран с ливанской шиитской общиной. Таким образом сформировался роковой треугольник, а израильское вторжение в Ливан летом 1982 года активировало взаимодействие сторон.

Израильское вторжение 1982 года ознаменовало собой новый этап в гражданской войне в Ливане. Насилие и разрушения достигли беспрецедентного уровня. Кроме того, как непосредственный участник ливанского конфликта Израиль был неизбежно втянут в противостояние его политических сил. Израильтяне оставались в Ливане больше 18 лет, что имело долгосрочные последствия для обеих стран.

Формальным предлогом для вторжения послужили события в Лондоне. 3 июня 1982 года террористическая организация Абу Нидаля — та самая, что в 1978 году убила представителя ООП Саида Хаммами, — совершила покушение на израильского посла Шломо Аргова в Лондоне. Несмотря на то что организация Абу Нидаля находилась во враждебных отношениях с Арафатом и ООП и последняя уже на протяжении года соблюдала режим прекращения огня с Израилем, израильское правительство решило воспользоваться этим покушением, чтобы расправиться с ООП на территории Ливана.

Премьер-министр Израиля Менахем Бегин и его воинственный министр обороны генерал Ариэль Шарон строили амбициозные планы по переделу Ближнего Востока, и для их реализации требовалось очистить Ливан от присутствия ООП и сирийцев. Бегин рассматривал ливанских христиан как естественных союзников еврейского государства, и после прихода к власти в 1977 году правительство «Ликуда» начало все более открыто поддерживать правую маронитскую партию «Ливанские фаланги» (что предсказуемо испортило сирийско-маронитские отношения)^{19}. Фалангисты проходили военную подготовку в Израиле, и в общей сложности христианская милиция получила от израильтян оружия, боеприпасов и прочего снаряжения на сумму свыше 100 млн долларов.

Бегин считал, что в интересах Израиля — помочь ливанцам изгнать палестинцев и сирийцев со своей земли и сделать президентом Башира Жмайеля, сына Пьера Жмайеля, основателя фалангистской партии. В этом случае Израиль смог бы заключить с Ливаном полноценный мир. Два мирных договора, с Египтом и Ливаном, оставили бы Сирию в изоляции и обеспечили Израилю свободу действий по присоединению палестинских территорий на Западном берегу реки Иордан, оккупированных в ходе войны 1967 года. По стратегическим и идеологическим причинам правительство «Ликуда» хотело интегрировать Западный берег, который оно неизменно называло Иудеей и Самарией, в израильское государство. Однако правительство Израиля стремилось получить только земли, без арабского населения. Решение Шарона состояло в том, чтобы вытеснить палестинцев с Западного берега и поощрить их реализовать свои национальные устремления путем свержения короля Хусейна и прихода к власти в Иордании, где палестинцы уже составляли почти 60 процентов населения. Шарон называл это «иорданским вариантом»^{20}.

Претворить эти планы в жизнь можно было только военными методами и при условии полного безразличия к человеческим жизням. Первым шагом должно было стать уничтожение ООП в Ливане, и правительство Бегина сочло покушение на своего посла в Лондоне поводом для начала военных действий. Уже на следующий день, 4 июня 1982 года, израильская авиация и военные корабли начали массированные бомбардировки Южного Ливана и Западного Бейрута. 6 июня в рамках операции «Мир Галилее» в Ливан вторглись сухопутные силы Армии обороны Израиля. В течение следующих десяти недель в результате израильского вторжения, по данным ООН, более 17 000 ливанцев и палестинцев были убиты и более 30 000 ранены, подавляющее большинство из них — мирные жители.

Израильтяне обрушили на Ливан всю свою военную мощь. Безжалостно бомбя ливанские города и деревни с воздуха и обстреливая их с моря, израильская армия стремительно оккупировала Южный Ливан и осадила Бейрут, в южном пригороде которого — Факхани — располагалась штаб-квартира ООП. Жители Бейрута стали беспомощными жертвами в противостоянии между Израилем, палестинцами и Сирией. В первую очередь израильтяне хотели уничтожить руководство ООП — Ясира Арафата и его главных командиров, чтобы обезглавить палестинское движение. Арафат был вынужден ежедневно менять убежища, чтобы остаться в живых. Как только израильтяне узнавали о его местонахождении, они немедленно направляли туда свои бомбардировщики.

Лина Таббара, которая помогала Арафату с переводом его речи на Генеральной Ассамблее ООН в 1974 году, пережила первый этап гражданской войны вместе с семьей в мусульманском Западном Бейруте. Но ее брак распался, и она вернула себе девичью фамилию Микдади. Во время осады города в 1982 году Лина Микдади стала свидетельницей того, как израильская авиация сровняла с землей дом в Западном Бейруте, где несколько минут назад находился Арафат. «Я увидела, что в том месте за парком, где раньше стояло высотное здание, теперь ничего нет… Я побежала туда и обнаружила, что восьмиэтажный дом исчез. Вокруг бегали обезумевшие люди, женщины выкрикивали имена своих детей»^{21}. По словам Микдади, уничтожение одного этого многоэтажного дома унесло жизни не меньше чем 250 мирных жителей. Один из палестинских командиров вспоминал, что Арафат тяжело переживал из-за этого налета. «Какое преступление совершили эти дети, погребенные под руинами? — спрашивал Арафат. — Вся их вина в том, что они жили в доме, который я посетил пару раз». После этого Арафат ночевал в своей машине вдали от жилых районов^{22}.

Осада Бейрута продолжалась десять недель. Выжившие свидетели рассказывали, что израильская авиация совершала сотни налетов в день. В городе не было ни одного безопасного места, где можно было бы укрыться от бомбежек. Когда число погибших и раненых достигло десятков тысяч, международное сообщество потребовало у Израиля прекратить осаду Бейрута. Пик насилия пришелся на август 1982 года. 12 августа израильтяне подвергли город непрерывной 11-часовой воздушной бомбардировке, сбросив на Западный Бейрут тысячи тонн боеприпасов. Было разрушено около 800 домов, 500 человек погибли. В конце концов президент Рейган позвонил премьер-министру Бегину и убедил его прекратить боевые действия. «Президент Рейган, — задавала Микдади риторический вопрос, — почему вы не позвонили раньше?»^{23}

Под давлением США Бегину пришлось отступить. Администрация Рейгана стала посредником и помогла израильтянам и палестинцам достичь договоренности о прекращении огня. Боевики ООП должны были эвакуироваться из Бейрута морским путем, а израильские войска — отойти от города, уступив место международным миротворческим силам в составе воинских подразделений США, Франции и Италии.

Первый этап разведения враждующих сторон прошел гладко. 21 августа прибыл французский контингент и взял под контроль международный аэропорт Бейрута. На следующий день началась эвакуация сил ООП из бейрутского морского порта. Относительно их безопасности возникали серьезные опасения. Многие ливанцы были враждебно настроены к палестинскому движению, обвиняя ООП в разжигании гражданской войны и провоцировании израильских вторжений в 1978 и 1982 годах. Но когда Лина Микдади, сама наполовину палестинка, пришла попрощаться с уезжающими палестинцами, оказалось, что многие жители Западного Бейрута сделали то же самое. «Женщины высовывались из окон с разбитыми стеклами, осыпали палестинских бойцов рисом и махали им с полуразрушенных балконов. Многие плакали, глядя на проезжавшие мимо грузовики. Палестинцы уже попрощались со своими детьми, женами и родителями, которые остались на городском стадионе»^{24}.

Покинув Ливан, палестинские боевики направились в Йемен, Ирак, Алжир, Судан и Тунис, где ООП создала свои новые штаб-квартиры. Их высылка из Бейрута ознаменовала конец ООП как единой боевой силы. Ясир Арафат уехал последним 30 августа 1982 года, и с его отъездом осада Бейрута фактически завершилась. Весь процесс прошел так гладко, что международные силы, первоначально введенные на 30 дней, сочли миссию выполненной и завершили свой мандат на десять дней раньше. Последний французский контингент покинул Ливан 13 сентября.

Между тем одной из главных задач международных сил было обеспечение безопасности лагерей палестинских беженцев, которые после ухода сил ООП остались совершенно беззащитными во враждебной стране. Покинув Бейрут прежде, чем обстановка нормализовалась, миротворческий контингент оставил мирных палестинцев один на один с их непримиримыми врагами.

23 августа, когда ООП начала выводить свои силы из Ливана, ливанский парламент собрался на заседание, чтобы избрать нового президента. Из-за гражданской войны парламентские выборы не проводились с 1972 года. Из 99 парламентариев в живых осталось 92, а в Ливане на тот момент находилось всего 45 человек. Только один кандидат заявил о своем намерении баллотироваться на пост президента — Башир Жмайель, один из лидеров правой маронитской партии «Ливанские фаланги» и союзник Израиля. Вот все, к чему свелась ливанская демократия. Но уставшие от войны ливанцы готовы были проголосовать за Жмайеля. Его связи с Израилем и Западом могли принести стране долгожданный мир. Новость об избрании нового президента вызвала настоящий праздник.

