Глава 14. После холодной войны

В 1989 году, после почти полувекового непримиримого противостояния двух сверхдержав, холодная война внезапно закончилась. Политика открытости (гласность) и внутренних реформ (перестройка), начатая советским президентом Михаилом Горбачевым в середине 1980-х годов, привела к кардинальным изменениям в политической культуре Советского Союза. К ноябрю 1989 года, когда официально пала Берлинская стена, «железный занавес», разделявший Восточную и Западную Европу, уже лежал в руинах. После поражения Коммунистической партии на выборах в Польше в июне 1989 года коммунистические режимы прекратили свое существование в Венгрии, Чехословакии, Болгарии и других странах советского блока. Некогда всемогущий диктатор Восточной Германии Эрих Хонеккер подал в отставку осенью того же года, а Николае Чаушеску, правивший Румынией железной рукой больше 22 лет, был казнен новым революционным правительством в Рождество 1989 года.

Международная система, основанная на балансе сил двух сверхдержав, уступила место однополярному миру с американской гегемонией. Советский президент Михаил Горбачев и президент США Джордж Буш подкрепили надежды, порожденные окончанием советско-американского антагонизма, пообещав установление «нового мирового порядка». Между тем для арабского мира, бывшего одним из главных театров холодной войны, новая эпоха американского доминирования принесла с собой неопределенность. На международной арене были установлены новые правила игры, к которым арабские страны были вынуждены приспосабливаться.

Консервативные арабские монархии, хотя и были напуганы призраком народных революционных движений, свергающих устоявшиеся режимы, не оплакивали крах коммунизма: Марокко, Иордания, Саудовская Аравия и другие страны Персидского залива всегда находились в западном лагере, и, к счастью для них, Запад вышел в холодной войне победителем.

Совершенно иной была ситуация для арабских республик «прогрессивного» лагеря, таких как Сирия, Ирак, Ливия и Алжир, которые имели много общего с коммунистическими режимами Восточной Европы: все они были однопартийными государствами с закрепившимися у власти диктаторами, большими армиями и централизованными плановыми экономиками. Кадры расстрела Чаушеску, облетевшие весь мир, вызвали тревогу в арабских столицах. Если это случилось в Румынии, почему то же самое не может произойти в Багдаде или Дамаске?

На протяжении четырех десятилетий у прогрессивных арабских республик имелся могущественный покровитель в лице Советского Союза, который щедро снабжал их оружием, оказывал экономическую помощь и дипломатическую поддержку в противостоянии с прозападным лагерем. Эта эпоха подошла к концу. Осенью 1989 года сирийский президент Хафез Асад попытался договориться с Горбачевым о поставках современного вооружения, чтобы Сирия могла достичь стратегического паритета с Израилем. Советский президент отказал ему со словами: «Это не решит ваших проблем, и в любом случае мы больше не играем в эту игру». Асад остался с пустыми руками.

Фракции ООП также были обеспокоены. В ходе своего визита в Москву в октябре 1989 года Жорж Хабаш, лидер Народного фронта освобождения Палестины, подверг критике политику Горбачева. «Если вы будете продолжать такую политику, то навредите всем нам», — предупредил он советского президента. Известный египетский политолог Мухаммад Хайкал описал смятение, царившее в арабских правящих кругах: «Все понимали, что происходит переход от одной фазы международных отношений к другой, но всё еще цеплялись за старые привычные правила. Никто не мог предсказать, каковы будут новые правила игры»^{1}.

С уходом СССР и установлением однополярного мира во главе с США старые арабские конфликты времен холодной войны вспыхнули с новой силой. Ирак, экономически ослабленный восьмилетней войной с Ираном (1980–1988), по-прежнему обладал достаточными военными ресурсами, чтобы претендовать на региональное господство. Иракское вторжение в Кувейт в 1990 году стало первым кризисом новой эпохи после холодной войны. Нападение одного арабского государства на другое поляризовало арабский мир. Одни страны решительно воспротивились иностранному вмешательству, другие присоединились к возглавляемой США коалиции, чтобы освободить Кувейт от иракской оккупации. Кувейтский кризис также разделил арабские правительства и их граждан, которые начали смотреть на иракского президента Саддама Хусейна как на народного героя, бросившего вызов Америке и пообещавшего освободить Палестину от израильского господства.

Чтобы восстановить порядок в Ближневосточном регионе, было недостаточно выгнать Ирак из Кувейта. Саддам Хусейн представил свою кувейтскую авантюру как начало крестового похода во имя интересов всего арабского мира, потребовав немедленного удаления Израиля с оккупированных территорий и ухода Сирии из Ливана. Чтобы не позволить Хусейну надеть мантию панарабского лидера, после освобождения Кувейта арабские государства были вынуждены взяться за урегулирование гражданской войны в Ливане, которая к тому моменту шла уже 15-й год. В свою очередь, Соединенные Штаты созвали в Мадриде первую после Женевской мирной конференции 1973 года встречу с участием Израиля, арабских стран и палестинцев, чтобы договориться об урегулировании арабо-израильского конфликта. Современным наблюдателям было неясно, считать ли вторжение Ирака в Кувейт с последовавшими за этим событиями началом новой эпохи разрешения конфликтов или же очередной эскалацией многолетних региональных споров.

Одним из первых арабских лидеров, признавших установление нового миропорядка, был президент Ирака Саддам Хусейн. Уже в марте 1990 года он предупредил своих коллег, что «в течение следующих пяти лет будет только одна настоящая сверхдержава» — Соединенные Штаты Америки^{2}.

Во многих отношениях Ирак обладал б?льшими возможностями, чем другие арабские республики бывшего просоветского лагеря, для успешного перехода от реалий холодной войны к новому миру с американской гегемонией. Хотя Ирак связывали с Советским Союзом тесные отношения, закрепленные Договором о дружбе и сотрудничестве 1972 года, восьмилетняя ирано-иракская война привела к оттепели в отношениях между Ираком и США. Ненависть к Исламской Республике Иран заставила администрацию Рейгана открыто поддержать Ирак, чтобы не допустить победы Ирана. Даже после того как война закончилась, зайдя в тупик, Вашингтон продолжил сближение с Багдадом.

Новый американский президент Джордж Буш, занявший Овальный кабинет в январе 1989 года, был настроен на дальнейшее улучшение отношений с Ираком. В октябре того же года администрация Буша выпустила директиву по вопросам национальной безопасности, в которой излагалась политика США в Персидском заливе и подчеркивалась важность тесных связей с Ираком. «Хорошие отношения между США и Ираком отвечают нашим долгосрочным интересам и гарантируют стабильность в регионе Персидского залива и Ближнего Востока, — говорилось в ней. — Соединенным Штатам необходимо дать Ираку экономические и политические стимулы для следования умеренному курсу и для усиления нашего влияния на это государство». Директива также предусматривала активное открытие иракского рынка для американских компаний. «Мы должны предоставлять и расширять возможности для американских компаний участвовать в восстановлении иракской экономики». Это распространялось на все формы «нелетальной военной помощи» с целью усиления американского влияния на иракское оборонное ведомство^{3}. Саддаму Хусейну было простительно поверить в то, что он успешно провел свою страну через хаос переходного периода к новому миропорядку.

Но хорошие отношения с США не решали для Саддама колоссальных проблем, с которыми он столкнулся внутри страны, — проблем, вызванных катастрофическими решениями, принятыми им с момента прихода к власти в 1978 году. Бесплодная война с Ираном привела к тяжелым последствиям для Ирака и негативно сказалась на отношении населения к лидеру страны. Восьмилетний конфликт унес полмиллиона жизней и породил активное оппозиционное движение. По мере того как война затягивалась, сопротивление правлению Саддама приобретало насильственные формы. Первое покушение на него произошло в 1982 году, когда неизвестные обстреляли президентский кортеж в деревне Дуджайл к северу от Багдада. В отместку Саддам приказал своим подручным убить почти 150 сельских жителей.

В Северном Ираке курдская община решила воспользоваться войной с Ираном, чтобы добиться давно обещанной автономии. В ответ на выступления повстанцев иракское правительство начало кампанию по борьбе с курдским населением, получившую кодовое название «Анфал» (буквально «Трофеи»). В период с 1986 по 1989 год в ходе операции «Анфал» тысячи иракских курдов подверглись насильственному переселению, было уничтожено больше 2000 деревень, свыше 100 000 человек, включая женщин и детей, погибли. Одним из самых печально известных инцидентов стала химическая атака с использованием нервно-паралитического газа на город Халабджа в марте 1988 года, в результате которой погибло 5000 гражданских лиц^{4}.

Суннитская и шиитская общины Ирака также подверглись репрессиям — незаконным арестам, пыткам, казням без суда и следствия, призванным задушить любое инакомыслие. Вся власть в стране находилась в руках проверенных членов правящей партии «Баас», пользовавшихся доверием самого Саддама Хусейна. Некогда славившийся своими светскими ценностями, высоким уровнем грамотности и гендерным равенством, к 1989 году Ирак превратился в «республику страха»^{5}.

Помимо внутренней оппозиции к концу ирано-иракской войны Саддам столкнулся еще с одной проблемой первоочередной важности — необходимостью восстановления разрушенной иракской экономики. Главным источником иракского благосостояния были огромные нефтяные ресурсы. В ходе войны эта жизненно важная артерия оказалась перерезана в результате атак на нефтепроводы и портовые нефтяные терминалы, а также беспощадной танкерной войны, которая развернулась в Персидском заливе и втянула в ирано-иракский конфликт ВМС и ВВС других стран. Лишившись нефтяных доходов, Саддам Хусейн был вынужден заимствовать миллиарды долларов у соседей по Персидскому заливу. К концу войны в 1988 году Ирак задолжал странам Залива порядка 40 млрд долларов. В 1990 году на погашение внешнего долга ушло больше 50 процентов нефтяных доходов государства^{6}.

Неуклонное снижение цен на нефть усугубляло тяжелое положение Ирака. Чтобы выплачивать долги, Саддаму Хусейну требовалось, чтобы стоимость нефти сохранялась на уровне 25 долларов за баррель (в разгар ирано-иракской войны цена барреля нефти доходила до 35 долларов). Он в отчаянии наблюдал за тем, как к июлю 1990 года цена на международном рынке рухнула до 14 долларов. Теперь, когда в Персидском заливе воцарился мир, страны-экспортеры могли полностью удовлетворить мировой спрос. Мало того, некоторые экспортеры значительно превышали установленные ОПЕК квоты. Одним из самых отъявленных нарушителей был Кувейт, у которого имелись на то свои веские причины. В начале 1980-х годов правительство Кувейта диверсифицировало экономику, инвестировав значительные средства в нефтеперерабатывающие предприятия в Европе и открытие сети из нескольких тысяч автозаправочных станций под новым брендом «Q-8» («КуЭйт»), созвучным названию страны. Теперь все больше кувейтской сырой нефти отправлялось на принадлежащие Кувейту перерабатывающие мощности в Европе^{7}. Собственная переработка и рынок сбыта конечному потребителю приносили более высокие прибыли, чем экспорт сырой нефти, и защищали Кувейт от колебаний цен на сырую нефть. Таким образом, Кувейт был больше заинтересован в максимальных объемах производства, нежели в обеспечении максимально высокой цены за баррель благодаря соблюдению договоренностей ОПЕК.

В отличие от Кувейта, у Ирака не было таких возможностей, и его доходы напрямую зависели от цен на сырую нефть. Каждое снижение стоимости барреля на доллар сокращало годовой доход Ирака на 1 млрд долларов. На встречах ОПЕК Ирак и Кувейт занимали противоположные позиции: Ирак настаивал на сокращении производства и повышении цены, в то время как Кувейт призывал к увеличению добычи. Кувейтцев мало волновали трудности иракцев. В июне 1989 года они вообще отказались от соблюдения квот, установленных ОПЕК для своих членов. Прокредитовав иракское правительство почти на 14 млрд долларов, чтобы поддержать его в войне против Ирана, теперь, когда война закончилась, кувейтцы считали себя вправе поставить свои экономические интересы на первое место.

Саддам Хусейн возложил всю вину за экономические проблемы Ирака на крошечное арабское государство и обрушился на него с претензиями и угрозами. Он потребовал у Кувейта не только простить Ираку долг в 14 млрд долларов, но и предоставить еще один займ в 10 млрд долларов на восстановление иракской экономики. Он обвинил Кувейт в краже нефти с иракской части приграничного месторождения Румайла, а также заявил, что во время ирано-иракской войны тот захватил иракские территории, и потребовал «возвращения» стратегически важных островов Варба и Бубиян. (Эти острова фактически закрывали Ираку доступ в Персидский залив, и Хусейн планировал разместить там военные базы и глубоководный порт.)

Претензии Саддама, хотя и абсолютно необоснованные, свидетельствовали о том, что Ирак решил возобновить свои попытки оспорить границы и независимость Кувейта. Уже дважды на протяжении ХХ века Ирак объявлял территорию своего соседа «исконно иракской землей» — в 1937 году и после провозглашения независимости Кувейта в 1961 году. Однако другие арабские государства восприняли угрозы Ирака всего лишь как громкую риторику.

Они ошиблись: в июле 1990 года Саддам подкрепил слова делом, начав массированную переброску пехотных подразделений и бронетехники к границе с Кувейтом. Когда стало очевидно, что назревает серьезный кризис, арабские государства бросились в спешном порядке искать дипломатические пути урегулирования.

Благодаря посредническим усилиям короля Саудовской Аравии Фахда и президента Египта Хосни Мубарака 1 августа в портовом городе Джидда начались переговоры между кувейтской и иракской делегациями. Накануне переговоров Саддам Хусейн заверил арабских лидеров, что все разногласия между Ираком и его соседями будут урегулированы «по-братски».

Арабские лидеры не знали, что на тот момент Саддам уже принял решение о вторжении в Кувейт. Прежде чем отправлять своего вице-президента в Джидду на переговоры с кувейтским наследным принцем, 25 июля он встретился с послом США в Багдаде Эйприл Гласпи, чтобы выяснить позицию Вашингтона по ирако-кувейтскому кризису. Гласпи сказала Саддаму, что у Соединенных Штатов «нет определенного мнения относительно внутриарабских конфликтов, таких как ваши разногласия с Кувейтом относительно границы»^{8}. По всей видимости, Саддам интерпретировал слова Гласпи как гарантию того, что США не будут вмешиваться в межарабский конфликт, и после этой встречи расширил свои военные планы. Если первоначально он намечал ограниченное вторжение в Кувейт с захватом двух спорных островов и месторождения Румайла, то теперь решился на полную оккупацию. На совещании Совета революционного командования Саддам заявил, что если они оставят хотя бы часть кувейтской территории под властью правящей династии Ал Сабах, то тем самым только спровоцируют международное сообщество и в первую очередь США на то, чтобы вмешаться и заставить Ирак уйти из Кувейта. Быстрая и решительная оккупация с одновременным свержением династии Ал Сабах, прежде чем та успеет попросить о помощи американцев, обеспечит Ираку максимальные шансы на успех. Кроме того, поглощение богатого нефтью соседа позволит одним махом решить все экономические проблемы.

Переговоры в Джидде были на руку Саддаму: они обеспечивали полную внезапность нападения. 1 августа вице-президент Иззат Ибрагим встретился с шейхом Саадом ас-Сабахом. Встреча прошла в дружественной атмосфере, без озвучивания традиционных угроз. Стороны расстались на хорошей ноте и договорились в следующий раз встретиться в Багдаде. В полночь, когда они покидали Джидду, первые иракские солдаты уже пересекли границу с Кувейтом.

В предрассветные часы 2 августа многотысячная иракская армия вторглась в соседний Кувейт и начала стремительно продвигаться вглубь страны. Местное население было застигнуто врасплох. Джехан Раджаб, директор школы в кувейтской столице, вспоминала: «В шесть часов утра я, как обычно, встала с постели, открыла окно и выглянула на улицу. К своему ужасу, я услышала громкие звуки орудийной стрельбы — не один-два выстрела, а непрерывный гул канонады, эхом отражавшийся от стены мечети на противоположной стороне улицы. Это могло быть только одно: Ирак вторгся в Кувейт»^{9}.

В арабских столицах зазвонили телефоны. Саудовский правитель Фахд был разбужен новостью об иракском вторжении в пять утра. Король, который только накануне вечером проводил иракских и кувейтских переговорщиков, не мог поверить в произошедшее. Он немедленно попытался связаться с Саддамом Хусейном, но не смог до него дозвониться. Тогда он позвонил иорданскому королю Хусейну, который был известен своими тесными отношениями с иракским лидером.

