Глава 10. Подъем арабского национализма

Арабский мир вступил в эпоху холодной войны в состоянии политического брожения. По окончании Второй мировой антиимпериалистические настроения межвоенных лет только усилились и с войной в Палестине переросли в открытую враждебность по отношению к Великобритании и Франции. Это значительно осложнило положение Британии в Египте, Иордании и Ираке, где она по-прежнему сохраняла преференциальные союзы с созданными ею монархиями.

Старое поколение политиков-националистов и монархов дискредитировало себя тем, что не сумело окончательно освободить свои страны от британского имперского контроля. Множество новых радикальных партий, от исламистских «Братьев-мусульман» до коммунистов, соперничали за умы и сердца нового поколения националистов. И молодые армейские офицеры не могли остаться в стороне от революционных веяний эпохи. Они поставили под вопрос легитимность арабских монархий и многопартийного парламентаризма, установленного британцами, и сделали выбор в пользу революционного республиканства.

Главной идеологией эпохи стал арабский национализм. К 1940-м годам освобождение от колониального правления было общей целью всех арабских народов, но их политические чаяния носили более глобальный характер. Большинство людей в арабском мире считали, что их объединяют язык, история и культура, основанная на исламском прошлом и общая и для мусульман, и для немусульман. Они мечтали стереть границы, проведенные империалистическими державами с целью разобщения арабов, и создать новое содружество арабских народов, основанное на глубоких исторических и культурных связях. Они верили, что арабы могут вернуть свое величие на международной арене только через единство. И они вышли на улицы, чтобы выразить протест против империализма, подвергнуть критике свои правительства и потребовать от них встать на путь единения арабской нации.

Египет во многом был в авангарде этого движения. Навал ас-Саадави, будущая известная феминистка и врач, в 1948 году поступила на медицинский факультет Каирского университета. По ее свидетельству, политическая атмосфера в то время достигла небывалой напряженности. «В те дни в университете почти непрерывной чередой шли демонстрации и митинги», — вспоминала она в своей автобиографии. Ас-Саадави не были чужды националистические идеи. Ее отец давал ей читать газеты и открыто осуждал коррумпированность монархии, состояние армии и британскую оккупацию Египта. «Это три хронические болезни нашей страны, от которых есть только одно лекарство — смена существующего режима, — говорил он дочери. — Народ должен проснуться и восстать»^{1}. Юная ас-Саадави приняла слова отца близко к сердцу и, став студенткой, активно участвовала в массовых демонстрациях, которые в конце 1940-х годов проходили в Каире постоянно.

Они отражали острую жажду перемен, охватившую египетское общество. Палестинская катастрофа заставила египтян разочароваться в существующих политических партиях, лишила иллюзий в отношении короля Фарука и сделала нетерпимыми к присутствию британцев в своей стране. Послевоенные годы были эпохой деколонизации, а британцы давно перестали быть желанными гостями в Египте.

В 1950 году египтяне пошли на выборы, чтобы избрать новое правительство после потрясений, вызванных войной в Палестине и убийством премьер-министра ан-Нукраши в декабре 1948 года. Партия «Вафд» добилась победы и сформировала правительство, которое возобновило переговоры с Великобританией с целью добиться полной независимости, к которой египтяне безуспешно стремились с 1919 года. Переговоры продолжались с марта 1950 по октябрь 1951 года. После того как они не дали никаких результатов, вафдистское правительство решило в одностороннем порядке выйти из англо-египетского договора 1936 года. Но британцы решительно воспротивились аннулированию договора, поскольку это превращало их силы в зоне Суэцкого канала в незаконную оккупационную армию. Несмотря на то что в 1947 году Британская империя ушла из Индии, Суэцкий канал по-прежнему имел для нее важнейшее стратегическое значение.

Не сумев достичь своих целей путем переговоров, «Вафд» решила усилить давление на Британию другими способами. При молчаливом одобрении вафдистского правительства в Египте начали создаваться партизанские формирования, в которые входили в основном члены организации «Братья-мусульмане», студенты и рабоче-крестьянская молодежь. Их бойцов называли фидаинами — буквально «людьми, готовыми пожертвовать собой ради идеи». В октябре 1951 года эти вооруженные группы начали нападать на британские войска и объекты в зоне Суэцкого канала. Британцы дали ожесточенный отпор. Один из однокурсников Навал ас-Саадави оставил учебу на медицинском факультете и вступил в отряд фидаинов, но был убит в бою с британцами, став мучеником, погибшим за правое дело.

Партизанская война в зоне канала вызывала активные политические дебаты в Каире. Ас-Саадави вспоминала студенческий митинг, который прошел в ноябре в университете. Она с растущим раздражением слушала студенческих политиков — вафдистов, коммунистов, «Братьев-мусульман», которые принимали героические позы и состязались друг с другом в пустой риторике. Но потом на трибуну поднялся молодой человек по имени Ахмад Хилми. Он был одним из фидаинов и принимал участие в нападениях на британцев в зоне канала. «Друзья, — обратился он к собравшимся спокойным, уверенным голосом, — борцы за свободу, воюющие в зоне канала, нуждаются в боеприпасах и продуктах питания. Они нуждаются в надежных тылах. Сейчас не время и не место для политических разногласий. Нам нужно единство народа»^{2}. Решительность этого молодого человека произвела большое впечатление на ас-Саадави. Впоследствии он стал ее мужем.

В январе 1952 года для сохранения контроля над Суэцким каналом британцы решили применить военную силу. Британские войска начали захватывать полицейские участки в зоне канала, чтобы помешать полиции оказывать поддержку фидаинам. 24 января в одном из городов полицейский отряд в 160 человек сдался британцам без боя. Египетское правительство, неприятно удивленное той легкостью, с которой британцы одержали победу, отдало приказ сражаться «до последней пули». Возможность выполнить его представилась уже на следующий день, когда 1500 британских солдат окружили полицейское управление в Исмаилии и потребовали его капитуляции. 250 находившихся там полицейских отказались. В ответ британцы начали обстрел из танков и артиллерии, который продолжался девять часов. Полицейские держались, пока у них не кончились боеприпасы. К тому моменту, когда они были вынуждены сдаться, 46 человек были убиты, 72 ранены.

Известие о штурме в Исмаилии подняло волну негодования по всему Египту. На следующий день, в субботу 26 января 1952 года, была объявлена всеобщая забастовка. Десятки тысяч человек вышли на улицы Каира, чтобы выразить протест против действий британцев. Но ни правительство, ни сами каирцы не могли предвидеть, что эти выступления выльются в «черную субботу».

В тот день темные силы вели в Каире свою игру, и демонстрации протеста быстро переросли в беспорядки. В результате больше 50 египтян и 17 иностранцев (в том числе девять британцев) были убиты разъяренной толпой. Под прикрытием демонстраций активно действовали провокаторы. Они безнаказанно поджигали богатые кварталы Каира. Происходившее описал очевидец событий «черной субботы», член Коммунистической партии, Анвар Абд аль-Малик: «Люди стояли в стороне и зачарованно смотрели, как бандиты предавали огню роскошные здания и магазины. Они не вмешивались, потому что все это великолепие принадлежало не им, а богачам и иностранцам»^{3}. В тот день огнем были уничтожены элитный английский клуб, четыре гостиницы (включая знаменитый отель «Шефард»), четыре ночных клуба, семь универмагов, 17 кафе и ресторанов, 18 кинотеатров, 70 различных коммерческих учреждений (включая банки, автосалоны и офисы авиакомпаний), а также еврейская школа и штаб-квартира «Братьев-мусульман»^{4}.

События 25–26 января 1952 года ознаменовали конец политического порядка в Египте. Было ясно, что акции с поджогами, беспрецедентные в египетской истории, носили запланированный характер. Столицу наводнили всевозможные слухи. Коммунисты обвиняли в организации беспорядков социалистов и «Братьев-мусульман». Некоторые утверждали, что был организован заговор с целью подорвать авторитет короля Фарука (который в ночь сожжения Каира как раз устроил торжественный банкет в честь рождения сына)^{5}. Другие считали, что поджоги произошли по приказу самого короля и британцев, желавших таким образом избавиться от «Вафд» и назначить более сговорчивое временное правительство.

Какова бы ни была роль короля Фарука в «черной субботе», 27 января он отправил вафдистское правительство Мустафы ан-Наххаса в отставку. После этого в течение полугода он назначил, одного за другим, четырех премьер-министров из числа лояльных престолу политиков, которые безуспешно пытались сформировать правительство и управлять страной. 24 мая был распущен парламент, а новые выборы отложили на неопределенный срок. Все выглядело так, будто Фарук пытается идти по стопам отца и повторить эксперимент 1930 года с восстановлением абсолютной монархии. Доверие общества к правительству было подорвано.

В конце концов, не так уж важно, кто именно приказал поджечь Каир (ответа на этот вопрос мы никогда не узнаем). Но возникшие после этого слухи и теории заговора продемонстрировали глубокий кризис доверия к монархии и правительству, предвещавший революцию.

Хотя в 1952 году о революции в Египте говорили многие, только небольшая группа армейских офицеров активно планировала свержение правительства. Они называли себя «Свободными офицерами», а их лидером был молодой подполковник Гамаль Абдель Насер. «Свободных офицеров» объединяла патриотическая идея, а также твердая убежденность в том, что в бедственном положении Египта были повинны монархия и парламентское правительство. Насера и его соратников потряс опыт участия в палестинской войне, к которой вооруженные силы Египта оказались абсолютно не готовы. Их отправили воевать плохо вооруженными, на несколько месяцев бросили в израильском окружении и в конце концов вынудили постыдно капитулировать. Первоначально «Свободные офицеры» ставили своей целью противостояние британскому империализму в Египте, но в скором времени пришли к пониманию того, что главным препятствием к достижению полной независимости Египта от Британии была существующая политическая система.

Полковник Насер взялся за создание тайного политического общества сразу после возвращения из Палестины. Чтобы обеспечить себе широкую поддержку, он привлек к участию в организации ветеранов палестинской войны Абд аль-Хакима Амера и Салаха Салима, представителя «Братьев-мусульман» Анвара Садата, а также коммуниста Халида Мухи ад-Дина. Первое собрание прошло осенью 1949 года в доме Насера. Постепенно движение «Свободных офицеров» набирало силу и расширялось. Члены организации вербовали офицеров-единомышленников по всей египетской армии и создавали все новые ячейки, которые в целях конспирации действовали независимо друг от друга. Осенью 1950 года они выпустили первую прокламацию, где обратились к офицерскому корпусу с призывом поддержать их антиимпериалистическую борьбу^{6}.

После событий «черной субботы» движение «Свободные офицеры» претерпело радикальную трансформацию. Если до января 1952 года оно ставило своей целью борьбу с империализмом и ограничивалось тем, что критиковало правительство за коррупцию и сотрудничество с британцами, то теперь его лидеры открыто заговорили о необходимости свержения короля Фарука и роялистского правительства. Зная, что в стране ходят слухи об армейском заговоре, они решили действовать как можно скорее. Переворот был назначен на ноябрь 1952 года, и заговорщики занялись его активной подготовкой и привлечением инакомыслящих офицеров в свои ряды.

Конфронтация между королевским двором и «Свободными офицерами» достигла критической точки из-за, казалось бы, безобидных выборов президента офицерского клуба в декабре 1951 года. Для короля Фарука офицерский клуб традиционно служил барометром лояльности военных к монархии. «Свободные офицеры» решили использовать выборы как средство противостояния королю и его приверженцам. Насер и его соратники убедили популярного генерала Мухаммада Нагиба, героя арабо-израильской войны, выдвинуть свою кандидатуру на пост президента клуба во главе оппозиционного списка. Когда Нагиб и его оппозиционный список одержали безоговорочную победу, король Фарук попытался отменить результаты выборов. Наконец, в июле 1952 года Фарук лично уволил Нагиба с поста президента клуба и распустил правление. Было очевидно, что «Свободным офицерам» необходимо ответить на вызов короля, если они не хотят лишиться доверия сторонников. Как сказал на собрании организации Абд аль-Хаким Амер, один из ближайших соратников Насера: «Король нанес нам серьезный удар. Если мы на него не ответим, офицеры потеряют к нам всякое доверие, и за нами никто не пойдет»^{7}.

«Свободные офицеры» понимали, что если они не предпримут быстрых и решительных действий, то вскоре окажутся за решеткой. Насер встретился с генералом Нагибом, самым высокопоставленным офицером в их организации и ее формальным лидером, и предложил совершить переворот в кратчайшие сроки. «Члены организации были единодушны в том, что Египет созрел для революции», — вспоминал Нагиб в своих мемуарах. Король и его кабинет переехали в летние резиденции в Александрии, так что Каир находился в полном распоряжении военных. «В городе стояла такая испепеляющая жара, что никому и в голову не могли прийти мысли о революции, — вспоминал Нагиб свои рассуждения. — Следовательно, это был идеальный момент для нанесения удара». Они решили действовать, пока король не назначил новый кабинет и «пока его шпионы не успели узнать, кто мы такие и что замышляем»^{8}.

Для «Свободных офицеров» это была точка невозврата. Заговорщики хорошо осознавали все риски, связанные с попыткой смены власти, и понимали, что в случае неудачи им грозит обвинение в государственной измене. Они тщательно продумали свой план: одновременное занятие радиостанции и военного штаба, мобилизация лояльных воинских частей, меры по обеспечению общественной безопасности и предотвращению иностранного вмешательства. Переворот назначили на 23 июля 1952 года, и до этой даты нужно было проработать все детали.

Заговорщики находились под пристальным наблюдением властей, что только усиливало огромное напряжение в последние дни перед восстанием. Накануне переворота свой человек предупредил генерала Нагиба, что его собираются арестовать по подозрению в организации заговора против правительства. «Я с трудом скрывал тревогу», — впоследствии признавался Нагиб в мемуарах. В ночь переворота он остался дома под предлогом того, что за ним ведется слежка и он не хочет сорвать планы заговорщиков^{9}. Анвар Садат в тот вечер отправился с женой в кино, устроил там шумную потасовку с одним из зрителей и пошел в полицейский участок подавать жалобу, что было идеальным алиби на случай провала восстания^{10}. Даже Насер и Абд аль-Хаким Амер удивили своих сторонников, явившись на место сбора в штатском (позже они переоделись в военную форму)^{11}.

