Глава 7. Британская империя на Ближнем Востоке

Ко времени послевоенного урегулирования, принесшего Великобритании мандаты на Ирак, Трансиорданию и Палестину, Британская империя присутствовала в арабском мире уже больше 100 лет. В начале XIX века Британская Ост-Индская компания решила положить конец растущей угрозе торговому судоходству в Персидском заливе, которую создавали племена из прибрежных районов Шарджа и Рас аль-Хайма, сегодня входящих в Объединенные Арабские Эмираты. Через Персидский залив пролегал важнейший наземно-морской путь между Индией и Восточным Средиземноморьем, и британцы были полны решимости покончить с пиратством в этих водах. Под флагом усмирения Пиратского берега британцы превратили Персидский залив в «британское озеро».

Первые жалобы британцев на племенную конфедерацию аль-кавасим (множественное число от имени клана аль-Касими, правившего этими племенами) в Шардже и Рас аль-Хайме датируются 1797 годом. Ост-Индская компания утверждала, что племена аль-кавасим совершили ряд нападений на британские, османские и арабские суда. В сентябре 1809 года Ост-Индская компания отправила к Пиратскому берегу карательную экспедицию из 16 кораблей, которой было приказано подвергнуть обстрелу город Рас аль-Хайма и сжечь все корабли и склады, принадлежавшие аль-кавасим. С ноября 1809 года по январь 1810 года британский флот атаковал Рас аль-Хайму и четыре других порта племенной конфедерации, причинив им значительный ущерб. Британцы сожгли 60 больших и 43 малых судна и изъяли якобы украденного имущества на общую сумму около 20 000 фунтов стерлингов. Однако британцы не сумели заключить с конфедерацией официальное соглашение, и племена аль-кавасим продолжили нападать на британские корабли в Персидском заливе^{1}.

В течение пяти лет после первой британской экспедиции аль-кавасим восстановили свой флот и возобновили пиратские набеги. В 1819 году из Бомбея была отправлена вторая британская экспедиция, чтобы подчинить племена конфедерации. Имея вдвое б?льший флот и сосредоточившись на Рас аль-Хайме, экспедиция не только сумела захватить и сжечь большинство кораблей аль-кавасим, но и достичь политического урегулирования, чего не удалось сделать во время первой кампании. 8 января 1820 года шейхи из Абу-Даби, Дубая, Аджмана, Умм аль-Кайвайна и Бахрейна, а также клан аль-касими, правивший Шарджей и Рас аль-Хаймой, подписали общий договор, обязавшись полностью и навсегда прекратить любые нападения на британские суда. Они также согласились соблюдать общие правила судоходства в обмен на торговый доступ ко всем британским портам в Персидском заливе и Индийском океане. Предоставляя арабским княжествам доступ к портам под британским контролем, это соглашение давало всем сторонам экономический стимул для сохранения мира в открытом море и прибрежных водах. Эти условия были подтверждены в Договоре о вечном мире от 1853 года, который запрещал любые военные действия на море между всеми государствами Персидского залива. Отныне Пиратский берег был переименован в Берег перемирия или Договорный Оман, поскольку местные племена заключили формальные договоры о мире не только с Британией, но и между собой.

Это было начало эпохи Pax Britannica — периода гегемонии Британской империи на море и в международных отношениях в XIX веке, когда Персидский залив полностью превратился в британский протекторат. Британцы укрепили свой контроль над регионом залива, заключив двусторонние соглашения с правителями отдельных племен. В 1880 году шейх Бахрейна подписал соглашение, которым фактически передавал все внешние отношения под британский контроль, обязавшись «воздерживаться от вступления в отношения и заключения каких-либо договоров с любым государством или правительством помимо Британии без согласия на то британского правительства». Аналогичные соглашения были заключены и с другими племенами Залива^{2}. В 1890-х годах британцы пошли еще дальше и фактически полностью лишили правителей Персидского залива самостоятельности, взяв с них обязательство «не уступать, не продавать, не закладывать и не отчуждать иным способом любую часть своей территории никому, кроме британского правительства»^{3}. Эти меры были направлены на то, чтобы ни Османская империя, которая с 1870-х годов пыталась расширить свое влияние в Персидским заливе, ни одна из соперничающих европейских держав не могли угрожать доминированию Британии над этим стратегическим морским путем в ее Индийскую империю. В 1899 и 1916 годах соответственно к протекторату присоединились Кувейт и Катар, искавшие у британцев защиты от османского экспансионизма.

В ХХ веке в свете растущей зависимости Британии от нефти Персидский залив приобрел особое значение. С переходом Королевского флота с угля на нефть в 1907 году арабские княжества залива стали играть новую стратегическую роль в британских имперских планах. В 1913 году Уинстон Черчилль, в то время первый лорд адмиралтейства, поставил Палату общин перед новой реалией: отныне безопасность Британии зависела от нефти. «В 1907 году, — сказал он, — мы построили первую флотилию океанских эсминцев, полностью зависимых от нефти, и с тех пор мы каждый год строили по одной такой новой флотилии». По его словам, в 1913 году Королевский флот насчитывал 100 новых кораблей, работающих на нефтяном топливе^{4}. Таким образом, к британским приоритетам в Персидском заливе, таким как торговля и коммуникация с Индией, добавился новый стратегический интерес — нефть.