Через час секретарь разбудил египетского президента Хосни Мубарака, чтобы сообщить ему, что иракские войска захватили дворец эмира и ключевые министерства в кувейтской столице. Первые объяснения из Багдада последовали только через несколько часов. «Ирак всего лишь возвращает себе свои земли», — заявил эмиссар Саддама. Арабские лидеры не могли поверить своим ушам^{10}.

Это был первый серьезный кризис после окончания холодной войны, с которым столкнулось международное сообщество. Новость о вторжении достигла Белого дома в девять часов вечера 1 августа, и администрация Буша срочно выступила с осуждением действий Ирака. Уже на следующее утро Совет Безопасности ООН принял Резолюцию № 660, в которой призвал к немедленному выводу иракских войск из Кувейта.

Но Саддама ничто не могло остановить. Иракская армия продолжала стремительно продвигаться по территории Кувейта. Тем не менее попытка иракского спецназа захватить эмира Джабера аль-Ахмада ас-Сабаха провалилась. Если бы иракцам удалось пленить эмира и его семью, они могли бы сделать их заложниками и использовать для достижения своих целей. Но эмир был вовремя предупрежден и вместе с семьей успел бежать из столицы, найдя убежище в соседней Саудовской Аравии.

Кувейтский наследный принц Саад как раз вернулся со встречи в Джидде, когда узнал о начавшемся вторжении. Он немедленно встретился с послом США в Кувейте и официально попросил об американской военной помощи для отражения нападения Ирака, после чего присоединился к остальной части королевской семьи в Саудовской Аравии. Этими двумя простыми действиями — официальной просьбой об американской военной помощи и побегом из страны — династия Ал Сабах обрекла операцию Саддама на провал, едва та началась. Но населению Кувейта пришлось испытать на себе все ужасы иракской оккупации, которая продлилась семь месяцев.

Баасистский режим Саддама с традиционным для него двуличием превратил первые дни оккупации в шокирующее воплощение оруэлловской антиутопии со страниц «1984». Иракцы заявили, что вторглись в Кувейт по приглашению народного революционного движения, чтобы свергнуть правящую династию Сабахов. «Граждане Кувейта, движимые чистыми помыслами и стремлением к свободе, обратились за братской помощью к великому иракскому народу, — гласило коммюнике, выпущенное иракским правительством, — и, по воле Всевышнего, смели старый режим и установили новый порядок»^{11}. Иракцы провозгласили Кувейт республикой и поставили во главе страны так называемое Временное правительство свободного Кувейта.

Но, поскольку в Кувейте отсутствовали какие бы то ни было революционные силы, которые могли бы жаждать «освобождения» страны от монархии, правительство Саддама Хусейна быстро отказалось от роли освободителей и уже 8 августа объявило Кувейт 19-й провинцией Ирака. Иракцы поспешили стереть Кувейт со всех карт и даже переименовали его столицу Кувейт в Казиму.

В октябре иракское правительство издало указы, обязав кувейтцев заменить удостоверения личности и номерные знаки на автомобилях на документы и номера иракского образца. Чтобы заставить людей подчиниться, иракцы отказывали в предоставлении услуг людям без иракских документов. Карточки на основные продукты питания, такие как молоко, сахар, рис, мука и растительное масло, выдавались только по иракским паспортам. То же самое касалось медицинского обслуживания. На бензоколонках заправляли только автомобили с иракскими номерами. Но большинство кувейтцев упорно сопротивлялись этим требованиям и отказывались получать иракское гражданство, предпочитая покупать товары первой необходимости на черном рынке^{12}.

Оккупация Кувейта сопровождалась тотальным разграблением магазинов, офисов и частных домов. Наблюдая за тем, как грузовики с награбленным добром отправляются в Багдад, один кувейтский чиновник спросил у иракского офицера: «Если вы говорите, что Кувейт — это часть Ирака, почему вы вывозите все это богатство?»

«Потому что провинция не может быть лучше столицы», — ответил ему офицер^{13}.

С каждым днем оккупанты вели себя все более жестко. В конце августа Саддам назначил военным губернатором Кувейта своего кузена Али Хасана аль-Маджида, получившего прозвище Химический Али за причастность к химическим атакам против курдского населения в ходе операции «Анфал». «После прибытия в Кувейт Али Хасана аль-Маджида, — писала в своем дневнике директор школы Джехан Раджаб, — режим террора ужесточился, и начали распространяться слухи о возможных газовых атаках». Те, кто мог, бежали из страны. «Все думали, что это единственный способ спастись», — вспоминал кувейтский банкир Мухаммад аль-Яхья. Он описывал, как на границе с Саудовской Аравией растянулась очередь из кувейтских автомобилей «в четыре ряда на 30 километров». Но сам аль-Яхья решил остаться на родине^{14}.

Когда иракское правительство стало насаждать в Кувейте свою репрессивную систему, население начало оказывать ненасильственное сопротивление. «В первую же неделю вторжения, — писала Джехан Раджаб в дневнике, — кувейтские женщины решили выйти на улицы с демонстрациями протеста». Первая демонстрация состоялась 6 августа, всего через четыре дня после вторжения. «В столице царила атмосфера напряженности и тревоги, словно люди предчувствовали, что иракцы не потерпят даже мирных демонстраций». В марше приняли участие 300 человек, которые несли плакаты, портреты изгнанного эмира и наследного принца и кувейтские флаги.

Протестующие скандировали прокувейтские и антисаддамские лозунги «Смерть Саддаму!» и — самый оскорбительный и нелепый — «Саддам — сионист!». Первые две демонстрации иракские власти оставили без внимания, но на третий день улицу, по которой шли протестующие, перегородили иракские солдаты и открыли огонь по толпе. «Начался кромешный ад, — писала Раджаб. — Ревели автомобильные двигатели, люди кричали и в панике пытались бежать назад, а стрельба все продолжалась и продолжалась». Вся улица перед полицейским участком в центре столицы была усеяна телами мертвых и раненых демонстрантов. «Это была последняя манифестация в нашем районе и, вероятно, последняя в Кувейте, поскольку иракцы показали, что готовы убивать и калечить людей. Кувейтцы начали понимать, что им не стоит ждать пощады от оккупантов»^{15}.

Тем не менее ненасильственное сопротивление продолжалось на протяжении всей оккупации. Чтобы избежать жертв, движение сопротивления изменило тактику. 2 сентября кувейтцы отметили конец первого месяца оккупации актом неповиновения. Жители столицы передавали план из уст в уста: в полночь подняться на крыши домов и кричать «Аллах акбар!». В назначенный час тысячи голосов слились в хоре протеста против оккупации. Для Джехан Раджаб это был крик «неповиновения и негодования по поводу происходящего — вторжения, последовавших за этим насилия и кровопролития, убийств и центров пыток, созданных иракцами по всему Кувейту». Иракские солдаты открыли предупреждающую стрельбу по крышам, чтобы заставить людей замолчать, но на один час народ Кувейта сумел бросить вызов оккупантам. «Некоторые говорили, что в ту ночь Кувейт родился заново», — вспоминал банкир аль-Яхья^{16}.

Многие кувейтцы, в основном бывшие полицейские и военные, умевшие обращаться с оружием, оказывали вооруженное сопротивление. Они устраивали засады на иракских солдат и нападали на склады боеприпасов. Дорога, проходившая недалеко от школы Джехан Раджаб, использовалась иракской армией как важная транспортная артерия и часто подвергалась нападениям кувейтских партизан. В конце августа здание школы сотрясло ударной волной от мощного взрыва, за которым последовали беспорядочные залпы реактивных снарядов. Раджаб поняла, что партизаны взорвали иракский грузовик с боеприпасами и те сдетонировали от взрыва. Когда все стихло, Джехан осмелилась выйти на улицу. Она увидела, как пожарные машины поливают горящие остовы иракских армейских грузовиков. «Там были только черные обгоревшие обломки, разбросанные по дороге, — написала она в своем дневнике. — От людей, которые там находились, вероятно, ничего не осталось».

Атаки партизан подвергали серьезному риску местных жителей, которые могли пострадать как от взрывов, так и от возмездия со стороны иракцев. «В результате этого инцидента, — написала Джехан, — пострадали несколько домов, но, что еще хуже, иракцы пригрозили убить всех жителей этого района, если нечто подобное повторится. Чтобы отвести опасность от гражданского населения, партизаны стали проводить свои операции подальше от жилых кварталов»^{17}.

Жители Кувейта не могли не воспринимать угрозы иракцев всерьез. По всей стране стояло зловоние смерти — в буквальном смысле слова. Одной из излюбленных карательных мер иракцев было привести арестованного домой и расстрелять на глазах у семьи. Чтобы усугубить ужас, они угрожали убить всех членов семьи, если те осмелятся убрать тело. Зачастую мертвые лежали на летней жаре по два-три дня как предостережение для остальных.

Но, несмотря на все попытки иракцев запугать кувейтцев и заставить их покориться, сопротивление продолжалось на протяжении всех семи месяцев оккупации. Слова Джехан Раджаб о «непрекращающемся сопротивлении» подтверждаются изъятыми после освобождения Кувейта документами иракской разведки, которая отслеживала деятельность партизан^{18}.

В первые дни оккупации Кувейта не было причин предполагать, что этим захватнические планы Саддама Хусейна ограничатся. Ни одна страна Персидского залива не обладала достаточной военной мощью, чтобы отразить иракское вторжение, и после падения Кувейта и американцы, и саудовцы были обеспокоены тем, что Саддам может попытаться захватить близлежащие саудовские нефтяные месторождения.

Администрация Буша считала, что только американское военное присутствие может сдержать Саддама. Но прежде чем отправлять войска на защиту Саудовской Аравии, Соединенным Штатам требовалось, чтобы саудовское правительство официально обратилось к ним с просьбой о военной помощи. Между тем король Фахд колебался, предвидя негативную реакцию со стороны мусульманской общественности. Будучи колыбелью ислама, Саудовская Аравия всегда резко отрицательно относилась к присутствию немусульман на своей земле. Кроме того, в отличие от других арабских стран, саудовцы никогда не находились под иностранным имперским правлением и ревностно охраняли свою независимость от Запада.

Перспектива наводнения Саудовской Аравии немусульманскими войсками мобилизовала местных исламистов. Саудовские ветераны афганского конфликта, гордые своей победой над Советским Союзом, решительно воспротивились американскому вмешательству в Кувейте. Вернувшийся домой после афганского джихада Усама Бен Ладен выступил с резкой критикой правящей династии — его провокационные выступления, записанные на кассеты, распространялись среди населения, так что саудовские власти были вынуждены поместить его под домашний арест.

Сразу после иракского вторжения в Кувейт Бен Ладен написал саудовскому министру внутренних дел, принцу Наифу Бен Абд аль-Азизу, письмо с предложением мобилизовать моджахедов, которых после ухода советских войск из Афганистана он считал непобедимыми. «Он заявил, что может собрать стотысячную армию, — впоследствии сообщал Абд аль-Бари Атван, один из немногих журналистов, которому удалось взять интервью у Бен Ладена в его тайном убежище в горах Тора-Бора в Афганистане. — Но власти проигнорировали это письмо».

В конце концов саудовцы решили, что иракцы представляют гораздо б?льшую угрозу для их страны, чем американцы, и, несмотря на протесты внутри страны, обратились за военной помощью к США. Бен Ладен осудил этот шаг как предательство ислама. «Бен Ладен сказал мне, что решение саудовского правительства пригласить американские войска для защиты королевства и освобождения Кувейта стало для него самым большим потрясением в жизни», — написал Атван.

Он не мог поверить, что Дом Сауда пригласил «неверных» развернуть свою армию на земле Аравийского полуострова, в непосредственной близости от священных мест [Мекки и Медины], впервые с момента рождения ислама. Бен Ладен также опасался, что, обращаясь за военной помощью к США, саудовское правительство обрекает страну на иностранную оккупацию, как это случилось в Афганистане, который был оккупирован советскими войсками по приглашению коммунистического режима. Бен Ладен сражался с советскими войсками в Афганистане. Теперь же он решил противостоять с оружием в руках американским войскам на Аравийском полуострове^{19}.

Поскольку его паспорт был конфискован властями, Бен Ладен задействовал семейные связи, чтобы получить документы и выехать из страны. В 1996 году, уже находясь в изгнании, он издал свою знаменитую фетву, где призывал к джихаду против Соединенных Штатов и объявлял саудовскую монархию «вне религиозной общины» за ее «действия против ислама»^{20}. Но его враждебность к Соединенным Штатам и саудовской монархии, его бывшим союзникам по афганскому джихаду, уходила корнями в события августа 1990 года.

Кувейтский кризис открыл новую главу советско-американского сотрудничества в международной дипломатии. Впервые в своей истории Совет Безопасности ООН смог принять решительные меры, которым не препятствовала политика холодной войны. За четыре месяца после первой Резолюции № 660 от 2 августа Совбез ООН принял в общей сложности 12 резолюций без риска наложения вето. 6 августа были введены торгово-экономические санкции в отношении Ирака и заморожены все иракские активы за рубежом (Резолюция № 661); 25 сентября режим санкций был ужесточен (Резолюция № 670). 9 августа Совбез ООН объявил иракскую аннексию Кувейта «незаконной и недействительной» (Резолюция № 662). Другие резолюции осуждали нарушение Ираком дипломатического иммунитета в Кувейте и призывали к соблюдению права граждан третьих стран беспрепятственно покинуть Ирак и Кувейт. Когда 29 ноября Советский Союз вместе с Соединенными Штатами проголосовал за Резолюцию № 678, которая уполномочивала государства — члены ООН «использовать все необходимые средства» против Ирака в случае, если он не выведет полностью свои войска из Кувейта к 15 января 1991 года, холодная война на Ближнем Востоке официально подошла к концу.

Арабские лидеры, особенно иракцы, были потрясены позицией Советского Союза. «Многие в арабском мире полагали, что, даже если Москва отказалась помочь Ираку после вторжения, по крайней мере она сохранит нейтралитет. Они с удивлением смотрели, как Советский Союз помогает американцам провести резолюцию за резолюцией в Совбезе ООН», — вспоминал египетский политолог Мухаммад Хайкал. Арабские лидеры не знали, что Советский Союз на тот момент уже был серьезно ослаблен и хотел сохранить хорошие отношения с Вашингтоном. Учитывая геостратегические интересы США в Персидском заливе, СССР понимал, что он может либо поддержать американцев, либо противостоять им, но не сумеет удержать их от действий. Ничего не выигрывая от конфронтации, СССР предпочел сотрудничать с Соединенными Штатами, бросив своего бывшего арабского союзника на произвол судьбы.

Арабский мир медленно признавал переориентацию политики Москвы после окончания холодной войны. В то время как Ирак продолжал упорно игнорировать резолюции ООН, а Соединенные Штаты принялись сколачивать военную коалицию, арабский мир все еще ждал, что Советский Союз вмешается и не позволит американцам воевать против своего союзника Ирака. Но эти надежды не оправдались. Советский министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе вместе с госсекретарем США Джеймсом Бейкером принял непосредственное участие в разработке той самой резолюции, которая санкционировала военную операцию. «К изумлению арабских делегаций, — писал Хайкал, — стало ясно, что Москва дает Вашингтону карт-бланш»^{21}.

В то время как США и СССР наслаждались моментом беспрецедентного сотрудничества по вопросу разрешения кувейтского кризиса, в арабском мире царил невиданный прежде разлад. Вторжение одного арабского государства в другое и угроза внешнего военного вмешательства породили глубокие разногласия между арабскими лидерами.

Египет, недавно реабилитировавшийся после десятилетней изоляции из-за мирного договора с Израилем, взял на себя инициативу по организации арабского ответа на кувейтский кризис. 10 августа президент Мубарак созвал чрезвычайный саммит ЛАГ (после подписания Кэмп-Дэвидских соглашений это был первый саммит, вновь проходивший в Каире). Иракцы и кувейтцы встретились друг с другом впервые с момента вторжения. Атмосфера была напряженной. Эмир Кувейта произнес примирительную речь, в которой попытался вразумить иракцев и призвать их к дипломатическому урегулированию кризиса. Он надеялся вернуться к той точке, на которой остановились переговоры в Джидде 1 августа. Но иракцы не собирались договариваться. Когда эмир закончил речь и сел на место, представитель иракской делегации Таха Ясин Рамадан хладнокровно заявил: «Я не знаю, на каком основании шейх обращается к нам. Такого государства, как Кувейт, больше не существует»^{22}. Эмир в негодовании покинул зал.