Несмотря на все сомнения и страхи, «Свободным офицерам» удалось осуществить почти бескровный переворот. Лояльные им воинские части окружили генеральный штаб армии и, подавив не слишком активное сопротивление охраны, к двум часам ночи 23 июля захватили его. Сразу после этого, пока город мирно спал, другие воинские части оперативно заняли ключевые стратегические пункты в Каире. Когда столица оказалась под контролем военных, в семь часов утра Анвар Садат прибыл на национальную радиостанцию и от имени генерала Мухаммада Нагиба как главнокомандующего вооруженными силами обратился к народу Египта с сообщением о состоявшемся перевороте.

В тот день Навал ас-Саадави дежурила в больнице Каср аль-Айни в центре Каира. В своих воспоминаниях она описывала, с каким ликованием люди восприняли новость о перевороте. «В палатах пациенты слушали радио. Внезапно музыка прекратилась, и диктор сказал, что сейчас будет сделано важное сообщение. Мы услышали, что военные взяли власть в стране в свои руки и что Фарук больше не король». Она была поражена реакцией пациентов. «Они выбежали из палат в коридор с криками „Да здравствует революция!“ Я смотрела на их широко раскрытые рты, поднятые вверх руки, потрепанные рубашки, болтавшиеся на худых телах. Они были похожи на мертвецов, которые внезапно ожили». И действительно, даже умерших эта новость не обошла стороной: ас-Саадави увидела, как похоронный кортеж, покидающий больницу, внезапно остановился. «Мужчины, несшие гроб, поставили его на тротуар и присоединились к ликующей толпе. А женщины, которые мгновение назад оплакивали усопшего, перестали рыдать и принялись кричать вместе со всеми „Да здравствует революция!“»^{12}

Итак, 23 июля 1952 года «Свободные офицеры» совершили успешный государственный переворот и взяли власть в свои руки. Но они плохо представляли себе, что делать дальше. «Стало очевидно, что в процессе подготовки нашей революции мы упустили важнейший момент — не подготовились к тому, что нам придется управлять страной, — впоследствии писал Садат в своих мемуарах. — Мы не планировали садиться в кресла министров. Мы не думали об этом и не разработали никакой конкретной правительственной программы»^{13}. В конце концов они обратились к опытному политику Али Махиру, известному своими патриотическими взглядами, с просьбой сформировать новое правительство. «Свободные офицеры» также не знали, что делать с Фаруком. Арестовать его? Казнить? Насер принял мудрое решение заставить монарха отречься от престола и отправить его в изгнание, чтобы не связывать новое правительство потенциально рискованным судебным процессом и не превращать короля в мученика, казнив его без суда и следствия. Фарук отрекся от престола в пользу своего полугодовалого сына Ахмада Фуада II и 26 июля под салют из 21 орудия отплыл из Александрии на королевской яхте «Аль-Махруса» в почетную ссылку. Генерал Нагиб, провожавший бывшего короля в изгнание, вспоминал в своих мемуарах:

Я поприветствовал короля, он в ответ поприветствовал меня. Затем последовала долгая и неловкая пауза. Никто из нас не знал, что сказать.

— Эффендим [господин], вы сами вынудили нас сделать то, что мы сделали, — произнес, наконец, я.

Ответ Фарука поразил меня.

— Я знаю, — сказал он. — Вы сделали то, что я всегда мечтал сделать сам.

Я был так удивлен, что больше не мог придумать, что сказать. Я отдал ему честь, и другие сделали то же самое. После этого Фарук обменялся со всеми рукопожатиями.

— Надеюсь, вы хорошо позаботитесь об армии, — сказал он. — Вы же знаете, что ее создал мой дед.

— Египетская армия находится в надежных руках, — ответил я.

— Ваша задача будет трудной. Знаете, не так-то легко управлять Египтом, — были прощальные слова короля^{14}.

Но генералу Нагибу фактически так и не пришлось управлять Египтом. Настоящим лидером в стране был Насер, и вскоре это стало очевидно.

С июльской революцией 1952 года в египетскую политику пришло новое поколение. Среди членов движения «Свободные офицеры», средний возраст которых составлял 34 года, 50-летний Нагиб казался стариком. Все они были коренными египтянами, родившимися в провинции и сделавшими успешную военную карьеру, — так же как сторонники полковника Ахмада Ораби в 1880-х годах.

Как и Ораби и его сподвижники, «Свободные офицеры» были недовольны привилегированным положением турко-черкесских элит, окружавших королевскую семью. Одним из первых декретов после прихода к власти они отменили все турецкие титулы, такие как бек и паша, которые, по их словам, «раздавались слабым королем… людям, их не заслуживавшим»^{15}.

Вслед за титулами египетская аристократия лишилась и своей земли. «Свободные офицеры» инициировали крупную аграрную реформу, приняв закон, который ограничивал индивидуальное владение землей 200 акрами (около 80 гектаров). Обширные земельные владения королевской семьи были конфискованы, а 1700 крупным землевладельцам стоимость их участков была компенсирована 30-летними облигациями. В общей сложности у египетской аристократии было изъято около 365 000 акров (около 150 000 гектаров) земли. Все это было перераспределено между крестьянами, чьи владения составляли не более пяти акров (около двух гектаров). Столь радикальная аграрная реформа накалила отношения между «Свободными офицерами» и премьер-министром Али Махиром, который представлял интересы гражданских землевладельческих элит, и в сентябре 1952 года тот подал в отставку.

Между тем земельная реформа 1952 года принесла «Свободным офицерам» весомые политические выгоды. Она улучшила положение лишь небольшой части сельских жителей Египта — около 146 000 семей при общей численности населения 21,5 млн человек, — но «Свободные офицеры» получили от египетского народа колоссальный кредит доверия^{16}. Поддержка народных масс придала военным необходимую уверенность, чтобы открыто выйти на политическую арену и взять бразды правления страной в свои руки.

С первых же шагов в политике «Свободные офицеры» показали, что они собираются играть главенствующую роль. В сентябре 1952 года генералу Нагибу было поручено сформировать новое, в основном гражданское правительство. В свою очередь, Насер создал из руководства «Свободных офицеров» так называемый Совет революционного командования (СРК), чтобы заниматься проведением в жизнь революционных преобразований — формально в сотрудничестве с правительством Нагиба, но на деле все чаще в противостоянии с ним. Военные быстро очистили египетскую политику от партийного плюрализма. В январе 1953 года, в ответ на усиливающееся давление со стороны «Вафд» и «Братьев-мусульман», СРК добился запрещения политических партий и экспроприации их средств в пользу государства. Взамен полковник Насер создал новую финансируемую государством партию под названием «Освободительный съезд». Он утверждал, что именно межпартийная борьба была причиной политических неудач Египта в межвоенные годы, и надеялся, что «Освободительный съезд» будет способствовать мобилизации народной поддержки нового режима. Военные окончательно порвали со старым порядком, когда 18 июня 1953 года СРК объявил об упразднении монархии. Египет был провозглашен республикой, и Мухаммад Нагиб стал ее первым президентом. Впервые с эпохи фараонов Египтом управляли коренные египтяне. Как заметила Навал ас-Саадави, Нагиб стал «первым египтянином, возглавившим нашу страну со времен фараона Менеса»^{17}.

Отныне власть принадлежала народному правительству, которое пользовалось широкой поддержкой масс. «Атмосфера в стране изменилась, — вспоминала ас-Саадави. — Раньше люди ходили молча, с мрачными лицами. Теперь же незнакомцы улыбались друг другу на улице, желали доброго утра, интересовались здоровьем, обсуждали свежие новости, поздравляли со свершившейся революцией, пытались прогнозировать будущее и каждый день ожидали перемен к лучшему».

Новому египетскому правительству нужно было оправдать эти ожидания. Но, как и предсказывал король Фарук, это была трудная задача. От старого режима новая власть унаследовала колоссальные экономические проблемы. Египет был преимущественно аграрной страной, но из-за обширных пустынных территорий возможности сельскохозяйственного производства были ограничены. Чтобы расширить обрабатываемые площади, требовались значительные водные ресурсы для орошения засушливых земель. Египетская промышленность была развита очень слабо. В 1953 году доля сельского хозяйства в ВВП страны составляла 35 %, тогда как доля промышленности — всего 13 % (оставшиеся 52 % приходились на услуги)^{18}. Низкие темпы индустриализации были в значительной степени обусловлены недостатком государственных и частных инвестиций. Общий прирост населения превышал темпы создания рабочих мест, в результате чего все меньше египтян могли получить стабильную работу, необходимую для повышения уровня жизни.

Совет революционного командования нашел радикальное решение всех проблем: построить на Ниле мощную гидроэлектростанцию с плотиной и водохранилищем. Место для строительства гидроузла было выбрано в Верхнем Египте, недалеко от города Асуан. Новая высотная Асуанская плотина должна была обеспечить достаточно водных ресурсов, чтобы увеличить площадь обрабатываемых земель с 6 до 8–9,5 млн акров, и генерировать достаточно электроэнергии, чтобы создать условия для индустриализации Египта и гарантировать доступность электроэнергии^{19}. Загвоздка была в том, что стоимость такого проекта составляла сотни миллионов долларов, а таких денег у Египта не было.

Было очевидно, что проект по строительству Асуанского гидроузла, призванного обеспечить экономическую независимость страны, можно было профинансировать и реализовать только с внешней помощью. Египет ревностно относился к своему суверенитету и не желал им поступаться. Но в скором времени стало ясно, что с международным сообществом невозможно договориться, не идя на компромиссы.

На международной арене главной задачей нового египетского правительства было добиться полного ухода Великобритании. На протяжении полувека эта цель ускользала от египетских националистов.

В апреле 1953 года Насер возглавил проходившие при посредничестве Соединенных Штатов переговоры по выводу британских сил из зоны канала. Для обеих сторон ставки были очень высоки. Насер считал, что неудача подорвет доверие египетского народа к «Свободным офицерам», а Британия боялась пошатнуть свое международное положение в стремительно освобождавшемся от колониализма мире. Процесс затянулся на год и четыре месяца. Переговоры несколько раз заходили в тупик и возобновлялись. В конце концов компромисс был достигнут: британцы обязались вывести все войска из Египта в течение 24 месяцев, а 1200 гражданских экспертов должны были остаться в зоне канала на семилетний переходный период. Конечно, это была не полная и безоговорочная победа над британцами: двухлетняя задержка вывода войск и семилетнее присутствие гражданского персонала стали поводом для критики со стороны некоторых египетских националистических кругов. Тем не менее в июле 1954 года СРК одобрил эти условия, и 19 октября 1954 года между британским и египетским правительствами было подписано Соглашение о зоне Суэцкого канала. 19 июня 1956 года последний британский солдат покинул египетскую землю.

В Египте новое соглашение было встречено критикой. Со стороны президента Мухаммада Нагиба это была попытка избавиться от своего молодого политического соперника. Не желая больше мириться с номинальной ролью, Нагиб хотел обрести всю полноту власти, которой, по его мнению, должен был обладать президент страны. Между тем, контролируя Совет революционного командования, Насер сосредоточил в своих руках значительную часть президентских полномочий. К 1954 году отношения между Насером и Нагибом накалились до такой степени, что некоторые современники описывали их как откровенную ненависть. И когда Нагиб подверг критике новую договоренность Насера с британцами, тот использовал все средства, чтобы дискредитировать Нагиба и настроить общественное мнение против человека, которого по-прежнему уважали.

«Братья-мусульмане» также ухватились за неполный уход британцев, чтобы обрушиться с критикой на «Свободных офицеров». У исламистской организации, запрещенной вместе с другими политическими партиями в 1953 году, были серьезные основания для того, чтобы затаить обиду на новый режим. Массовые репрессии в отношении «Братьев-мусульман», предпринятые Насером в начале 1954 года, сделали его мишенью для одной из отколовшихся экстремистских группировок. Боевики разрабатывали планы его убийства, в том числе с использованием террориста-смертника с начиненным взрывчаткой поясом, что было первым известным случаем планирования теракта с участием смертника в истории Ближнего Востока. Но эта тактика не встретила поддержки среди исламистов того времени, и заговорщики не сумели найти ни одного добровольца^{20}.

26 октября 1954 года член «Братьев-мусульман» Махмуд Абд аль-Латиф попытался убить Насера более традиционным способом. Во время выступления Насера в Александрии по поводу вывода британских войск Абд аль-Латиф выпустил в него восемь пуль, но ни одна не попала в цель. Насер повел себя героически. Хотя в толпе началась паника, он сумел взять себя в руки и после короткой паузы продолжил говорить. «Мои соотечественники, — прокричал Насер в микрофон в порыве чувств, — моя кровь льется за вас и Египет. Я буду жить ради вас и умру во имя вашей свободы и чести». Толпа взревела от восторга. «Пусть они убьют меня; я не боюсь смерти, поскольку я вселил в вас гордость, честь и дух свободы. Если Гамаль Абдель Насер должен погибнуть, то каждый из вас станет Гамалем Абдель Насером»^{21}. Эта страстная речь транслировалась по радио по всему Египту и арабскому миру и воспламенила сердца людей.

Насер в полной мере воспользовался этим драматичным моментом. Едва не став мучеником во имя нации, он утвердил свое первенство среди революционеров и получил полную свободу действий, чтобы устранить главных соперников в борьбе за народную любовь — президента Мухаммада Нагиба и «Братьев-мусульман». Вернувшись в Каир, Насер начал масштабные чистки, в ходе которых были арестованы тысячи членов «Братства», а в декабре шестерых из них повесили за соучастие в покушении. Нагиб также был втянут в судебные разбирательства, и, хотя ему так и не предъявили никаких обвинений, 15 ноября он был отправлен в отставку с поста президента и следующие 20 лет провел под домашним арестом.

Отныне у Египта был один хозяин. С конца 1954 года и до своей смерти в 1970 году Гамаль Абдель Насер был президентом Египта и главнокомандующим его вооруженными силами, а также безоговорочным лидером арабского мира. Ни один другой арабский лидер ни до, ни после него не пользовался таким авторитетом на ближневосточной арене, и мало кто мог посоперничать с влиянием Насера в международных делах. Египет стоял на пороге новой эпохи, когда все казалось возможным.