Первое крупное нефтяное месторождение в регионе Персидского залива было открыто в мае 1908 года в центральном Иране. И у геологов были все основания полагать, что в недрах этого региона скрываются богатейшие запасы черного золота. Британцы бросились заключать с княжествами залива договоры об исключительных правах на разведку нефти. В октябре 1913 года правитель Кувейта предоставил британцам концессию и обязался не выдавать концессий на разработку нефти на своей территории «никому, кроме лиц, названных и рекомендованных правительством Ее Величества». 14 мая 1914 года аналогичное соглашение было заключено с правителем Бахрейна. Таким образом, к началу Первой мировой войны эти три фактора — нефть, торговля и имперские коммуникации — превратили Персидский залив в область особого стратегического значения для Великобритании. В 1915 году в докладе британского правительства «наше особое и доминирующее положение в Персидском заливе» было названо «одним из главных принципов нашей политики на Востоке»^{5}.

В 1913 году гегемонию британцев в Персидском заливе нарушило новое арабское государство. Саудиты (возглавляемая ими конфедерация племен в XVIII веке бросила вызов османскому господству в Ираке и Хиджазе, пока в 1818 году не была разгромлена египетской армией Мухаммада Али) восстановили свое партнерство с потомками Мухаммада Ибн Абд аль-Ваххаба и создали новую саудито-ваххабитскую конфедерацию. Во главе конфедерации стоял харизматичный молодой лидер по имени Абд аль-Азиз Ибн Абд ар-Рахман Ибн Фейсал Аль Сауд (1880–1953), более известный на Западе как Ибн Сауд.

Ибн Сауд пришел к власти в 1902 году, когда с небольшим отрядом сторонников захватил центрально-аравийский оазисный город Эр-Рияд, где правила династия ар-Рашид, давний соперник аль-Сауд. Бойцы Саудитов, ихваны (араб. «братья»), были религиозными фанатиками, стремившимися насадить ваххабитскую версию ислама по всему Аравийскому полуострову. Кроме того, они получали щедрое вознаграждение, «во имя веры» подвергая разграблению те поселения, которые отказывались принять их требования. Эти стимулы — вера плюс нажива — делали военно-религиозный союз ихванов сильнейшим войском на полуострове. Ибн Сауд объявил Эр-Рияд столицей своего королевства и в течение следующих 11 лет с помощью воинов-ихванов расширил его границы от центральной части Аравийского полуострова до берегов Персидского залива.

В 1913 году Ибн Сауд отвоевал у Османской империи область Аль-Хаса на северо-востоке Аравийского полуострова. В 1871 году османы попытались включить этот удаленный оазисный регион (сегодня известный как Восточная провинция Саудовской Аравии) в империю в попытке распространить свое влияние на Персидский залив, но британцы не дали им этого сделать. К 1913 году османы почти отказались от административного управления Аль-Хасой. Саудиты без боя захватили ее главный город Хуфуф и стали новой доминирующей силой среди арабских государств Персидского залива.

Столкнувшись с появлением в зоне залива могущественного правителя, к концу 1915 года британцы сумели заключить с Ибн Саудом договор. Согласно ему, британцы признавали власть Ибн Сауда, а британский протекторат распространялся на территории в центральной и восточной части Аравийского полуострова, находившиеся под его контролем. В свою очередь, Ибн Сауд обязался не вступать в соглашения ни с какой иностранной державой и не продавать ей свои земли без согласия Великобритании, а также воздерживаться от любой агрессии против других государств Персидского залива. По сути, этот договор превращал королевство Ибн Сауда в еще одно государство Договорного Омана. Великобритания выплатила Ибн Сауду сумму в 20 000 фунтов стерлингов, назначила ежемесячное вознаграждение в размере 5000 фунтов стерлингов, а также предоставила винтовки и пулеметы для использования против османов и их арабских союзников, воевавших на стороне Германии в Первой мировой войне.

Но Ибн Сауда не интересовала война с османами. Он предпочел использовать британское оружие и деньги для достижения собственных целей. Его интересовала провинция Хиджаз на побережье Красного моря, где находились священные города ислама Мекка и Медина. Здесь амбициозные планы Ибн Сауда пришли в столкновение с притязаниями другого британского союзника — мекканского шерифа Хусейна, с которым осенью 1915 года Великобритания заключила военный альянс. Хусейн, как и Ибн Сауд, хотел управлять всей Аравией. Объявляя в июне 1916 года Арабское восстание против османского владычества, шериф Хусейн рассчитывал благодаря поддержке британцев расширить границы своего королевства, включив в него всю Аравию, Сирию и Ирак. Однако, вынужденный сражаться с силами османов на 1300-километровом участке пустыни, шериф оставил свою родную провинцию Хиджаз беззащитной перед Ибн Саудом. Аравийский полуостров оказался недостаточно велик, чтобы удовлетворить властные амбиции этих двух правителей. В период между 1916 и 1918 годами баланс сил начал меняться в пользу Ибн Сауда.