Некоторые арабские лидеры считали перспективу американской интервенции куда более серьезной проблемой, нежели вторжение Ирака в Кувейт. Президент Алжира Шадли Бенджедид попытался увещевать собравшихся: «Всю свою жизнь мы сражались за то, чтобы избавиться от империализма и империалистического вмешательства в наши дела, а теперь видим, как наши усилия и жертвы пропадают впустую… потому что арабская нация сама приглашает иностранцев вмешаться»^{23}. Лидеры Ливии, Судана, Иордании, Йемена и ООП полностью разделяли озабоченность Бенджедида и настаивали на разрешении кризиса силами арабских стран. Они считали, что смогут убедить Ирак уйти из Кувейта на приемлемых для обеих сторон условиях и тем самым предотвратить иностранное военное вмешательство.

Но, когда дело дошло до принятия резолюции саммита, разногласия в арабском мире проявились со всей очевидностью. Предложенная резолюция осуждала вторжение, не признавала аннексию Кувейта, призывала к немедленному и полному выводу из него иракских войск, а также санкционировала оказание арабскими государствами военной помощи Саудовской Аравии для защиты ее территории от иракской угрозы. После двух часов ожесточенных дискуссий Мубарак прервал обсуждение и вынес резолюцию на голосование, которое раскололо арабский мир на два противоположных лагеря с десятью голосами за и девятью против. «Буквально за два часа арабский мир разделила глубочайшая пропасть, — писал Мухаммад Хайкал. — Последний шанс на внутриарабское урегулирование кризиса пропал»^{24}.

Администрация США изначально не рассчитывала на арабскую дипломатию и была убеждена, что единственный способ заставить Саддама Хусейна уйти из Кувейта — поставить его перед лицом подавляющей военной силы. Поэтому американцы с первых же дней принялись готовиться к войне и мобилизовывать своих арабских союзников. Первые американские подразделения прибыли в Саудовскую Аравию уже 8 августа, где к ним присоединились египетский и марокканский контингенты. Сирийцы, которые давно враждовали с Ираком и теперь, лишившись советской поддержки, были заинтересованы в сближении с США, подтвердили свое участие в коалиции 12 сентября. Другие страны Персидского залива — Катар, Объединенные Арабские Эмираты и Оман — также встали на сторону Саудовской Аравии и предложили направить свои войска и предоставить военные объекты для международной коалиции во главе с США.

Между тем Саддаму Хусейну было мало расколоть арабский мир на два непримиримых лагеря. Следующим шагом он принялся играть на общественном мнении в попытке настроить граждан арабских стран против их собственных правительств. Он старался представить себя панарабским лидером, человеком действия, который не боится противостоять американцам и израильтянам. Он обвинял Соединенные Штаты в двойных стандартах, заявляя, что американцы собираются силой добиться выполнения резолюций Совбеза ООН в пользу богатого нефтью Кувейта и при этом закрывают глаза на Израиль, который на протяжении многих лет упорно игнорирует резолюции ООН, требующие вывода войск с оккупированных арабских территорий. Саддам открыто обвинял других арабских лидеров в том, что они превратились в лакеев западных держав, готовых пожертвовать арабскими интересами ради сохранения хороших отношений с Западом, и в первую очередь с Соединенными Штатами. Усилия Саддама себя оправдали. Арабские народы стали сплачиваться вокруг сильного лидера, который отказался склонять голову перед американцами. В Марокко, Египте и Сирии начались массовые демонстрации в знак протеста против решения правительств присоединиться к антииракской коалиции. Крупные митинги в поддержку иракцев прошли в Иордании и на оккупированных палестинских территориях — к вящему разочарованию изгнанных кувейтских правителей, которые на протяжении многих лет оказывали щедрую поддержку как Хашимитской монархии, так и ООП.

Иорданский король Хусейн и председатель ООП Ясир Арафат, прежде большие друзья иракского режима, оказались меж двух огней: с одной стороны, арабская общественность требовала от них поддержать Саддама, с другой — международное сообщество требовало выступить против него в рядах коалиции во главе с США. Арафат открыто встал на сторону Саддама, тогда как иорданский монарх ограничился тем, что отказался осудить действия Ирака и продолжал настаивать на все более маловероятном «арабском решении» кувейтского вопроса. В ответ администрация Буша и арабские лидеры Персидского залива обвинили короля Хусейна в том, что тот приветствует иракское вторжение в Кувейт. Это привело к изоляции Иордании как со стороны стран Персидского залива, так и со стороны Запада. Для короля Хусейна это было неприятно, но не смертельно — он сумел сохранить поддержку своего населения и предотвратить кризис, который мог бы стоить ему короны.

В конечном счете Саддам Хусейн стал заложником собственной популярности у народов арабских стран. Надев на себя мантию панарабского лидера, ведущего борьбу за освобождение Палестины от израильской оккупации и противостоящего попыткам американцев навязать свою волю арабскому миру, он не оставил себе возможности для компромиссов. Американцы, в свою очередь, не повелись на громкую риторику Саддама, обеспечившую ему поддержку арабской общественности. Администрация Буша наотрез отказалась выводить обсуждение за рамки вторжения Ирака в Кувейт. Саддам Хусейн не мог позволить себе выйти из игры, не добившись какой-либо уступки по палестино-израильскому вопросу, на что американцы не соглашались. Не желая играть по их правилам, он начал готовиться к войне.

К 15 января 1991 года, когда истек срок вывода иракских войск из Кувейта, установленный Резолюцией № 678 Совбеза ООН, Соединенные Штаты мобилизовали огромную международную коалицию. Две трети сил коалиции составляли американские войска, насчитывая около 650 000 человек. Арабские страны направили почти 185 000 военнослужащих, из них 100 000 — Саудовская Аравия; небольшие контингенты выделили Египет, Сирия, Марокко, Кувейт, Оман, Объединенные Арабские Эмираты, Катар и Бахрейн. Из европейских стран наибольший вклад в коалицию внесли Британия и Франция; небольшое участие приняла Италия и еще восемь стран. В общей сложности 34 страны с шести континентов объединили свои силы для войны с Ираком.

Мир затаил дыхание, но ничего не произошло. Соединенные Штаты начали операцию «Буря в пустыне» на следующий день, 16 января, нанеся массированные воздушные удары по позициям иракской армии на территории Кувейта и Ирака. Саддам Хусейн продолжал вести себя вызывающе, угрожая своим противникам наземной войной — «матерью всех сражений». Главным сдерживающим фактором для коалиции была возможность применения иракцами химического или биологического оружия. Если Саддам применил его против курдов, что остановит его сейчас? Американские генералы надеялись разгромить Ирак с воздуха, не подвергая наземные войска риску химической атаки.

Ирак ответил на воздушные бомбардировки обстрелом Израиля и американских позиций в Саудовской Аравии баллистическими ракетами «Скад». Ночью 18 января иракцы без предупреждения выпустили восемь ракет по Хайфе и Тель-Авиву. Ракеты причинили значительные разрушения, но, к счастью, обошлось без человеческих жертв. В городах взвыли сирены, а по радио населению было рекомендовано надеть противогазы и укрыться в помещениях, поскольку существовала опасность того, что иракцы могли снабдить «Скады» химическими боеголовками.

Правительство Ицхака Шамира собралось на экстренное совещание, чтобы принять решение о нанесении ответного удара, но администрации Буша удалось убедить израильтян не вмешиваться в войну. Саддам Хусейн явно рассчитывал превратить военный конфликт в Кувейте в более широкий арабо-израильский, что внесло бы раскол в возглавляемую США коалицию. Как рассказывал Мухаммад Хайкал, когда египетские и сирийские солдаты в лагере коалиционных сил на территории Саудовской Аравии узнали о том, что Ирак выпустил «Скады» по Израилю, они приветствовали эту новость радостными криками «Аллах акбар!». «Мгновение спустя они вспомнили, что находятся здесь для того, чтобы воевать с Ираком. Но было поздно: семеро египтян и несколько сирийцев получили дисциплинарные взыскания»^{25}.

В общей сложности по Израилю было выпущено 42 ракеты, часть из которых не достигла цели и упала на территории Иордании и Западного берега реки Иордан, а остальные были перехвачены американскими противоракетными комплексами «Патриот». «Скады» больше пугали, чем наносили урон. Многие палестинцы на оккупированных территориях приветствовали ракетные удары Саддама по Израилю. Разочарованные тем, что Интифада зашла в тупик и израильтяне не теряют решимости подавить палестинское восстание, фактически посадив все население под домашний арест круглосуточным комендантским часом, палестинцы надеялись, что атаки на Израиль смогут каким-то образом изменить ситуацию. Когда западные телеканалы показали кадры, как палестинцы танцуют на крышах домой и приветствуют «Скады», палестинский политик Сари Нусейбе так объяснил их реакцию британской газете: «Если палестинцы радуются, то только тому, что впервые видят ракеты, летящие с востока на запад. Образно говоря, все последние 40 лет ракеты летели только с запада на восток». Нусейбе пришлось поплатиться за свои слова о «ракетах, летящих с востока на запад»: через несколько дней после выхода статьи он был арестован и обвинен в том, что помогает иракцам в наведении ракет на израильские цели. Нусейбе провел в тюрьме города Рамла три месяца^{26}.

Чуть больше — 46 «Скадов» — иракцы выпустили по Саудовской Аравии. Большинство из них были перехвачены «Патриотами», но одна ракета попала в здание склада в Дахране, который использовался как казармы для американских солдат, в результате чего 28 человек погибли и больше 100 получили ранения. Это были самые большие потери, понесенные силами коалиции в отдельно взятом инциденте в ходе операции «Буря в пустыне».

Анализ ракетных обломков не выявил следов химического и биологического оружия, что успокоило американское командование. Ободренные тем, что Саддам Хусейн не решился использовать запрещенное оружие, коалиционные силы заявили о готовности перенести войну с воздуха на землю. 22 февраля президент Джордж Буш выдвинул Саддаму окончательный ультиматум: вывести войска из Кувейта к полудню следующего дня или же начнется наземная операция.

К февралю Ирак и иракская армия уже больше пяти недель подвергались воздушным бомбардировкам, которые не шли ни в какое сравнение с ударами примитивными «Скадами» по Израилю и Саудовской Аравии. Коалиционная авиация совершала до 1000 боевых вылетов в день с применением высокоточного оружия с лазерным наведением, управляемых осколочно-фугасных и крылатых ракет. Наиболее интенсивные воздушные удары наносились по Багдаду и городам на юге Ирака, где были разрушены электростанции, коммуникации, дороги и мосты, промышленные и жилые кварталы.

Несмотря на отсутствие официальных данных о потерях среди гражданского населения в ходе операции «Буря в пустыне» (оценки варьируются от 5000 до 200 000 погибших), нет никаких сомнений в том, что бомбардировки унесли жизни и причинили увечья тысячам мирных иракцев. В одном из самых страшных эпизодов войны американские ВВС сбросили две 2000-фунтовые «умные бомбы» на бомбоубежище в багдадском районе аль-Амирия, где больше 400 гражданских лиц, в основном женщин и детей, прятались от воздушной атаки. Все они погибли. Иракская армия также несла тяжелые потери от непрерывных бомбардировок, и к третьей неделе февраля ее боевой дух был низким как никогда.

Поняв, что уход из Кувейта неизбежен, иракцы, чтобы наказать его и соседние государства Персидского залива, прибегли к экологическому терроризму. В конце января они умышленно слили в воды залива 4 млн баррелей нефти, что привело к образованию огромного нефтяного пятна площадью примерно 24 на 56 километров. Учитывая хрупкость экосистемы залива, которая уже на протяжении нескольких лет страдала от ирано-иракской танкерной войны, это нефтяное пятно вызвало экологическую катастрофу беспрецедентного масштаба.

Накануне наземной кампании иракцы подожгли 700 кувейтских нефтяных скважин, создав настоящий ад. Джехан Раджаб наблюдала за происходящим с крыши своего дома в кувейтской столице. «Мы слышали, как иракцы взрывали динамит у устьев скважин, — записала она в своем дневнике. — По всему небу пульсировало багровое зарево. Одни факелы горели, то поднимаясь вверх, то опадая. Другие огненными столбами выстреливали на огромную высоту — могу представить, какой титанический рев они издавали. Наконец, некоторые скважины изрыгали из себя огненные шары, которые трепетали и разбухали, словно живое воплощение зла». На следующее утро все небо над Кувейтом было покрыто дымом из 700 горящих скважин. «Сегодня утром все небо было черным. Словно солнце тоже сгорело»^{27}.

Экологическая война, развязанная иракцами, ускорила начало наземной операции. Она оказалась короткой и решительной. Вторжение произошло в ранние утренние часы в воскресенье 24 февраля 1991 года, и в течение 100 часов коалиционные силы полностью изгнали иракские войска из Кувейта. Сила натиска потрясла не только мирное кувейтское население, но и иракских оккупантов. Джехан Раджаб описывала непрекращающуюся канонаду и рев сотен самолетов в небе на фоне отдаленного гула пылающих нефтяных скважин. «Это была немыслимая ночь! — написала она 26 февраля, через два дня после начала наземной операции. — Из-за интенсивного артиллерийского обстрела небо над горизонтом горело ослепительным белым светом с кроваво-красными всполохами».

Иракские войска в панике начали отступление, вскоре переросшее в беспорядочное бегство. Солдаты набивались в армейские грузовики и джипы, отбирали у местного населения все транспортные средства, которые были на ходу (кувейтцы специально ломали свои машины, чтобы те не достались иракцам), и двигались на север к границе с Ираком. Многие из них нашли свою смерть на гребне Мутла, открытом участке трассы 80, идущей от столицы Кувейта. В ночь с 26 на 27 февраля на шоссе скопилась огромная колонна военной техники, армейских грузовиков, автобусов и легковых автомобилей с отступающими иракскими солдатами. Авиация сил коалиции разбомбила начало и конец колонны, и тысячи машин оказались в ловушке. В ходе последующей бомбежки, длившейся несколько часов, было уничтожено около 2000 транспортных средств. Точное количество погибших иракских солдат так и осталось неизвестно. Кадры бойни на «шоссе смерти», облетевшие весь мир, привели к тому, что коалицию во главе с США обвинили в непропорциональном применении силы и даже в совершении военного преступления. Администрация Буша, обеспокоенная тем, что подобные зверства могут лишить организованную ею военную кампанию международной поддержки, 28 февраля настояла на прекращении огня, тем самым положив конец войне в Персидском заливе.

Освобождение досталось Кувейту дорогой ценой. Кувейтцы праздновали вновь обретенную независимость, но их страна лежала в руинах. На сотнях нефтяных скважин полыхали пожары, инфраструктура была разрушена, б?льшую часть страны пришлось отстраивать заново. Население сильно пострадало во время войны и оккупации: тысячи человек погибли, остались без крова, пропали без вести.

Арабский мир также вышел из конфликта травмированным и разобщенным. Арабская общественность негодовала из-за решения своих правительств объединиться с западной коалицией против братского арабского государства. В свою очередь, присоединившиеся к коалиции правительства бойкотировали тех, кто остался в стороне. Иорданию, Йемен и ООП обвинили в поддержке саддамовского режима. Все трое в значительной степени зависели от финансовой поддержки со стороны стран Персидского залива, поэтому экономически пострадали из-за занятой ими позиции. Многие арабские аналитики питали глубокое недоверие к Соединенным Штатам и выражали обеспокоенность планами американцев в новом однополярном мире. Непоколебимая нацеленность США на военное решение ирако-кувейтского кризиса и замеченные этими аналитиками попытки воспрепятствовать его дипломатическому урегулированию заставили многих подозревать, что Америка использовала войну для установления своего военного присутствия в Персидском заливе и обретения влияния над нефтяными ресурсами региона. То, что тысячи американских солдат продолжали оставаться в Саудовской Аравии и других странах Залива спустя годы после освобождения Кувейта, только усиливало эти подозрения.