Теперь, когда соглашение об уходе британцев было заключено, следующим пунктом повестки дня для Египта стали неурегулированные отношения с новым государством Израиль. Они оставались крайне напряженными. Давид Бен-Гурион предпринял несколько попыток выяснить намерения «Свободных офицеров», но Насер и его люди избегали прямого контакта с израильтянами (в 1953 году в Париже состоялись тайные встречи между израильскими и египетскими дипломатами, но они не привели ни к каким результатам). Бен-Гурион пришел к выводу, что новое военное правительство собирается превратить Египет в «Арабскую Пруссию», что представляло собой явную и прямую угрозу Израилю. Но Насер знал, что у его страны недостаточно военной мощи даже для того, чтобы сдержать своего нового агрессивного соседа, не говоря уже о том, чтобы вступать в военную конфронтацию с ним. Чтобы противостоять Израилю на равных, Египту требовалось иностранное оружие. Но, как вскоре выяснил Насер, в обмен на поставку вооружения иностранные правительства выдвигали требования, так или иначе подрывавшие новообретенную независимость Египта.

Первой страной, к которой Насер обратился за помощью в ноябре 1952 года, были Соединенные Штаты. Американцы согласились помочь и предложили «Свободным офицерам» направить в США делегацию, чтобы уточнить свои потребности в военной технике, включая самолеты, танки, артиллерию и корабли. Но в ответ они поставили одно условие: чтобы Египет присоединился к региональному оборонительному пакту.

В мае 1953 года госсекретарь США Джон Даллес посетил Каир с двойной миссией: содействовать подписанию мирных соглашений между Израилем и арабскими государствами и добиться изоляции на Ближнем Востоке главного соперника США — Советского Союза. Переговоры с египетским правительством неизбежно затронули тему поставки вооружений, и Даллес дал понять, что Соединенные Штаты по-прежнему готовы оказать помощь Египту при условии его вступления в так называемую Средневосточную оборонительную организацию. Присоединение к ней означало бы, что Египет оказался на стороне США и Великобритании в противостоянии с Советским Союзом.

Насер решительно отклонил предложение Даллеса. Ответь он согласием, и это создало бы условия для расширения британского военного присутствия в Египте, чего не мог допустить ни один египетский лидер. Даллес не сумел понять того, что египтяне не видели оснований опасаться советской угрозы. Настоящей угрозой для Египта был Израиль. Мухаммад Хайкал (1923–2016), в то время редактор влиятельной египетской газеты «Аль-Ахрам» и доверенное лицо Насера, вспоминал, как в ходе разговора Насер сказал Даллесу: «Как я могу пойти к своему народу и сказать, что собираюсь терпеть убийцу с пистолетом в руках у себя под боком [т. е. Израиль] и защищаться от того, кто держит нож на расстоянии 5000 миль?»^{22}

Отношения между Египтом и Израилем ухудшились после подписания в 1954 году англо-египетского соглашения о выводе войск. Бен-Гурион считал, что присутствие британцев в зоне Суэцкого канала создавало жизненно важный буфер между Египтом и Израилем, и устранение этого буфера должно было неизбежно привести к катастрофе. В июле 1954 года израильская военная разведка организовала в Египте диверсионную операцию, которая предусматривала проведение терактов против британских и американских учреждений в Каире и Александрии. Израильтяне надеялись спровоцировать кризис в отношениях между Египтом, Великобританией и Соединенными Штатами, чтобы заставить британцев пересмотреть решение о выводе войск из зоны канала^{23}. Но один из израильских диверсантов был пойман на месте, когда пытался установить взрывное устройство, и операция оказалась раскрыта. В Израиле разразился громкий политический скандал, названный «Делом Лавона» (в честь тогдашнего министра обороны Пинхаса Лавона, которого обвинили в провале операции). В Египте было арестовано 13 израильских агентов, двоих из них казнили, один покончил с собой в тюрьме, а остальных приговорили к длительным тюремным срокам.

Дело Лавона и казнь израильских агентов еще больше обострили отношения между Египтом и Израилем. Бен-Гурион, который за год до того ушел в отставку, уступив кресло премьер-министра миролюбивому Моше Шарету, был вынужден снова встать у руля страны — сначала в должности министра обороны, а затем и премьер-министра. Свое возвращение к власти он отметил разгромным нападением на силы египтян в секторе Газа 28 февраля 1955 года.

Сектор Газа был единственной областью подмандатной Палестины, оставшейся под контролем Египта по окончании первой арабо-израильской войны 1948–1949 годов. Там укрылись сотни тысяч палестинских беженцев. Они постоянно проникали на территорию Израиля, одни — чтобы забрать свое имущество из наспех покинутых домов, другие — чтобы отомстить евреям, изгнавшим их с родной земли. Два таких набега, совершенных палестинскими боевиками в феврале 1955 года, были использованы израильским правительством как предлог для карательной операции. Две группы израильских парашютистов высадились в секторе Газа и разгромили местную штаб-квартиру египетской армии. 37 египетских солдат были убиты, 31 ранен. Израиль наглядно продемонстрировал свое военное превосходство, и Насер знал, что его дни сочтены, если он не обеспечит свою армию самым современным оружием, что позволит ей противостоять израильтянам.

Израильская операция в секторе Газа загнала Насера в угол. Он отчаянно нуждался в иностранной военной помощи, но при этом не мог пойти ни на какие уступки, чтобы получить ее. Британцы и американцы продолжали давить на Насера, требуя заключения регионального оборонительного союза в обмен на поставки современного вооружения. Теперь англосаксонские державы требовали от Насера присоединения к так называемому Багдадскому пакту — альянсу, созданному под эгидой НАТО, чтобы противостоять советской экспансии в регионе. Первоначально, в феврале 1955 года, договор заключили Турция и Ирак, и в течение года к нему примкнули Пакистан, Иран и Великобритания. Насер выступал категорически против Багдадского пакта, считая, что за ним стоят британцы с их стремлением закрепиться на Ближнем Востоке и усилить влияние своих хашимитских союзников в Ираке в противовес правительству «Свободных офицеров» в Египте. Насер открыто осуждал Багдадский пакт и приложил все силы к тому, чтобы помешать присоединению к нему других арабских государств, несмотря на посулы британцев и американцев.

Британское правительство во главе с премьер-министром Энтони Иденом начало видеть за каждой своей неудачей на Ближнем Востоке влияние Насера и ужесточило политику в отношении египетского руководства. На фоне нарастающего антагонизма между Насером и Иденом не было и речи о том, чтобы Британия согласилась поставлять в Египет современное вооружение.

Не договорившись с англосаксами, Насер попытался получить военную помощь у французов. Но у Франции также имелись серьезные претензии к Насеру из-за того, что он поддерживал националистические движения в Северной Африке. Националисты в Тунисе, Марокко и Алжире активизировали борьбу за независимость от Франции и смотрели на Египет не только как на образец для подражания, но и как на союзника. Со своей стороны, Насер сочувствовал североафриканским националистам и рассматривал их борьбу против империализма как часть более широкого сопротивления арабского мира иностранному господству. Хотя он не мог помочь им финансовыми и военными ресурсами, но был рад дать убежище и позволить использовать Египет как плацдарм для ведения антиколониальной борьбы.

Пока Насер покрывал североафриканских националистов, французы отказывались предоставлять ему военную помощь. Вынужденный выбирать между арабами и французами, Насер выбрал арабов. Это еще больше разозлило французов, которые понимали, что их борьба с арабским национализмом обречена на поражение.

Капитуляция Франции перед нацистской Германией в начале Второй мировой войны нанесла сокрушительный удар по ее авторитету в Северной Африке. Деморализованные колониальные чиновники, подчинявшиеся коллаборационистскому режиму Виши, мало напоминали представителей великой имперской державы. Националисты в Тунисе, Алжире и Марокко воспрянули духом, ободренные кажущейся слабостью французов.

В ноябре 1942 года американские войска легко разгромили силы правительства режима Виши в Марокко. Два месяца спустя президент Франклин Рузвельт и премьер-министр Уинстон Черчилль встретились в Касабланке, чтобы разработать план североафриканской кампании. Они пригласили марокканского султана Мухаммада V присоединиться к ним за обедом, на котором Рузвельт открыто критиковал французский империализм. На встрече также присутствовал сын султана Хасан, который впоследствии взошел на марокканский трон как король Хасан II. По его словам, Рузвельт заявил, что «колониальная система устарела и обречена». Черчилль, будучи премьер-министром имперской державы, возразил ему, но Рузвельт продолжал настаивать на своем. «Он сказал, что по окончании войны — которое, как он надеялся, было не за горами — Марокко обретет независимость в соответствии с принципами Атлантической хартии», — вспоминал Хасан. Более того, Рузвельт пообещал Марокко американскую экономическую помощь, когда та станет независимым государством^{24}.

Слова Рузвельта стали известны далеко за пределами обеденного зала. Через две недели после этого визита группа марокканских националистов подготовила манифест, в котором, ссылаясь на прописанное в Атлантической хартии право народов на самоопределение, потребовала предоставить Марокко независимость. Этот манифест был разослан правительствам США, Великобритании и Франции. Султан даже предложил объявить войну Германии и Италии и начать военные действия на стороне антигитлеровской коалиции. Но на тот момент британцы и американцы уже договорились о поддержке генерала Шарля де Голля, и, вместо того чтобы пойти навстречу требованию марокканцев, в июне 1943 года американцы передали Марокко под контроль «Свободной Франции». Марокканцам ничего не оставалось, кроме как добиваться независимости своими силами. Что они и начали делать.

Сильной стороной марокканского движения за независимость была его опора на партнерство между монархией и националистами. Недавно созданная националистическая партия «Истиклал» носила открыто монархистский характер, а ее манифест, опубликованный в январе 1944 года, предполагал, что переговоры с Францией от лица марокканской нации должен вести не кто иной, как король. Единственным требованием партии к султану было создание инструментов демократического правления.

Мухаммад V активно поддерживал «Истиклал», что не могло не привести его к столкновению с французскими колониальными властями. Когда в конце 1940-х годов националистическое движение вышло за рамки узкого круга политических элит и охватило рабочие профсоюзы и городское население, колониальные власти начали рассматривать султана как голову националистической «змеи», угрожавшей французской империи в Северной Африке.

Борьба марокканских националистов находила моральную поддержку по всему арабскому миру. В 1947 года высланные из Марокко националисты создали в Каире Бюро арабского Магриба, где они могли планировать свои политические действия и вести пропаганду без вмешательства французов. Бюро прославилось на весь арабский мир, когда его члены освободили знаменитого героя Рифской войны 1920-х годов против Испании и Франции Абд аль-Крима, когда его перевозили на французском корабле с острова Реюньон, где он находился в изгнании, в Париж. Абд аль-Крима встретили в Каире как героя и назначили председателем Комитета освобождения Северной Африки.

Французы все отчетливее понимали, что нарастающая волна арабского национализма вот-вот сметет их с Африканского континента. Мухаммад V начал делать особый акцент на связях Марокко с арабским миром. В апреле 1947 года он выступил в Танжере с публичной речью, где говорил о Марокко исключительно в контексте арабского мира и ни разу не упомянул Францию. В 1951 году французский генеральный резидент предъявил султану ультиматум: либо дистанцироваться от «Истиклал», либо отречься от престола. Султан уступил давлению французов, но не утратил поддержку националистов и народных масс, которые начали мобилизовывать силы в массовых акциях протеста. Общественный порядок в Марокко пошатнулся, когда профсоюзы призвали к забастовкам и националистические демонстрации переросли в беспорядки.

В Тунисе также наблюдался резкий подъем политической активности. В декабре 1952 года французские террористы застрелили лидера тунисского профсоюзного движения Фархата Хашшада. Его убийство вызвало массовые демонстрации по всему Тунису и Марокко. Французские власти подавили беспорядки в крупных марокканских городах с такой жестокостью, что это только подогрело мятежные настроения масс. В автобиографическом романе «Год слона» известная марокканская писательница Лайла Абу Зайд описала свое глубокое потрясение от тех событий. Для Зухры, от лица которой ведется повествование, насильственный разгон демонстрации в декабре 1952 года стал переломным моментом, после которого она решила присоединиться к подпольному националистическому движению.

Я поддерживала эти идеи задолго до того, как фактически присоединилась к сопротивлению. Я помню события того дня с предельной ясностью. Эта кровавая расправа в Касабланке никогда не сотрется из моей памяти. Всякий раз, когда я думаю об этом, мое тело немеет от ужаса. Перед моими глазами стоит картина, как их солдаты из Иностранного легиона высовываются из казарм, располагавшихся по соседству с нашим домом, и из пулеметов расстреливают толпу людей.

Всю жизнь я живу с этими выстрелами, звучащими в моих в ушах, и вижу падающих женщин и детей. Впоследствии я насмотрелась на трупы, лежащие на тротуарах как мешки с мусором, но ничто не потрясло меня так сильно, как события того ужасного дня… В тот день я потеряла всякую привязанность к жизни… Ситуацию нужно было менять, или не стоило жить^{25}.

После массовых беспорядков в декабре 1952 года французские власти запретили «Истиклал» и Коммунистическую партию и выслали из страны сотни политических активистов. Однако султан Мухаммад V оставался ключевой фигурой, вокруг которой продолжали сплачиваться марокканские националисты, и французы были решительно настроены от него избавиться. Действуя через определенные круги местной знати, лояльной Франции и находящейся в оппозиции султану, французы организовали государственный переворот. 20 августа 1953 года французские власти потребовали у Мухаммада V отречься от престола и, когда тот отказался, арестовали его и отправили в ссылку на остров Мадагаскар у восточного побережья Африки. На следующий день, 21 августа, группа религиозных лидеров и предводителей мусульманских мистических братств, убежденных в том, что националистическая политика Мухаммада V противоречила их религии, провозгласили члена королевской семьи Мухаммада Бен Арафу новым султаном Марокко.