Конфликт между Саудитами и Хашимитами стал неизбежен, когда в октябре 1916 года, после начала Арабского восстания, шериф Хусейн объявил себя королем всех арабских стран. Даже его британские союзники, обещавшие ему Арабское королевство, были готовы признать его только королем Хиджаза. И, разумеется, честолюбивый Ибн Сауд не мог допустить, чтобы самопровозглашенный король Хусейн реализовал свои амбициозные планы.

Во время войны британцы всеми силами старались сохранить мир между своими арабскими союзниками, перенаправляя их энергию на борьбу с османами. Но уже через несколько месяцев после поражения османов борьба за господство между Саудитами и Хашимитами переросла в открытый конфликт. Неопубликованная переписка между двумя аравийскими монархами проливает свет на это захватывающее противостояние, которое становилось все жарче с каждым месяцем лета 1918 года.

В то время как силы шерифа Хусейна воевали с османами вдоль линии Хиджазской железной дороги, его самого все больше тревожили сообщения о том, что саудовский правитель снабжает оружием племена, недавно поклявшиеся в верности делу ваххабитов. Без сомнения, это было то самое оружие, которое Ибн Сауду передали британцы, и хашимитский правитель все больше опасался того, что оно будет повернуто против него самого. В феврале 1918 года Хусейн попытался увещевать Ибн Сауда: «Неужто [ваххабитские] вожди племен полагают, что Всевышний простит им враждебные действия против мусульманского народа, доверившего Всевышнему защиту своих жизней и имущества?» Хусейн предупредил своего соперника, что вооружать мусульман для борьбы с другими мусульманами значило идти против Бога^{6}.

Ибн Сауда письмо Хусейна разгневало. В конце концов, происходившее в Неджде никак не касалось мекканского шерифа. Реакция Ибн Сауда спровоцировала более решительный ответ Хусейна. Если бы деятельность Ибн Сауда ограничивалась провинцией Неджд, писал шериф в письме, датированном маем 1918 года, это и впрямь не касалось бы Хашимитов. Однако недавно на верность саудитскому правителю присягнул один из губернаторов короля Хусейна, правитель оазиса Аль-Хурма на границе между Недждом и Хиджазом, Халид Ибн Лувай. «Халида Ибн Лувая вынудили пойти на это обманом и хитростью», — возмущался старый король^{7}.

Оазис Аль-Хурма с населением 5000 человек был не только ценен сам по себе, но и занимал важное стратегическое положение на границе между двумя соперничающими королевствами. В 1918 году его правитель Халид Ибн Лувай объявил себя приверженцем учения ваххабитов, передал свой город под власть Ибн Сауда и начал платить налоги в его казну. В своих мемуарах сын шерифа Хусейна эмир Абдалла написал, что Халид «убил многих невинных людей и даже предал смерти собственного брата, когда тот отказался разделить его религиозные убеждения. Он преследовал всех людей из хашимитских племен, которые не следовали ваххабитскому учению»^{8}. Король Хусейн попытался убедить губернатора-перебежчика вернуться, но безуспешно.

Спор из-за Аль-Хурмы привел к первому вооруженному столкновению между Хашимитами и Саудитами. В июне 1918 года Хусейн отправил отряд из более чем 2600 пехотинцев и кавалеристов, чтобы вернуть Аль-Хурму, но город оказался укреплен ихванскими войсками^{9}. В ходе двух сражений Саудиты разгромили хашимитские силы. Британцы, обеспокоенные тем, что их арабские союзники развяжут междоусобную войну, прежде чем помогут им победить османов, потребовали у Ибн Сауда заключить мир с Хусейном.

Воодушевленный победами своих войск в Аль-Хурме, в августе 1918 года Ибн Сауд написал Хусейну высокомерное письмо. Саудитский правитель использовал титулы как способ утвердить географический раздел сфер влияния. Себя Ибн Сауд именовал «эмиром Неджда, аль-Хасы, Катифа и присоединенных территорий», а шерифа Хусейна называл только «эмиром Мекки», а не «королем всех арабских стран», коим тот провозгласил сам себя, и даже не «королем Хиджаза», которым его признали британцы. Он намеренно избегал упоминания Хиджаза, как если бы вопрос о суверенитете этой обширной провинции на побережье Красного моря еще не был решен.

Ибн Сауд подтвердил получение письма Хусейна от 7 мая, но с оговоркой, что «не все, о чем говорится в Вашем письме, соответствуют действительности». Он также признал факт давления со стороны британцев, требовавших от Саудитов пойти на примирение, поскольку военная кампания против османов достигла критической стадии и «спор был бы пагубен для всех», пояснял он. Тем не менее Ибн Сауд не мог оставить обвинения Хашимитов без ответа. «Почтенный эмир, безусловно, подозревает меня в причастности к случившемуся в Аль-Хурме», — писал он. Однако, по его словам, Хашимиты были сами виноваты в том, что губернатор перешел на сторону Саудитов и горожане последовали за ним. «Я сдерживал их, сколько было в моих силах, — продолжал он, — до тех пор пока ваша армия не атаковала город дважды… И далее свершилось то, что было предписано Всевышним», — заключал он, самодовольно намекая на сокрушительное поражение хашимитской армии от ихванов^{10}.