Президентство Башира Жмайеля продлилось недолго, как и мир в Ливане. 14 сентября в штаб-квартире фалангистской партии в Восточном Бейруте прогремел мощный взрыв, унесший жизнь нового лидера страны. Не было никаких доказательств причастности к теракту палестинцев. В действительности теракт был организован молодым маронитом по имени Хабиб аш-Шартуни, членом Сирийской социальной националистической партии Ливана, который был арестован через два дня и сознался в преступлении, назвав Башира Жмайеля предателем за его дружбу с Израилем. Однако ненависть фалангистов к палестинцам, взращенная за семь лет гражданской войны, была настолько сильна, что всю свою жажду мщения они обратили на палестинские лагеря.

Если бы международные миротворческие силы остались до конца своего 30-дневного мандата, они могли бы защитить невооруженных палестинских беженцев. Но сразу после объявления об убийстве Башира Жмайеля в город вошла израильская армия. В ночь на 16 сентября израильский министр обороны Ариэль Шарон и начальник Генштаба Рафаэль Эйтан разрешили задействовать фалангистскую милицию для «зачистки террористов» в палестинских лагерях. То, что последовало за этим, стало массовым убийством невинных безоружных гражданских лиц — вопиющим преступлением против человечности.

Хотя массовая резня в лагерях Сабра и Шатила лежит на совести фалангистов, именно израильские военные, обеспечивавшие оцепление лагерей, дали им возможность свободно и бесконтрольно действовать на их территории. Израильтяне достаточно хорошо знали своих союзников-маронитов, чтобы понимать, какую опасность те представляли для палестинцев. Вскоре после того, как фалангисты вошли в палестинские лагеря, израильские военные подслушали их разговор по рации, который не оставлял никаких сомнений в намерениях боевиков. Как впоследствии признался один израильский лейтенант, они подслушали разговор между фалангистским ополченцем и его командиром Элие Хобейкой. Хобейка потерял невесту и многих членов семьи в массовой резне, устроенной отрядами ООП и их союзниками в христианском селении Дамур в январе 1976 года, и о его ненависти к палестинцам ходили легенды. Боевик доложил Хобейке по-арабски, что обнаружил 50 женщин и детей, и спросил, что с ними делать. По словам израильского лейтенанта, Хобейка ответил: «Больше не задавай мне таких вопросов! Будто ты сам не знаешь, что делать!» После этих слов в радиоэфире грянул дружный смех остальных фалангистов. Израильский лейтенант подтвердил, что он «понял, что речь шла об убийстве женщин и детей»^{25}. Своим бездействием израильские вооруженные силы, и генерал Ариэль Шарон в частности, запятнали себя соучастием в преступлении маронитов против палестинцев в Сабре и Шатиле.

На протяжении 36 часов фалангисты целенаправленно уничтожали палестинских беженцев. Они двигались по зловонным улочкам лагерей и убивали всех мужчин, женщин и детей, попадавшихся им на пути. 28-летний Джамал, член движения ФАТХ, оставшийся в Бейруте после ухода ООП, был свидетелем этих событий: «В четверг, в половине шестого вечера, в небе над лагерем появились осветительные ракеты… Потом прилетели самолеты и тоже сбросили световые бомбы. Стало светло, как днем. В следующие несколько часов лагерь превратился в ад. Я видел, как люди в панике бегут к маленькой мечети Шатила. Они пытались там укрыться — не только потому, что это было святое место, но и потому что у здания была прочная стальная конструкция. Внутри находились 26 женщин и детей, у некоторых из них были страшные раны». Возможно, это были те самые беженцы, которых Хобейка по рации приговорил к смерти.

Не прекращая резню, фалангисты пригнали бульдозеры и принялись уничтожать дома, часто вместе с укрывавшимися внутри людьми. «Они убивали всех, кого находили, но главное — как они убивали!» — вспоминал Джамал. Они резали, насиловали, убивали людей на глазах их близких. По данным израильтян, в массовой резне в Сабре и Шатиле погибло около 800 человек, но палестинский Красный Крест сообщал о более чем 2000 погибших. «Нужно быть безумными, чтобы сделать такое», — сказал Джамал. Он рассказывал об этих событиях с некоторой отстраненностью и считал их частью более глобального плана. «С психологической точки зрения совершенно ясно, что они пытались сделать с нами. Мы оказались в этом лагере в ловушке, как животные, — а они всегда старались представить нас миру животными. Они хотели, чтобы мы сами поверили в это»^{26}.

Резня в лагерях Сабра и Шатила вызвала резкое осуждение во всем мире, в том числе и в самом Израиле, где на протяжении всего лета нарастали антивоенные настроения. 25 сентября почти 300 000 израильтян, 10 процентов населения страны, вышли на массовую демонстрацию протеста в Тель-Авиве с требованием расследовать роль Израиля в этом зверском преступлении. Правительство Бегина было вынуждено создать официальную комиссию под руководством председателя Верховного суда Ицхака Кахана, которая в 1983 году возложила ответственность за резню в Сабре и Шатиле на самых высокопоставленных лиц израильского государства: премьер-министра Бегина, министра иностранных дел Ицхака Шамира и начальника Генерального штаба Рафаэля Эйтана. Комиссия также потребовала отставки министра обороны Ариэля Шарона.

Волна международных протестов привела к тому, что в Ливан были возвращены миротворческие силы и Соединенным Штатам пришлось вмешаться в урегулирование ливанского кризиса. Американские морские пехотинцы, французские десантники и итальянские солдаты вернулись в Бейрут 29 сентября — слишком поздно для того, чтобы обеспечить семьям депортированных бойцов ООП обещанную безопасность.

Если в конце лета международный контингент был развернут для того, чтобы обеспечить вывод палестинских формирований, то теперь он должен был обеспечить отвод из Бейрута израильских войск. Между тем израильтяне не желали уходить, пока Ливан не подпишет с ними мирное соглашение. А для этого нужно было выбрать нового президента. 23 сентября, в тот день, когда Башир Жмайель должен был официально вступить в должность, ливанский парламент избрал президентом его старшего брата Амина. В отличие от Башира, тесно сотрудничавшего с израильтянами, Амин Жмайель имел хорошие отношения с Дамаском и не проявлял присущего его брату энтузиазма в отношении установления тесных связей с Тель-Авивом. Но, поскольку почти половина его страны находилась под израильской оккупацией, у нового президента не было иного выбора, кроме как вступить в переговоры с правительством Бегина. Переговоры начались 28 декабря 1982 года и проходили поочередно в двух городах: в оккупированном израильтянами ливанском Хальде и в Кирьят-Шмоне на севере Израиля. В течение следующих пяти месяцев состоялось 35 раундов интенсивных переговоров при активном посредничестве США. Госсекретарь США Джордж Шульц посвятил десять дней уже традиционной челночной дипломатии, чтобы помочь сторонам договориться. Мирное соглашение между Ливаном и Израилем было подписано 17 мая 1983 года.

Весь арабский мир осудил Соглашение 17 мая как пародию на справедливость, где американская сверхдержава заставила беспомощных ливанцев вознаградить своего израильского союзника за вторжение и уничтожение их страны. Договор был не таким, на который изначально рассчитывали израильтяне, но они получали куда больше того, на что были готовы согласиться большинство ливанцев. Соглашение прекращало состояние войны между Израилем и Ливаном и возлагало на ливанское правительство обязанность по обеспечению безопасности на северной границе Израиля и ее защите от многочисленных врагов еврейского государства. Для этого на юге Ливана предусматривалось создание «зоны безопасности», находящейся под контролем ливанской армии и охватывающей примерно треть территории страны от города Сайда на юге до границы с Израилем на севере. Ливанское правительство также согласилось включить в состав дислоцирующихся в этом районе подразделений ливанской армии так называемую Армию Южного Ливана — христианскую милицию, которая финансировалась Израилем и в ходе вторжения воевала на его стороне. Как выразился один шиитский политик, это было «унизительное соглашение», подписанное «под израильским штыком»^{27}.

Сирийское правительство было больше других возмущено условиями Соглашения 17 мая, которое фактически оставляло Сирию в изоляции и меняло баланс сил в регионе в пользу Израиля. Соединенные Штаты намеренно не привлекли к переговорам сирийского президента Хафеза Асада, зная, что тот будет препятствовать любым договоренностям между Израилем и Ливаном. Соглашение 17 мая не содержало никаких уступок сирийцам. Его шестая статья требовала полного вывода всех сирийских войск с территории Ливана в качестве предварительного условия ухода израильских войск. Но за шесть лет с момента первого вмешательства в ливанский конфликт Сирия инвестировала в Ливан слишком много политического капитала, чтобы позволить своему соседу перейти в сферу влияния Израиля под опекой США.

Сирия поспешила мобилизовать своих союзников в Ливане, чтобы разорвать это мирное соглашение. Оппозиционные силы возобновили военные действия и снова начали обстреливать христианские районы Бейрута, тем самым демонстрируя слабость правительства Жмайеля. Они также подвергли обстрелу позиции американских войск, чья роль беспристрастных миротворцев была бесповоротно скомпрометирована региональной политикой США. Когда американцы открыли ответный огонь, в том числе из тяжелых орудий с военных кораблей, — они превратились из посредников в непосредственных участников ливанского конфликта.