Изгнание Мухаммада V не помогло восстановить спокойствие в стране. Лишившись права открыто выражать свое политическое мнение, националисты ушли в подполье и обратились к насильственным методам борьбы. Они совершили покушения на нескольких французских колониальных чиновников и представителей марокканской знати, сотрудничавших с французами, и даже на султана-узурпатора Бен Арафу. В ответ французские поселенцы создали собственную террористическую организацию «Французское присутствие» (Pr?sence Fran?aise), целью которой были убийства националистических активистов и запугивание их сторонников. Французская полиция установила режим террора, арестовывая подозреваемых в поддержке националистов и пытая политических заключенных.

Именно в такой обстановке Зухра, главная героиня автобиографического романа Лайлы Абу Зайд, присоединилась к движению сопротивления. Ее первым заданием было помочь человеку из тайной ячейки, возглавляемой ее мужем, бежать от французской полиции и перебраться из Касабланки в международную зону в Танжере. По горькой иронии судьбы, этот беглец был ветераном французской войны во Вьетнаме, потерявшим ногу в сражении при Дьенбьенфу. Несмотря на все трудности, Зухре удалось благополучно доставить своего соратника по подполью в Танжер.

После первого успеха руководство движения сопротивления стало давать Зухре все более сложные задания. Однажды ей поручили поджечь в центре Касабланки магазин, хозяин которого сотрудничал с французскими властями. Полицейские с собаками-ищейками бросились за ней в погоню по горячим следам. Зухра забежала во двор какого-то дома, где женщины занимались приготовлением пищи. «Я партизанка», — сказала она им, и женщины спрятали ее, не задавая никаких вопросов. Сидя в укрытии, Зухра думала о том, как политика изменила ее собственную жизнь и положение марокканских женщин в целом: «Если бы моя бабушка ожила и увидела, как я поджигаю магазины, доставляю контрабандой оружие и тайно перевожу людей через границу, она бы умерла во второй раз»^{26}.

Переломный момент для французской империи в Северной Африке наступил в 1954 году. С конца 1940-х годов в Марокко и Тунисе усиливался протест против иностранного правления, что вынудило французские власти в конце концов пересмотреть свою позицию в отношении обоих протекторатов. Номинально власть в обеих странах принадлежала местным монархиям — султанам династии Алауитов в Марокко и беям династии Хусейнидов в Тунисе. Французы пришли к выводу, что самый надежный способ защитить свои интересы в обеих странах — договориться с националистами и уступить им независимость под властью дружественных правительств. Однако два события расстроили их мирные планы и привели к распаду Французской империи: потеря Индокитая после поражения в решающем сражении при Дьенбьенфу (март — май 1954 года) и вспышка Алжирской войны за независимость 2 ноября 1954 года.

Французы не считали Алжир колонией. В отличие от Туниса и Марокко, которые управлялись как протектораты, Алжир был официально провозглашен территорией Франции и поделен на три департамента, формально имевших такой же статус, как и департаменты метрополии. В Алжире проживало больше миллиона французских граждан, интересы которых активно отстаивались их выборными представителями в парламенте Франции. Французское правительство и народ считали Алжир французским. Поэтому, когда алжирские националисты объявили войну, французы отреагировали быстро и решительно. Раздосадованные своим поражением во Вьетнаме и настроенные никогда больше не капитулировать перед туземцами, они отправили в Алжир войска, чтобы «защитить» его от националистической угрозы.

Столкнувшись с войной в Алжире, правительство Пьера Мендеса-Франса приняло решительные меры по сокращению потерь и урегулированию отношений с Тунисом и Марокко. Французский премьер-министр лично отправился в Тунис и предложил бею Мухаммаду VIII аль-Амину (правил в 1943–1956 гг.) назначить новое правительство, чтобы начать переговоры о независимости Туниса. Бей, желавший сохранить свою власть над националистами, попытался оставить в стороне самую популярную националистическую партию «Ад-Дустур аль-Джадид» («Новая конституция») во главе с Хабибом Бургибой. Но к марту 1955 года под растущим давлением общественности он был вынужден привлечь Бургибу к участию в переговорах.

Харизматичный Бургиба быстро занял лидирующее положение в тунисской переговорной группе и уже к апрелю добился подписания франко-тунисского соглашения об автономии. Оно было подтверждено меморандумом от 20 марта 1956 года, в котором Франция официально признала независимость Туниса. В июле 1957 года Тунис был провозглашен республикой, и в соответствии с республиканским принципом народного суверенитета тунисская монархия, запятнавшая себя сотрудничеством с французскими колониальными властями, была упразднена. Хабиб Бургиба был избран первым президентом Тунисской республики и оставался на этом посту на протяжении следующих 30 лет.

В Марокко французы попытались урегулировать ситуацию, разрешив султану Мухаммаду V вернуться из ссылки на Мадагаскаре и вновь занять трон. 16 ноября 1955 года султан вступил на марокканскую землю, где его ожидал восторженный прием. Через два дня Мухаммад V обратился к народу из королевского дворца в Рабате по случаю Дня трона, главного праздника страны. «Трудно подобрать слова, чтобы описать этот день, — вспоминала Зухра, героиня романа Лайлы Абу Зайд. — Вся Касабланка торжествовала. Повсюду были установлены помосты и громкоговорители. Песни и танцы перемежались пламенными речами. Воздух был напоен ароматами чая, который готовили тут же на улицах». Зухра вместе с родственниками и друзьями отправилась на автобусе из Касабланки в Рабат, чтобы послушать речь султана. Когда Мухаммад V и двое его сыновей появились на балконе дворца, народ приветствовал их «невероятным ревом». «Сколько раз я слушала его тронную речь, которую он произнес в тот день 18 ноября! Что это за речь! Я выучила ее наизусть и могу даже сегодня пересказать слово в слово».

Зухра цитировала слова султана по памяти: «В этот радостный день Всевышний благословил нас дважды. По Его милости мы вернулись на нашу любимую родную землю после долгого и прискорбного отсутствия, и по Его милости мы снова можем быть вместе с нашим народом — народом, которого нам так не хватало, которому мы хранили безусловную верность и который хранил безусловную верность нам». Послание султана было предельно ясным: Марокко сумеет стать независимым только благодаря единству монарха и народа. По мнению Зухры, события 18 ноября наглядно показали, что попытка французов разделить народ и монарха через его изгнание потерпела неудачу. «Поразительно, какое влияние на наши сердца возымел султан! Его изгнание облачило его в священные одежды; он стал идеей, знаменем, под которым народ сплотился и поднялся на борьбу. Если бы французы не выслали его, я уверена, их присутствие в Марокко продлилось бы намного дольше»^{27}.

2 марта 1956 года Марокко обрело независимость от Франции.

К тому моменту, когда Марокко и Тунис добились независимости, в Алжире уже шла полномасштабная война. То, что началось как неорганизованный мятеж небольшой группы плохо вооруженных повстанцев (по разным оценкам, на 1 ноября 1954 года их численность составляла от 900 до 3000 человек), переросло в массовое народное восстание, жертвами которого часто становились невооруженные мирные жители — как французские поселенцы, так и коренные алжирцы.

В августе 1955 года боевики Фронта национального освобождения (ФНО) напали на французскую деревню Филипвиль и убили 123 человека: мужчин, женщин, детей. Французы ответили невероятной жестокостью, убив в отместку тысячи алжирцев (официальные французские источники называли цифру в 1273 человека, ФНО заявлял о 12 000 жертв)^{28}.

Эти массовые убийства только усилили решимость ФНО, а также привлекли к движению сопротивления много новых добровольцев, возмущенных расправами французов с алжирским населением. Но они также наглядно показали стратегическую слабость ФНО перед лицом французской оккупационной армии, за которой стояли все ресурсы развитой промышленной державы.

Из каирского офиса ФНО движение сопротивления вело свою международную деятельность. Египетское правительство во главе с Насером обеспечивало борцам за независимость Алжира широкую общественную поддержку. Когда Насер обратился к Франции с просьбой о поставках вооружения, Франция выдвинула условие — отказаться от поддержки ФНО и добиться изоляции алжирских националистов в арабском мире. Разумеется, на это Насер согласиться не мог.

К 1955 году Насер приобрел нескольких влиятельных друзей. Он пользовался авторитетом среди отцов-основателей Движения неприсоединения, таких как лидер Югославии Иосип Броз Тито, лидер Индии Джавахарлал Неру и глава КНР Чжоу Эньлай. Учитывая непримиримое отношение египтян к любому иностранному господству, Движение неприсоединения было для них естественным выбором. Как и другие члены движения, египетское правительство хотело сохранить свободу и поддерживать дружеские отношения как с Соединенными Штатами, так и с Советским Союзом, без необходимости присоединяться к тому или иному лагерю в холодной войне. Кроме того, страны Азии и Африки использовали эту международную организацию как площадку для борьбы с колониализмом. На первой конференции, проходившей в индонезийском Бандунге, где было положено начало Движению неприсоединения, Насер предложил принять резолюцию в поддержку борьбы алжирцев за независимость, за которую — к досаде французов — проголосовали единогласно.

Египетский народ был в восторге от того, что их молодой харизматичный президент стал признанным лидером на мировой арене. Но американцы не разделяли этих восторгов. Президент Дуайт Эйзенхауэр категорически отвергал политику неприсоединения. Он и его администрация считали, что нельзя одновременно дружить с США и СССР и каждая страна в конце концов должна выбрать, на чьей она стороне — за американцев или против них. Отказ Насера вступить в региональный союз против Советского Союза вызвал у американцев крайнее раздражение, хотя многие в американской администрации еще надеялись привлечь президента Египта в свой лагерь. Но их ждало разочарование.

Настоятельная потребность в оружии, в котором ему отказал Запад, в конечном итоге привела Насера к коммунистическому блоку. Он обсудил проблему закупки современного вооружения с китайским лидером Чжоу Эньлаем, и тот предложил от лица Египта переговорить по этому вопросу с Советским Союзом. В мае 1955 года советский посол в Каире встретился с Насером, что стало началом переговоров, продлившихся все лето.

Несмотря на то что Насер обратился за помощью к Советскому Союзу, он не оставил попыток договориться с Соединенными Штатами. Президент Египта проинформировал американцев о своих переговорах с СССР и заявил американскому послу в Каире, что получил от Советского Союза предложение о поставке вооружений, но предпочел бы получить военную помощь от США. По мнению Мухаммада Хайкала, поначалу госсекретарь Джон Даллес решил, что Насер блефует. Только получив неопровержимые доказательства того, что Насер действительно собирается заключить соглашение с СССР, Даллес отправил своих эмиссаров с целью предотвратить сделку.

В сентябре 1955 года Насер поставил американцев перед свершившимся фактом, объявив о том, что Египет договорился о покупке оружия у государства — сателлита СССР — Чехословакии^{29}. Эта крупная сделка — Египет приобрел 275 современных танков Т-34 и 200 военных самолетов, в том числе истребители МиГ-15 и МиГ-17 и бомбардировщики Ил-28 — резко изменила баланс сил на Ближнем Востоке^{30}.

После этого первого демарша правительство Насера еще больше испортило отношения с администрацией Эйзенхауэра, когда в мае 1956 года установило дипломатические отношения с Китайской Народной Республикой. Это серьезно подрывало попытки США сдержать распространение коммунистического влияния на Ближнем Востоке, и Соединенные Штаты были настроены заставить Египет изменить свою политику.

Британцы, французы и израильтяне строили еще более амбициозные планы: они хотели сменить египетское правительство, считая Насера лидером опасного нового движения — арабского национализма, которое угрожало их жизненно важным интересам на Ближнем Востоке. Бен-Гуриона тревожила перспектива того, что Насер может сплотить арабские государства и объединенными силами нанести смертельный удар по Израилю. Британский премьер-министр Энтони Иден считал, что Насер использует арабский национализм, чтобы лишить Британию остатков влияния на Ближнем Востоке. Французы видели, как Насер поощряет алжирцев активизировать борьбу против Франции. У каждого из трех государств была весомая причина желать свержения Насера, чтобы защитить свои национальные интересы.

В 1956 году эти три государства вступили в тайный сговор и начали совместную военную интервенцию против Египта, которая на Западе получила название Суэцкого кризиса, а в арабском мире — Тройственной агрессии.

Истоки развития Суэцкого кризиса лежали в Асуане. Строительство Асуанского гидроузла наряду с программой аграрных реформ было важнейшей частью плана развития страны, разработанного «Свободными офицерами». Плотина должна была обеспечить потребности страны в электроэнергии и таким образом создать условия для индустриализации, а также позволить значительно расширить сельскохозяйственные площади благодаря орошению.

Но у египетского правительства не было средств, чтобы профинансировать строительство самостоятельно. Это был один из крупнейших строительных проектов в мире, а его стоимость оценивалась в астрономическую сумму — примерно 1 млрд долларов, из которых 400 млн долларов приходились на иностранную валюту. В конце 1955 года Всемирный банк одобрил предоставление египетскому правительству займа в размере 200 млн долларов при условии, что США и Великобритания выделят оставшиеся 200 млн.

Американское и британское правительства рассчитывали с помощью этого проекта получить рычаги влияния на политику Египта. Как утверждал Мухаммад Хайкал, Соединенные Штаты и Британия никогда не собирались предоставлять Египту всю необходимую сумму, пообещав выделить только треть от нее, чего было явно недостаточно для полной реализации проекта, но вполне достаточно для того, чтобы иметь возможность воздействовать на Египет на протяжении всех лет строительства. По словам Хайкала, в январе 1957 года Даллес сказал саудовскому королю Ибн Сауду, что «они решили помочь [Египту] с плотиной, потому что этот проект носит долгосрочный характер… и привяжет Египет к Америке на десять лет. За это время Насер либо осознает все опасности сотрудничества с Советским Союзом, либо лишится власти»^{31}.

Правительство США также потребовало, чтобы одним из условий предоставления займа был отказ египетского правительства от дальнейших закупок вооружения у Советского Союза. Военные расходы, утверждали американцы, негативно скажутся на способности Египта оплачивать свою часть стоимости строительства плотины. Однако Насер не собирался разрывать договоренности с Советским Союзом, который оказался единственной мировой державой, готовой оказать Египту военную помощь без каких-либо условий.