Ибн Сауд предложил королю Хусейну заключить мир на основе статус-кво: Аль-Хурма останется под властью Саудитов, а Хусейн напишет губернатору Халиду письмо, чтобы заверить его в том, что между Саудитами и Хашимитами нет никаких разногласий. Ибн Сауд и Хусейн должны были сохранять мир между своими последователями, гарантируя соблюдение перемирия племенами Неджда и Хиджаза. Как стало ясно по прошествии времени, это было лучшее предложение из когда-либо полученных Хусейном от Саудитов, — взаимное признание границ и территорий и негласное согласие оставить Хиджаз под контролем Хашимитов.

Но Хусейн не стал даже рассматривать предложение Ибн Сауда; он вернул посланнику письмо нераспечатанным со словами: «Ибн Сауду нечего сказать нам, а нам нечего сказать ему». Вместо перемирия в августе 1918 года Хусейн отправил в Аль-Хурму еще один отряд, чтобы вернуть себе власть над оазисом. Командовать экспедицией он назначил одного из самых доверенных своих командиров шерифа Шакира Ибн Зайда. Король заверил Зайда, что выделенного ему количества солдат, верблюдов и военного снаряжения достаточно «для свершения великих дел»^{11}. Но Саудиты без труда разгромили отряд Шакира Ибн Зайда, не дав ему даже дойти до оазиса.

Разгневанный и оскорбленный неоднократными поражениями от Саудитов, Хусейн приказал своему сыну эмиру Абдалле возглавить новый поход на Аль-Хурму. Абдалла не был готов к этой кампании. Он и его солдаты много месяцев осаждали Медину, пока в январе 1919 года командующий османским гарнизоном не сдал, наконец, город. Несколько лет войны с османами изнурили войска Абдаллы. Кроме того, он понимал, что ваххабиты были фанатиками. «Ваххабитские бойцы, — писал он, — не боятся смерти, поскольку верят в то, что, погибнув на поле боя, попадут в рай»^{12}. Но Абдалла не мог не подчиниться воле отца и в мае 1919 года отправился сражаться с ваххабитами.

Последняя хашимитская кампания против Саудитов началась с небольшой победы. В мае 1919 года по пути в Аль-Хурму эмир Абдалла захватил оазис Тураба, также присягнувший на верность Ибн Сауду. Но вместо того чтобы заручиться доброй волей 3000 жителей оазиса, Абдалла позволил своим войскам разграбить мятежный город. Вероятно, на примере Турабы он хотел показать другим пограничным оазисам, что их ожидает суровая кара, если они решат перейти на сторону Саудитов. Однако поведение хашимитских войск только укрепило лояльность местного населения Ибн Сауду. Пока эмир Абдалла находился в Турабе, горожане отправили Ибн Сауду послание с просьбой о помощи. Сам Абдалла тоже написал саудитскому правителю письмо, попытавшись использовать завоевание оазиса для заключения мира на благоприятных для Хашимитов условиях.

Но Саудитов больше не интересовал мир. Одержанные прежде победы над войсками Хашимитов вселили в них уверенность в превосходстве над силами эмира Абдаллы. Ночью около 4000 ихванских бойцов с трех сторон окружили хашимитские позиции в Турабе и на рассвете атаковали их, почти полностью уничтожив войско Абдаллы. По свидетельству самого эмира, из 1350 его солдат в живых остались всего 153. «Мне чудом удалось спастись», — позже вспоминал он. Абдалла и его двоюродный брат шериф Шакир Бен Зайд прорезали заднюю стенку палатки и, получив множество ранений, сумели скрыться^{13}.

Это сражение имело самые серьезные последствия. Оно показало, что ваххабиты стали доминирующей силой на Аравийском полуострове и что дни Хашимитов в Хиджазе сочтены. Как писал в своих мемуарах эмир Абдалла, «поражение в этой битве породило серьезную тревогу относительно судьбы нашего движения, нашей страны и самого нашего короля». Действительно, у Хусейна, казалось, начали развиваться признаки психического расстройства. «Вернувшись в штаб-квартиру, я нашел своего отца в болезненном и нервном состоянии, — писал Абдалла. — Он постоянно пребывал в плохом настроении, стал забывчив и подозрителен. Он утратил прежнюю живость ума и здравомыслие»^{14}.

Результат битвы при Турабе стал неожиданностью и для британцев, которые, как выяснилось, серьезно недооценивали боевую мощь Ибн Сауда. В их планы не входило, чтобы их саудитский союзник взял верх над их же хашимитским союзником, тем самым нарушив баланс сил на Аравийском полуострове. В июле 1918 года британский резидент в Джидде (главный колониальный администратор, подчинявшийся Индийской политической службе) отправил Ибн Сауду письмо с требованием немедленно вывести войска из оазисов Тураба и Аль-Хурма, которые должны стать нейтральными зонами, пока обе стороны не договорятся о взаимных границах. «Если по получении моего письма вы не уведете войска, — предупредил британский резидент, — правительство Его Величества будет считать заключенный с вами договор утратившим силу и предпримет все необходимые шаги, чтобы положить конец вашим враждебным действиям»^{15}. Ибн Сауд подчинился этому требованию и приказал своим войскам отступить в Эр-Рияд.