Несмотря на статус военной сверхдержавы, Соединенные Штаты оказались в Ливане в проигрышном положении. Их местные союзники — изолированное правительство Амина Жмайеля и израильские оккупационные силы — были слабее своих врагов: поддерживаемой Советским Союзом Сирии, Ирана и шиитского исламского движения сопротивления. Как и израильтяне, американцы считали, что смогут достичь своих целей в Ливане за счет военного превосходства. Однако, как вскоре стало ясно, вмешавшись в ливанский конфликт, они только усилили царившие в регионе антиамериканские настроения и нажили себе новых опасных врагов.

Именно израильское вторжение больше, чем любое другое событие за годы гражданской войны, способствовало становлению в Ливане мощного исламистского движения. В отличие от Египта и Сирии, где исламистские группы подвергались осуждению и изоляции из-за своей деятельности, направленной против собственных правительств и государств, ливанский конфликт дал исламистам «правильного» внешнего врага. Любая группа, ставившая своей целью причинение ущерба Соединенным Штатам и Израилю, получала массовую поддержку в Ливане и по всему арабскому миру. Это были идеальные условия для рождения нового радикального движения, ставшего настоящим бедствием для Израиля и США, — шиитской военизированной организации, назвавшей себя «Хизбалла» («Партия Аллаха»).

Она возникла в тренировочных лагерях, созданных иранским Корпусом стражей исламской революции в шиитском городе Баальбек в долине Бекаа в начале 1980-х годов. Сотни молодых ливанских шиитов стекались в Баальбек, чтобы получить религиозное и политическое образование — а также боевую подготовку. Они пропитывались идеями исламской революции и начинали ненавидеть врагов Ирана как своих собственных.

Как ни странно, Израиль способствовал рождению «Хизбаллы» в ничуть не меньшей степени, чем Иран. До июня 1982 года шииты Южного Ливана не испытывали особой враждебности к своим соседям. Шиитская община страдала от присутствия боевиков ООП, которые с 1969 года установили контроль над Южным Ливаном и использовали его как плацдарм для операций против Израиля, и в июне 1982 года местное население приветствовало израильскую армию как освободителей. «Среди жителей Южного Ливана было немало тех, кто ненавидел палестинцев, — вспоминал заместитель генерального секретаря „Хизбаллы“ Наим Касим, — поэтому они встретили израильских оккупантов радостными криками и осыпали их рисом»^{28}.

Но последовавшая за этим осада Бейрута, огромное количество жертв и высокомерие израильтян оттолкнули от них шиитское население. Иранская пропаганда старательно разжигала пламя зарождающейся вражды к Израилю и Соединенным Штатам и их совместному проекту в Ливане — израильско-ливанскому мирному соглашению.

С момента своего рождения «Хизбалла» отличалась крайне радикальной идеологией. Ее членов объединяла непоколебимая вера в послание ислама и готовность пойти на любые жертвы ради исполнения воли Аллаха на земле. Образцом для подражания они избрали имама Хусейна, внука пророка Мухаммада. Его гибель в битве с правящей династией Омейядов в южноиракском городе Кербела в 680 году была для мусульман-шиитов символом мученичества за веру, борьбы с несправедливостью и тиранией. Пример имама Хусейна породил культуру мученичества внутри «Хизбаллы», превратив ее в смертельное оружие для врагов. Поскольку излюбленной тактикой «Хизбаллы» были теракты с участием террористов-смертников, многие аналитики связывают таинственную организацию «Исламский джихад», взявшую на себя ответственность за взрывы казарм американских и французских миротворческих сил в Бейруте, с зарождавшимся в 1982–1985 годах движением «Хизбалла», хотя сама организация всегда отрицала свою причастность к этим атакам.

Борьба с Израилем и Соединенными Штатами была для «Хизбаллы» всего лишь средством достижения главной цели — создания в Ливане исламской республики по образцу Ирана. Тем не менее организация всегда заявляла о своем нежелании навязать ислам многоконфессиональному населению Ливана против его воли. «Мы не хотим, чтобы ислам установил свое правление в Ливане силой, как это делает сейчас политический маронизм, — провозглашало руководство „Хизбаллы“ в открытом письме от 16 февраля 1985 года, в котором объявлялось о создании новой партии. — Но мы подчеркиваем, что верим в ислам как в религию, систему, учение и форму правления и призываем всех признать его и подчиниться его закону»^{29}. Подобно «Братьям-мусульманам» в Египте и Сирии, «Хизбалла» хотела заменить человеческий закон Божьим. Руководство «Хизбаллы» было убеждено, что подавляющее большинство населения Ливана, включая даже крупные христианские общины, добровольно сделает выбор в пользу справедливого общества, основанного на исламской системе правления, как только исламизм докажет свое превосходство над светским национализмом. Лучшим способом продемонстрировать это превосходство, по мнению лидеров «Хизбаллы», была победа над Израилем и Соединенными Штатами. И ради этой цели молодые шииты, вдохновленные примером имама Хусейна, были готовы пожертвовать жизнями.

Первая атака с участием террориста-смертника была осуществлена в Ливане в ноябре 1982 года организацией «Исламское сопротивление», предшественницей «Хизбаллы». Молодой человек по имени Ахмад Касир на груженном взрывчаткой автомобиле протаранил здание штаб-квартиры израильской армии в южноливанском городе Тир. Жертвами стали 75 израильтян, многие получили ранения. Журналист Роберт Фиск, побывавший на месте взрыва, был потрясен количеством погибших под обломками восьмиэтажного здания, но что потрясло его еще больше, так это способ совершения теракта. «Террорист-смертник? Это казалось немыслимым»^{30}. Последующая серия терактов с участием смертников подтвердила, что в арсенале врагов Соединенных Штатов и Израиля появилось новое опасное оружие: после взрыва израильской штаб-квартиры аналогичным способом в апреле 1983 года было взорвано посольство США в Бейруте, в октябре — казармы американских и французских миротворческих сил, а в ноябре того же года — еще одна израильская штаб-квартира в Тире, где погибло 60 человек.

Израильская разведка быстро вычислила, что угроза исходит от движения «Исламское сопротивление», и ответила целенаправленным уничтожением шиитских духовных лидеров. Но убийства только способствовали эскалации насилия. «В 1984 году, — писал один аналитик, — атаки шиитов стали в Ливане настолько частыми, что каждые три дня там погибал один израильский солдат»^{31}. В том же году шиитские боевики начали похищать представителей западных стран, чтобы вселить в иностранцев страх и заставить бежать из Ливана. Таким образом, к 1985 году, когда на сцене появилась «Хизбалла», ее врагов уже теснили по всем фронтам.

Первым серьезным поражением, нанесенным Израилю шиитским сопротивлением, был разрыв мирного Соглашения 17 мая. Столкнувшись с сильнейшей оппозицией, правительство Амина Жмайеля не сумело выполнить ни одно из условий этого соглашения, и через год после его подписания ливанский Совет министров объявил о его одностороннем расторжении. Следующей победой шиитского сопротивления стал уход из Ливана американских и европейских войск. Когда количество жертв среди военнослужащих начало расти, американская общественность потребовала у президента Рейгана отозвать войска. Итальянские и американские военнослужащие были эвакуированы из Ливана в феврале 1984 года, последние французские подразделения — в конце марта. Израильтянам также становилось все труднее удерживать свои позиции, и в январе 1985 года кабинет премьер-министра Ицхака Шамира принял решение отвести войска из городов Южного Ливана в так называемую «зону безопасности» — полосу земли шириной от 5 до 25 километров вдоль израильско-ливанской границы.

Зона безопасности оказалась самым долгоживущим наследием израильского вторжения в Ливан. По задумке израильтян, она должна была стать буфером для защиты северных областей Израиля от нападений. Но вместо этого превратилась в линию фронта, где отряды «Хизбаллы» и других ливанских группировок продолжали вести войну с израильскими оккупантами. В следующие 15 лет «Хизбалла» сумела получить поддержку всех конфессиональных общин Ливана — если не в качестве строителя исламского государства, то по крайней мере как национальное движение сопротивления ненавистной оккупации.

Для Израиля вторжение в Ливан в 1982 году в конечном итоге привело к тому, что один его противник — ООП — сменился другим, еще более решительным. Ведь, в отличие от действовавших на территории Ливана палестинских боевиков, «Хизбалла» и южноливанские шииты сражались за свою землю.

Кроме того, ливанский конфликт стал серьезным поражением Соединенных Штатов в их противостоянии с Советским Союзом в холодной войне. Но СССР было не до торжества. В 1979 году он вторгся в Афганистан, чтобы поддержать пришедший к власти коммунистический режим, и столкнулся с широкомасштабным сопротивлением. В страну хлынул поток правоверных мусульман, считавших своим долгом помочь афганским братьям изгнать «безбожников-коммунистов». Если Ливан был школой джихада для шиитов, то Афганистан стал учебным полигоном для нового поколения суннитских боевиков.

В 1983 году 24-летний алжирец по имени Абдалла Анас сел на автобус в родной деревне Бен-Бадис и отправился в районный центр Сиди-Бель-Аббес, чтобы купить свежие газеты и журналы^{32}. Будучи одним из зачинателей исламистского движения в западном Алжире, Анас с огромным интересом следил за политическими событиями в исламском мире.