Насер был вынужден признать, что правила холодной войны исключают возможность одновременного сотрудничества с СССР и США. К апрелю 1956 года у него имелись все основания подозревать, что Соединенные Штаты собираются отказаться от поддержки строительства Асуанской плотины. И действительно, три месяца спустя, 19 июля 1956 года, Эйзенхауэр публично объявил о том, что Соединенные Штаты не будут оказывать финансовую помощь проекту.

Насер узнал об этом заявлении американской администрации в самолете, когда возвращался из Югославии в Каир. Он был в гневе: Эйзенхауэр объявил на весь мир о решении отказаться от финансового участия в проекте, даже не уведомив об этом египетское правительство, не говоря уже о предоставлении объяснений. «Это не отказ, — сказал Насер Хайкалу. — Это атака на наше правительство и подстрекательство народа Египта к его свержению»^{32}.

Насер считал, что он должен ответить — решительно и быстро. В течение 24 часов он разработал самый дерзкий план, который только можно было себе представить, — и через шесть дней нанес своим врагам сокрушительный удар.

26 июля Насер должен был выступить в Александрии с торжественной речью, посвященной четвертой годовщине революции. Он собирался говорить об Асуанской плотине. Если западные державы отказались помочь египтянам, собирался сказать Насер, значит, Египет профинансирует проект самостоятельно, национализировав Суэцкий канал и направив доходы от его эксплуатации на строительство плотины.

Юридически правительство Египта имело полное право национализировать Суэцкий канал при условии, что оно выплатит акционерам Компании Суэцкого канала справедливую компенсацию за их акции. Однако Насер понимал, что национализация канала спровоцирует международный кризис, и не только потому, что компания зарегистрирована во Франции, а британское правительство является ее крупнейшим акционером. Британия была преисполнена решимости сохранить свое влияние на Ближнем Востоке и восприняла бы национализацию как очередной враждебный шаг со стороны египетского правительства. Насер оценивал вероятность иностранного вмешательства в 80 процентов.

По расчетам Насера, в случае, если бы Франция и Великобритания выбрали силовой вариант, им потребовалось бы не меньше двух месяцев, чтобы мобилизовать необходимые военные силы. Двухмесячная задержка позволила бы ему выиграть время, чтобы провести переговоры и урегулировать вопрос дипломатическим путем. Это была рискованная игра, но Насер считал, что у него нет иного выхода, если он хочет отстоять независимость Египта.

Непосредственно саму операцию по захвату офисов Компании Суэцкого канала Насер поручил провести молодому инженеру, полковнику Махмуду Юнусу. Вечером 26 июля Юнус должен был внимательно слушать речь Насера по радио и, услышав кодовые слова «Фердинанд де Лессепс» (так звали руководителя строительства Суэцкого канала), начать операцию. Если бы Насер не упомянул имя Лессепса во время выступления, Юнус должен был отложить операцию и ждать дальнейших приказов.

Следуя своей привычке, Насер произносил речь, опираясь на заметки, и вскоре перешел к причинам кризиса вокруг строительства Асуанской плотины. Он рассказал историю эксплуатации Египта империалистическими державами и привел в пример Суэцкий канал, упомянув имя Фердинанда Лессепса. «Президент так боялся, что Махмуд Юнус пропустит этот сигнал, что повторял имя француза снова и снова, — вспоминал Хайкал. — Лессепс то, Лессепс сё, пока не повторил его имя десяток раз, так что люди начали удивляться, почему он так превозносит Лессепса, к которому египтяне не испытывали особой любви».

Насеру не стоило волноваться, поскольку внимательный полковник Юнус услышал кодовое слово с первого раза, после чего выключил радио и отправился выполнять задание. «Мне очень жаль, — позже сказал он Насеру, — что я не дослушал вашу речь до конца».

Его команды захватили офисы Компании Суэцкого канала в Каире, Порт-Саиде и Суэце. Юнус лично командовал захватом штаб-квартиры в Исмаилии. Впоследствии один из участников операции, сопровождавших Юнуса, рассказывал: «Мы зашли в их контору в Исмаилии примерно в семь часов вечера. Все сотрудники уже разошлись по домам, и там оставалась только ночная смена. Мы вызвали их руководство, разумеется иностранцев, потому что египтяне не допускались до управленческих должностей… Они были застигнуты врасплох»^{33}. Штаб-квартира компании была захвачена командой из 30 офицеров и гражданских инженеров.

К тому моменту, когда Насер перешел к кульминационной части своей речи, контроль над каналом был уже в руках египтян. «Мы не допустим, чтобы Суэцкий канал был государством в государстве, — заявил Насер наэлектризованной аудитории. — С сегодняшнего дня Суэцкий канал становится египетской компанией». Объявив о национализации канала, Насер пообещал, что отныне доходы от его эксплуатации в размере 35 млн фунтов будут направляться на строительство Асуанской плотины. «Эти слова привели людей в бурный восторг», — вспоминал Хайкал^{34}.

Новость о национализации Суэцкого канала потрясла международное сообщество. Бен-Гурион немедленно подумал о том, что это хорошая возможность свергнуть Насера. Он связался с администрацией Эйзенхауэра, но получил весьма уклончивый ответ. В своем дневнике он записал: «Западные державы разъярены… но, я боюсь, они не собираются ничего предпринимать. Франция не решится действовать в одиночку; [британский премьер-министр] Иден — не человек действия; Вашингтон будет избегать любой реакции»^{35}. Однако Бен-Гурион недооценил глубину негодования, вызванного у британцев и французов этим шагом Насера.

Французы отреагировали первыми. На следующий день после национализации канала Морис Буржес-Монури, министр обороны Франции, позвонил Шимону Пересу, в то время генеральному директору министерства обороны Израиля, и спросил его, сколько времени потребовалось бы Армии обороны Израиля, чтобы захватить Синайский полуостров до зоны Суэцкого канала. Перес ответил, что примерно две недели. Тогда французский министр задал прямой вопрос: согласится ли Израиль принять участие в трехстороннем нападении на Египет, в ходе которого Израилю нужно будет оккупировать Синайский полуостров, а объединенные англо-французские силы займут зону Суэцкого канала? Перес не мог гарантировать заключение военного союза от лица израильского правительства, но дал французам обнадеживающий ответ. Так было положено начало тайному сговору, который привел ко второй арабо-израильской войне.

Затем французы обратились к сэру Энтони Идену, предложив ему следующий план: Израиль нападет на Египет, а вслед за ним под предлогом «восстановления мира» в зоне Суэцкого канала произойдет вторжение англо-французских сил. Предполагалось, что правительство Насера не сумеет выстоять в этой войне, и в результате Израиль обезопасит свои границы с Египтом, а Великобритания и Франция смогут вернуть себе контроль над каналом. Но, как показали дальнейшие события, весь этот авантюрный план был построен не более чем на коллективных ошибочных суждениях.

Чтобы обговорить условия этого невероятного трехстороннего альянса, в парижском пригороде Севр была организована тайная встреча, в которой приняли участие министры иностранных дел Франции и Великобритании Кристиан Пино и Селвин Ллойд и премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион. Переговоры шли трудно на фоне глубокого взаимного недоверия между израильтянами и англичанами, в памяти которых еще были свежи времена Палестинского мандата. Но у заговорщиков была мощная объединяющая сила — их общая ненависть к Насеру и твердое намерение уничтожить его.

После 48-часового напряженного обсуждения 24 октября 1956 года стороны заключили тайное соглашение. Израилю предстояло напасть на Египет первым, спровоцировав арабо-израильский военный конфликт, ставящий под угрозу безопасность судоходства по Суэцкому каналу. Великобритания и Франция должны были настаивать на прекращении военных действий, а затем, когда их призывы будут проигнорированы, направить свои войска в зону канала. Израильтяне не доверяли французам и англичанам, опасаясь, что после вторжения Израиля в Египет те откажутся от выполнения своих обязательств, и настояли на том, чтобы все договоренности были зафиксированы в письменном виде и подписаны каждой стороной.

Действительно, у Великобритании и Франции имелись весомые причины нарушить тайное соглашение с Израилем. Франция уже настроила против себя арабские страны тем, что продавала оружие израильтянам после 1948 года, а также своим упорным нежеланием предоставить независимость Алжиру. Имперское прошлое Британии продолжало омрачать ее отношения с арабскими националистами. Для бывших имперских держав союзничество с Израилем означало окончательный крах их отношений с арабским миром. Шансов на то, что этот заговор надолго останется в тайне, было мало.

Тем не менее невероятный план вступил в действие, когда 29 октября израильские войска атаковали египетские позиции на Синайском полуострове и двинулись в сторону Суэцкого канала. На следующий день Великобритания и Франция предъявили египтянам и израильтянам совместный ультиматум, потребовав прекратить военные действия и отвести войска на расстояние 10 миль от берегов Суэцкого канала. Но французы и англичане поторопились с ультиматумом и тем самым невольно выдали свою причастность к кризису. Они потребовали ухода воюющих сторон из зоны канала в то время, когда израильтяне находились еще в десятках миль от него. Как рассуждал Мухаммад Хайкал, доверенное лицо Насера: «Почему они потребовали вывода всех войск из зоны канала, если у израильтян был всего один легковооруженный десантный батальон, который находился в 40 милях от нее?» Это можно было объяснить только тем, что Великобритания и Франция знали о намерении израильтян подойти к каналу, а значит, были замешаны в происходящем.

По мере того как появлялось все больше доказательств британского сговора с Израилем — например, над Синайским полуостровом были замечены британские самолеты-разведчики, — египтянам пришлось признать немыслимое. Хайкал вспоминал: «Насер не мог заставить себя поверить в то, что Иден, всегда заявлявший о своем глубоком понимании Ближнего Востока, решил поставить под угрозу безопасность всех дружественных Британии государств и репутацию самой Британии в арабском мире, вступив вместе с Израилем в войну против арабской страны»^{36}.

Соединенные Штаты также не могли поверить своим глазам, наблюдая за разворачивающимся Суэцким кризисом. Не то чтобы сами американцы чурались подобных тактик — Центральное разведывательное управление активно участвовало в подготовке госпереворота в Сирии, который был запланирован на тот самый день, когда Израиль напал на Египет^{37}. Сирия принимала экономическую помощь от СССР, и Соединенные Штаты хотели сдержать угрозу советской экспансии на Ближнем Востоке путем смены сирийского правительства. Такие методы отстаивания своих интересов вполне соответствовали убеждениям США в 1956 году.

Проблема была в том, что администрация Эйзенхауэра считала Суэцкий кризис абсолютно иррациональным. В разгар холодной войны Британия и Франция продолжали вести себя как имперские державы. С точки зрения американцев единственной геостратегической игрой, действительно имевшей значение, было сдерживание советской экспансии на Ближнем Востоке и в других частях мира. Для них было непостижимо, что их ключевые союзники по НАТО, Великобритания и Франция, воюют за водный путь, ведущий к бывшим имперским владениям в Южной и Юго-Восточной Азии. Эйзенхауэр также был разгневан тем, что его европейские союзники начали такую крупную военную операцию без консультаций с Соединенными Штатами. Но британское и французское правительства отлично понимали, что, если бы они уведомили американцев, те решительно воспротивились бы Суэцкой кампании. Поэтому они предпочли оставить Вашингтон в неведении.

С точки зрения американцев Суэцкий кризис был непоправимой катастрофой во всех отношениях. На тот момент на международной арене произошло куда более важное событие, которой затмило собой даже срыв американской тайной операции в Сирии. 23 октября, за шесть дней до нападения Израиля на Египет, в Венгрии вспыхнула революция. Студенческие демонстрации против просоветского режима в Будапеште быстро переросли в общенациональное восстание. В течение нескольких дней поддерживаемое СССР правительство пало. Популярный в народе политик Имре Надь, который в свое время занимал пост премьер-министра и был отстранен от власти за свои реформистские взгляды, сформировал новый кабинет и немедленно объявил о выходе Венгрии из Варшавского договора, что означало прекращение военного сотрудничества с СССР и другими странами Варшавского блока. Это была первая трещина в «железном занавесе», отделявшем контролируемую СССР Восточную Европу от Запада, и наиболее значимым событием с начала холодной войны.

Прилагая в рамках ООН все усилия, чтобы защитить Венгрию от возмездия со стороны СССР, администрация Эйзенхауэра в ярости наблюдала за тем, как британцы и французы начали военную операцию в Северной Африке. Англо-французское вторжение в Египет отвлекло внимание международного сообщества от ситуации в Венгрии, что играло на руку Советскому Союзу. 31 октября британская и французская авиация подвергла бомбардировке египетские авиабазы, а в начале ноября в зоне Суэцкого канала был высажен англо-французский десант. Советские дипломаты заняли позицию борцов за правое дело, выступая в защиту Египта от агрессии Запада, в то время как СССР без лишней шумихи развернул в Венгрии свои войска и восстановил контроль над Восточной Европой. Сплоченность НАТО была подорвана именно в тот момент, когда Западу нужно было выступить единым фронтом против СССР. Эйзенхауэр возложил всю ответственность за потерю Венгрии на Великобританию и Францию.

Между тем Насер понимал, что Египет вряд ли сумеет выстоять в войне против трех хорошо вооруженных армий. В первые же дни войны он приказал своим войскам отступить из сектора Газа и с Синайского полуострова, которые были быстро оккупированы израильтянами, и сосредоточиться на защите зоны канала. Навал ас-Саадави, которая в то время работала врачом в сельской больнице в дельте Нила, вспоминала обращение Насера к народу, которое «звучало из тысяч радиоприемников в домах и на улицах»: «Мы будем сражаться, пока не изгоним захватчиков с нашей земли. Мы никогда не сдадимся». Как и в былое время, его непобедимая сила духа воодушевила египетский народ и подняла его на борьбу. Люди принялись в массовом порядке записываться добровольцами на фронт. «Я тоже решила снять докторский халат и надеть военную форму», — вспоминала ас-Саадави.