Чтобы восстановить баланс сил в Аравии, британцам также требовалось формализовать свои отношения с Хашимитами в Хиджазе. В переписке шерифа Хусейна с сэром Генри Макмагоном стороны договорились о заключении военного союза, но это не было официальным соглашением наподобие тех, которые Великобритания заключила с правителями Персидского залива, включая Ибн Сауда. Без официального договора Британия не имела легитимных оснований защищать своего хашимитского союзника от Саудитов. Между тем Британия предпочитала видеть на Аравийском полуострове множество небольших государств, уравновешивающих и сдерживающих друг друга, нежели одну доминирующую силу, которая распространила бы свое влияние на весь полуостров от Персидского залива до Красного моря. Таким образом, в британских интересах было сохранить Хашимитов в качестве силы, способной ограничивать могущество государства Саудитов.

Когда Первая мировая война подошла к концу, британское правительство попыталось заключить формальный союз с Хусейном и его Хашимитской династией. Уайтхолл направил полковника Томаса Лоуренса, знаменитого Лоуренса Аравийского, служившего посредником между британцами и Хашимитами во время Арабского восстания, на переговоры с Хусейном.

С июля по сентябрь 1921 года Лоуренс тщетно пытался убедить Хусейна подписать договор, в котором признавались новые реалии послевоенного урегулирования. Хусейн воспринял послевоенное обустройство Ближнего Востока как нарушение со стороны Британии данных ему обещаний: он отказался ограничивать свое королевство Хиджазом; категорически возразил против выдворения его сына, короля Фейсала, из Дамаска и передачи Сирии под французский мандат; решительно высказался против британских мандатов на Ирак и Палестину (которая на тот момент включала и Трансиорданию), а также против планов по созданию еврейского национального государства в Палестине. В 1923 году британцы предприняли последнюю попытку подписать соглашение, но оскорбленный старый король отказался. В результате он лишился защиты британцев, когда Ибн Сауд начал свою кампанию по завоеванию Хиджаза.

В июле 1924 года Ибн Сауд собрал в Эр-Рияде своих командиров, чтобы разработать план похода на Хиджаз. Решив проверить реакцию британцев, Саудиты начали с нападения на Таиф, город в гористой местности недалеко от Мекки. В сентябре 1924 года ихваны захватили его и подвергли трехдневному разграблению. Поскольку жители Таифа оказали ваххабитам сопротивление, те проявили крайнюю жестокость. Около 400 человек были убиты, многие бежали из города. События в Таифе вызвали переполох по всему Хиджазу. Представители провинциальной знати собрались в Джидде и заставили Хусейна отречься от престола. Они считали, что Ибн Сауд атаковал Хиджаз из-за вражды с Хусейном и что смена монарха заставит Саудитов изменить намерения. 6 октября 1924 года старый правитель передал власть своему сыну Али, а сам отправился в изгнание. Однако это не остановило Ибн Сауда.

В середине октября 1924 года ихванское войско захватило священный город Мекку. Поскольку город сдался без сопротивления, Саудиты воздержались от насилия в отношении горожан. Ибн Сауд отправил своих посланников узнать реакцию Британии на завоевание Таифа и Мекки. Британцы на этот раз демонстративно хранили нейтралитет. Ничто не мешало саудитскому правителю завершить завоевание Хиджаза. В январе 1925 года он осадил порт Джидда и священный город Медина. Хашимиты держались почти год, но 22 декабря 1925 года Али был вынужден капитулировать и последовать за отцом в изгнание.

После завоевания Хиджаза Ибн Сауд провозгласил себя «султаном Неджда и королем Хиджаза». Отныне под его контролем находилась огромная территория, что переводило его в совершенно иной ранг по сравнению с другими правителями Договорных государств Персидского залива. Признавая изменение его статуса, в 1927 году Британия заключила с королем Абд аль-Азизом Ибн Саудом новый договор, где признавала его полную независимость и суверенитет без каких-либо ограничений, налагавшихся на другие Договорные государства. Ибн Сауд продолжил расширять границы своих владений и в 1932 году объединил все завоеванные земли в новое королевство под названием Саудовская Аравия.

Удивительно, что он сумел не только захватить б?льшую часть Аравийского полуострова, но и сохранить независимость от любых форм британского правления. Ему помогло то, что британцы совершили стратегическую ошибку: они не поверили, что в Саудовской Аравии есть нефть.

Изгнанный из Хиджаза Хусейн имел все основания считать себя жертвой предательства. Британцы не только не выполнили своих обязательств перед Хашимитами, данных в письменном виде в корреспонденции сэра Генри Макмагона, но и стояли в стороне и смотрели, как в 1920 году французы выгнали его сына, короля Фейсала, из Сирии и как в 1925 году Саудиты отвоевали у другого его сына, Али, Хиджаз.