В тот день Анас купил кувейтский журнал, где его внимание привлекла фетва (правовое заключение мусульманских богословов) с большим количеством подписей. Анас устроился за столиком в кофейне и внимательно ее прочитал. В фетве говорилось, что поддержка джихада в Афганистане является личным долгом каждого мусульманина. Анаса впечатлил длинный список религиозных деятелей, подписавшихся под фетвой, среди которых были самые авторитетные муфтии из стран Персидского залива и Египта. В частности, ему бросилось в глаза имя влиятельного палестинского богослова Абдаллы Аззама: его публикации и магнитофонные записи проповедей пользовались большой популярностью в исламистских кругах.

Абдалла Аззам родился в 1941 году в консервативной религиозной семье в палестинской деревне недалеко от Дженина. В середине 1950-х годов, в подростковом возрасте, он вступил в организацию «Братья-мусульмане»^{33}. Изучал шариатское право в Дамасском университете. Когда в 1967 году Израиль оккупировал Западный берег реки Иордан, полтора года сражался в рядах подпольного движения сопротивления — он называл это своим «палестинским джихадом». Затем отправился в Каир, чтобы продолжить образование в известном мусульманском университете аль-Азхар. В Египте Аззам познакомился с Мухаммадом и Аминой Кутб, братом и сестрой покойного Сейида Кутба, казненного правительством Насера в 1966 году. Сочинения Кутба произвели на Аззама глубокое впечатление.

Получив степень доктора философии в аль-Азхаре, Аззам начал преподавать на факультете исламских наук Иорданского университета в Аммане, где проработал семь лет, пока его провокационные публикации и проповеди не ополчили против него иорданские власти. В 1980 году покинул Иорданию и перебрался в Саудовскую Аравию, где стал читать лекции в Университете короля Абд аль-Азиза в Джидде.

Незадолго до переезда Аззама в Джидду началось советское вторжение в Афганистан. Курс просоветского коммунистического правительства Афганистана на искоренение ислама из жизни общества и присутствие иностранных оккупационных сил вызвали подъем вооруженного сопротивления. Аззам с энтузиазмом поддержал борьбу афганцев «на пути Аллаха», увидев в ней предвестие возрождения духа джихада в исламском мире.

Как видно из его последующих работ, Аззам считал, что победа в Афганистане позволит мобилизовать мусульман к действию и в других зонах конфликта. Уроженец Палестины, он рассматривал Афганистан как учебный полигон для будущей войны против Израиля. «Не думайте, что мы забыли про Палестину», — писал он.

Освобождение Палестины является неотъемлемой частью нашей веры. Это у нас в крови. Мы никогда не забудем про Палестину. Но я уверен, что наша борьба в Афганистане приведет к возрождению духа джихада и укреплению веры в Бога независимо от того, насколько велики будут жертвы. Границы, препятствия и репрессии не дали нам начать джихад в Палестине. Но это не означает, что мы отказались от джихада. Это не значит, что мы забыли нашу страну. Мы должны быть готовы к джихаду в любой точке земного шара^{34}.

Публикации и магнитофонные записи страстных проповедей Аззама широко расходились по всему исламскому миру, и его призыв с оружием в руках поддержать афганских братьев находил отклик в сердцах мусульман даже в самых отдаленных его уголках, таких как городок Сиди-Бель-Аббес в Алжире.

Чем больше Анас вчитывался в текст фетвы, подписанной Аззамом, и взвешивал все доводы, тем больше приходил к убеждению, что помощь афганцам в борьбе с советской оккупацией является обязанностью каждого мусульманина. «Если какая-либо часть мусульманской земли подвергается нападению, джихад становится личным долгом тех, кто населяет эту землю, и тех, кто живет по соседству, — гласила фетва. — В случае же, если их слишком мало или же они неспособны по каким-либо причинам дать отпор врагу, эта обязанность возлагается на тех, кто находится поблизости, и так до тех пор, пока весь мир не присоединится к джихаду»^{35}. Учитывая всю серьезность ситуации в Афганистане, Анас решил, что обязанность присоединиться к джихаду дошла и до алжирцев. Тем более что на тот момент, как признавался Анас, он ничего не знал об Афганистане и даже не смог бы найти его на карте.

Вскоре Анасу предстояло узнать, что Афганистан — страна с богатой и разнообразной культурой, но трагической современной историей. Его населяют семь основных этнических групп, наиболее крупные среди них — пуштуны (примерно 40 процентов населения) и таджики (около 30 процентов). Мусульмане-сунниты в стране составляют большинство, а шииты — меньшинство, но довольно значительное. Кроме того, в стране два официальных языка: пушту и дари. Такое этническое и конфессиональное разнообразие обусловлено тем, что на западе Афганистан граничит с Ираном, на юге и востоке — с Пакистаном, на севере — с Китаем и — в то время советскими среднеазиатскими республиками — Туркменистаном, Узбекистаном и Таджикистаном. Все вместе — неоднородность населения и географическое положение — не способствовало установлению в стране политической стабильности, и с 1973 года Афганистан был погружен в пучину политического хаоса и войн.

Военный конфликт в Афганистане начался в 1973 году, когда была свергнута монархия шаха Захира и к власти пришло правительство левого толка во главе с его двоюродным братом Мухаммадом Даудом. Республиканский режим Дауда продержался до апреля 1978 года, когда произошел коммунистический военный переворот. Пришедшие к власти марксисты переименовали страну в Демократическую Республику Афганистан и объявили об установлении социалистического строя с однопартийной системой. Горя нетерпением переделать страну по советскому образцу, новое правительство начало открытую борьбу с исламом и принялось насаждать государственный атеизм, чем настроило против себя глубоко религиозное население страны.

Коммунисты установили режим террора, бросая в тюрьмы и казня тысячи своих политических противников. Но и их ряды раздирала острая фракционная борьба. После череды убийств партийных лидеров, когда возникла опасность падения просоветского режима и прихода к власти враждебных СССР сил, советское правительство приняло решение о военном вмешательстве. В канун Рождества 1979 года в Афганистан вошел 25-тысячный советский контингент, который взял под контроль столицу Кабул и помог прийти к власти убежденному союзнику СССР Бабраку Кармалю.

Советское вторжение в Афганистан вызвало резкое осуждение международного сообщества, но ни одна страна не имела возможности вмешаться напрямую, чтобы заставить СССР уйти. Борьба с Советской армией легла на плечи афганского движения сопротивления, ведущую роль в котором играли исламистские силы. Они получали широкомасштабную тайную помощь от Соединенных Штатов, которые рассматривали конфликт исключительно с позиций холодной войны, что делало сражавшихся с коммунистическим режимом и Советской армией исламистских боевиков естественными союзниками американцев в противостоянии с СССР. Используя Пакистан в качестве перевалочной базы, Соединенные Штаты щедро снабжали афганское сопротивление современным оружием, включая новейшие переносные зенитные ракетные комплексы. При президенте Картере на военную помощь афганским моджахедам (моджахеды — буквально «борцы за веру», т. е. члены исламистских вооруженных формирований) было потрачено около 200 млн долларов. Администрация Рональда Рейгана значительно нарастила масштабы военной поддержки, в одном только 1985 году выделив на нее 250 млн долларов^{36}.

Правительство Пакистана служило посредником между американцами и афганским сопротивлением, снабжало моджахедов разведданными и предоставляло свою территорию для размещения тренировочных лагерей и опорных баз. Исламский мир также оказывал афганскому джихаду значительную финансовую помощь, а с 1983 года начал поставлять добровольцев.

Абдалла Аззам был одним из первых, кто призвал арабов участвовать в борьбе в Афганистане, а Абдалла Анас стал одним из первых, кто откликнулся. Они случайно встретились во время паломничества в Мекку в 1983 году. Анас сразу узнал Абдаллу Аззама среди миллионов паломников и подошел, чтобы представиться.

«Я прочитал фетву, в которой вы и группа муфтиев провозглашаете джихад в Афганистане личным долгом каждого мусульманина. Я также убежден в этом, но я не знаю, как добраться до Афганистана», — сказал ему Анас.

«Это очень просто, — ответил ему Аззам. — Вот мой номер телефона в Исламабаде. После хаджа я возвращаюсь в Пакистан. Если вы приедете туда и позвоните мне, я отвезу вас к нашим афганским братьям в Пешавар»^{37}.

Через две недели Анас прилетел в Исламабад. Впервые оказавшись за пределами арабского мира, молодой алжирец растерялся в чужой стране. Он бросился к телефону-автомату и испытал огромное облегчение, когда Аззам ответил ему и пригласил на ужин. «Он принял меня с искренней теплотой, что глубоко меня тронуло», — вспоминал Анас. Аззам познакомил его с другими гостями. «Его дом был полон студентов, которым он читал лекции в Международном исламском университете в Исламабаде. Он предложил мне остаться у него и дождаться, когда он поедет в Пешавар, чтобы поехать вместе с ним. Он сказал, что я не смогу найти нужных людей, если поеду в Пешавар сам».

Анас гостил в доме Аззама три дня. Это положило начало их тесной дружбе и политическому партнерству, которые впоследствии были скреплены родственными узами, когда Анас женился на дочери Аззама. Находясь в его доме, Анас познакомился с первыми арабскими добровольцами, откликнувшимися, как и он, на призыв Аззама. На тот момент их было не больше десятка. Накануне отъезда в Пешавар Аззам представил Анасу еще одного добровольца.