Изгнание из Кувейта не принесло мира в Ирак. Администрация Буша, считая, что неудачная кувейтская авантюра нанесла непоправимый удар по авторитету Саддама Хусейна среди военных, еще в начале февраля 1991 года призвала иракский народ поднять восстание и свергнуть диктатора. Вещавшие на территории Ирака американские радиостанции пообещали иракцам, что США поддержат народное восстание. Призыв упал на благодатную почву в курдских поселениях на севере Ирака и шиитских районах на юге страны, которые больше других пострадали от правления Хусейна. В начале марта 1991 года в обоих регионах вспыхнули восстания.

Это был вовсе не тот результат, на который рассчитывали Соединенные Штаты. Они хотели спровоцировать военный переворот в Багдаде, который привел бы к свержению Саддама. А восстания курдов и шиитов угрожали американским интересам. Турция, союзник США по НАТО, с 1984 года пыталась подавить широкомасштабный сепаратистский мятеж, поднятый ее курдским населением под предводительством Рабочей партии Курдистана, и решительно выступала против любых шагов, которые могли бы привести к образованию Иракского Курдистана на турецкой границе. Американцы, со своей стороны, опасались, что успешное восстание шиитов приведет к усилению регионального влияния ненавистной им Исламской Республики Иран.

Вопреки своим обещаниям, американцы не поддержали ни шиитов, ни курдов. Вместо этого администрация Буша закрыла глаза, когда Саддам Хусейн собрал остатки своей армии и жестоко подавил мятежи. В ходе карательных операций были убиты десятки тысяч иракских шиитов, а сотни тысяч иракских курдов бежали от возмездия Саддама в Турцию и Иран.

В ответ на спровоцированную ими же гуманитарную катастрофу Соединенные Штаты установили над северным Ираком бесполетную зону. Американские ВВС патрулировали воздушное пространство к северу от 36-й параллели, чтобы защитить курдское население от ударов иракской авиации. Вторая бесполетная зона была создана год спустя над южным Ираком; за нее отвечали британские ВВС. По иронии установление бесполетной зоны способствовало образованию именно такого автономного курдского анклава, какого опасались турецкие власти. В мае 1992 года в северном Ираке прошли независимые выборы в региональную ассамблею, что запустило процесс создания Иракского Курдистана во главе с собственным региональным правительством.

Не сумев свергнуть Саддама ни путем военной интервенции, ни руками внутренней оппозиции, администрация Буша решила действовать через Организацию Объединенных Наций. Резолюция № 687 Совбеза ООН требовала от Ирака согласиться на полное уничтожение имевшегося у него оружия массового поражения, обязывала Ирак выплатить огромные компенсации за ущерб, причиненный в ходе войны, и расширяла торгово-экономические санкции, введенные предыдущими резолюциями. Понимая, что все эти меры нацелены против него, Саддам Хусейн ответил демонстративным неповиновением. Он приказал выложить у входа в отель «Ар-Рашид» в Багдаде огромный мозаичный портрет Джорджа Буша, чтобы посетители могли топтать лицо врага и плевать в него. В ноябре 1992 года иракский лидер отпраздновал поражение Буша на президентских выборах. Буш был свергнут, а Саддам все еще сидел на троне.

Безоговорочная победа в войне в Персидском заливе не принесла американцам политической победы. Возглавляемый Саддамом Хусейном Ирак продолжал оставаться одним из главных источников нестабильности во взрывоопасном Ближневосточном регионе. И, к досаде американской администрации, Саддам продолжал определять повестку дня региональной политики даже после войны. Своим вторжением в Кувейт иракский лидер вынудил международное сообщество взяться за разрешение двух самых острых и застарелых ближневосточных конфликтов.

К концу 1980-х годов перспективы мира в Ливане выглядели как никогда отдаленными. 90 процентов страны находилось под иностранной оккупацией: Израиль контролировал так называемую «зону безопасности» в Южном Ливане, остальную территорию занимали сирийские войска. Финансируемые извне соперничающие группировки вели ожесточенную борьбу за власть, довершая разрушение того, что еще не было разрушено за предыдущие годы. Целое поколение ливанцев выросло в условиях непрекращающейся войны, лишенное возможности получить образование и зарабатывать на жизнь честным трудом. Некогда процветающая демократия, Ливан превратился в несостоятельное государство, контролируемое Сирией.

Крах государства под давлением межобщинной вражды поставил под вопрос сами основы конфессиональной политической системы Ливана, установленной Национальным пактом 1943 года. Многие представители политических элит видели причину гражданской войны во взрывоопасной смеси религии и политики и были полны решимости провести фундаментальную реформу в рамках любого мирного урегулирования. Рашид Караме, мусульманин-суннит, десять раз занимавший пост премьер-министра Ливана, на протяжении многих лет ратовал за политическое равноправие между мусульманами и христианами. Вновь став премьер-министром в 1984–1987 годах, Караме считал, что все ливанские граждане независимо от вероисповедания должны иметь равное право занимать любую государственную должность. Другие реформисты в правительстве разделяли его взгляды. Глава шиитской партии «Амаль» Набих Берри, в то время министр юстиции, отвергал Национальный пакт как «неэффективную систему, не подлежащую модернизации или усовершенствованию» и призывал к ее замене^{28}.

Амин Жмайель, чей шестилетний президентский срок (1982–1988) пришелся на период крайнего упадка ливанской политики, стал главным объектом атак реформистов. Министр транспорта друз Валид Джумблат предложил отправить Жмайеля в отставку под дулом пистолета. Многие министры отказались присутствовать на заседаниях кабинета, которые проводил президент. Когда Караме присоединился к бойкоту, кабинет вообще прекратил встречаться, что фактически заморозило работу правительства.

Караме пошел на эскалацию противостояния с Жмайелем, когда в мае 1987 года подал в отставку с поста премьер-министра. Многие наблюдатели считали, что он сделал это, чтобы принять участие в предстоящих в 1988 году президентских выборах. Суннитский политик в 1970 году уже пытался выставить свою кандидатуру, но ему запретили претендовать на должность, зарезервированную исключительно для христиан-маронитов. Караме был уважаемым политиком и пользовался широкой поддержкой в реформистском лагере. Вполне вероятно, что на фоне упадка ливанской политики в 1988 году у него были бы шансы занять заветное президентское кресло. Но этому не суждено было сбыться. Через четыре недели после ухода в отставку Рашид Караме погиб в результате взрыва бомбы, заложенной в спинку его кресла в вертолете. Хотя убийцы Караме так и не были найдены, посыл был ясен всем: Национальный пакт не подлежал пересмотру.

Находясь в политической изоляции, президент Жмайель не смог найти влиятельного суннитского политика, который согласился бы занять кресло премьер-министра после убийства Караме. В конце концов он назначил исполняющим обязанности премьер-министра Салима аль-Хосса, бывшего министра образования в почившем кабинете Караме. С июня 1987 года до окончания президентского срока Жмайеля 22 сентября 1988 года Ливан оставался без действующего правительства. В 1988 году перед ливанскими политическими элитами встала непосильная задача: вот уже много лет они не могли договориться между собой ни о чем, а теперь им предстояло договориться о новом президенте.

В 1988 году нашелся всего один человек, который решился выдвинуть свою кандидатуру на этот пост: бывший президент Сулейман Франжье. Общественность не доверяла 78-летнему христианскому военачальнику, который во время своего предыдущего президентского срока (1970–1976) не сумел предотвратить начало гражданской войны. Никто не верил, что два десятилетия спустя он сумеет привести страну к национальному примирению.

Но отсутствие достойных кандидатов в президенты оказалось не единственной проблемой. В день выборов не набралось достаточного количества избирателей. В Ливане президент избирается парламентом, а поскольку парламентские выборы не проводились в стране с начала гражданской войны, 18 августа 1988 года заметно постаревшие парламентарии собрались исполнить свой конституционный долг в третий раз. Из 76 оставшихся в живых депутатов многие к тому времени перебрались жить за границу, и в день выборов голосовать явилось всего 38 человек, чего было недостаточно для кворума. Впервые в истории Ливан остался без нового президента.

По ливанской конституции в такой ситуации полномочия по осуществлению исполнительной власти передаются премьер-министру и его кабинету до тех пор, пока не будет избран новый президент. Это положение конституции представляло серьезную угрозу для маронитских хранителей политического статус-кво. Поскольку Ливан никогда не оставался без президента, ни один суннит никогда не сосредотачивал в своих руках верховную исполнительную власть. Консервативные марониты опасались, что, получив такие полномочия, аль-Хосс неизбежно попытается добиться отмены Национального пакта и реформировать существующую политическую систему в интересах мусульманского большинства. А это будет означать конец Ливана как христианского государства на Ближнем Востоке.

Накануне 22 сентября генерал Мишель Аун, маронитский главнокомандующий вооруженными силами Ливана, решил взять дело в свои руки. Уроженец смешанного христиано-шиитского района Харет Хрейк в южном пригороде Бейрута, 53-летний генерал потребовал, чтобы Жмайель отправил в отставку аль-Хосса и его кабинет, прежде чем к ним перейдут исполнительные полномочия, и назначил самого Ауна главой временного правительства. «Господин президент, — предупредил Аун, — конституция дает вам право сформировать новое правительство. Если вы этого не сделаете, то в полночь станете для нас предателем»^{29}.

Предотвращая один кризис, предложенный Ауном план порождал другой. Как христианин-маронит он не имел права занимать пост премьер-министра, который по условиям Национального пакта был зарезервирован за мусульманами-суннитами. Человек, который утверждал, что отстаивает Национальный пакт, фактически сам подрывал основы конфессиональной системы. Тем не менее за четверть часа до полуночи 22 сентября, когда истекал срок его полномочий, Амин Жмайель уступил давлению Ауна и подписал два последних указа. Первым указом он отправил в отставку исполняющего обязанности премьер-министра Салима аль-Хосса, а вторым назначил главой временного правительства генерала Мишеля Ауна. Аль-Хосс и его сторонники отказались признавать эти указы Жмайеля и заявили о своем праве руководить Ливаном.

За одну ночь Ливан превратился из страны без правительства в страну, имеющую два правительства с несовместимыми повестками дня: аль-Хосс хотел заменить ливанскую конфессиональную систему прямой демократией, которая обеспечила бы политическое доминирование мусульманскому большинству под сирийским внешним управлением; Аун надеялся восстановить ливанское государство на основе Национального пакта, сохранив господство христианского меньшинства и полную независимость от Сирии.

Наличие двух соперничающих правительств разделило Ливан на два мини-государства. Христианские политики отказывались работать в правительстве аль-Хосса, мусульманские политики — в правительстве Ауна. Аль-Хосс руководил суннитскими и шиитскими районами Ливана, Аун — христианскими. В соперничестве присутствовал элемент фарса: оба временных премьер-министра назначали своих министров, военачальников, глав службы безопасности и т. д. Только Центральный банк Ливана оставался в стороне от раскола, терпеливо финансируя расходы обоих правительств.

Между тем самая серьезная опасность исходила от внешних «покровителей» страны. Кабинет аль-Хосса открыто проводил просирийскую политику и пользовался полной поддержкой Дамаска. Аун считал сирийское присутствие угрозой суверенитету и независимости Ливана и нашел сильного союзника в лице Ирака. Багдад жаждал свести счеты с Дамаском, вставшим на сторону Ирана в ирано-иракской войне 1980–1988 годов, и Ливан с его гражданской войной давал ему хорошую возможность для этого. В августе 1988 года война с Ираном подошла к концу, и, имея колоссальные запасы оружия и боеприпасов, иракский режим оказывал Ауну щедрую военную помощь в его противостоянии сирийскому присутствию в Ливане.

Ободренный такой поддержкой, 14 марта 1989 года Аун объявил о начале освободительной войны против Сирии. В ответ сирийская армия установила полную блокаду христианских районов страны, находившихся под контролем Ауна. Стороны начали обмениваться артиллерийскими обстрелами — это были самые массированные обстрелы со времен израильской осады Бейрута в 1982 году, — от которых в первую очередь страдало мусульманское и христианское мирное население.

Два месяца ожесточенных боевых действий и огромные потери среди гражданского населения заставили арабские страны вмешаться. В мае 1989 года в марокканской Касабланке для решения ливанского кризиса собрался внеочередной саммит ЛАГ. Трое арабских лидеров — король Саудовской Аравии Фахд I, король Марокко Хасан II и президент Алжира Шадли Бенджедид — получили от саммита мандаты посредников, чтобы инициировать переговоры между сторонами, положить конец насилию и запустить процесс восстановления политической стабильности в Ливане.

Так называемый «комитет трех» призвал Сирию соблюдать режим прекращения огня и потребовал, чтобы Ирак перестал поставлять оружие армии Ауна и поддерживающим его ливанским ополченцам. Поначалу усилия тройки не возымели успеха. Сирийцы проигнорировали требования и усилили обстрелы христианского анклава, а Ирак продолжил снабжать своих союзников оружием через контролируемые маронитами морские порты.

Только через полгода боевых действий, в сентябре 1989 года, тройке удалось убедить все стороны принять режим прекращения огня. Ливанским парламентариям было предложено собраться в городе Таиф в Саудовской Аравии, чтобы начать процесс национального примирения на нейтральной территории. Оставшиеся в живых ливанские депутаты отважились покинуть свои безопасные убежища во Франции, Швейцарии, Ираке и Ливане и приехали в Таиф, чтобы решить будущее своей страны. На выездную сессию парламента собрались 62 депутата — половина из них христиане, половина мусульмане, — что обеспечило необходимый кворум для принятия решений от имени ливанского народа. Саудовский министр иностранных дел, принц Сауд аль-Фейсал, открыл первое заседание 1 октября 1989 года с предупреждения о том, что «неудача недопустима».

Чтобы договориться, парламентариям потребовалось гораздо больше времени, чем ожидалось. Предполагаемая трехдневная сессия превратилась в 23-дневный марафон, результатом которого стал ни больше ни меньше как, по сути, проект Второй ливанской республики. Условия политической реконструкции Ливана, закрепленные в Таифских соглашениях, сохраняли многие из элементов конфессиональной системы Национального пакта, но предусматривали ряд структурных изменений, отражающих демографические реалии современного Ливана. Так, места в парламенте по-прежнему распределялись по конфессиональному принципу, но соотношение шесть к пяти в пользу христианской общины было изменено на равномерное распределение мест между мусульманами и христианами. При этом количество мест в парламенте было увеличено с 99 до 108, чтобы число мусульманских депутатов могло быть увеличено без сокращения числа христианских.

Реформисты не смогли достичь своей главной цели — сделать все государственные посты доступными для всех граждан без дискриминации по религиозному признаку. Почти сразу стало очевидно, что такое наступление на конфессиональный порядок не пройдет. Было принято компромиссное решение сохранить распределение государственных постов в соответствии с Национальным пактом, но перераспределить полномочия между ними. Президентом Ливана по-прежнему мог быть только христианин-маронит, но его роль во многом была сведена к церемониальной функции «главы государства и символа единства страны». Премьер-министр и его кабинет, Совет министров, стали главными бенефициарами перераспределения власти. Отныне исполнительная власть передавалась суннитскому премьер-министру, который должен был председательствовать на заседаниях правительства и отвечать за реализацию государственной политики. Более того, хотя премьер-министр по-прежнему назначался президентом, отправить его в отставку мог только парламент. Спикер парламента — высший пост, доступный мусульманам-шиитам, — также получил значимые новые полномочия: например, отныне президент мог назначить премьер-министра только с согласия шиитского спикера. Таким образом, марониты были удовлетворены тем, что сохранили за собой все ключевые посты в государстве, а мусульмане — тем, что получили больше властных полномочий, чем христиане. Как реформа политической системы Таифские соглашения представляли собой единственный компромисс, на который были готовы согласиться все стороны, пусть даже все они остались недовольны.

Сторонники Ауна потерпели неудачу в попытке использовать Таифские соглашения, чтобы заставить Сирию уйти из Ливана. «Комитет трех» натолкнулся на решительный отказ Хафеза Асада идти на уступки относительно положения Сирии в Ливане, а без сирийской поддержки любые договоренности были бессмысленны. Таким образом, Таифские соглашения выражали официальную благодарность сирийской армии за оказанную помощь, легитимизировали текущее присутствие сирийских войск на территории Ливана и откладывали решение вопроса о завершении сирийского военного присутствия на неопределенный срок. Также они призывали правительства Ливана и Сирии формализовать свои «особые отношения во всех областях» посредством двусторонних договоров. Словом, Таифские соглашения легализовали положение Сирии в Ливане и предусматривали дальнейшее сближение двух стран. Собравшиеся в Саудовской Аравии ливанские политики хорошо осознавали текущие реалии и приняли компромиссное решение в надежде на улучшение ситуации в будущем. Окончательный вариант Таифских соглашений был утвержден ливанскими парламентариями единогласно.