Между тем британцы сами были обеспокоены таким развитием событий и искали способы если не полностью, то хотя бы частично выполнить свои обязательства перед бывшим военным союзником. В июне 1921 года статс-секретарь по делам колоний Уинстон Черчилль сообщил Палате общин: «Мы склоняемся к так называемому шерифскому решению вопроса как в Месопотамии, где в ближайшее время на трон взойдет эмир Фейсал, так и в Трансиордании, где на сегодняшний день уже правит эмир Абдалла»^{16}. Черчилль рассчитывал, что, посадив сыновей Хусейна на трон на подмандатных Британии территориях, британцы отчасти выполнят свои обязательства перед Хашимитами, а также получат лояльных и зависимых правителей в своих арабских владениях.

Из всех британских имперских владений на Ближнем Востоке Трансиордания сулила меньше всего проблем в управлении. Тем не менее поначалу новому государству пришлось пережить несколько трудных лет. Население этой страны, по территории равной штату Индиана или Венгрии, составляло всего 350 000 человек. Это были горожане и крестьяне, населявшие возвышенность с видом на Иорданскую долину, и кочевые племена, жившие в пустыне и полупустыне. Экономика Трансиордании была основана на натуральном хозяйстве — земледелии и скотоводстве, обеспечивавшем весьма скромную налоговую базу. Политическая жизнь также была довольно проста: страна делилась на несколько областей, где верховодила местная знать, чьи политические интересы не выходили за пределы их региона. Небольшая британская субсидия — 150 000 фунтов стерлингов в год — с лихвой удовлетворяла все местные потребности.

Первоначально англичане не рассматривали Трансиорданию как самостоятельное государство. Эта территория подпала под их правление как часть палестинского мандата. Решение отделить Трансиорданию от Палестины, принятое в 1923 году, было продиктовано двумя соображениями: стремлением Британии ограничить данное Декларацией Бальфура обещание о создании еврейского национального очага землями к западу от реки Иордан, а также желанием ограничить притязания эмира Абдаллы на другие территории, находившиеся под британским контролем.

Эмир Абдалла появился в Трансиордании как незваный гость в ноябре 1920 года. Его сопровождала группа арабских националистов, бежавших из Дамаска сторонников почившего Арабского королевства Фейсала. Абдалла объявил, что с помощью арабских добровольцев собирается освободить Сирию от французской оккупации и восстановить брата Фейсала на троне в Дамаске (сам Абдалла мечтал стать королем Ирака). Последнее, чего хотели британцы, так это того, чтобы Трансиордания превратилась в плацдарм для военных действий против их французского союзника в Сирии. Им нужно было урегулировать ситуацию, прежде чем та вышла из-под контроля.

В марте 1921 года Уинстон Черчилль и Томас Лоуренс пригласили эмира Абдаллу на встречу в Иерусалим, где поставили его в известность относительно планов Британии на Ближнем Востоке: Фейсал никогда не вернется в Дамаск, который останется под французским мандатом; вместо этого он должен стать королем Ирака. Лучшее, что британцы могли предложить Абдалле, — возглавить новое государство Трансиордания. Лишенная выхода к морю, эта страна (которой еще не принадлежал порт Акаба на Красном море) не отвечала честолюбивым замыслам Абдаллы, но Черчилль уверил его в том, что, если он сумеет сохранить в Трансиордании мир и установить хорошие отношения с французами, те могут в конце концов предложить ему править Дамаском^{17}. Это была весьма отдаленная и призрачная перспектива, но Абдалла ответил на предложение согласием. Одна часть «шерифского решения» была реализована.

В 1921 году эмир Абдалла создал в Трансиордании первое правительство, которое состояло в основном из арабских националистов, бывших соратников его брата Фейсала в Дамаске. Окружение Абдаллы вызывало неприязнь как у британцев, так и у трансиорданцев. Англичане видели в них смутьянов и нарушителей спокойствия, чья ненависть к французским властям в Сирии была чревата серьезными проблемами. Трансиорданцы были возмущены тем, что пришлая элита, сформировавшая новую партию «Истиклал» («Независимость»), захватила доминирующее положение в правительстве и государственном аппарате в ущерб местному населению.

Одним из наиболее ярых противников «Истиклал» в Трансиордании был местный судья по имени Ауда аль-Кусус (1877–1943). Христианин из южного города Карак, перед Первой мировой войной он служил в османской судебной системе. Свободно владея турецким языком и немного английским, которому его обучили методистские миссионеры, в прошлом аль-Кусус много путешествовал по Османской империи и был вхож в ее политические круги. Он считал, что эмир Абдалла должен сформировать правительство из жителей Трансиордании, кровно заинтересованных в благополучии своей страны. В правительстве «Истиклал» его больше возмущало то, что арабских националистов интересовала только судьба Дамаска. Как горько шутил аль-Кусус, первая статья их партийного устава предписывала «пожертвовать Трансиорданией и ее народом ради освобождения Сирии»^{18}. И, разумеется, травля, которой он подвергался со стороны правительства, только укрепляла его позицию.