Как и многие ее соотечественники, ас-Саадави была готова отправиться в зону военных действий, но так и не получила повестку и была вынуждена следить за событиями из дома. Когда 6 ноября англо-французский десант высадился у Порт-Саида и взял в осаду город, она, как и все египтяне, пришла в ужас. «Их самолеты сбрасывали на город тысячи бомб и ракет, военные корабли обстреливали его с моря, по улицам грохотали танки, а на крыши домов приземлялись парашютисты», — писала ас-Саадави. Добровольческие формирования воевали плечом к плечу с египетской армией. «Отряды ополченцев, среди которых было много молодежи, вооруженные винтовками, гранатами и коктейлями Молотова, мужественно сражались с врагом»^{38}. По оценкам, в военных действиях в зоне канала погибло около 1100 гражданских лиц.

США пытались надавить на Великобританию и Францию, чтобы заставить их прекратить боевые действия и вывести войска из Египта. Но те игнорировали все усилия американцев и использовали свое право вето в Совете безопасности ООН, чтобы препятствовать принятию резолюций, ограничивающих их действия в зоне Суэцкого канала. В конце концов, когда Советский Союз и его союзники заявили о готовности вмешаться в конфликт на стороне Египта, администрация Эйзенхауэра прибегла к прямым угрозам, чтобы вынудить Великобританию и Францию немедленно прекратить огонь. Американцы пообещали выдворить обе страны из НАТО, а также продать часть своего пакета стерлинговых облигаций, что обрушило бы британскую валюту и оказало бы катастрофическое влияние на британскую экономику. На этот раз угрозы оказались действенными, и 7 ноября Великобритания и Франция подчинились требованию ООН о прекращении огня. К 22 декабря 1956 года все британские и французские войска были выведены из Египта, а последние израильские солдаты покинули египетскую землю в марте 1957 года, уступив место недавно созданным миротворческим силам ООН.

Для Египта Суэцкий кризис стал классическим примером военного поражения, обращенного в политическую победу. Смелая риторика Насера и брошенный им дерзкий вызов не были подкреплены никакими военными успехами. Однако сам факт того, что Египту удалось выжить в этом противостоянии, был воспринят как крупная политическая победа, и египтяне — вместе с огромным количеством сторонников Насера по всему арабскому миру — торжествовали так, будто Насер действительно разгромил врагов Египта. Что касается самого Насера, то теперь он мог быть уверен в том, что национализация Суэцкого канала не вызовет дальнейших проблем и что Египет наконец-то обрел полный суверенитет.

Для израильтян Суэцкая война стала одновременно и военной победой, и политическим поражением. Бен-Гурион был раздосадован тем, что под давлением международного сообщества ему пришлось вывести войска с оккупированной египетской территории, но Израиль в очередной раз продемонстрировал арабским соседям свое военное превосходство. В то же время участие Израиля в Трехсторонней агрессии только укрепило арабский мир во мнении о том, что это государство проводит империалистическую политику в Ближневосточном регионе.

Связь Израиля с империалистическими державами еще сильнее оттолкнула от него арабский мир, который категорически отказывался признавать еврейское государство и мирно сосуществовать с ним. Отныне поражение Израиля стало рассматриваться арабами как ключевое условие не только освобождения Палестины, но и избавления всего Ближнего Востока от западного империализма, что было мощнейшими идеологическими препятствиями на пути к миру на протяжении 1950-х годов.

Франция много проиграла в этом конфликте. Участие в Суэцком кризисе окончательно подорвало ее авторитет в Алжире и ослабило влияние в арабском мире в целом. После этого до конца 1950-х она отказалась от дальнейших попыток распространить свое влияние на арабские государства и начала открыто поддерживать Израиль. Сразу по окончании Суэцкого кризиса французы обеспечили израильтян новейшим вооружением и помогли создать свою ядерную программу, поставив им в 1957 году атомный реактор мощностью вдвое больше изначально обещанной.

Но главным проигравшим в Суэцком кризисе стала Великобритания, придававшая большое значение своему влиянию в арабском мире. Решение о вступлении в войну вызвало колоссальную внутреннюю оппозицию и привело к отставке ряда высокопоставленных чиновников в правительстве и министерстве иностранных дел. Энтони Иден пережил тяжелейший нервный срыв и в январе 1957 года ушел с поста премьер-министра. Последствия Суэцкой войны для положения Великобритании на Ближнем Востоке были поистине катастрофическими. По словам Хайкала, «после этих событий ни один арабский лидер не желал быть другом Британии и врагом Насера. Суэцкая война стоила британцам Аравии»^{39}.

Выдающиеся успехи Насера принесли ему безоговорочное лидерство в арабском мире, а победы над империализмом и призывы к солидарности сделали признанным вождем арабских националистов по всему Ближневосточному региону. Благодаря развитию радиовещания и распространению доступных переносных радиоприемников в 1950-е годы Насер получил возможность обращаться к арабским народам напрямую, через все границы. В эпоху массовой неграмотности радио позволяло Насеру охватить гораздо более широкую аудиторию, чем газеты.

В те времена самой мощной и популярной радиостанцией в арабском мире была базирующаяся в Каире «Саут аль-араб» («Голос арабов»). Созданная в 1953 году, чтобы пропагандировать идеи египетской революции, станция «Голос арабов» транслировала новостные, политические и развлекательные передачи. Она помогала арабам почувствовать себя единым народом несмотря на национальные границы и продвигала идеи арабского национализма и панарабского единства. Ее передачи слушали люди во всех уголках арабского мира. «Люди приникали к радиоприемникам, — вспоминал один из современников, — особенно когда транслировались националистические песни, которые призывали арабов поднять головы и защитить свое достоинство и свои земли от оккупации»^{40}.

Насер завоевал арабский мир посредством радио. Через «Голос арабов» он мог оказывать давление на другие арабские правительства, действуя поверх их голов и обращаясь напрямую к их гражданам. В докладе о политической ситуации в Ливане в 1957 году директор ливанской разведки Амир Фарид Шехаб писал: «Политическая пропаганда Насера завладела умами мусульманских масс, считающих его единственным вождем арабов. Благодаря влиянию египетских и сирийских радиостанций и достижениям Насера в Египте они не хотят видеть своим лидером никого другого, кроме него»^{41}.

Некоторые арабские националисты восприняли призывы Насера к арабскому единству буквальнее, чем предполагал даже сам египетский президент, и в первую очередь это касалось Сирии.

После военного переворота 1949 года, когда Хосни аз-Заим сверг законного президента Шукри аль-Куатли, Сирия погрузилась в состояние политической турбулентности. За эти несколько лет — с 1949 по 1955 год, когда аль-Куатли снова вернулся к власти, — она пережила пять разных правительств и летом 1957 года оказалась на пороге полного политического раскола. На внешнеполитической арене страна была втянута в противостояние между Советским Союзом и Соединенными Штатами (которые в 1956 году собирались свергнуть правительство аль-Куатли), а также в соперничество между арабскими государствами. Изнутри ее раздирали глубокие политические разногласия, подогреваемые революционными настроениями^{42}.

Двумя наиболее влиятельными партиями в стране в конце 1950-х годов были Коммунистическая партия Сирии и «Партия арабского возрождения», больше известная как «Баас» («Возрождение»). «Баас» была основана Мишелем Афляком и Салах ад-Дином Битаром в начале 1940-х годов как светская партия, продвигающая идеи панарабизма и антиимпериализма под лозунгом «Единая арабская нация, несущая Вечное послание». «Баас» выступала за отказ от узкого национализма в рамках отдельных государств в пользу национализма, объединяющего все арабские народы. Идеологи «Баас» утверждали, что арабы могут добиться полной независимости от внешнего влияния, а также социальной справедливости у себя дома только через достижение полного единства. Они предлагали утопическое видение единого арабского государства, свободного от империалистических границ, навязанных Версальским миром 1919 года. В конце 1940-х годов отделения «Баас» появились в Ливане, Иордании и Ираке.

Хотя в 1960-е годы баасизм превратился в серьезную политическую силу, каковой остается и по сей день, в 1950-х годах позиции «Баас» в Сирии были относительно слабы. Будучи партией образованного среднего класса, она не пользовалась поддержкой широких народных масс. На выборах 1955 года «Баас» получила меньше 15 % мест в сирийском парламенте. Понимая, что ей требуется сильный союзник, партия нашла его в лице египетского лидера. «Баас» активно поддерживала Насера как из-за схожести взглядов — его антиимпериалистическая и панарабская риторика была очень близка их собственной, — так и в стремлении воспользоваться его огромной популярностью у сирийского народа в собственных интересах.

Коммунистическая партия меньше нуждалась в Насере, поскольку ее позиции укреплялись вместе с ростом советского влияния в стране. Сирийские коммунисты даже в какой-то мере опасались египетского президента, который у себя дома запретил Коммунистическую партию. Тем не менее они тоже стремились получить дивиденды от популярности Насера.

В 1957 году и «Баас», и коммунисты обратились к Насеру с предложениями об объединении Сирии и Египта, пытаясь перещеголять друг друга в соперничестве за благосклонность египетского лидера. Тогда как «Баас» предложила федеративный союз, коммунисты подняли ставки и предложили полное слияние двух стран в единое государство, уверенные в том, что Насер отвергнет это предложение. Это была всего лишь политическая игра, поскольку ни «Баас», ни коммунисты не имели полномочий на заключение подобных соглашений с Египтом.

Но игра приняла серьезный оборот, когда в нее вмешались сирийские военные. Армия уже организовала в Сирии три государственных переворота, и многие ее офицеры были убежденными сторонниками идеологии баасизма. Они воспринимали Египет с его правительством «Свободных офицеров» как образец для подражания и считали, что союз с Насером позволит им стать доминирующей силой в сирийской политике. 12 января 1958 года, без предварительного согласования с правительством, начальник штаба армии и 13 его высших офицеров вылетели в Каир, чтобы обсудить с Насером возможность объединения. Только после их отлета один из членов штаба позвонил кабинету министров, в том числе Халиду аль-Азму, в то время министру финансов, и поставил их в известность об этом шаге.

«Разве вам не следовало сообщить о своем решении правительству и обсудить этот вопрос с нами, прежде чем отправляться в Каир?» — спросил аль-Азм у офицера.

«Что сделано, то сделано», — ответил тот и повесил трубку.

Выходец из аристократической семьи, Халид аль-Азм был одним из политиков-националистов, сражавшихся за независимость Сирии от французского мандата и переживших ужасающую бомбардировку Дамаска в 1945 году. Он был убежден, что военные ведут Сирию к катастрофе. «Если Насер согласится с их предложением, — размышлял он в своем дневнике, — Сирия полностью исчезнет как государство. Если же он откажется, военные снова пойдут привычным путем — захватят государственные учреждения и отстранят от власти и правительство, и парламент»^{43}.

Сирийское правительство решило направить в Каир министра иностранных дел Салах ад-Дина Битара, одного из основателей «Баас», поручив ему узнать мнение Насера по вопросу объединения и сообщить его кабинету. Однако по прибытии в Каир Битар был настолько захвачен важностью момента, что решил выступить не наблюдателем, а самопровозглашенным переговорщиком и начал прямые переговоры с Насером в качестве официального представителя сирийского правительства.

Насер был ошеломлен непрерывным потоком сирийских делегатов, стекавшихся в Каир, чтобы бросить свою страну к его ногам. Он всегда ратовал за арабское единство, но понимал его скорее как арабскую солидарность, общность целей и действий. Он никогда не стремился к формальному союзу с другими арабскими государствами. По его мнению, Египет имел свою, отдельную от остального арабского мира историю. До революции большинство египтян вообще не считали себя арабами, ассоциируя это название с жителями Аравийского полуострова либо с бедуинскими племенами. Предложение об объединении Египта и Сирии было тем более неожиданным, что две страны не имели общей границы и были разделены железным занавесом в виде Израиля.

Но Насер быстро понял, что объединение с Сирией как нельзя лучше отвечает его интересам. Как глава союза двух крупных арабских государств он станет бесспорным лидером арабского мира. Этот союз будет чрезвычайно популярен в народных массах за пределами Египта и Сирии, укрепляя их лояльность Насеру в ущерб лояльности своим национальным правительствам. Это также покажет великим державам, таким как США, Советский Союз, Британия и Франция, что на Ближнем Востоке формируется новый политический порядок — под предводительством Египта. Дав отпор империализму, Насер теперь собирался расстроить планы участников холодной войны.

Приняв всех сирийских делегатов, Насер изложил им свои условия: полное объединение с переходом Сирии под управление институтов власти, управляющих Египтом. Сирийская армия также должна перейти под командование египтян, а военные — вернуться в казармы и отныне и навсегда оставаться вне политики. Все политические партии будут распущены и заменены единственной государственной партией под названием «Национальный союз» с приравниванием партийного плюрализма к фракционному расколу.

Условия Насера шокировали сирийских делегатов. Баасисты пришли в смятение от перспективы роспуска их партии, но Насер заверил их, что они будут играть главенствующую роль в партии Национального союза, которая станет их главным инструментом формирования политической культуры в Объединенной Арабской Республике (ОАР), как будет называться новое государство. Насер намеренно выбрал открытое название, рассматривая союз Сирии и Египта как первый шаг на пути к более широкому арабскому союзу и к арабскому возрождению, к чему стремилась «Баас». Несмотря на то что Насер выдвинул условия, предполагавшие отстранение от политической власти и «Баас», и военных, обе группы вернулись с переговоров в Каире с иллюзией того, что благодаря союзу с Египтом они будут играть в новой «египетской» Сирии доминирующую роль.

После десятидневных переговоров Битар и офицеры приехали в Дамаск и представили сирийскому правительству схему объединения, о которой они договорились с Насером. Халид аль-Азм открыто воспротивился их предложениям, но оказался в меньшинстве. Он с ужасом наблюдал за тем, как избранное народом правительство беспечно отдает с трудом завоеванную независимость своей страны другому государству, движимое тем, что он считал арабскими националистическими фантазиями. В своем дневнике аль-Азм высмеял вступительное слово президента аль-Куатли, который с помощью громких слов, таких как «арабская идентичность», «арабская нация» и «слава», пытался «придать смысл этой бессмыслице». Затем аль-Куатли дал слово министру иностранных дел. Битар сообщил своим коллегам, что они с Насером договорились о полном слиянии Сирии и Египта в единое государство и решили вынести этот вопрос на народный референдум в обеих странах, — прекрасно понимая, что этот союз получит широкую общественную поддержку.