Известие о принятии Таифских соглашений спровоцировало финальное противостояние в истерзанном войной Ливане. Укрепившись со своими сторонниками в осажденном христианском анклаве, генерал Аун продолжал настаивать на том, что он является единственным законным правителем Ливана. Он отказался признавать Таифские соглашения как легитимизирующие сирийское военное присутствие в Ливане. В попытке помешать реализации соглашений он издал президентский указ о роспуске ливанского парламента, но это не помогло. Аун оказался в изоляции внутри страны и за рубежом, поскольку и ливанцы, и международное сообщество полностью поддержали курс на национальное примирение в Ливане.

Чтобы не дать Ауну остановить начатый политический процесс, депутаты поспешили обратно в Бейрут, чтобы ратифицировать Таифские соглашения. 5 ноября ливанский парламент официально утвердил соглашения и в тот же день избрал нового президента — 64-летнего маронита Рене Муавада. Выходец из уважаемого христианского рода из города Згарта на севере страны, Муавад пользовался поддержкой как ливанских националистов, так и сирийцев. Но у него были опасные враги. Через 17 дней, когда новый президент Ливана возвращался домой с празднований по случаю Дня независимости, он был взорван в своем автомобиле заложенным у дороги мощным взрывным устройством. В его смерти подозревали сирийцев, иракцев, израильтян и Мишеля Ауна, но настоящие организаторы так и не были установлены.

Гибель Муавада угрожала сорвать Таифский процесс, на что, безусловно, и рассчитывали его убийцы. Уже через 48 часов ливанский парламент собрался на экстренное заседание, чтобы выбрать преемника Муавада и продолжить хрупкий процесс восстановления мира. Сирийские власти поспешили найти замену Муаваду даже быстрее, чем ливанские парламентарии. Радио Дамаска объявило Ильяса Храуи новым президентом Ливана, прежде чем ливанские депутаты успели вынести его кандидатуру на голосование^{30}. Этой преднамеренной оплошностью режим Асада ясно дал понять, что в эпоху Таифских соглашений Сирия оставалась главным хозяином Ливана.

Одной из первых задач Храуи на посту президента было устранение со сцены Мишеля Ауна, стоявшего на пути к политическому примирению. На следующий день после избрания Храуи отправил Ауна в отставку с поста главнокомандующего и потребовал от него в течение 48 часов покинуть президентскую резиденцию в Баабде. Проигнорировав приказ Храуи, Аун укрепил позиции и убедил своих иракских покровителей пополнить его запасы оружия, боеприпасов и средств ПВО через контролируемый его войсками порт близ Бейрута. Ситуация осложнялась тем, что несколько тысяч сторонников Ауна из числа гражданского населения расположились лагерем вокруг президентского дворца в Баабде, создав своего рода живой щит, который удерживал Храуи от проведения военной операции.

Но ливанскому президенту не пришлось ничего предпринимать. В декабре 1989 года разногласия между Ауном и командующим «Ливанскими силами» Самиром Джааджаа вылились в открытый конфликт, когда Джааджаа заявил о своей поддержке Таифских соглашений. Ополчение «Ливанских сил», как и армия Ауна, получало оружие от иракцев. В январе 1990 года соперничающие фракции начали военные действия, по своей интенсивности превосходившие все прежние столкновения гражданской войны. Демонстрируя полное пренебрежение к человеческим жизням, стороны использовали иракские ракеты, танки и тяжелую артиллерию в густонаселенных предместьях с огромными потерями среди гражданского населения. Бои продолжались пять месяцев, пока в мае 1990 года при посредничестве Ватикана не удалось добиться прекращения огня между христианскими фракциями.

Оказавшись в политической изоляции, Мишель Аун находил утешение в мысли о том, что развязанная им война хотя бы на какое-то время отсрочила реализацию Таифских соглашений.

Иракское вторжение в Кувейт в августе 1990 года ознаменовало переломный момент в ливанском конфликте. Воюющий Ирак больше не мог вооружать своих ливанских протеже. Попытка Саддама Хусейна переключить внимание международного сообщества с Ирака на Сирию, выдвинув одним из условий своего ухода из Кувейта освобождение Ливана от сирийской «оккупации», результата не принесла.

Сирийцы были слишком искусны в региональной политике, чтобы позволить уловке Саддама сработать. Хафез Асад использовал кувейтский кризис для улучшения отношений Сирии с Вашингтоном. Когда Вашингтон поддержал Таифские соглашения, Асад со своей стороны пообещал оказать полную поддержку в их реализации и назвал союзника Ирака Мишеля Ауна главным препятствием на пути к миру. После коротких переговоров с Асадом 11 октября президент Храуи официально попросил сирийцев о военной помощи в соответствии с условиями Таифских соглашений, чтобы вытеснить мятежного генерала Ауна из президентской резиденции. Два дня спустя, 13 октября, сирийская авиация начала массированную бомбардировку позиций, удерживаемых силами Ауна, а ливанские и сирийские танки пошли в наземное наступление. Через три часа генерал Аун бежал во французское посольство, где попросил политического убежища, а его сторонники еще восемь часов продолжали ожесточенное сопротивление, прежде чем капитулировали. Когда над опустевшим президентским дворцом рассеялся дым сражения, в Ливане наконец-то наступил долгожданный мир, пусть даже пока под сирийской оккупацией.

Только с окончательным разгромом Мишеля Ауна процесс послевоенного политического восстановления, прописанный в Таифских соглашениях, начался в полную силу. В ноябре 1990 года правительство приказало всем вооруженным группировкам покинуть Бейрут, а в декабре армия убрала баррикады, воздвигнутые между мусульманским западным Бейрутом и христианским восточным Бейрутом. Впервые с 1984 года город воссоединился.

В канун Рождества 1990 года новый премьер-министр Омар Караме, брат убитого политика-реформиста Рашида Караме, сформировал новое правительство национального единства. Его кабинет, насчитывавший 30 министров, был самым многочисленным в истории Ливана и включал лидеров почти всех основных ливанских повстанческих группировок. Преимущества формирования правительства из полевых командиров вскоре стали очевидны, когда в рамках реализации все тех же Таифских соглашений было выпущено постановление о разоружении всех ополчений. До конца апреля 1991 года они должны быть объявить о своем расформировании и сдать оружие властям; взамен правительство обещало интегрировать в ливанскую армию всех ополченцев, желавших продолжить военную службу. Очевидно, что командиры ополчений были недовольны этим решением, однако, не желая терять свои должности в правительстве, подчинились ему^{31}.

Это постановление не коснулось только одного вооруженного формирования — «Хизбаллы», которой было разрешено сохранить оружие и продолжать военные действия против израильской оккупации на юге Ливана. Шиитское ополчение согласилось ограничить свои операции территорией, обозначенной Израилем как «зона безопасности», которая в любом случае была неподконтрольна ливанскому правительству. Пользуясь полной поддержкой Ирана и Сирии, «Хизбалла» продолжила вести джихад против израильтян, совершенствуясь в своих методах.

С окончанием боевых действий Ливан встал перед почти непосильной задачей восстановления страны после 15 лет гражданской войны. За период с 1975 по 1990 год, по разным оценкам, погибло от 100 000 до 200 000 ливанцев, еще больше получили увечья и стали инвалидами, сотни тысяч человек были вынуждены покинуть страну. Война не пощадила ни один город, целые кварталы лежали в руинах. Беженцы самовольно заселяли дома, брошенные прежними владельцами. Коммунальная инфраструктура на большей части страны была полностью разрушена. Единственными источниками электричества служили частные генераторы, водоснабжение было нерегулярным, качество воды — ужасным, а по улицам текли канализационные стоки.

Не меньше пострадало общественное устройство Ливана. Воспоминания о взаимных зверствах были живы в памяти ливанских общин еще долгие годы после установления мира. Тем не менее курс на национальное примирение и страстное желание вернуться к нормальной жизни помогли ливанцам сплотиться и действовать как единый народ. Некоторые утверждали, что из войны ливанцы вышли более сильной и сплоченной нацией^{32}. К сожалению, несмотря на горькие уроки прошлого, Ливан и сегодня остается взрывоопасной страной, постоянно балансирующей на грани возобновления кровопролитного межконфессионального конфликта.

Вторжение Саддама Хусейна в Кувейт и война коалиции во главе с США за его освобождение вынудили Соединенные Штаты вновь обратиться к затяжному израильско-палестинскому конфликту. Американское правительство признало, что кувейтский кризис имел тяжелые последствия для его арабских союзников. При всей циничности громкие заявления Саддама Хусейна о его приверженности делу освобождения Палестины принесли ему широкую популярность в арабском мире и выставили другие арабские правительства в неприглядном свете. Арабская общественность считала, что их правительства сбились с пути: вместо того чтобы сплотить силы с Ираком и сообща освободить Палестину от израильской оккупации, они предпочли воевать против Ирака на стороне американцев, чтобы обеспечить тем контроль над кувейтскими богатствами и нефтью.

Соединенные Штаты также подверглись резким нападкам со стороны арабской прессы и общественности. На протяжении многих лет американцы поддерживали Израиль, который открыто пренебрегал резолюциями ООН с требованиями о возвращении оккупированных арабских территорий. В 1990 году Израиль по-прежнему оккупировал сектор Газа, Западный берег реки Иордан, Голанские высоты и часть Южного Ливана. В то же время, когда Ирак вторгся в Кувейт, американцы принялись ссылаться на резолюции Совбеза ООН как на священные волеизъявления международного сообщества, подлежащие обязательному исполнению. Двойные стандарты в отношении Ирака и Израиля были очевидны.

Хотя президент Джордж Буш отверг попытки Саддама Хусейна связать уход Ирака из Кувейта с уходом израильтян с оккупированных палестинских территорий, он не мог игнорировать логику этого требования. Едва завершилась операция «Буря в пустыне», как в марте 1991 года администрация Буша выступила с новой арабо-израильской мирной инициативой. Это была явная попытка укрепить свое влияние в Ближневосточном регионе и показать, что в условиях нового мирового порядка Соединенные Штаты могут одинаково эффективно использовать как военные, так и мирные средства.

Палестинцы восприняли новость об американской инициативе по возобновлению мирного процесса с явным облегчением. Они дорого заплатили за открытую поддержку Саддама Хусейна и его вторжения в Кувейт. Международное сообщество бойкотировало ООП, а страны Персидского залива полностью прекратили ее финансирование. Хотя администрация Буша прямо заявила, что не собирается вознаграждать ООП за ее позицию в недавнем конфликте, новая мирная инициатива должна была вывести палестинцев из изоляции.

Палестинский активист Сари Нусейбе услышал об инициативе Буша в тюрьме города Рамла. Его трехмесячный срок заключения, к которому он был приговорен как иракский пособник, помогавший наводить «Скады» на израильские цели, почти подошел к концу. Американская инициатива стала для Нусейбе полной неожиданностью. «Нежданно-негаданно Буш выступил с ошеломительным политическим заявлением о необходимости достичь „долгосрочного и всеобъемлющего мирного соглашения… основывающегося на Резолюциях 242 и 338 Совета Безопасности ООН и принципе земля в обмен на мир“». Более того, Буш связал безопасность Израиля с правами палестинцев. А госсекретарь США Джеймс Бейкер заявил, что израильские поселения на Западном берегу являются главным препятствием к установлению мира. «Услышав эту новость, я пустился в пляс в своей тесной камере», — написал Нусейбе в своих мемуарах^{33}.

Некоторые палестинцы отнеслись к намерениям американцев более скептически. Ханан Ашрави, коллега Нусейбе по Бирзейтскому университету и известная палестинская политическая активистка, вскрыла подноготную инициативы Буша: «Он [Буш] сказал, что Соединенные Штаты намереваются задействовать свой авторитет и доверие, заработанные ими в войне в Заливе, с тем чтобы способствовать установлению мира в этом регионе. В нашем же понимании, он попросту заявил о своем праве на военные трофеи». Ашрави восприняла эту мирную инициативу как попытку США подчинить Ближний Восток своим правилам игры. «Буш утверждал, что с окончанием холодной войны установился „новый мировой порядок“ и что мы были его частью. Мы восприняли эти слова как заявку на реорганизацию мира по американскому плану. А „окно возможностей для примирения на Ближнем Востоке“, о котором он говорил, виделось нам как узкая лазейка, запутанный лабиринт или откровенная ловушка»^{34}.

Первым делом американцы дали понять палестинцам, что не позволят ООП играть какую-либо роль в переговорах. Израильское правительство категорически отказалось присутствовать на любых встречах с ООП, а американцы были намерены наказать Ясира Арафата за поддержку Саддама Хусейна.

В марте 1991 года госсекретарь США Джеймс Бейкер лично отправился в Иерусалим, чтобы пригласить палестинских лидеров из сектора Газа и с Западного берега реки Иордан принять участие в мирной конференции и провести переговоры от имени палестинцев на оккупированных территориях. Этот шаг был воспринят палестинцами как попытка американцев и израильтян создать альтернативное палестинское руководство. Не желая подрывать международно признанную позицию ООП как единственного законного представителя палестинского народа, местные активисты написали в Тунис, чтобы получить официальную санкцию Ясира Арафата на встречу с Бейкером.

Одиннадцать видных палестинских деятелей приняли участие в первой встрече, состоявшейся 13 марта под председательством Фейсала аль-Хусейни. Сын Абд аль-Кадира аль-Хусейни, чья смерть в 1948 году в битве за Аль-Кастал стала синонимом поражения палестинского сопротивления, Фейсал аль-Хусейни был отпрыском одной из старейших и наиболее уважаемых семей Иерусалима. Он также был верным членом ФАТХ, тесно связанным с Ясиром Арафатом.

— Мы находимся здесь по распоряжению ООП, нашего единственного законного руководства, — предупредил аль-Хусейни.

— Кого вы считаете своим руководством — ваше дело, — ответил Бейкер. — Я ищу палестинцев с оккупированных территорий, не являющихся членами ООП, которые готовы вступить в прямые двусторонние двухэтапные переговоры на основе Резолюций 242 и 338 Совбеза ООН и принципа «земля в обмен на мир» и готовы жить в мире с Израилем. Есть ли здесь такие?

Бейкер посмотрел в лицо 11 присутствующим палестинцам, но те не стушевались.

— Мы должны напомнить вам, господин секретарь, что мы — народ, у которого есть гордость и достоинство. Мы не потерпели поражение, и это не Сафванская палатка, — сказал Саиб Эрекат, намекая на палатку у иракского города Сафван, где американцы обсуждали условия капитуляции Ирака после окончания войны в Персидском заливе.

Эрекат был профессором политологии в университете ан-Наджах в Наблусе.

— Не моя вина, что вы поддержали проигравшую сторону, — парировал Бейкер. — Вы должны были посоветовать своему руководству не ставить не на ту лошадь; это было глупо. И за это придется заплатить.

— Я согласился прийти на эту встречу только с одной целью, — вмешался Хайдар Абд аш-Шафи.

Врач и президент Медицинской ассоциации города Газы, Абд аш-Шафи был ведущим палестинским политиком на оккупированных территориях. В период с 1948 по 1967 год, когда сектор Газа находился под контролем Египта, он был спикером палестинского парламента в изгнании.

— Израиль должен прекратить строительство поселений на оккупированных территориях. Пока это продолжается, никакой мирный процесс невозможен. Я буду твердо настаивать на этом, — продолжил аш-Шафи.

— Начните переговоры, и они перестанут строить свои поселения, — ответил Бейкер.

— Пока они не откажутся от поселений, мы отказываемся вступать в переговоры, — хором ответили палестинские активисты.

Госсекретарь Бейкер понял, что переговоры уже начались и он нашел тех людей, которые смогут представлять палестинскую сторону на мирной конференции.

— Теперь поговорим о деле, — с удовлетворением сказал он^{35}.

За первой встречей последовали шесть месяцев переговоров между американцами и палестинцами, которые в конечном итоге сформировали повестку дня конференции, состоявшейся в Мадриде в октябре 1992 года. Американцы приложили все силы, чтобы попытаться примирить почти непримиримые позиции израильтян и палестинцев и обеспечить успех инициированного ими процесса урегулирования.