«Позволь представить тебе брата Усаму Бен Ладена, — сказал Аззам. — Он из Саудовской Аравии и всей душой верит в афганский джихад».

«Он показался мне очень скромным и молчаливым человеком, — вспоминал Анас. — Шейх Абдалла сказал, что Усама время от времени посещает его в Исламабаде».

Анасу не довелось близко познакомиться с Бен Ладеном, поскольку они воевали в разных частях Афганистана. Но он не забыл эту первую встречу^{38}.

По прибытии в Пешавар Анаса и еще двоих арабских добровольцев отправили в тренировочный лагерь. Анас, прошедший срочную службу в Алжирской армии, хорошо владел автоматом Калашникова. Через два месяца добровольцам сообщили, что они готовы к отправке в Афганистан.

Перед отъездом Аззам провел для своих арабских протеже краткую политинформацию. Он объяснил им, что афганское сопротивление разделено на семь фракций. Самыми крупными были пуштунская «Хизб-и Ислами» («Исламская партия») во главе с Гульбеддином Хекматияром и таджикская «Джамиат-и Ислами» («Исламское общество») во главе с Бурхануддином Раббани. Аззам предостерег арабских добровольцев от того, чтобы включаться в борьбу между повстанческими группировками, и посоветовал им считать себя «гостями всего афганского народа».

Но это пожелание было трудновыполнимо. Отправляясь воевать в разные афганские провинции, арабские добровольцы присоединялись к конкретным вооруженным формированиям и неизбежно подпадали под их влияние. Анас вызвался воевать в рядах повстанцев из «Джамиат-и Ислами» в северной провинции Балх. В разгар зимы горстка арабских добровольцев вместе с группой из 300 афганских моджахедов выдвинулась на север. Опасное путешествие через контролируемые советскими войсками территории заняло 40 дней.

Первое знакомство с афганским джихадом обескуражило Анаса. Местный полевой командир в Мазари-Шерифе, столице провинции Балх, недавно погиб в стычке с советскими войсками, и между тремя его заместителями развернулась ожесточенная борьба за контроль над силами сопротивления в этом стратегически важном городе. Анас признался, что он и двое его арабских спутников были в полной растерянности. «Мы оказались в чужой стране, без знания местных особенностей, без боевого опыта, без денег, — вспоминал Анас. — Я понял, что участие в джихаде требует гораздо более высокого уровня подготовки, чем тот, что был у нас».

Через месяц после прибытия в Мазари-Шериф Анас решил покинуть это «взрывоопасное место» и поскорее вернуться в Пешавар. Его первое впечатление об Афганистане было таково, что ситуация в стране слишком сложна, чтобы ее можно было разрешить с помощью горстки добровольцев, движимых благими намерениями. «Афганская проблема требовала не пяти, не двадцати пяти и не пятидесяти добровольцев. Весь исламский мир должен был осознать свою ответственность и прийти на помощь». Анас считал необходимым проинформировать Абдаллу Аззама о реальном положении дел в стране, «чтобы он мог сообщить об этом всему арабскому и исламскому миру и потребовать более серьезного содействия в решении афганской проблемы»^{39}.

Между тем за тот месяц, что Анас провел в Афганистане, в пограничном Пешаваре произошли значительные перемены. К началу 1985 года число арабских добровольцев выросло с 10 до 70–80 человек, и их становилось все больше. «Пока вас не было, — сообщил Аззам Анасу, — мы с Усамой Бен Ладеном и группой братьев создали „Бюро помощи“ [Мактаб аль-хадамат], чтобы организовать участие арабов в афганском джихаде»^{40}. По замыслу Аззама, «Бюро» должно было стать независимой структурой, обеспечивающей вербовку, подготовку и участие мусульманских добровольцев в боевых действиях в Афганистане без втягивания их в борьбу между афганскими политическими фракциями. Перед «Бюро» стояли три задачи: оказывать помощь, содействовать реформам и продвигать ислам. Оно стало открывать исламские школы в Афганистане и в стремительно разраставшихся лагерях афганских беженцев в Пакистане, оказывало помощь сиротам и вдовам, но в первую очередь занималось активной пропагандой афганского джихада и вербовкой мусульманских добровольцев.

Для ведения пропаганды «Бюро помощи» начало издавать популярный журнал «Аль-Джихад», распространявшийся по всему арабскому миру. Страницы «Аль-Джихада» изобиловали историями о героизме и мученичестве, призванными вдохновить мусульман всех возрастов на аналогичные подвиги. Статьи для журнала писали ведущие исламские мыслители. Во время своего визита в Пакистан интервью «Аль-Джихаду» дала активистка египетского исламистского движения Зейнаб аль-Газали. Несмотря на 70-летний возраст, аль-Газали не растеряла боевого пыла. «Время, проведенное мною в тюрьме, не может сравниться даже с мгновением, проведенным на полях священной войны в Афганистане, — сказала она интервьюеру. — Я бы хотела сражаться плечом к плечу с женщинами-бойцами в Афганистане, и я молю Всевышнего даровать победу моджахедам и простить нам [т. е. международному мусульманскому сообществу], что мы так мало делаем для того, чтобы принести справедливость на афганскую землю»^{41}. Аль-Газали идеализировала афганский джихад, считая его «возвращением к эпохе сподвижников Пророка (мир ему), возвращением к эпохе праведных халифов».

Чтобы афганская война против СССР выглядела как можно более героической, «Аль-Джихад» публиковал рассказы о чудесах, напоминающих времена пророка Мухаммада. Например, в журнале можно было прочитать историю об отряде моджахедов, который уничтожил 700 советских солдат, а сам потерял всего семерых бойцов, погибших мученической смертью, или историю об одном молодом моджахеде, который в одиночку сбил пять советских самолетов, и даже историю о стае птиц, которая поднялась в небо и прикрыла моджахедов от воздушной атаки. Журнал старался убедить читателей в том, что Аллах помогает борцам за веру и вознаграждает их победой в самых трудных обстоятельствах.

Но Абдалла Анас был прагматиком и знал о реальном положении дел не понаслышке. В его рассказах об афганской войне не было никаких чудес. В 1985 году он вернулся в Мазари-Шериф и присоединился к отряду полевого командира Ахмад Шаха Масуда из группировки «Джамиат-и Ислами», который воевал в долине реки Панджшер на севере страны. Масуд был прирожденным лидером, харизматичным партизанским командиром в духе Че Гевары. Его отряд базировался в глубоких пещерах в непроходимых горах Гиндукуша и скрывался там, когда надо было переждать недели массированных бомбардировок, после чего внезапно появлялся и наносил сокрушительные удары по советским войскам. Однако Панджшерский лев, как прозвали Масуда, не был неуязвим. Однажды, когда Масуд с группой своих людей отступал через узкую долину, советские войска открыли по ним огонь реактивными снарядами. «За пять минут больше десяти наших братьев погибли мученической смертью, — вспоминал Анас. — Это было страшное зрелище»^{42}. Но Анас описал и другое сражение, в котором Масуд с отрядом из 300 моджахедов (среди которых было 15 арабских добровольцев) одержал победу над противником. Бой продолжался весь день и всю ночь; отряд Масуда потерял 18 человек убитыми (включая четырех арабов) и множество ранеными^{43}.

В конечном итоге отчаянная борьба афганских моджахедов и их арабских сторонников с могущественным врагом завершилась их победой. Военное вмешательство в Афганистане дорого обошлось Советскому Союзу. За десять лет войны потери СССР составили не менее 15 000 человек убитыми и более 50 000 ранеными. С помощью американских ПЗРК афганские повстанцы сумели сбить больше 100 советских самолетов и 300 вертолетов. К концу 1988 года Советский Союз был вынужден признать, что даже со стотысячными силами вторжения он не сможет навязать свою волю афганскому народу. Москва приняла решение не увеличивать потери и уйти из Афганистана, и 15 февраля 1989 года последние советские подразделения покинули афганскую землю. Эта победа над ядерной сверхдержавой принесла, однако, разочарование арабским исламистам.

Победа афганского джихада над Советским Союзом не привела к претворению в жизнь главной мечты исламистов — созданию исламского государства. Когда внешний враг был изгнан из страны, афганские фракции развернули между собой ожесточенную борьбу за власть, быстро переросшую в гражданскую войну. Несмотря на все усилия Абдаллы Аззама, многие арабские добровольцы поддержали те группировки, в рядах которых воевали с советским врагом. Другие решили покинуть Афганистан, не желая сражаться с братьями по вере ради властных амбиций соперничающих полевых командиров.

В целом арабские добровольцы не сыграли значимой роли в афганской войне против Советского Союза. Абдалла Анас сравнивал арабский вклад с «каплей в море». Максимальное число добровольцев, откликнувшихся на призыв к джихаду, — так называемых «арабских афганцев» — в отдельно взятый момент никогда не превышало 2000 человек, и из них, по словам Анаса, «лишь небольшая часть участвовала в боевых действиях вместе с моджахедами на территории Афганистана». Остальные находились в Пешаваре, где оказывали помощь «в качестве врачей, водителей, поваров, бухгалтеров и инженеров»^{44}.