Аль-Кусус открыто критиковал «Истиклал» в статьях, публиковавшихся в местной прессе. Он обвинял правительственных министров в коррупции и незаконном присвоении государственных средств на собственные цели без ведома Абдаллы. В результате коренные жители страны стали отказываться платить налоги правительству «чужаков», которое, как они считали, обворовывает их небогатую страну. В июне 1921 года сельское население на севере Трансиордании объявило налоговую забастовку, которая быстро переросла в крупное восстание. Чтобы подавить его, британцам пришлось задействовать королевские ВВС и прибегнуть к воздушной бомбардировке.

После налогового бунта разногласия между правительством эмира Абдаллы и его подданными только усилились. Вокруг аль-Кусуса собралась группа местных активистов, которые на регулярно проводившихся собраниях делились информацией о недобросовестности правительства эмира, обсуждали процветавшие там кумовство и коррупцию и открыто говорили о необходимости реформ. В результате, когда летом 1923 года в Трансиордании вспыхнуло крупное восстание племен, члены партии «Истиклал» обвинили аль-Кусуса и сообщество городских активистов в разжигании мятежа и заставили Абдаллу принять меры против оппозиционеров. В ту же ночь, 6 сентября 1923 года, полиция арестовала Ауду аль-Кусуса и нескольких его сторонников.

Аль-Кусус смог вернуться домой только через семь месяцев. По приказу эмира он был лишен звания судьи и выслан в Хиджаз (который в то время еще находился под властью Хашимитов). Вместе с ним были высланы еще четыре жителя Трансиордании: армейский офицер, черкес, мусульманский богослов и выходец из сельской знати, впоследствии прославившийся как национальный поэт Иордании, Мустафа Вахби ат-Тал. Все пятеро были обвинены в организации «тайного общества», имевшего целью свергнуть правительство эмира и заменить его местным правительством из уроженцев Трансиордании. Им предъявили ложное обвинение в сговоре с вождем племени адван и участии в организации племенного восстания для последующего совершения государственного переворота. Поскольку деятельность аль-Кусуса и его соратников была квалифицирована как государственная измена, им не приходилось рассчитывать на снисхождение.

Когда их привезли на железнодорожную станцию в Аммане, чтобы посадить на поезд до Хиджаза, пятеро ссыльных вели себя демонстративно вызывающе. Мустафа Вахби пел националистические песни. «Перед Богом и историей, Ауда!» — выкрикивал он. Ссыльные не знали, какие суровые испытания ожидали их впереди. По прибытии в Маан, сегодня город в Иордании, а тогда город на границе Хиджаза, их поместили в сырую зловонную камеру в подвале старой крепости. Аль-Кусус схватил одного из охранников и крикнул: «Разве вы не боитесь Бога? В таком месте нельзя держать даже животных, не то что людей!»

Охранники и их командиры не знали, что делать. Их традиции и культура требовали, чтобы они оказали гостеприимство этим уважаемым людям, которые были доверены их попечению. Но в то же время они были военными и должны были подчиняться приказам. В результате их поведение по отношению к заключенным варьировалось между двумя крайностями — они предоставили им чистую постель, поили чаем и разговаривали с ними, но на допросах подвергали их жестокому обращению и даже пыткам, чтобы добиться признания во вмененных им преступлениях. Было очевидно, что все приказы, в том числе и о пытках, исходили от иностранцев из окружения эмира Абдаллы. В конце концов аль-Кусус и его соратники было заочно обвинены в «заговоре против правительства Его Высочества Эмира с целью свержения правительства в ходе вооруженного восстания»^{19}. После этого их отправили отбывать наказание в Хиджазе — сначала в тюрьму в Акабе, затем в Джидде.

Изгнанникам было разрешено вернуться на родину в рамках общей амнистии, объявленной по случаю принятия королем Хусейном титула халифа всех мусульман в марте 1924 года. Новый президент Турецкой республики Мустафа Кемаль Ататюрк упразднил институт халифата, чтобы окончательно искоренить влияние османского султаната, и изгнанный из Хиджаза Хусейн поспешил застолбить этот почетный титул за Хашимитской династией. В честь подобных знаменательных событий государственной важности было принято выпускать многих заключенных на свободу.

Выйдя из тюрьмы, пятеро уроженцев Трансиордании получили билеты первого класса на пароход из Джидды до египетского порта Суэц, откуда они добрались до Трансиордании. Аль-Кусус отправил Хусейну телеграмму с благодарностью, поздравив его с титулом халифа (как оказалось, очень недолговечным). Изгнанный монарх быстро прислал ответную телеграмму, пожелав аль-Кусусу безопасного и скорого возвращения на родину, «которая нуждается в таких людях, как вы, полных патриотизма и любви к своему отечеству и подлинной преданности великому дому Хашимитов». Неизвестно, писал ли старый король с иронией или же пытался воззвать к благородным чувствам политических заключенных и заручиться их лояльностью на будущее. В действительности аль-Кусус никогда не проявлял нелояльности к эмиру Абдалле; он выступал только против нахождения у власти чужеземцев из партии «Истиклал», которые прибыли в его страну вместе с эмиром.