Вслед за Битаром члены кабинета начали один за другим выходить на трибуну и выступать в поддержку союза. «Когда все высказались, — вспоминал аль-Азм, — я предложил отложить рассмотрение этого вопроса на несколько дней, чтобы присутствующие могли как следует его изучить. Все посмотрели на меня с удивлением. Теперь настала моя очередь изумляться. Я не мог поверить, что кабинет был готов принять столь важное решение, которое повлечет за собой никак не меньше чем прекращение существования сирийского государства, не дав министрам достаточно времени, чтобы изучить вопрос и узнать мнение своих партий, членов парламента и ключевых политических фигур в стране»^{44}. Он сумел добиться только 24-часовой отсрочки.

Аль-Азм подготовил обширный ответ и предложил компромиссную схему объединения на основе федерации двух государств. Его предложение получило достаточную поддержку среди членов кабинета, чтобы быть отправленным на рассмотрение в Каир, но Насер отказался идти на компромиссы: либо полное объединение, либо ничего. Сирийская армия снова вмешалась в процесс. Военные приготовили самолет, чтобы доставить членов правительства в Каир для подписания соглашения, а начальник штаба разъяснил ситуацию нерешительным политикам. «У вас есть два пути, — сказал он, — один из них ведет в Меззе [печально известную политическую тюрьму под Дамаском]; другой — в Каир»^{45}. Сирийское правительство выбрало путь в Каир и 1 февраля 1958 года подписало соглашение о создании союзного государства с Египтом.

Это было поистине революционное событие. Союз Египта и Сирии возвестил начало новой эпохи арабского единства и получил огромную общественную поддержку по всему арабскому миру. Авторитет Насера как вождя арабской нации достиг новых высот, к вящему ужасу правителей других арабских государств.

Вероятно, самым уязвимым арабским правителем в 1958 году был молодой король Иордании Хусейн, отпраздновавший свой 23-й день рождения в ноябре того же года. Учитывая историю отношений Иордании с Великобританией, Хусейн был одной из главных мишеней пропагандистской машины насеристов. Радио «Голос арабов» обрушивалось на него с критикой и открыто призывало иорданский народ свергнуть монархию и присоединиться к прогрессивному сообществу арабских республик.

В ответ на эти нападки король Хусейн делал все возможное, чтобы дистанцироваться от Британии. Он не поддался давлению англичан и остался в стороне от Багдадского пакта. В марте 1956 года он уволил со службы всех британских офицеров, которые оставались в иорданской армии, включая легендарного командующего Арабским легионом Глабб-пашу. А в марте 1957 года добился расторжения англо-иорданского договора, фактически положив конец британскому влиянию на Хашимитское королевство. Вслед за этим Хусейн начал предпринимать шаги к налаживанию отношений с Египтом и Сирией и демонстрировать приверженность Иордании арабскому национализму.

Но самой смелой уступкой, на которую пошел Хусейн, было открытие доступа в иорданское правительство пронасеристским силам. В ноябре 1956 года Хусейн впервые в истории Иордании провел свободные и открытые выборы, которые обеспечили националистическим партиям левого толка явное большинство в иорданском парламенте. Хусейн пошел на риск и поручил лидеру крупнейшей партии Сулейману ан-Набулси сформировать правительство из представителей лояльной оппозиции. Этот эксперимент продлился меньше шести месяцев.

Жаждавшему реформ правительству ан-Набулси было трудно сочетать оппозиционность с лояльностью монархии. Кроме того, ан-Набулси пользовался гораздо большей поддержкой общественности, чем сам король, а также имел приверженцев в лице насеристов из движения «Свободные офицеры» в иорданской армии. Очень скоро Хусейн понял, что с правительством ан-Набулси ему недолго остается держать власть в своих руках, и он решил действовать. В апреле 1957 года Хусейн пошел ва-банк, потребовав отставки ан-Набулси и его правительства под предлогом их якобы коммунистических симпатий. Добившись отставки ан-Набулси, Хусейн принял решительные меры, чтобы восстановить свою власть над страной и вооруженными силами. Уже к середине апреля король арестовал или выслал из страны лидеров иорданского движения «Свободные офицеры» и мог быть снова уверен в преданности своей армии.

После заключения египетско-сирийского союза в 1958 году давление на Иорданию усилилось^{46}. Арабские националисты начали еще активнее требовать, чтобы Иордания избавилась от Хашимитской монархии и присоединилась к прогрессивным арабским государствам в составе Объединенной Арабской Республики. В ответ король Хусейн, который рассматривал арабский национализм через династическую, а не идеологическую призму, обратился за помощью к своему двоюродному брату, иракскому королю Фейсалу II. Переговорный процесс занял всего две недели, и уже 14 февраля 1958 года в Аммане было подписано соглашение о создании Арабской Федерации Ирака и Иордании.

Арабская Федерация представляла собой не столько федерацию, сколько конфедерацию двух суверенных государств, договорившихся объединить свои вооруженные силы и проводить общую внешнюю политику. Столица нового государства должна была каждые полгода переезжать из Багдада в Амман и обратно. Две хашимитские монархии были связаны между собой кровными узами, общей историей под британским протекторатом и даже общей границей.

Но Арабская Федерация не оправдала возложенных на нее надежд. Союз Ирака и Иордании был призван укрепить позиции обоих правительств перед лицом насеристской угрозы. Однако, объединившись с Ираком, одним из инициаторов Багдадского пакта, чей премьер-министр Нури ас-Саид был известен как один из самых ярых пробританских политиков своего времени, Хусейн только усилил давление насеристов на свое королевство.

Еще одним прозападным государством, оказавшимся под сильным давлением со стороны египетско-сирийского союза, был Ливан. Его политическая система на основе конфессионального принципа распределения власти, принятая Национальным пактом в 1943 году, начала трещать по швам. Ливанские мусульмане, включавшие суннитов, шиитов и друзов, все активнее выражали недовольство существующим положением дел. Они не одобряли прозападную политику, проводимую президентом-маронитом Камилем Шамуном, и хотели поставить Ливан на путь арабского национализма. В 1958 году ливанские мусульмане имели все основания подозревать, что они значительно превысили в численности христиан и превратились в явное большинство. Тот факт, что правительство не проводило перепись населения с 1932 года, только подтверждал подозрения мусульман в том, что христиане не хотели признавать новые демографические реалии. Ливанские мусульмане начали ставить под вопрос принятую схему распределения власти между конфессиями, утверждая, что в случае пропорционального распределения мусульманская община получила бы гораздо более весомый политический голос. Все понимали, что, если Ливан перейдет к действительно мажоритарной системе правления, его политика резко приобретет насеристский уклон.

Ливанские мусульмане видели в Насере решение всех своих проблем. В их глазах он был сильным арабским и мусульманским лидером, способным объединить арабский мир и положить конец подчиненному положению мусульман в Ливане. В отличие от них, президент Шамун рассматривал Насера как прямую угрозу независимости Ливана и активно искал поддержки Запада, чтобы защититься от подрывной деятельности насеристов.

Понимая, что после Суэцкого кризиса ему не стоит рассчитывать на помощь Британии или Франции, Шамун обратился к Америке. В марте 1957 года он объявил о принятии доктрины Эйзенхауэра. Впервые озвученная в Конгрессе США в январе 1957 года доктрина стала значимой вехой в холодной войне на Ближнем Востоке. Имея своей целью сдержать распространение советского влияния в регионе, она предусматривала оказание американской экономической и военной помощи ближневосточным государствам под предлогом защиты их национальной независимости. Что важнее всего, доктрина Эйзенхауэра санкционировала «применение вооруженных сил Соединенных Штатов для обеспечения и защиты территориальной целостности и политической независимости любого государства, запросившего такую помощь, для отражения открытой вооруженной агрессии со стороны какого-либо государства, контролируемого международным коммунизмом».

Принимая во внимание упрочение советско-египетских отношений в результате сделок по поставкам оружия и Суэцкого кризиса, многие считали, что доктрина Эйзенхауэра была направлена на сдерживание не только советского, но и египетского влияния в арабском мире. Египет воспринял ее как очередную попытку Запада навязать свои антисоветские приоритеты арабскому миру, полностью игнорируя израильскую проблему. Таким образом, официально объявив о приверженности доктрине Эйзенхауэра, ливанский президент противопоставил себя не только правительству Насера, но и многочисленным его сторонникам в собственной стране.

Напряженность в Ливане достигла пика в преддверии парламентских выборов, которые должны были состояться летом 1957 года. Согласно ливанской конституции, президент республики избирается парламентом на один шестилетний срок. Таким образом, парламент, выбранный летом 1957 года, уже в следующем году должен был избрать нового президента Ливана на следующие шесть лет. Ставки были высоки для всех.

В преддверии выборов противники Шамуна — мусульмане, друзы и даже христиане — сформировали избирательный блок, получивший название «Национальный фронт». Он объединил влиятельнейших политиков Ливана: суннитского лидера из Триполи Рашида Караме, одного из наиболее авторитетных лидеров друзской общины Камаля Джумблата и даже враждебно настроенных к власти Шамуна маронитов, в частности Конституционный блок Бишары аль-Хури. Таким образом, Национальный фронт представлял куда б?льшую часть ливанского населения, чем блок действующего президента.

В результате Ливан превратился в поле битвы между американцами с их политикой активного «содействия» прозападным режимам и насеристами, стремившимися сплотить арабов в противостоянии иностранному вмешательству. По мере приближения парламентских выборов администрация США все больше опасалась, что Египту и Сирии удастся привести к власти в Ливане Национальный фронт и подорвать позиции прозападного правительства Шамуна. Американцы, как всегда, решили не пускать дело на самотек. ЦРУ выделило огромные средства на финансирование предвыборной кампании кандидатов из блока Шамуна. Американский посол в Ливане взял процесс под личный контроль, полный решимости обеспечить «на 99,9 % проамериканский парламент». Агент ЦРУ Уилбур Ивленд, доставлявший деньги Шамуну на своем легко узнаваемом золотистом кабриолете «крайслер десото», испытывал серьезные опасения по поводу операции: «Было настолько очевидно, что [ливанский] президент и премьер используют иностранные средства, — писал он, — что два проправительственных министра, назначенных для наблюдения за выборами, подали в отставку в середине предвыборного периода»^{47}. Напряженная обстановка вылилась в вооруженные столкновения во время выборов на севере Ливана, где было убито и ранено много мирных жителей.

Блок Шамуна одержал безоговорочную победу, что, однако, свидетельствовало не столько о поддержке ливанским народом его проамериканской политики, сколько о вопиющей коррумпированности правительства. Оппозиционная пресса начала кричать о том, что теперь Шамун использует проправительственный парламент, чтобы внести поправки в ливанскую конституцию и обеспечить себе второй — незаконный — президентский срок.

Оставшись без мест в парламенте, некоторые оппозиционные лидеры обратились к насилию, чтобы не допустить переизбрания Шамуна на второй срок. В феврале — мае 1958 года Бейрут и другие города страны захлестнула волна терактов и убийств. Ситуация обострилась еще больше после объединения Сирии и Египта, когда демонстрации сторонников Насера сменились открытыми столкновениями с властями.

8 мая 1958 года был убит ливанский журналист Насиб аль-Матни, известный своими пронасеристскими взглядами. Оппозиционные силы во главе с Национальным фронтом обвинили в его смерти правительство Шамуна и призвали к общенациональным забастовкам. Первое вооруженное столкновение произошло в Триполи 10 мая, а 12 мая повстанцы вышли на улицы Бейрута. Ливан неуклонно сползал к гражданской войне.

Командующий ливанской армией генерал Фуад Шехаб отказался задействовать войска для защиты дискредитировавшего себя правительства Шамуна. Видя, что ситуация в Ливане стремительно ухудшается и прозападное правительство Шамуна готово пасть в любой момент под натиском насеристов, американцы приготовились к военному вмешательству.

В разгар вооруженных беспорядков в Ливане иракский журналист Юнус Бахри предложил своей жене перебраться из неспокойного Бейрута в относительно спокойный Багдад. Уроженец северного иракского города Мосул, Бахри был ярым критиком британского империализма на Ближнем Востоке и одним из многих арабских националистов, в свое время сотрудничавших с гитлеровской Германией. Во время Второй мировой войны он приобрел известность в арабском мире как диктор арабской службы «Радио Берлина». Все помнили его позывной «Хайль, арабы, говорит Берлин!». После войны Бахри жил между Бейрутом и Багдадом, писал для ведущих арабских газет и работал журналистом на радио. В 1958 году по поручению иракского премьер-министра Нури ас-Саида он подготовил — как оказалось впоследствии, роковую — серию радиорепортажей, направленных против Насера. В результате, когда в Ливане началась гражданская война, повстанцы захватили дом Бахри в Бейруте. Оставаться в Ливане было все опаснее, и Бахри решил перебраться в Багдад.

— Но в это время года в Багдаде адская жара, — сказала ему жена.

— Лучше жара в Ираке, чем пули в Бейруте, — возразил он^{48}.

Бахри еще не знал, что его ждет.

Юнус и его жена прибыли в Багдад 13 июля 1958 года. Их ожидала теплая встреча. Местная пресса сообщила об их возвращении, и свой первый вечер в городе они провели в череде торжественных приемов, организованных в их честь. А на следующее утро проснулись в стране, в которой произошла революция.

Группа военных заговорщиков во главе с бригадным генералом Абд аль-Каримом Касимом и полковником Абд ас-Саламом Арифом с 1956 года замышляла свержение монархии в Ираке и создание республики, у власти в которой будут стоять военные. Воодушевленные примером Насера и его движения, они также называли себя «Свободными офицерами». Иракские «Свободные офицеры» проповедовали идеи арабского национализма и антиимпериализма и осуждали Хашимитскую монархию и правительство Нури ас-Саида за их пробританскую политику, что после Суэцкого кризиса превратилось в особенно серьезное обвинение. Они хотели полностью покончить со старыми порядками, навязанными британцами Ираку в 1920-х годах, низвергнуть монархический строй и установить новое правительство, которое будет избираться иракским народом. И они были убеждены, что добиться этого можно только насильственным путем.