Несмотря на это, афганский джихад оказал колоссальное влияние на арабский мир. Многие добровольцы вернулись домой с твердым намерением воплотить в жизнь мечту об идеальном исламском обществе, которая не сбылась в Афганистане. По оценкам Анаса, среди афганских добровольцев было около 300 алжирцев, и многие из них по возвращении домой стали активистами новой исламистской политической организации Исламский фронт спасения. Другие сплотились вокруг Усамы Бен Ладена, который параллельно с «Бюро помощи» Аззама создал собственную организацию под названием «Аль-Каида» (араб. «основа», «фундамент»). Некоторые арабские добровольцы, воевавшие вместе с Анасом в Панджшерской долине, решили остаться в Пакистане и стали первыми членами «Аль-Каиды».

Главный вдохновитель «арабских афганцев» тоже остался в Пакистане — навечно. 24 ноября 1989 года Абдалла Аззам вместе с двумя сыновьями шел в пешаварскую мечеть на пятничную молитву, когда в припаркованном на узкой улочке автомобиле взорвалась бомба. Все трое погибли. Кто организовал убийство Абдаллы Аззама, неизвестно до сих пор. Версий было множество: соперничающие афганские группировки, сторонники Усамы Бен Ладена или даже израильтяне, которые считали Аззама духовным лидером нового палестинского исламистского движения под названием ХАМАС.

К декабрю 1987 года палестинское население сектора Газа уже 20 лет жило под израильской оккупацией. Сектор Газа представляет собой узкий участок побережья Средиземного моря около 40 километров длиной и 10 километров шириной, в котором в то время проживало около 625 000 палестинцев. Три четверти из них составляли беженцы с территорий, оккупированных Израилем в 1948 году. В период с 1948 по 1967 год жители Газы находились в изоляции, запертые египетскими властями в своем анклаве и отрезанные от потерянной родины границей с Израилем.

Когда в 1967 году Израиль оккупировал сектор Газа, его палестинское население получило возможность въезжать на остальную территорию исторической Палестины и встречаться с палестинцами, которые жили в Израиле и на оккупированном Западном берегу реки Иордан. После 1967 года в секторе Газа даже началось некое подобие экономического бума. Благодаря относительно открытой границе местные жители могли устраиваться на работу в Израиле, а израильтяне приезжали в Газу за покупками, пользуясь тем, что их стоимость не облагалась налогом. Во многих отношениях израильская оккупация улучшила жизнь населения сектора Газа.

Но ни один народ не может быть счастлив под оккупацией, и палестинцы мечтали жить в своем независимом государстве на своей земле. Их надежды на помощь братских арабских государств рухнули с подписанием в 1979 году мирного договора между Египтом и Израилем, а вера в то, что Палестина будет освобождена силами ООП, умерла после израильского вторжения в Ливан в 1982 году, в результате которого палестинские боевики оказались рассеяны по всему арабскому миру.

В конце 1970-х и начале 1980-х годов палестинцы в секторе Газа и на Западном берегу реки Иордан все больше приходили к выводу, что им нужно бороться с оккупацией своими силами. Израильские власти зафиксировали эскалацию «актов гражданского неповиновения»: только на Западном берегу их число возросло с 656 в 1977 году до 1556 в 1981-м и до 2663 в 1984 году^{45}.

На любые попытки сопротивления на оккупированных территориях израильтяне отвечали массовыми арестами, пытками, запугиванием и унижениями. Труднее всего палестинцам было смириться с утратой достоинства и самоуважения. По словам палестинского интеллектуала Аззама ат-Тамими, израильские оккупанты относились к палестинцам как к «людям второго сорта, недостойным уважения»^{46}.

Что еще хуже, соглашаясь на мирное сосуществование с израильтянами, палестинцы чувствовали себя причастными к собственному порабощению. То, что палестинцы из сектора Газа и с Западного берега работали в Израиле и привлекали в свои магазины израильских покупателей, фактически превращало их в соучастников. А на фоне конфискации земель и строительства еврейских поселений на оккупированных палестинских территориях сотрудничество с израильтянами все больше смахивало на коллаборационизм. Как объяснял палестинский ученый и политик Сари Нусейбе, «ситуация, когда мы использовали израильскую краску, чтобы рисовать наши антиоккупационные граффити, становилась настолько невыносимой, что взрыв был неизбежен»^{47}.

И он произошел — в декабре 1987 года. Искрой стало дорожно-транспортное происшествие у пограничного КПП Эрез (по-арабски Бейт-Ханун. — Прим. науч. ред.) на северной границе сектора Газа. 8 декабря израильский армейский грузовик, перевозивший бронетехнику, врезался в два микроавтобуса, в которых палестинские рабочие возвращались домой из Израиля, в результате чего четыре человека погибли и семеро были ранены. Среди населения Газы немедленно распространился слух, будто авария была подстроена. Похороны состоялись на следующий день и сопровождались массовыми акциями протеста, которые израильские военные разогнали с применением боевого оружия.

Убийство мирных демонстрантов 9 декабря спровоцировало беспорядки, которые подобно лесному пожару начали распространяться по всему сектору Газа и Западному берегу реки Иордан, перерастая в народное восстание против 20-летней израильской оккупации. Палестинцы назвали свое движение Интифадой (это арабское слово означает и восстание, и избавление), подразумевая, что они хотят избавить свой народ от десятилетий унижения и бесправия.

Интифада началась как стихийная, ненасильственная конфронтация палестинцев с израильскими властями. Протестующие не использовали никакого оружия, кроме камней, — из-за этого первую Интифаду также прозвали «войной камней». Израильские власти ответили на это резиновыми пулями и слезоточивым газом. К концу декабря 1987 года было убито 22 палестинца. Как и следовало ожидать, такие действия израильтян только обострили противостояние и привели к активизации спонтанных протестов и столкновений.

В первые недели у Интифады не было центрального руководства. Движение проявляло себя в форме стихийных выступлений в секторе Газа и на Западном берегу реки Иордан. Как вспоминал Сари Нусейбе, это было движение народных масс, где «каждый делал то, что считал необходимым… и существующим лидерам пришлось догонять его, чтобы встать во главе»^{48}.

Чтобы руководить Интифадой, были созданы две новые подпольные организации. На Западном берегу реки Иордан местные отделения фракций ООП, в том числе ФАТХ Ясира Арафата, Народный фронт и Демократический фронт освобождения Палестины, а также коммунисты сформировали «Объединенное национальное руководство восстанием на оккупированных территориях» (ОНРВ). В секторе Газа исламисты, связанные с «Братьями-мусульманами», создали Исламское движение сопротивления, больше известное под своим арабским акронимом ХАМАС. В условиях израильских репрессий ОНРВ и ХАМАС не могли открыто встречаться и руководить Интифадой. Вместо этого они регулярно выпускали листовки и коммюнике, где независимо друг от друга формулировали цели восстания и направляли общественные действия. Листовки ОНРВ и ХАМАС одновременно играли роль пропагандистских инструментов и новостных листков. По ним хорошо видна та ожесточенная борьба, которая развернулась между светскими националистическими силами ООП и крепнущим исламистским движением за контроль над палестинским движением сопротивления.

«Братья-мусульмане» были самой организованной политической силой в секторе Газа и первыми отреагировали на народное восстание. Лидером «Братьев-мусульман» был 58-летний шейх Ахмад Ясин. Как и многие палестинцы, Ясин попал в сектор Газа как беженец в 1948 году. Парализованный из-за несчастного случая в подростковом возрасте, Ясин тем не менее сумел получить хорошее образование и стать школьным учителем, а затем и религиозным лидером. В 1960-х годах он вступил в организацию «Братья-мусульмане» и заразился идеологией Сейида Кутба, чьи работы он активно издавал и распространял среди палестинской общины сектора Газа. В середине 1970-х годов Ясин основал благотворительную организацию «Исламский центр по координированию социальных программ», которая финансировала строительство новых мечетей, школ и больниц по всему сектору Газа, а также пропагандировала исламистские ценности.

Вечером 9 декабря 1987 года, уже после первых выступлений, Ясин собрал совещание лидеров «Братства», чтобы скоординировать дальнейшие действия. Было принято решение преобразовать отделение «Братьев-мусульман» в секторе Газа в «Исламское движение сопротивления», или ХАМАС, которое заявило о себе своей первой листовкой 14 декабря 1987 года.

Новизна подхода ХАМАС состояла в том, что палестинские устремления впервые были сформулированы исключительно в свете исламизма. В первом же коммюнике ХАМАС заявило о своей непримиримой позиции по отношению как к израильскому государству, так и к светскому арабскому национализму. «Только ислам способен победить евреев и уничтожить их мечту», — заявило руководство ХАМАС. Вместо борьбы с авторитарными арабскими режимами, к которой призывал идеолог египетских исламистов Сейид Кутб, ХАМАС, опираясь на аргументы Абдаллы Аззама, обосновавшего ведение джихада в Афганистане и Палестине, провозгласило своей целью борьбу с иностранными оккупантами на исламской земле. «Когда враг оккупирует часть мусульманских земель, — говорилось в уставе ХАМАС от 1988 года, — джихад становится обязанностью каждого мусульманина. В борьбе против еврейской оккупации Палестины должно быть поднято знамя джихада»^{49}.