Израильское правительство препятствовало американским мирным планам куда больше, чем палестинцы. Премьер-министр Ицхак Шамир и возглавляемая им правая коалиция «Ликуд» были настроены удержать оккупированные территории, особенно Восточный Иерусалим. С окончанием холодной войны в Израиль хлынули потоки евреев из Советского Союза, и израильское правительство решило использовать находящиеся под его контролем территории для размещения новой волны иммигрантов. Правительство Шамира активизировало строительство поселений в попытке убить двух зайцев — обеспечить жильем советских иммигрантов и застолбить за собой оккупированный Западный берег.

Но для палестинской стороны Восточный Иерусалим и еврейские поселения были принципиальными вопросами: если израильтяне не собирались уступать Восточный Иерусалим и отказываться от поселенческой активности на Западном берегу, обсуждать было нечего. Палестинцы рассматривали эти два вопроса как неразрывно связанные. «Израильтяне неслучайно стремились вывести проблему поселений и Восточного Иерусалима за рамки мирных переговоров, — размышлял Сари Нусейбе. — Проблема Восточного Иерусалима беспокоила меня больше всего. Борьба за Иерусалим фактически была борьбой за наше выживание как народа, не только потому, что это священный город, но и потому что Иерусалим был и остается центром нашей культуры, национальной идентичности и памяти — всего того, что израильтяне хотели искоренить, чтобы получить полную свободу действий в так называемой Иудее и Самарии [т. е. на Западном берегу реки Иордан]. Пока мы держались в Иерусалиме, я мог быть уверен, что мы сможем противостоять им и в других местах»^{36}.

Администрация Буша симпатизировала позиции палестинцев и была явно раздражена непримиримостью Шамира. Тем не менее во многих отношениях Соединенные Штаты продолжали ставить израильские требования выше палестинских. Израильтяне настояли на том, чтобы ООП была полностью исключена из процесса и палестинцы были допущены к участию в конференции только в качестве младших партнеров в совместной иордано-палестинской делегации. Они также выдвинули условие, чтобы для участия в переговорах не был аккредитован ни один житель Восточного Иерусалима. Это означало, что некоторые из самых влиятельных палестинцев, в том числе Фейсал аль-Хусейни, Ханан Ашрави и Сари Нусейбе, не могли стать официальными участниками переговорного процесса в Мадриде. По предложению Арафата аль-Хусейни и Ашрави сопровождали официальную палестинскую делегацию во главе с доктором Абд аш-Шафи в качестве неофициального «консультативного комитета».

Несмотря на все ограничения, палестинская делегация в Мадриде состояла из самых красноречивых и убедительных делегатов, когда-либо представлявших национальные интересы палестинцев на международной арене. Пресс-секретарем делегации была назначена Ханан Ашрави. Уроженка христианской семьи, Ашрави училась в Американском университете в Бейруте и получила докторскую степень по английской литературе в Виргинском университете, после чего вернулась преподавать в Бирзейтский университет на Западном берегу реки Иордан. Обладая блестящим интеллектом и невероятной харизмой, Ашрави была полной противоположностью тому стереотипному образу террориста, который у многих на Западе ассоциировался с палестинским движением.

Приехав в Мадрид, Ашрави бросила все силы на то, чтобы завоевать благосклонность журналистов. Она понимала, как это важно для палестинской делегации, чтобы компенсировать ее слабую позицию за столом переговоров. Ашрави проявляла невероятную изобретательность, чтобы донести послание палестинцев до всего мира. Когда ей отказали в доступе в официальный пресс-центр, она начала проводить импровизированные пресс-конференции в общественных местах, собирая на них больше журналистов, чем любая другая делегация в Мадриде. Чтобы обойти строгие меры безопасности, введенные испанскими властями, она давала интервью в городском парке, где съемочные группы могли без ограничений использовать телевизионное оборудование. В один из дней она дала 27 пространных интервью международным телеканалам. Пресс-секретарь израильской делегации Биньямин Нетаньяху изо всех сил старался не отставать от харизматичной палестинки.

Еще одним важным вкладом Ашрави в Мадридскую конференцию стала приветственная речь, с которой Хайдар Абд аш-Шафи выступил от имени палестинской делегации 31 октября 1991 года. Достоинство, сквозившее в каждом жесте Абд аш-Шафи, его глубокий, красивый голос прекрасно соответствовали торжественному тексту, написанному Ашрави. «Мы собрались в Мадриде, городе с богатой историей, чтобы сплести ткань, которая соединит наше прошлое и наше будущее, — обратился он к собравшимся в конференц-зале израильтянам, арабам и представителям международного сообщества. — И вновь христиане, мусульмане и евреи стоят перед возможностью положить начало новой эпохе, основанной на глобальных ценностях демократии, правах человека, свободе, справедливости и безопасности. Из Мадрида мы начинаем путь к миру, путь к тому, чтобы сделать святость человеческой жизни нашим главным устоем и направить наши силы от стремления к взаимному уничтожению на достижение совместного процветания, прогресса и счастья»^{37}. Абд аш-Шафи говорил от имени всех палестинцев — и тех, кто находился в изгнании, и тех, кто жил под оккупацией. «Мы собрались здесь в поисках справедливого и прочного мира, краеугольным камнем которого является свобода для Палестины, справедливость для палестинцев и прекращение оккупации всех палестинских и арабских земель. Только в этом случае мы, все вместе, сможем насладиться плодами мирного сосуществования: процветанием, безопасностью, человеческим достоинством и свободой». Это был блестящий дебют палестинской делегации, достойная заявка о себе на арене мировой дипломатии.

Речь Абд аш-Шафи вызвала неоднозначную реакцию среди палестинцев на оккупированных территориях. Исламистское движение ХАМАС, решительно отвергавшее урегулирование на основе «двух государств», с самого начала объявило о своей оппозиции мирной конференции. Светское палестинское движение опасалось, что их делегация может подвергнуться столь сильному давлению со стороны США и Израиля, что будет вынуждена пойти на уступки, наносящие ущерб палестинским национальным устремлениям. После всех лет борьбы, включая четыре года Интифады, после всех жертв и страданий палестинцы хотели увидеть конкретные результаты.

Поскольку палестинцы могли выиграть от Мадридской конференции больше других, их приветственная речь была нацелена на будущее. Другие делегации уделили внимание историческому характеру конференции, не преминув воспользоваться случаем, чтобы упомянуть о прошлых и настоящих обидах. Ливанцы сосредоточились на продолжающейся израильской оккупации Южного Ливана, израильский премьер-министр педантично перечислил все попытки арабского мира уничтожить еврейское государство, а министр иностранных дел Сирии представил перечень «бесчеловечных действий Израиля» с тем, чтобы явно продемонстрировать свое отвращение к необходимости встречаться с израильтянами.

Три дня спустя делегаты отбросили остатки всякой дипломатичности и в заключительных речах не поскупились на взаимные оскорбления. Первым тон задал израильский премьер-министр Шамир. Он обрушился с жесткими нападками на сирийцев, предложив «привести массу фактов, наглядно демонстрирующих, что Сирия в полной мере заслуживает сомнительной чести считаться одним из самых репрессивных и тиранических режимов в мире». О палестинцах он отозвался с нескрываемым пренебрежением, заявив, что Абд аш-Шафи «приложил героические усилия, стараясь рассказать нам о страданиях своего народа», и обвинил его в «искажении истории и извращении фактов». По окончанию речи Шамир и израильская делегация спешно покинули конференц-зал под предлогом того, что им нужно соблюдать Шаббат.

Абд аш-Шафи не мог сдержать своего негодования, обращаясь к пустым креслам израильской делегации. «Палестинцы — это народ с законными национальными правами. Мы не „жители территорий“, не историческая аномалия, не препятствие к экспансионистским планам Израиля и не абстрактная демографическая проблема. Вы всячески стремитесь игнорировать этот факт, г-н Шамир, но мы, палестинцы, находимся здесь, перед вашими глазами и перед глазами всего мира, и никто не вправе отрицать наше существование».

Обмен оскорблениями достиг апогея, когда возмущенный сирийский министр иностранных дел достал британский плакат «Разыскивается преступник» с портретом Ицхака Шамира тех времен, когда Шамир сражался в рядах «банды Штерна» с британскими мандатными властями в Палестине. «Полюбуйтесь на нашего уважаемого господина Шамира в возрасте 32 лет, — язвительно воскликнул он, потрясая плакатом. — Целых 165 сантиметров роста! — фыркнул он. — Британцы разыскивали его как террориста. Да он и сам не скрывает, что был террористом. Насколько я помню, он как-то признался, что был причастен к убийству посредника ООН графа Бернадотта в 1948 году. И этот человек, который убивал миротворцев, теперь обвиняет в терроризме Сирию и Ливан!»^{38}

Финальная вспышка гнева Фарука аш-Шараа, казалось, не предвещала ничего хорошего для перспектив арабо-израильского мира. На этой печальной ноте Мадридская конференция подошла к концу. Однако с завершением конференции начался новый этап арабо-израильских мирных переговоров под эгидой США, который включал двусторонние встречи для разрешения разногласий между Израилем и его арабскими соседями, а также многосторонние переговоры с участием более чем 40 государств и международных организаций для решения вопросов более глобального характера, таких как водные ресурсы, экология, контроль за вооружениями, проблема беженцев и региональное экономическое развитие. Несмотря на провал самого Мадридского процесса, он дал старт самым масштабным мирным переговорам между Израилем и арабскими государствами за всю 40-летнюю историю конфликта.

Двусторонние переговоры были призваны достичь арабо-израильского урегулирования по формуле «земля в обмен на мир» в соответствии с Резолюциями № 242 и № 338 Совбеза ООН. Но переговорный процесс осложнялся тем, что арабы и израильтяне по-разному трактовали эти резолюции. Арабские страны указывали на положение о «недопустимости приобретения территории путем войны», прописанное в преамбуле Резолюции № 242, и требовали полного ухода Израиля со всех арабских территорий, оккупированных в ходе Шестидневной войны 1967 года, в качестве обязательной предпосылки мира. Израильтяне, напротив, утверждали, что требование резолюции о «выводе израильских вооруженных сил с территорий, оккупированных во время недавнего конфликта» не касается всех территорий, и настаивали на том, что уже выполнили требования Резолюции № 242, когда вывели войска с Синайского полуострова после подписания мирного договора с Египтом. Израильтяне хотели, чтобы каждое арабское государство вело переговоры только от своего лица и пыталось найти взаимоприемлемое решение территориальных споров без всяких предварительных условий. В результате никакого прогресса в переговорах между Израилем и Ливаном, Сирией и Иорданией достигнуто не было.

В переговорах между Израилем и палестинцами ситуация была иной. Стороны согласились разделить переговорный процесс на два этапа: на первом предполагалось договориться об условиях установления палестинского самоуправления на протяжении пятилетнего переходного периода; на втором — определить условия окончательного урегулирования. Но как только переговоры начались, правительство Шамира сделало все, что в его силах, чтобы помешать их прогрессу, и активизировало поселенческую деятельность, чтобы расширить израильское присутствие на оккупированных территориях. В интервью, данном в 1992 году, Шамир подтвердил, что его правительство намеревалось сохранить Западный берег для израильских поселений и помешать палестинцам обрести государственность. «Мы собирались затянуть переговоры об автономии лет на десять, — сказал он, — и за это время мы бы поселили в Иудее и Самарии полмиллиона израильтян»^{39}.

К разочарованию Шамира, на очередных выборах в 1992 году его партия потерпела поражение. К власти пришла коалиция лейбористских партий левого толка во главе с Ицхаком Рабином. Репутация Рабина, который в свою бытность министром обороны приказал солдатам «ломать кости» участникам Интифады, давала палестинским переговорщикам мало надежды на то, что «Рабин-костолом» превратится в «Рабина-миротворца»^{40}.

В первые месяцы пребывания у власти Рабин продолжил политику своего предшественника в отношении двусторонних арабо-израильских переговоров. В декабре 1992 года активисты ХАМАС похитили и убили израильского пограничника. В ответ Рабин арестовал 416 палестинцев и депортировал их в Ливан без суда и следствия. В знак протеста все арабские делегации приостановили свое участие в переговорах. Рабин показал себя еще большим поборником жесткого курса, чем Шамир.

Неожиданное поражение Джорджа Буша и победа Билла Клинтона на президентских выборах в США в 1992 году вызвала озабоченность у арабских переговорных групп. В ходе предвыборной кампании Клинтон заявил о своей безоговорочной поддержке Израиля. Арабские делегации опасались, что со сменой американского руководства давление на них только возрастет. Но, когда в апреле 1993 года переговоры возобновились, администрация Клинтона заняла позицию невмешательства, а в отсутствие сильной американской руки процесс, инициированный Мадридской конференцией, окончательно зашел в тупик.

Прорыв в палестино-израильских переговорах наступил в результате изменения израильской политики. Новый министр иностранных дел Шимон Перес и его заместитель Йоси Бейлин были убеждены, что урегулирование палестинской проблемы отвечает национальным интересам Израиля. Они также признавали, что оно может быть достигнуто только путем прямых переговоров с ООП. С 1986 года в Израиле действовал закон, запрещавший израильтянам любые контакты с ООП. Но к 1992 году этот запрет нарушило такое количество израильских журналистов и политиков, что он потерял всякую актуальность. Тем не менее израильское правительство не могло открыто нарушать собственные законы. И хотя Рабин не был в восторге от необходимости иметь дело с ООП, в декабре 1992 года он согласился отменить устаревший запрет.

В следующем месяце Йоси Бейлин отправил двух израильских ученых — преподавателя Хайфского университета Яира Гиршфельда и его бывшего ученика Рона Пундака — в столицу Норвегии Осло, чтобы тайно встретиться с казначеем ООП Ахмадом Куреем. Это положило начало интенсивным и плодотворным переговорам, состоявшим из 14 встреч, под эгидой министерства иностранных дел Норвегии.

Норвежцы были беспристрастными посредниками, предлагавшими свою нейтральную территорию и нейтральный взгляд, чтобы помочь палестинцам и израильтянам преодолеть разногласия и прийти к соглашению. Перед началом первого раунда тайной палестино-израильской дипломатии норвежский посредник Терье Род Ларсен четко обозначил роль своей страны. «Если вы хотите жить вместе, вам нужно решить ваши проблемы, — сказал Ларсен. — Никто не сможет решить их, кроме вас. Наша задача — предоставить вам место, помочь с практическими вопросами, советами, если потребуется. Мы — всего лишь посредники и не более. Я буду ждать за дверью и не буду вам мешать, если только вы не устроите драку. Тогда мне придется вмешаться и разнять вас». Юмор Ларсена помог растопить лед между двумя делегациями. «Мы все засмеялись, — вспоминал представитель ООП Ахмад Курей, — как и рассчитывал норвежец»^{41}.

До встречи с профессором Гиршфельдом Ахмад Курей, больше известный под партийной кличкой Абу Ала, никогда тесно не контактировал с израильтянами и принес за стол переговоров все обиды и недоверие, накопленные за годы взаимной палестино-израильской вражды. Но в зимней Норвегии, отъединенные от остального мира, пятеро тайных дипломатов — трое палестинцев и двое израильтян — начали постепенно разрушать барьеры. «Атмосфера стала более расслабленной, и хотя мы все еще не доверяли израильтянам, но почувствовали к ним некоторое расположение», — вспоминал Курей. Первая встреча задала тон всем последующим раундам переговоров. «Мы смогли оставить в стороне прошлое и сосредоточиться на настоящем и будущем, пытаясь определить, какие у нас есть точки соприкосновения, в чем мы могли бы достичь согласия и насколько велико расстояние, разделяющее нас в отношении к различным вопросам»^{42}.

За закрытыми дверями, в обстановке полной секретности, палестинцы и израильтяне всего за восемь месяцев сумели проложить путь к разрешению, казалось, непреодолимых разногласий и заручиться поддержкой своих правительств. Временами переговоры заходили в тупик, и тогда норвежцам приходилось играть более активную роль. Министр иностранных дел Йохан Йорген Холст был вынужден несколько раз прибегать к деликатной телефонной дипломатии между Тунисом и Тель-Авивом, чтобы помочь выйти из тупика и продолжить мирный процесс. Наконец в августе 1993 года стороны подписали соглашение, которое они были готовы предать публичной огласке.