Благоприятная возможность для вооруженного переворота представилась заговорщикам в ночь с 13 на 14 июля, когда правительство отдало приказ о переброске частей иракской армии к границе с Иорданией, чтобы защитить своего партнера по Арабской Федерации от угроз со стороны Сирии и Египта. Путь войсковых подразделений от мест постоянной дислокации к иорданской границе проходил мимо столицы. Заговорщики решили отклониться от маршрута и той же ночью захватить власть.

По приказу «Свободных офицеров» грузовики с преданными им солдатами съехали с шоссе и направились в центр столицы к ключевым стратегическим пунктам. Один отряд двинулся к королевскому дворцу, чтобы расправиться с королем Фейсалом II и королевской семьей. Другие отправились к домам членов правительства. Премьер-министра Нури ас-Саида было приказано казнить на месте. Полковник Абд ас-Салам Ариф с небольшим отрядом захватил радиостанцию, чтобы сообщить народу Ирака о произошедшей революции и о том, что отныне власть в стране принадлежит «Свободным офицерам».

«Говорит Багдад, — раздался голос Арифа в эфире в ранние утренние часы 14 июля 1958 года, — радиослужба Иракской республики». Для иракских радиослушателей это стало первым сигналом того, что монархии пришел конец. В перерывах между выходами в эфир Ариф нервно шагал по помещению радиостанции, ожидая от своих соратников новостей об успехе переворота. Примерно в семь утра в помещение ворвался офицер в окровавленной форме с автоматом в руках и сообщил о смерти короля и королевской семьи. «Ариф принялся кричать во весь голос: „Аллах акбар! Аллах акбар!“ Потом он сел за стол, написал несколько строк и исчез в студии вещания, повторяя про себя: „Аллах акбар, революция победила!“»^{49}

Юнус Бахри следил за ходом революции по радиосообщениям Арифа. «Мы не знали, что происходит ни в самой столице, ни за ее пределами, — вспоминал Бахри. — Жители Багдада затаились в своих домах, потрясенные внезапностью событий». Наконец, Ариф обратился к народу с призывом выйти на улицы и поддержать революцию, расправившись с ее врагами.

Хотя Ариф знал, что королевская семья уже убита, он, будто бы желая сделать иракский народ причастным к этому преступлению, призвал штурмовать королевский дворец. Он также пообещал вознаграждение в 10 000 иракских динаров за поимку Нури ас-Саида, которому на рассвете удалось убежать от нападавших. На следующий день ас-Саид был пойман в женской одежде и подвергнут линчеванию. «Когда люди в Багдаде услышали призывы атаковать королевский дворец и дом премьер-министра, желание убивать, уничтожать, грабить и мародерствовать взяло верх над страхом, и они вышли на улицы», — писал Бахри. Городская беднота ухватилась за возможность поживиться легендарными богатствами багдадских дворцов и безнаказанно убивать каждого, кто вставал у нее на пути.

Юнус Бахри тоже вышел на улицу, чтобы увидеть иракскую революцию своими глазами. То, что он увидел, потрясло его. «По улице ар-Рашид текли потоки крови. Автомобили тащили за собой на веревке привязанных людей, многие из которых были уже мертвы. Народ приветствовал их аплодисментами и одобрительными криками. Я видел, как толпа тащила растерзанное тело принца Абд аль-Илаха. Удовлетворив свою жажду мести, они повесили его останки у входа в здание министерства обороны». Толпа снесла памятники королю Фейсалу I и британскому генералу Моду, захватившему Багдад в 1917 году, и подожгла здание Британской канцелярии в Багдаде.

В атмосфере массовой истерии любого могли принять за представителя старого режима и линчевать. «Было достаточно, чтобы кто-то указал пальцем и крикнул „Это же министр Фадыл аль-Джамали!“, чтобы толпа набросилась на этого человека без всяких колебаний и милосердия, связала ему ноги и потащила по улицам. Напрасно человек кричал о своей невиновности и молил о пощаде, взывая к Всевышнему, ко всем ангелам и демонам». Багдад превратился в подобие ада «с пылающими всюду пожарами, реками крови и растерзанными телами, валявшимися на улицах»^{50}.

В то время как на улицах столицы продолжалась резня, полковник Ариф делал заявления по национальному радио и отдавал приказы. Он распорядился арестовать всех бывших министров иракского кабинета, а также министров Арабской Федерации, как иракских, так и иорданских. Позже последовал приказ об аресте представителей власти уровнем ниже — от мэра Багдада до начальника полиции, а после обеда Ариф призвал арестовать всех журналистов, подозреваемых в монархических взглядах. Юнус Бахри, который был известен своими связями с Нури ас-Саидом, был обвинен в симпатиях свергнутому режиму и на следующий день схвачен. Когда его привезли к Министерству обороны и вывели из машины, к зданию подъехал джип, в багажнике которого лежал изувеченный труп ас-Саида.

Представителей старого режима согнали в гурт, как овец, и препроводили в новую тюрьму, перестроенную из старой больницы в пригороде Багдада Абу-Грейб. Впоследствии тюрьма Абу-Грейб станет печально известна на весь мир как «Центр пыток Саддама», а после вторжения США в Ирак в 2003 году будет использоваться для той же цели американскими военными. Бахри провел в Абу-Грейб семь месяцев, после чего был выпущен на свободу без предъявления каких-либо обвинений. В начале 1959 года они с женой вернулись в Бейрут, где их ожидала гражданская война и — в конце года — новое правительство.

В Ливане оппозиционные силы с восторгом встретили известие о падении иракской монархии, которую считали британской марионеткой. Иракские «Свободные офицеры» были в их глазах арабскими националистами из гвардии Насера. Падение прозападного правительства в Ираке вдохнуло в ливанских оппозиционеров веру и в собственную победу. В своих мемуарах Шамун писал: «В мятежных кварталах люди выходили на улицы, собирались в кафе и общественных местах, веселились и плясали, не в силах сдержать свою радость, и открыто угрожали законным властям, что вскоре те разделят участь багдадских правителей. Тех ливанцев, которые хотели жить в мирном и независимом Ливане, охватил страх за будущее своей страны»^{51}.

Ливанское государство, сотрясаемое гражданской войной, оказалось на грани краха. Уже через два часа после получения новостей о вооруженном перевороте в Ираке Шамун попросил США об оказании военной помощи в соответствии с доктриной Эйзенхауэра (Ливан стал единственной страной, когда-либо воспользовавшейся этой доктриной). Поскольку Шестой флот США находился в восточном Средиземноморье, американские морские пехотинцы высадились в Бейруте уже на следующий день.

Чтобы не допустить падения прозападного правительства и прихода к власти пронасеристских сил, американцы устроили в Ливане впечатляющую демонстрацию силы: на берег были высажены 15 000 морских пехотинцев, у побережья курсировали десятки военных кораблей, а самолеты палубной авиации совершили 11 000 вылетов, включая регулярные полеты на низкой высоте над Бейрутом, чтобы запугать воинственно настроенных горожан. Вооруженные силы США оставались в столице Ливана всего три месяца (последние американские войска были выведены 25 октября) и ушли, не сделав ни единого выстрела.

За время короткой американской оккупации в Ливан вернулась политическая стабильность. 31 июля 1958 года парламент избрал президентом командующего ливанской армией генерала Фуада Шехаба, что успокоило тревоги оппозиции, опасавшейся, что президент Шамун собирается остаться у власти на второй срок вопреки конституции. Срок президентских полномочий Шамуна истек 22 сентября, и в октябре новый президент Шехаб сформировал коалиционное правительство из числа лоялистов и оппозиционеров. Новое правительство призвало к национальному примирению под лозунгом «Нет победителей и нет побежденных», лишив арабских националистов всяких надежд на то, что Ливан свяжет свою судьбу с Египтом и Сирией в составе Объединенной Арабской Республики.

Иракская революция оставила Иорданию в полной изоляции и под угрозой тех же националистических сил, перед которыми не устояла даже сильная багдадская монархия. Как только до короля Хусейна дошли новости о событиях в Ираке, он приказал своей армии двинуться на Багдад, чтобы положить конец революции и восстановить свою династию на престоле. Но то была первая эмоциональная реакция, а не рациональный расчет. Даже если бы его малочисленным и плохо вооруженным войскам удалось одолеть более сильную иракскую армию, в Ираке не осталось выживших представителей Хашимитов (единственным оставшимся в живых членом королевской семьи был принц Зейд, который на тот момент служил послом Ирака в Великобритании и жил в Лондоне).

Хусейн быстро понял, что его положение крайне уязвимо и что в отсутствие иракской поддержки его врагам из ОАР не составит труда разделаться и с ним. Он отозвал свою армию, которая уже углубилась на 150 миль на территорию Ирака, и 16 июля обратился к Великобритании и Соединенным Штатам с просьбой о военной помощи. Как и ливанское правительство, иорданский правитель считал ввод иностранных войск единственным средством предотвращения внешней интервенции и сохранения независимости своей страны. Король Хусейн серьезно рисковал, обращаясь за помощью к бывшей империалистической державе, запятнавшей себя участием в Суэцком кризисе. Но остаться в такой ситуации без поддержки было еще рискованней. 17 июля в Иорданию начали прибывать британские самолеты и десантные войска, чтобы защитить королевство от распространения революционного пожара.

В разгар холодной войны, когда в политической аналитике господствовала теория домино и целые регионы мира рассматривались как костяшки, готовые упасть в ту или иную сторону под влиянием событий в одной стране, политики в Вашингтоне, Лондоне и Москве были уверены, что иракская революция повлечет за собой волну националистических революций по всему Ближнему Востоку. Они были убеждены, что иракский переворот был инспирирован Насером и что тот намеревается включить в состав Объединенной Арабской Республики весь Плодородный полумесяц. Это отчасти объясняло ту срочность, с которой Соединенные Штаты и Великобритания вмешались в ситуацию в Ливане и Иордании, чтобы поддержать прозападные правительства.

Теперь все взгляды обратились на Египет и Ирак — все хотели знать, что думает по поводу недавних событий Насер и что собирается делать дальше генерал Абд аль-Карим Касим. Присоединится ли Ирак к союзу Сирии и Египта, что приведет к созданию арабской сверхдержавы, которая радикально изменит баланс сил в регионе? Или же традиционное соперничество между Каиром и Багдадом возьмет верх и в республиканскую эпоху?

По словам доверенного лица Насера Мухаммада Хайкала, египетский президент с самого начала отнесся к иракской революции с опаской. Учитывая чрезвычайную нестабильность арабского мира в 1958 году и высокий уровень напряженности в отношениях между Советском Союзом и Соединенными Штатами, он понимал, что ответственность за любые потрясения на Ближнем Востоке будет возложена на Египет.

Когда в Багдаде произошел военный переворот, Насер находился в Югославии в гостях у Тито. 17 июля он немедленно вылетел в Москву, чтобы встретиться с советским лидером Никитой Хрущевым. Советское правительство было убеждено, что эту операцию организовал Насер, и беспокоилось по поводу реакции США. «Мы не готовы к конфронтации. Мы не готовы к Третьей мировой войне», — в раздражении заявил Хрущев Насеру^{52}.

Насер попытался убедить советское правительство в своей непричастности к событиям в Багдаде и получить гарантии того, что СССР защитит Египет от американского возмездия. Максимум, что был готов предложить Хрущев, — провести советско-болгарские военные учения на турецкой границе, чтобы помешать развертыванию турецких войск в Сирии или Ираке под давлением США. «Но я говорю вам прямо, чтобы вы не рассчитывали на что-то большее», — предупредил советский лидер египетского президента. Насер заверил Хрущева, что не собирается добиваться присоединения Ирака к ОАР.

Новое иракское правительство само решило вопрос с ОАР. Новый глава Ирака генерал Абд аль-Карим Касим хотел править независимым государством и не намеревался отдавать власть в своей стране Насеру. Он тесно сотрудничал с Иракской коммунистической партией, стремился к расширению связей с Советским Союзом и весьма прохладно относился к режиму Насера, запретившему у себя в стране коммунистов. Полковник Ариф, правая рука Касима, попытался разыграть панарабскую националистическую карту, призывая к присоединению Ирака к союзу Египта и Сирии в составе ОАР. В конце концов Касим арестовал своего ближайшего соратника, приговорил к смертной казни, а затем помиловал. (В 1963 году Ариф возглавил очередной госпереворот, в результате которого Касим был свергнут и казнен.)

В течение следующих пяти лет Касим вел Ирак по пути межарабского соперничества, а не единства, и отношения между Ираком и ОАР резко ухудшились. Отказ Ирака от присоединения к союзу Египта и Сирии глубоко разочаровал арабских националистов по всему Ближнему Востоку, надеявшихся на то, что вслед за кровопролитной иракской революцией последует объединение трех ключевых центров арабского мира — Каира, Дамаска и Багдада.

Египетская революция изменила арабский мир. В 1950-е годы Египет стал самым могущественным государством в регионе, а Насер — бесспорным лидером арабского мира.

Пика власти Насер достиг в 1958 году с объединением Египта и Сирии в союзное государство под названием Объединенная Арабская Республика. Образование этого союза повлияло на весь арабский мир и едва не привело к падению шатких правительств в соседних Ливане и Иордании. Арабские националисты мечтали свергнуть Хашимитскую монархию в Иордании и прозападное христианское правительство в Ливане и сплотиться с другими арабскими государствами в составе ОАР. Иракская революция 1958 года казалась предвестником нового арабского миропорядка, когда мечты арабских националистов об объединении Египта и Плодородного полумесяца и создании единой прогрессивной арабской сверхдержавы наконец-то станут реальностью. В какой-то момент казалось, что арабский мир сумеет освободиться от иностранного господства, начавшегося при османах и продолжившегося в эпоху колониализма, а затем — холодной войны, и вступить в эру подлинной независимости.

Решение Ирака остаться в стороне от Объединенной Арабской Республики стало поворотным моментом. В отсутствие того воодушевления и импульса, которые придало бы ОАР присоединение Ирака или даже Иордании и Ливана, союз Египта и Сирии превратился в обычное государственное образование, управление которым требовало тесного сотрудничества и взаимопонимания. Египет и Сирия не справились с этой задачей. Волна арабского национализма пошла на спад, а Насер, достигнув вершины успеха в 1950-х годах, вступил в новое десятилетие неудач и поражений.