«Объединенное национальное руководство», хотя и представляло светские националистические силы, доминировавшие в палестинской политике с 1960-х годов, также пошло по новому пути. Впервые местные активисты на Западном берегу реки Иордан предприняли шаги без консультаций с Арафатом и правительством в изгнании. ОНРВ выпустило свою первую листовку вскоре после ХАМАС. Как вспоминал Сари Нусейбе, текст был написан «двумя местными активистами ООП… которые к тому моменту, когда листовка попала на улицы, уже находились в тюрьме», арестованные израильскими властями в ходе массовой облавы. В листовке содержался призыв к всеобщей трехдневной забастовке — полному прекращению экономических отношений между Израилем и оккупированными территориями — и предостережение против попыток прервать забастовку и пойти на сотрудничество с израильтянами.

ОНРВ выпускало свои боевые листки каждые две недели (только за первый год Интифады была напечатана 31 листовка) и постепенно начало формулировать в них свои требования: прекращение экспроприации земли и строительства еврейских поселений на оккупированных территориях, освобождение палестинцев из израильских тюрем, уход израильских войск из палестинских городов и деревень. Листовки призывали людей вывешивать запрещенный израильтянами палестинский флаг и скандировать лозунги «Долой оккупацию!» и «Да здравствует свободная арабская Палестина!». Конечной целью ОНРВ было создание независимого Палестинского государства со столицей в Восточном Иерусалиме. Интифада быстро превращалась в движение за независимость^{50}.

Вспышка Интифады стала для находившегося в Тунисе руководства ООП полной неожиданностью. Признанная всеми палестинцами их «единственным законным представителем», ООП давно монополизировала палестинское национальное движение. Теперь же инициатива перешла от «внешнего» руководства в Тунисе к «внутренним» активистам ООП, действовавшим на оккупированных палестинских территориях. Это ставило руководство ООП в невыгодное положение. Арафат и его заместители внезапно оказались лишними, поскольку жители Газы и Западного берега начали самостоятельную борьбу за независимое палестинское государство.

В январе 1988 года Арафат решил взять Интифаду под контроль ООП. Он отправил одного из самых высокопоставленных командиров ФАТХ Халиля аль-Вазира (больше известного под партийной кличкой Абу Джихад) на Западный берег, чтобы наладить координацию действий между оккупированными территориями и Тунисом. Третья листовка ОНРВ от 18 января 1988 года стала первой, утвержденной руководством ФАТХ в Тунисе. В течение нескольких часов в секторе Газа и на Западном берегу было распространено больше 100 000 ее экземпляров. Население оккупированных территорий с готовностью откликнулось на призыв организации Арафата. Как заметил Сари Нусейбе, «Арафат словно взмахнул дирижерской палочкой, и весь палестинский оркестр немедленно ему подчинился»^{51}. Отныне Арафат и палестинское правительство в изгнании встали во главе Интифады.

Израильтяне понимали, что ООП постарается воспользоваться Интифадой для продвижения своих политических целей за счет Израиля, и были решительно настроены не допустить этого. Миссия Абу Джихада оказалась очень короткой. 16 апреля 1988 года представитель ООП был застрелен израильскими агентами в своем доме в Тунисе. Но контакты между ОНРВ и ООП уже были налажены, и Арафат сумел сохранить контроль над светскими силами Интифады.

Забастовки и демонстрации, организуемые по призыву ОНРВ и ХАМАС, следовали одна за другой. Вопреки ожиданиям израильских властей, надеявшихся на то, что движение выдохнется само собой, сопротивление только набирало силу и превращалось в серьезный вызов израильскому контролю над оккупированными территориями. Когда пошел третий месяц Интифады, израильские власти решили подавить восстание любыми средствами. Ссылаясь на Постановления о чрезвычайном положении, разработанные британской мандатной администрацией задолго до того, как Женевские конвенции установили международные правовые стандарты обращения с гражданскими лицами на оккупированных территориях, израильское правительство применило методику «коллективных наказаний гражданского населения» с привлечением армии, включая массовые аресты, задержания без предъявления обвинения и разрушение домов.

Весь мир увидел на экранах телевизоров, как вооруженные до зубов израильские солдаты стреляют по палестинским демонстрантам, бросающим в них камни. В ответ на давление Ицхак Рабин, в то время министр обороны Израиля, пообещал использовать вместо летального оружия «физическую силу и дубинки». Но такое смягчение политики оказалось не более чем фикцией. В феврале 1988 года телеканал CBS показал по американскому телевидению кадры, на которых израильские солдаты жестоко избивали молодых палестинцев в предместьях Наблуса. На записи было хорошо видно, как израильский солдат вытянул одному из задержанных руку и несколько раз с силой ударил по ней большим камнем, чтобы сломать кость^{52}. Генеральный прокурор Израиля призвал Рабина предупредить солдат о незаконности таких действий, но это не помогло изменить ситуацию. За первый год Интифады больше 30 палестинцев были избиты израильскими солдатами до смерти^{53}.

Примечательно, что на фоне применения силы с израильской стороны палестинцы продолжали придерживаться тактики ненасильственного сопротивления. Израильские власти старались скомпрометировать их, заявляя о том, что протестующие используют железные прутья, коктейли Молотова и камни, которыми можно ранить и даже убить. Но факт оставался фактом: палестинцы никогда не использовали в противостоянии с израильтянами огнестрельное оружие, что в значительной степени помогло изменить сложившееся за десятилетия у западной общественности представление о палестинцах как об отъявленных террористах, а об Израиле — как о вынужденном противостоять великану Давиде. Израиль оказался в непривычном положении, когда образ палестинцев как Голиафа оказался развеян в международной прессе.

Именно ненасильственный характер превратил Интифаду в самое массовое палестинское движение. Если вооруженная борьба традиционно была уделом молодых людей с военной подготовкой, то призыв к мирным демонстрациям и актам гражданского неповиновения нашел отклик у всего населения оккупированных территорий — мужчин и женщин, стариков и подростков. Листовки ХАМАС и ОНРВ предлагали широкий спектр стратегий сопротивления, которые позволяли всем палестинцам внести свой вклад в освободительную борьбу: забастовки, бойкотирование израильских товаров, домашнее обучение, компенсирующее закрытие школ, выращивание продуктов на садовых участках, чтобы обеспечить продовольственную независимость, и т. д. Это давало людям чувство общей цели и не позволяло угаснуть пламени Интифады, несмотря на суровые репрессии со стороны израильских властей.

Тем не менее в конце весны и летом 1988 года начала обостряться напряженность между светским ОНРВ и ХАМАС. Обе организации претендовали на роль лидера палестинского сопротивления. В своих листовках ХАМАС именовало себя «ваше народное движение, ХАМАС», а ОНРВ настойчиво называло палестинские массы «народом, который откликнулся на призыв ООП и Объединенного национального руководства»^{54}. Светские лидеры и исламисты читали листовки друг друга и соперничали за то, кто поведет народ за собой. Когда в своей листовке от 18 августа ХАМАС призвало к национальной забастовке, что ООП считала своей прерогативой, ОНРВ впервые выступило с прямой критикой исламистской организации, заявив, что «каждый удар по единству рядов оказывает врагу огромную услугу и наносит вред восстанию».

За этим перетягиванием каната скрывались фундаментальные разногласия, существовавшие между ХАМАС и ООП: в то время как ХАМАС стремилось уничтожить еврейское государство, ООП и ОНРВ хотели создать Палестинское государство бок о бок с Израилем. ХАМАС рассматривало всю Палестину как исконно мусульманскую землю, которая должна быть освобождена от немусульманских оккупантов путем джихада. Ставя своей конечной целью создание исламского государства на всей территории исторической Палестины, ХАМАС было нацелено на долгосрочную конфронтацию с Израилем. В отличие от него, ООП с 1974 года выступала за урегулирование по формуле «два государства для двух народов». Арафат рассматривал Интифаду как путь к созданию независимого палестинского государства в секторе Газа и на Западном берегу реки Иордан со столицей в Восточном Иерусалиме, даже если это предполагало признание Израиля и отказ от 78 % палестинских территорий, утраченных в 1948 году. Позиции двух движений очевидно не могли быть согласованы, поэтому ООП пошла по пути реализации программы создания двух государств без учета мнения «Исламского движения сопротивления».

Палестинская Интифада и израильские репрессии находились в центре внимания международных СМИ и, разумеется, всего арабского мира. В июне 1988 года Лига арабских государств созвала в Алжире чрезвычайный саммит, посвященный Интифаде. ООП воспользовалась этой возможностью, чтобы представить меморандум с изложением своей позиции, в котором содержался призыв к взаимному признанию права палестинцев и израильтян жить в мире и безопасности. ХАМАС категорически отвергло позицию ООП и подтвердило свою приверженность полному освобождению Палестины. В своей знаменитой листовке от 18 августа ХАМАС заявило, что «мусульмане имеют полное, а не частичное право на Палестину на протяжении поколений — в прошлом, настоящем и будущем».