Известие о том, что Израиль и ООП заключили соглашение о временном палестинском самоуправлении в секторе Газа и анклаве Иерихона, стало для всех громом среди ясного неба и, что было предсказуемо, вызвало потоки критики. Американцы были раздражены успехом норвежцев там, где сами они потерпели неудачу. В Израиле оппозиционная коалиция «Ликуд» обвинила правительство Рабина в предательстве и пообещала аннулировать соглашение, как только вернется к власти. Арабский мир осудил ООП за нарушение арабского единства и заключение тайной сделки с израильтянами. Палестинские радикалы взбунтовались против признания Израиля.

Переговоры в Осло стали для Ясира Арафата отчаянной авантюрой, но у председателя ООП не было выбора. В 1993 году Организация освобождения Палестины стояла на пороге неминуемого финансового и институционального краха. Страны — экспортеры Персидского залива прекратили финансовую помощь ООП в отместку за то, что Арафат поддержал Саддама Хусейна в кувейтском кризисе. К декабрю 1991 года бюджет ООП сократился вдвое. Тысячи сотрудников и бойцов были уволены или месяцами не получали зарплаты. К марту 1993 года треть всего персонала ООП работала без оплаты. Финансовый кризис породил обвинения в коррупции и недобросовестности, расколовшие ряды ООП^{43}. Как правительство в изгнании организация не смогла бы долго выдерживать такое давление. Мирное соглашение с Израилем открывало перед ООП доступ к новым источникам финансирования и позволяло закрепиться на палестинских территориях, чтобы продолжить движение к заветной мечте о независимом государстве.

Соглашение в Осло предлагало палестинцам немного, а именно создание временной палестинской администрации в секторе Газа и анклаве вокруг города Иерихон на Западном берегу. Большинство палестинцев считало это неравноценной сделкой по сравнению с теми важными уступками Израилю, на которые пошли они сами. Незадолго до обнародования соглашений в Осло Арафат посвятил в свою стратегию Ханан Ашрави: «Я добьюсь полного ухода израильтян из Газы и Иерихона в качестве первого этапа разъединения и установлю там полный суверенитет. Я выбрал Иерихон, потому что это откроет мне путь в Иерусалим и позволит связать Западный берег с Газой». Его стратегия не убедила Ашрави. «Поверьте мне, скоро у нас будет собственный телефонный код страны, собственные почтовые марки и собственное телевидение. Это станет началом палестинского государства»^{44}.

План Арафата «Газа и Иерихон как первый шаг» стал реальностью 13 сентября 1993 года, когда премьер-министр Израиля Ицхак Рабин и председатель ООП Ясир Арафат на лужайке перед Белым Домом в присутствии Билла Клинтона подписали Декларацию принципов. Когда под историческим документом были поставлены подписи, Рабин, преодолев свое нежелание, на глазах всего мира пожал Арафату руку. «Все арабские телеканалы транслировали церемонию в прямом эфире, — вспоминал Абу Ала. — Многие в арабском мире не могли поверить в происходящее»^{45}.

По сути, Израиль и ООП договорились между собой о плане раздела Палестины. Соглашение, достигнутое в Осло, предусматривало вывод израильских войск из сектора Газа и анклава Иерихона и замену израильской военной администрации палестинской гражданской администрацией в течение пятилетнего переходного периода. Чтобы палестинский народ мог «достичь самоуправления в соответствии с демократическими принципами», предполагалось создание выборного органа власти — палестинского Совета. В ведение палестинской администрации передавались следующие области: образование и культура, социальное обеспечение, налогообложение, здравоохранение и туризм. Общественный порядок и безопасность на территориях, находящихся под палестинским контролем, должна была обеспечивать палестинская полиция.

Разрешение наиболее спорных вопросов, таких как будущее Иерусалима, права беженцев, еврейские поселения, границы и обеспечение безопасности, было отложено на финальный раунд переговоров о постоянном статусе, который должен был начаться не позднее третьего года переходного периода. Между тем палестинцы ожидали от окончательного урегулирования гораздо больше, чем были готовы уступить израильтяне, а именно создания независимого палестинского государства на всей территории Западного берега и сектора Газа со столицей в Восточном Иерусалиме. В свою очередь, израильтяне рассматривали вывод войск с незначительных арабских территорий как шаг к созданию демилитаризованного палестинского образования. Оставив разрешение этого фундаментального разногласия на будущее, в октябре 1993 года израильский Кнессет и Палестинский центральный совет ратифицировали Декларацию принципов — израильтяне с небольшим перевесом голосов, палестинцы подавляющим большинством голосов (из 80 членов Совета 63 проголосовали за, 8 против и 9 воздержались).

К маю 1994 года были согласованы технические детали, касающиеся вывода израильских войск и установления палестинского самоуправления в Газе и Иерихоне. Первого июля Ясир Арафат триумфально вернулся в Газу, чтобы контролировать процесс создания Палестинской национальной администрации. В сентябре Арафат и Рабин снова прилетели в Вашингтон, чтобы подписать «Временное палестино-израильское соглашение по Западному берегу реки Иордан и сектору Газа», получившее неформальное название «Осло-2». Ближневосточная политика вступила в «эпоху Осло».

Соглашения в Осло обеспечили Израилю беспрецедентное улучшение отношений с арабским миром. После того как палестинцы заключили одностороннюю сделку с израильтянами, другие арабские страны почувствовали себя свободными выстраивать отношения с еврейским государством, руководствуясь собственными интересами и не рискуя подвергнуться обвинениям в предательстве палестинского дела. В целом арабский мир устал от арабо-израильского конфликта и придерживался прагматичных взглядов на Израиль. Первыми на новые реалии откликнулись иорданцы.

Едва было объявлено о подписании соглашений, как иорданцы оставили все колебания. Король Хусейн считал мир с Израилем лучшим способом для Иордании выйти из изоляции, в которой та оказалась после вторжения Ирака в Кувейт. Кроме того, он считал, что за мир с израильтянами Иордания будет вознаграждена щедрой помощью со стороны США и потоком международных инвестиций. На следующий день после исторического рукопожатия Рабина и Арафата представители Иордании и Израиля неофициально встретились в здании Госдепартамента США и подписали рабочий график мирных переговоров, выработанный в ходе двусторонних переговоров на Мадридской конференции.

25 июля 1994 года король Хусейн и премьер-министр Рабин снова были приглашены в Вашингтон для подписания предварительного мирного договора, в котором два государства объявляли о прекращении состояния войны, соглашались урегулировать все территориальные споры в соответствии с Резолюциями № 242 и № 338 Совбеза ООН и признавали особую роль Хашимитской монархии как хранителя мусульманских святых мест в Иерусалиме. Окончательный мирный договор между Иорданией и Израилем был подписан в пустыне Арава на границе двух государств 26 октября 1994 года. Иордания стала вторым арабским государством после Египта, которое обменялось послами и нормализовало отношения с еврейским государством.

Мирные соглашения Израиля с ООП и Иорданией вымостили путь к налаживанию отношений с другими арабскими странами. Дипломатические отношения низкого ранга на уровне бюро по связям были установлены с Марокко (в октябре 1994 года) и с Тунисом (в январе 1996 года) — в обеих этих странах проживали крупные еврейские общины, поддерживавшие тесные связи с Израилем. Мавритания, государство на северо-западе Африки, член ЛАГ, установила с Израилем официальные отношения и обменялась послами в ноябре 1999 года. С двумя государствами Персидского залива были достигнуты соглашения о создании торговых представительств: с Оманом в январе 1996 года и с Катаром в апреле того же года. Вопреки всем громогласным заявлениям, что арабский мир никогда не будет жить в мире с еврейским государством, эпоха Осло ознаменовалась широким признанием Израиля арабскими странами от Северной Африки до Персидского залива.

Тем не менее инициированный в Осло мирный процесс столкнулся с активным противодействием, и прежде всего в Израиле и на оккупированных палестинских территориях. В попытке сорвать его израильские и палестинские экстремисты обратились к насилию. ХАМАС и «Исламский джихад» взяли на себя ответственность за серию смертоносных нападений на израильтян, произошедших сразу после подписания основного мирного соглашения в сентябре 1993 года. Израильские экстремисты также активизировали атаки на палестинцев. В феврале 1994 года Барух Гольдштейн, одетый в военную форму израильских резервистов, вошел в мечеть Ибрагима в Пещере Патриархов в Хевроне и открыл из автомата огонь по мусульманам, собравшимся на утреннюю молитву. Он успел убить 29 человек и ранить больше 150, пока оставшиеся в живых не набросились на него и не забили до смерти. Гольдштейн был врачом из Кирьят-Арбы, еврейского поселения по соседству с Хевроном. Его жители объявили Гольдштейна героем. Надпись на его надгробной плите гласит: «Святой Барух Гольдштейн, который отдал свою жизнь за Тору, евреев и народ Израиля».

Противостояние между палестинскими и израильскими экстремистами накалялось. В ответ на резню в Хевроне палестинцы провели серию терактов с участием террористов-смертников, целью которых было максимальное количество человеческих жертв. В апреле 1994 года взрывы, произведенные террористами-смертниками в автобусах в Афуле и Хадере, унесли жизни 13 человек; еще 22 человека погибли в аналогичном теракте в Тель-Авиве в октябре 1994 года. Израильтяне ответили на это убийством исламистских лидеров. В октябре 1995 года израильские агенты убили на Мальте лидера «Палестинского исламского джихада» Фатхи аш-Шакаки, а в январе 1996 года с помощью начиненного взрывчаткой мобильного телефона уничтожили лидера боевого крыла ХАМАС Яхью Айяша. Этот замкнутый круг насилия и возмездия между израильтянами и палестинцами серьезно подрывал процесс реализации соглашений, достигнутых в Осло.

Очередное убийство предрешило окончательный срыв мирного процесса. 4 ноября 1995 года Ицхак Рабин выступал на массовом митинге в центре Тель-Авива. Премьер-министр был явно тронут зрелищем 150-тысячной толпы, сплоченной общей убежденностью в необходимости палестино-израильского мира. «Этот митинг должен дать знать израильскому народу, всем евреям, людям в арабских странах и во всем мире, что государство Израиль хочет мира, поддерживает мир, — взволнованно говорил Рабин, — и за это я благодарю вас»^{46}. Прежде чем сойти с трибуны, Рабин вместе с толпой исполнил «Песню мира».

Но один человек пришел на митинг вовсе не для того, чтобы поддержать мирный процесс. Когда Рабин уже направлялся к машине, израильский студент-юрист по имени Игаль Амир прорвался сквозь ряды охраны и трижды выстрелил в премьер-министра, смертельно ранив его. Амир был ультраправым радикалом, убежденным, что право собственности еврейского народа на всю землю Израиля (Эрец Исраэль) даровано ему самим Богом. На суде Амир открыто сознался в содеянном, объяснив, что убил Рабина, чтобы защитить свой народ от предательских договоренностей об обмене земли на мир. Процесс, который выдержал столько атак со стороны палестинцев и израильтян, рухнул в одно мгновение.

Рабин был незаменимым человеком для начатого в Осло мирного процесса. Его преемником на посту премьер-министра стал его старый соперник Шимон Перес. Хотя Перес был одним из архитекторов соглашений в Осло, он не пользовался таким безоговорочным общественным доверием, как Рабин, необходимым для устойчивого урегулирования по формуле обмена земли на мир.

Поскольку критики считали его недостаточно жестким премьером, Перес попытался доказать обратное, инициировав военную кампанию против «Хизбаллы», которая продолжала нападать на израильские позиции в Южном Ливане и наносить ракетные удары по северному Израилю. Операция «Гроздья гнева», проведенная в апреле 1996 года, только подтвердила сомнения избирателей. Израиль нанес массированные воздушные и артиллерийские удары по ливанской территории, что вынудило около 400 000 мирных ливанцев покинуть свои дома и вызвало резкое осуждение международного сообщества, когда израильская авиация подвергла бомбардировке базу миротворческих сил ООН возле деревни Кана в Южном Ливане, унесшей жизни 102 мирных беженцев. Военная операция бесславно завершилась при посредничестве Соединенных Штатов без видимых результатов для Израиля. Перес был наказан избирателями на майских выборах 1996 года, на которых он уступил лидеру «Ликуда» Биньямину Нетаньяху.

Избрание Нетаньяху на пост премьер-министра также не благоприятствовало продолжению мирного процесса. Нетаньяху и его правоцентристская партия последовательно выступали против принципа обмена земли на мир. Хотя Нетаньяху в конце концов поддался давлению США и завершил передислокацию войск из анклава Хеврона, Израиль по-прежнему полностью контролировал более 71 процента территории Западного берега, а на остальных 23 процентах территории осуществлял контроль в целях обеспечения безопасности. Палестинцы получили гораздо меньше тех 90 процентов, которые должны были перейти под их самоуправление в соответствии с соглашением «Осло-2».

В своей битве за Иерусалим Нетаньяху использовал поселенцев. Он отдал распоряжение о строительстве 6500 единиц жилья в Джабал Абу-Гнейме, чтобы создать там новое еврейское поселение под названием Хар-Хома, завершившее окружение арабского Восточного Иерусалима кольцом из еврейских поселений. Нетаньяху намеревался использовать это кольцо, чтобы предотвратить требования о передаче любой арабской части города, оккупированной в июне 1967 года, под управление Палестинской администрации. Строительство Хар-Хома стало апогеем эскалации поселенческой политики, которая больше, чем что-либо еще, подорвала доверие палестинцев к мирному процессу.

Но после трех лет пребывания на посту премьера Нетаньяху утратил доверие однопартийцев и, преследуемый коррупционными скандалами, был вынужден в мае 1999 года провести новые выборы. Он потерпел поражение, и к власти вернулась Лейбористская партия под руководством еще одного отставного генерала Эхуда Барака. Одним из предвыборных обещаний Барака было прекращение оккупации Южного Ливана в течение года после его избрания. В Израиле нарастала оппозиция военному присутствию в Южном Ливане, поскольку израильские войска регулярно несли потери в результате ожесточенных атак «Хизбаллы».

Одержав безоговорочную победу над Нетаньяху, Барак сделал одним из первоочередных приоритетов вывод войск из Ливана. Но попытка обеспечить гладкую передачу власти от уходящих израильских сил местным представителям Армии Южного Ливана закончилась провалом, когда коллаборационисты сдались подразделениям «Хизбаллы». Уход израильских войск из Ливана превратился в поспешное отступление под огнем, что дало «Хизбалле» повод заявить о своей полной победе в 18-летней кампании по изгнанию израильских оккупантов. Израильские генералы скрежетали зубами от ярости и ждали случая свести счеты с шиитской группировкой.

Между тем возможность для будущего конфликта сохранялась. Израиль вывел войска со всей ливанской территории, кроме небольшого спорного анклава под названием Фермы Шебаа — полосы земли площадью 22 км² вдоль границы Ливана с оккупированными Голанскими высотами. Израиль по сей день утверждает, что Фермы Шебаа являются оккупированной сирийской территорией, тогда как Сирия и Ливан настаивают на том, что это ливанская земля. «Хизбалла» использует Фермы Шебаа как предлог для продолжения вооруженной борьбы против Израиля.

После ухода из Ливана премьер-министр Барак возобновил переговоры с ООП. Но в результате политики Нетаньяху с обеих сторон было мало доверия и доброй воли. Ясир Арафат обвинил израильтян в невыполнении обязательств, прописанных соглашениями в Осло, и настаивал на том, чтобы Израиль выполнил все промежуточные договоренности. Барак же, наоборот, хотел перейти непосредственно к переговорам о постоянном урегулировании. Израильский премьер-министр считал, что бесконечные споры с палестинцами по поводу промежуточных договоренностей только тормозят процесс, и хотел воспользоваться последними месяцами президентства Клинтона, чтобы решить палестинский вопрос раз и навсегда.

Билл Клинтон пригласил Барака и Арафата на саммит в президентскую резиденцию в Кэмп-Дэвиде, штат Мэриленд. В июле 2000 года трое лидеров провели двухнедельные переговоры, которые, хотя и сопровождались новыми смелыми предложениями, не привели к какому-либо существенному прогрессу в направлении окончательного урегулирования. Второй раунд палестино-израильских переговоров состоялся в Египте, в курортном городе Таба, в январе 2001 года. На этот раз израильтяне предложили самые щедрые условия, но, согласно их плану, под контролем Израиля по-прежнему оставалось слишком много, чтобы палестинская сторона могла согласиться на это в рамках окончательного урегулирования. После провала переговоров в Кэмп-Дэвиде и Табе израильтяне и американцы возложили всю вину за неудачу на Арафата и палестинскую делегацию. От доверия и доброй воли, столь необходимых для палестино-израильского миротворчества, не осталось и следа.