Исламистская оппозиция не смутила ООП, которая продолжала использовать Интифаду для легитимации своего призыва к урегулированию палестино-израильского конфликта по схеме «двух государств». В сентябре 1988 года ООП объявила о намерении созвать чрезвычайную сессию Палестинского национального совета — парламента в изгнании, чтобы закрепить завоевания Интифады и добиться реализации «национальных прав палестинского народа на возвращение, самоопределение и создание независимого государства на нашей земле под руководством ООП»^{55}. ХАМАС снова отвергло этот шаг и осудило позицию ООП. Его листовка от 5 октября гласила: «Мы не уступим ни куска нашей земли, пропитанной кровью сподвижников Пророка и их последователей». ХАМАС пообещало «продолжать восстание до тех пор, пока мы полностью не очистим нашу землю от еврейской скверны (да поможет нам Всевышний!)». Разногласия между ООП и исламистским сопротивлением едва ли могли быть глубже.

В повестке дня заседания ПНС, назначенного на ноябрь 1988 года, стояло ни много ни мало провозглашение независимого Палестинского государства на оккупированных территориях. Многие палестинцы в секторе Газа и на Западном берегу, уставшие от 11 месяцев Интифады и израильских репрессий, надеялись, что провозглашение государственности принесет им выстраданную независимость и прекращение оккупации, и с нетерпением ждали ноябрьского съезда ПНС.

Хотя у Сари Нусейбе имелись некоторые оговорки относительно политики ООП, он считал предстоящую декларацию независимости «важнейшей вехой и, как и все, с надеждой ожидал открытия съезда». Нусейбе, который заранее получил копию составленного Арафатом текста, хотел, чтобы палестинцы на всю жизнь запомнили этот исторический момент, и мечтал зачитать декларацию перед «аудиторией в десятки тысяч человек» на вершине Храмовой горы (араб. Харам аш-шериф) в Старом городе Иерусалима. «Я хотел, чтобы народ, столько лет живший под оккупацией, народ Интифады, собрался в центре нашего мира и отпраздновал нашу независимость».

Этой мечте не суждено было сбыться. 15 ноября 1988 года, когда ПНС провозгласил создание независимого государства Палестина, израильские власти ввели драконовский комендантский час на оккупированных территориях и в Восточном Иерусалиме, запретив гражданским лицам и автомобилям появляться на улице. Нусейбе решил нарушить запрет и задворками пробрался к мечети Аль-Акса, где собралась горстка политических активистов и представителей духовенства. «Мы вместе вошли в мечеть Аль-Акса. В назначенный час, когда на Храме Гроба Господня зазвонили колокола и с минаретов раздались призывы к молитве, мы торжественно зачитали нашу декларацию независимости»^{56}.

Декларация, принятая на 19-й сессии Палестинского национального совета в Алжире, демонстрировала радикальный отход от прежней политики ООП. Она поддерживала план ООН по разделу Палестины 1947 года, который предусматривал создание на палестинской территории арабского и еврейского государств, а также Резолюции № 242 и № 338 Совета Безопасности ООН, принятые после войн 1967 и 1973 годов, в которых был прописан принцип возвращения оккупированных территорий в обмен на мир. В декларации также провозглашалась приверженность ООП мирному сосуществованию с Израилем.

ООП прошла очень длинный путь с того момента, когда ее лондонский представитель Саид Хаммами в 1974 году впервые озвучил призыв к урегулированию по формуле «двух государств». К 1988 году ООП перестала быть террористической организацией — теперь Арафат решительно отвергал «все формы терроризма, в том числе индивидуального, группового и государственного». С палестинской декларацией независимости ООП представила себя международному сообществу в новом статусе — как временное правительство государства, ожидающего признания.

Оно не заставило себя ждать: новое государство Палестина полностью признали 84 страны, включая большинство арабских стран, ряд стран Европы, Африки и Азии, а также традиционные союзники палестинского освободительного движения Китай и Советский Союз. Большинство стран Западной Европы предоставили Палестине дипломатический статус, не соответствующий полному признанию, а Соединенные Штаты и Канада категорически отказались от признания. В январе 1989 год ООП одержала еще одну символическую победу, получив право участвовать в обсуждениях Совета Безопасности ООН на равных с государствами — членами Организации^{57}.

Палестинская декларация независимости не встретила одобрения израильского правительства. Премьер-министр Ицхак Шамир в письменном заявлении от 15 ноября осудил ее как «обманное пропагандистское мероприятие, призванное создать впечатление об урегулировании и об успехах, якобы достигнутых теми, кто на деле совершает насильственные действия на территориях Иудеи и Самарии». Израильский кабинет назвал ее «дезинформацией, призванной ввести в заблуждение мировое общественное мнение»^{58}.

Исламское движение сопротивления также не было впечатлено декларацией. ХАМАС выпустило коммюнике, в котором в очередной раз подчеркнуло «право палестинского народа на создание независимого государства на всей Палестинской земле», а не только на оккупированных территориях. «Мы должны игнорировать резолюции ООН, которые стремятся обеспечить легитимность сионистскому образованию на любой части палестинской земли… являющейся собственностью мусульман, а не ООН»^{59}.

При всей громкой шумихе вокруг Палестинской декларации независимости эта инициатива Арафата не принесла реальных улучшений населению сектора Газа и Западного берега реки Иордан. После 15 ноября 1988 года Израиль демонстрировал ничуть не больше готовности отказаться от оккупированных территорий, чем до того. Спустя год всеобщего подъема и больших надежд ничего, казалось, не изменилось. Но палестинцы заплатили за год Интифады высокую цену. По состоянию на декабрь 1988 года 626 палестинцев были убиты, около 37 000 ранены и более 35 000 подверглись арестам — к началу второго года Интифады многие из них все еще находились за решеткой^{60}.

К 1989 году идеализм ранней Интифады уступил место цинизму, а единство цели — межфракционной борьбе. Начались открытые столкновения между сторонниками ХАМАС и ФАТХ. «Народные мстители» принялись запугивать, избивать и даже убивать палестинцев, которые подозревались в сотрудничестве с израильскими властями. Интифада со своими уже привычными листовками, демонстрациями и бросанием камней продолжала идти своим чередом, без перспективы скорого окончания, став последним этапом многолетнего арабо-израильского конфликта, для которого у международного сообщества, похоже, не было никакого решения.

В 1980-х годах арабский мир увидел подъем вооруженных исламистских движений, которые пытались свергнуть светские правительства или дать отпор иностранным захватчикам. Исламисты мечтали о создании мусульманского государства, которое управлялось бы в соответствии с законами шариата — совершенными божественными законами, данными людям Аллахом. Их вдохновлял успех иранской революции 1979 года и создание Исламской Республики Иран. В Египте группа исламистов убила президента страны Анвара Садата. В Сирии организация «Братья-мусульмане» развернула настоящую гражданскую войну против баасистского правительства Хафеза Асада. В Ливане шиитская военизированная группировка «Хизбалла», фактически детище Исламской Республики Иран, объявила своими врагами Соединенные Штаты и Израиль и начала непримиримую войну против них. В Афганистане исламистские силы сражались одновременно с внешним и внутренним врагом — советскими оккупационными войсками и афганским коммунистическим режимом, открыто враждебным исламу. Исламисты в секторе Газа и на Западном берегу реки Иордан призвали к долгосрочному джихаду против еврейского государства, поставив своей целью освобождение всей территории Палестины и возвращение ее в исламский мир. Но военные достижения «Хизбаллы», добившейся полного вывода американских войск и передислокации израильских войск в Ливане, а также успехи афганских моджахедов, вынудивших Советский Союз в 1989 году завершить афганскую кампанию, не привели к созданию идеальных исламских государств, на что рассчитывали их идеологи. После того как внешние враги были вынуждены отступить, Ливан и Афганистан погрязли в гражданских войнах.

Следует отметить, что большинство арабских исламистов рассматривали строительство исламского государства как долгосрочную цель. Египетская исламистка Зейнаб аль-Газали говорила о 13-летнем подготовительном цикле, который следовало повторять до тех пор, пока подавляющее большинство египтян не поддержит создание государства, функционирующего по законам шариата. ХАМАС пообещало бороться за освобождение Палестины «сколько бы ни потребовалось». Было очевидно, что окончательный триумф исламского государства — затяжной проект, требующий терпения.

Хотя исламисты проиграли некоторые битвы в «борьбе на пути Аллаха», они сохранили уверенность в том, что в конечном итоге победят. По крайней мере, исламизм уже мог записать на свой счет ряд побед в преобразовании арабского общества. В 1980-е и 1990-е годы исламистские движения привлекали все больше последователей в арабском мире. На волне возвращения к исламскому образу жизни мужчины принялись отращивать бороды, а женщины все чаще выбирали закрытую одежду и покрывали головы платками. В книжных магазинах полки заполнились исламской литературой. Светская культура отступила под натиском исламского возрождения, которое продолжает набирать силу и по сей день.

Радикальные изменения, произошедшие в мире в 1989 году, вселили в исламистов новые надежды. Устоявшийся миропорядок времен холодной войны рухнул так же быстро, как Берлинская стена, падение которой 9 ноября 1989 года ознаменовало собой конец советско-американского противостояния и начало нового мирового порядка. Крах Советского Союза был воспринят многими исламистами как доказательство банкротства атеистического коммунизма и предвестие наступления новой Исламской эпохи. Но вместо этого они столкнулись с однополярным миром, в котором безоговорочно доминировала последняя выжившая сверхдержава — Соединенные Штаты Америки.