Несмотря на то что достигнутые в Осло договоренности оказались неработоспособными, они позволили Израилю и арабскому миру впервые с момента образования еврейского государства в 1948 году так близко подойти к установлению мира. Результаты переговоров в Осло трудно переоценить. Преодолев десятилетия непримиримой вражды, Израиль и ООП официально признали друг друга и начали переговоры, чтобы достичь урегулирования по формуле «два государства для двух народов». Палестинское руководство покинуло Тунис, где находилось в изгнании, и приступило к построению собственного государства на палестинских территориях. Израиль сумел выйти из изоляции на Ближнем Востоке, установив официальные отношения с рядом арабских стран и добившись ослабления экономического бойкота, введенного Лигой арабских государств в 1948 году. Все это создавало важный фундамент для достижения прочного мира.

Два ключевых фактора были необходимы, чтобы обеспечить дальнейший успех этого процесса, — укрепление доверия между сторонами и достижение достаточного экономического процветания, чтобы поощрить палестинцев и израильтян в их готовности идти на трудные, но столь важные компромиссы. Но если для Израиля годы после Осло стали периодом бурного экономического роста, то палестинская экономика погрузилась в рецессию и стагнацию. Всемирный банк зафиксировал значительное снижение уровня жизни после 1993 года; по оценкам, каждый четвертый житель Западного берега и сектора Газа в 2000 году жил за чертой бедности. Уровень безработицы достиг 22 процентов^{47}. Такое падение уровня жизни в период с 1993 по 2000 год только усиливало разочарование палестинцев мирным процессом.

Поселенческая политика Израиля также была важным фактором, предопределившим провал договоренностей, достигнутых в Осло. Палестинцы настаивали на том, что все израильские поселения на палестинских территориях являются незаконными с точки зрения международного права и строительство новых поселений нарушает условия соглашения «Осло-2»^{48}. Однако в последующие годы наблюдался наивысший с 1967 года всплеск поселенческой активности. Количество поселенцев на Западном берегу и в Восточном Иерусалиме возросло с 247 000 в 1993 году до 375 000 в 2000 году — на 52 процента^{49}. Поселения строились в тех районах, которые Израиль хотел сохранить за собой из-за их близости к израильским городским центрам или к важнейшим водоносным пластам, что обеспечивало контроль над дефицитными водными ресурсами Западного берега. Палестинцы обвиняли израильтян в незаконном захвате территорий и вопиющем нарушении заявленного принципа «земля в обмен на мир» и осуждали Соединенные Штаты как гаранта мирного процесса за то, что они закрывают на это глаза.

Палестинцы ожидали от начатого в Осло мирного процесса никак не меньше чем создания независимого Палестинского государства на всей территории Западного берега реки Иордан и сектора Газа со столицей в Восточном Иерусалиме. Они знали, что их позиция поддерживается международным правом, и полагали, что она также подкрепляется демографическими реалиями, поскольку эти территории были населены почти исключительно палестинским населением. После того как палестинцы пошли на колоссальную уступку и признали государство Израиль на 78 процентах территории бывшей Палестины, завоеванной в 1948 году, им осталось всего 22 процента для строительства собственного жизнеспособного государства — и они были полны решимости не уступать больше ни пяди.

Активное строительство поселений усилило разочарование палестинского народа мирным процессом, который не принес им ни долгожданной государственности, ни неприкосновенности земель, ни процветания. Гнев вылился в бурные демонстрации и беспорядки, которые вспыхнули в сентябре 2000 года и вскоре переросли в новое народное восстание. В отличие от Первой интифады 1987–1993 годов с ее гражданским неповиновением и ненасилием, Вторая интифада ознаменовалась ожесточенной вооруженной борьбой.

Вспышка Второй интифады последовала за визитом Ариэля Шарона (к тому времени ставшего лидером правой партии «Ликуд») в Восточный Иерусалим 28 сентября 2000 года. На саммите в Кэмп-Дэвиде премьер-министр Эхуд Барак озвучил возможность передачи Восточного Иерусалима под палестинский контроль и использования Иерусалима как совместной столицы Израиля и Палестины. Далеко не все в Израиле поддерживали это предложение; некоторые члены коалиции Барака в знак протеста вышли из правительства, что потребовало проведения новых выборов.

Для Шарона иерусалимский вопрос был залогом победы на выборах. Он решил посетить Храмовую гору в Восточном Иерусалиме, чтобы этим дерзким вызовом подтвердить намерение своей партии сохранить Иерусалим как неделимую столицу Израиля и начать кампанию по смещению Эхуда Барака с поста премьер-министра. Храмовая гора, по-арабски Харам аш-Шериф (Благородное святилище), была местом, где находился Второй Иерусалимский Храм, разрушенный римлянами в 70-х годах нашей эры, и где, согласно еврейской религиозной традиции, в будущем должен стоять Третий храм. С VII века на Храмовой горе находится мечеть Аль-Акса, третья святыня ислама после Мекки и Медины. В силу ценности Храмовой горы как для иудеев, так и для мусульман, это место всегда имело большое политическое значение.

Шарон прибыл в арабский Восточный Иерусалим 28 сентября 2000 года под охраной полутора тысяч вооруженных полицейских и поднялся на Харам аш-Шериф. В интервью сопровождавшим его журналистам Шарон объявил, что не собирается делить Иерусалим на арабскую и еврейскую части. На Храмовой горе его встретила группа протестующих во главе с видными палестинскими деятелями, которых охрана Шарона бесцеремонно разогнала. Телекамеры засняли, как израильские полицейские грубо отталкивают имама мечети Аль-Акса. «Так случилось, что его чалма, символ его высокого духовного статуса, свалилась с его головы и упала в пыль, — вспоминал Сари Нусейбе. — Люди увидели высокопоставленного мусульманского священнослужителя в одном из самых почитаемых мусульманами мест с непокрытой головой!» Возмущенные этим вопиющим оскорблением уважаемого имама, на следующий день толпы мусульман хлынули на Храмовую гору, чтобы принять участие в пятничной молитве. «Сотни вооруженных и нервничающих [израильских] полицейских заполнили Старый город, в то время как через его ворота вливались потоками десятки тысяч мусульман из городских предместий и деревень».

Пятничная молитва прошла без инцидентов, но когда разгневанные толпы вышли из мечетей, возникли беспорядки. Подростки принялись забрасывать камнями израильских солдат, находившихся на Западной стене ниже комплекса Харам аш-Шериф. Израильская пограничная полиция взяла комплекс штурмом, в то время как солдаты открыли огонь по протестующим. В течение нескольких минут восемь мятежников были застрелены и десятки получили ранения. «Интифада Аль-Аксы началась», — записал Сари Нусейбе в своем дневнике^{50}.

Общественные беспорядки сыграли только на руку Шарону, который был известен своей бескомпромиссностью в вопросах безопасности, и в феврале 2001 года он одержал убедительную победу на выборах. Нового воинственного премьер-министра куда больше интересовала земля, чем мир, и его приход к власти только обострил напряженность между израильтянами и палестинцами. В начале нового тысячелетия Ближний Восток находился дальше от прочного мира, чем когда бы то ни было.

В конце ХХ века арабский мир стал свидетелем смены поколений во власти. Трое лидеров, которые на протяжении нескольких десятилетий были столпами арабской политики, покинули этот мир вместе с уходящим веком и передали власть сыновьям. При их многолетнем правлении региональная политика была статична и предсказуема. Приход к власти нового поколения породил ожидания реформ и перемен. Но то обстоятельство, что и монархии, и республики тяготели к династическому правлению, сулило мало надежд на серьезные перемены.

7 февраля 1999 года после продолжительной борьбы с раком скончался король Иордании Хусейн I. Проведя на троне почти 47 лет, он стал чемпионом-долгожителем среди арабских государственных лидеров своего поколения. Хотя и дома, и за рубежом Хусейн имел репутацию миротворца, перед смертью он спровоцировал конфликт в собственной семьи и стране, в последнюю минуту изменив выбор преемника. С 1965 года наследным принцем Иордании был брат Хусейна Хасан. Но менее чем за две недели до кончины Хусейн вдруг лишил брата наследного титула и объявил наследником старшего сына Абдаллу. Абдалла был не только довольно молод — ему исполнилось всего 37 лет, — но и являлся профессиональным военным, мало подготовленным к управлению государством. Еще более поразительным было то, как Хусейн обставил смену преемника. Умирающий монарх опубликовал в иорданской прессе письмо к Хасану — длинное послание, полное горечи и упреков, в котором растоптал политическую репутацию младшего брата. Многие приближенные к королю объясняли это письмо как жестокую, но необходимую меру, гарантию того, что Хасан никогда не сможет бросить вызов его сыну на престоле. Меньше чем за две недели иорданцы пережили два серьезных потрясения — смену наследника и смерть монарха, правившего их страной почти полвека. Многие опасались за будущее своей страны, оставленной в молодых и неопытных руках.

Пять месяцев спустя, 23 июля 1999 года, скончался король Марокко Хасан II, проведший на троне 38 лет. Преемником стал его 36-летний сын Мухаммад VI, который, как и иорданский король Абдалла II, был представителем нового поколения арабских лидеров. Он изучал политологию и право, часто бывал в Брюсселе, где знакомился с работой институтов Евросоюза, и в годы перед смертью отца исполнял широкий спектр официальных обязанностей как будущий глава государства. Тем не менее для большинства наблюдателей в стране и за рубежом он оставался темной лошадкой. Оставалось только гадать, как новый король будет достигать баланса между продолжением политики отца и стремлением оставить свой след в истории королевства.

Династическое наследование не ограничивалось арабскими монархиями. 10 июня 2000 года, после без малого 30 лет пребывания у власти, скончался президент Сирии Хафез Асад. Он готовил в преемники старшего сына Басиля, но в 1994 году тот погиб в автомобильной катастрофе. Младшему сыну Асада Башару, который в то время изучал в Лондоне офтальмологию, пришлось прервать занятия медициной и вернуться в Дамаск, чтобы подготовиться к наследованию республиканского престола. Башар окончил военную академию в Хомсе и в последние шесть лет жизни отца выполнял все больше официальных обязанностей. Он пришел к власти в возрасте 34 лет и обещал реформы. Хотя многие в Сирии опасались, что новый президент столкнется с серьезным противодействием со стороны как политического истеблишмента, так и многочисленных врагов, нажитых его отцом за 30 лет авторитарного правления, передача власти от жесткого лидера к его сыну прошла без инцидентов.

Другие стареющие лидеры арабского мира также планировали передать власть сыновьям. Саддам Хусейн поначалу готовил в преемники старшего сына, Удея. Тот владел телекомпанией и газетой и занимал множество общественных постов. Но о его крайней жестокости и преступлениях ходили легенды, и в 1996 году Удей стал жертвой неудачного покушения. Одна из пуль застряла у него в позвоночнике, и он так и не сумел полностью оправиться от последствий ранения. Тогда Саддам Хусейн переключил внимание на второго сына, Кусея. По слухам, лидер Ливии Муаммар Каддафи также готовил сыновей к роли правителей. В Египте Хосни Мубарак усиленно продвигал своего сына Гамаля и отказывался назначать вице-президента. Это заставляло многих предполагать, что со временем Гамаль займет президентское кресло.

Но, пожалуй, наиболее важная смена власти произошла в 2000 году в Соединенных Штатах, когда Верховный суд США присудил победу на президентских выборах Джорджу Бушу — младшему, сыну бывшего президента Джорджа Буша. Сомнительные махинации вокруг выборов, включая тот факт, что большинство американских избирателей проголосовали за демократического кандидата Альберта Гора, однако окончательный результат выборов был определен голосованием выборщиков в штате Флорида, где губернатором был брат Буша, сделали американскую демократию объектом насмешек в арабском мире: оказалось, что у американцев престолонаследование существует точно так же, как у арабов.

Большинство арабских аналитиков в 2000 году приветствовали победу Джорджа Буша. В конце концов, он был выходцем из семьи техасских нефтепромышленников, имеющей хорошие связи с арабским миром. Тот факт, что Эл Гор баллотировался в паре с сенатором от штата Коннектикут Джо Либерманом, первым еврейским кандидатом в вице-президенты от ведущей политической партии США, заставил многих в арабском мире предполагать, что демократы придерживались бы более произраильской позиции, чем республиканцы. И они связали свои надежды с Бушем.

Новый президент Буш мало интересовался Ближним Востоком. Его приоритеты лежали не в сфере внешней политики. За неделю до инаугурации он встретился с директором ЦРУ Джорджем Тенетом, который проинформировал его о том, что существуют три основных угрозы для Соединенных Штатов: оружие массового поражения (ОМП), Усама Бен Ладен и подъем Китая как военной и экономической державы^{51}.

Хотя многие арабские государства, включая Ливию и Сирию, предположительно вели программы разработки оружия массового поражения, наибольшую обеспокоенность вызывало наличие ОМП у Ирака. С момента принятия Резолюции № 687 Совбеза ООН в апреле 1991 года правительство Ирака находилось под постоянным давлением со стороны ООН и международного сообщества, которые призывали Ирак подчиниться требованиям резолюции об уничтожении всех запасов химического, биологического и ядерного оружия, а также всех баллистических ракет дальностью свыше 150 километров. Однако Саддам Хусейн подозревал американцев в том, что те используют инспекционные проверки для борьбы с его режимом, и всячески препятствовал работе инспекторов ООН по вооружениям, которые в 1998 году были вынуждены остановить свою работу в Ираке.

Попытки предыдущей американской администрации свергнуть режим Саддама Хусейна не увенчались успехом. В отношении Ирака продолжали действовать жесткие торгово-экономические санкции, введенные после вторжения в Кувейт, которые вызвали в стране тяжелый гуманитарный кризис, однако не ослабили позиций Хусейна. Воздушное пространство над северным и южным Ираком находилось под контролем американских и британских ВВС. В 1998 году администрация Клинтона приняла «Закон об освобождении Ирака», который предусматривал выделение значительных средств на поддержку смены режима Саддама. А в декабре 1998 года, когда инспекторы ООН по вооружениям покинули Ирак, Клинтон санкционировал четырехдневную бомбардировку Ирака, чтобы «подорвать» его способность производить и использовать оружие массового поражения.

Джордж Буш продолжил политику Клинтона по сдерживанию Ирака и исходящей от него военной угрозы, связанной с предполагаемым наличием у режима Саддама обширных запасов ОМП.

Между тем американское разведывательное сообщество было куда больше озабочено обострением противостояния с Усамой Бен Ладеном и его организацией «Аль-Каида». Бен Ладен провозгласил своей целью заставить Соединенные Штаты уйти из Саудовской Аравии и мусульманского мира в целом, объявив главным средством для достижения этой цели терроризм. В августе 1998 года связанные с «Аль-Каидой» террористы-смертники произвели два мощных взрыва у посольств США в Танзании и Кении. Больше 220 человек погибли и сотни были ранены, большинство из них — местные жители (всего 12 погибших были американскими гражданами). За причастность к этим взрывам ФБР внесло Бен Ладена в список десяти самых разыскиваемых преступников. В октябре 2000 года террористы-смертники на начиненном взрывчаткой катере атаковали американский эсминец «Коул» в йеменском порту Аден — 17 американских моряков погибли и 39 получили ранения.

Способность «Аль-Каиды» наносить удары по уязвимым местам в броне Соединенных Штатов вызывала все б?льшую тревогу. В январе 2001 года директор ЦРУ Тенет предупредил Буша, что Бен Ладен и его террористическая сеть представляют собой непосредственную угрозу для США. Однако, в отличие от Саддама Хусейна в Ираке, Бен Ладен был мобильной и неуловимой угрозой. Неясно, какие политические меры президент мог принять для ее устранения.

Буш пришел в Овальный кабинет с уверенностью в том, что и Ирак с его ОМП, и Бен Ладен с его террористической сетью не так уж опасны для Соединенных Штатов. В первые девять месяцев президентства главным приоритетом Буша был Китай.

События 11 сентября 2001 года изменили все. Они положили начало эпохе самого широкомасштабного вмешательства Соединенных Штатов в дела Ближнего Востока — и периоду острейшей напряженности в современной арабской истории.