Аль-Кусус не мог этого знать, но британские колониальные власти полностью разделяли его озабоченность. Вскоре после его возвращения из хиджазской ссылки британский резидент в Аммане, подполковник Чарльз Кокс, пригласил аль-Кусуса на встречу. Он попросил бывшего судью объяснить причины его изгнания и поделиться своим мнением о правительстве эмира Абдаллы. Во время их беседы Кокс делал множество заметок, потом поблагодарил аль-Кусуса и распрощался с ним.

В августе 1924 года Кокс передал эмиру Абдалле ультиматум от верховного комиссара в Палестине сэра Гилберта Клейтона. В своем письме Клейтон предупредил Абдаллу, что его администрация вызывает «серьезное недовольство» у британского правительства в связи с постоянными «финансовыми нарушениями и неконтролируемой расточительностью», а также в связи с тем, что тот позволил Трансиордании стать очагом беспорядков в соседней Сирии. Клейтон потребовал от Абдаллы дать письменное обязательство выполнить шесть условий по реформированию своей администрации, главным среди которых была высылка лидеров партии «Истиклал» из страны в течение пяти дней^{20}. Абдалла не посмел отказать британцам, которые в подкрепление своего ультиматума направили 400 кавалеристов в Амман и отряд из 300 пехотинцев в город Ирбид на севере Трансиордании. Вполне резонно опасаясь, что британцы сместят его с престола так же легко, как посадили на него, эмир Абдалла подписал ультиматум.

После этого он изгнал из правительства всех «нежелательных» членов «Истиклал», реформировал финансовую систему и ввел в администрацию уроженцев Трансиордании. Ауда аль-Кусус вернулся на службу в судебную систему и к 1931 году дослужился до должности генерального прокурора. Начав опираться на местные элиты, эмир Абдалла приобрел поддержку народа. Трансиордания превратилась в образцовую, мирную и стабильную колонию, незатратную для британских налогоплательщиков, и оставалась таковой до обретения независимости в 1946 году.

Хотя Трансиордания оказалась самым беспроблемным из британских владений на Ближнем Востоке, какое-то время наиболее успешным подмандатным государством считался Ирак. В 1921 году на иракский престол взошел король Фейсал, в 1924 году было избрано Учредительное собрание, которое в том же году ратифицировало договор, регулировавший отношения между Великобританией и Ираком. К 1930 году Ирак стал стабильной конституционной монархией, и работа Британии как мандатария была завершена. Между Британией и Ираком был заключен новый договор, вымостивший путь к провозглашению независимости в 1932 году. Лига Наций признала независимость Ирака и приняла новое государство в свои ряды — единственный случай за 26-летнюю историю Лиги, когда подмандатная территория стала полноправным членом международного сообщества наций. Судьба Ирака вызывала зависть у других арабских государств, оставшихся под властью Британии и Франции, а достигнутые им успехи — независимость и членство в Лиге Наций — стали заветной целью всех националистов в арабском мире.

Между тем за внешним фасадом молодого иракского государства скрывалась совсем другая реальность. Многие иракцы так и не смирились с присутствием Британии в своей стране. Их оппозиция не закончилась с подавлением восстания 1920 года, но продолжала быть бичом британского проекта в Ираке вплоть до самого конца. Хотя Фейсал был во многих отношениях популярным королем, его положение подрывалось полной зависимостью от британцев. Иракские националисты считали его проводником британских интересов и подвергали столь же резким нападкам, как и своих имперских хозяев.

Фейсал прибыл в Ирак в июне 1921 года по приглашению британцев, которые тут же принялись активно продвигать своего кандидата на иракский престол. Все потенциальные местные конкуренты были заблаговременно устранены. Влиятельный политик из Басры Сейид Талиб ан-Накиб, заявивший о своем намерении возглавить новое государство, был приглашен на чай к жене британского верховного комиссара леди Кокс и по дороге домой арестован и сослан на Цейлон. В преддверии общенационального референдума, призванного подтвердить выбор британцев, верховный комиссар сэр Перси Кокс и его сотрудники организовали для Фейсала изнурительный тур по всем городам и весям Ирака. Фейсал прекрасно справился со своей ролью: он путешествовал по стране, встречался с представителями иракских общин и племен и сумел заручиться их доверием. Скорее всего, он смог бы получить поддержку большинства иракцев и стать королем даже без помощи британцев. Но те ничего не оставляли на волю случая. Восточный секретарь в Багдаде Гертруда Белл впоследствии сказала, что она «никогда больше не будет заниматься созданием королей; это слишком утомительное дело»^{21}.

23 августа 1921 года Фейсал был официально провозглашен королем Ирака. Церемония состоялась на рассвете, в самые прохладные утренние часы, когда испепеляющая жара багдадского лета ненадолго отступает. На коронацию было приглашено более 1500 гостей. По свидетельству Сулеймана Файди из Мосула, церемония поражала «пышностью и великолепием», на ней «присутствовали тысячи гостей, и еще десятки тысяч людей заполнили прилегающие улицы»^{22}. Фейсал стоял на помосте вместе с британским верховным комиссаром и членами иракского совета министров. Секретарь совета министров зачитал прокламацию сэра Перси Кокса с результатами референдума. Более 96 процентов иракских избирателей отдали свои голоса за Фейсала. Собравшиеся гости и сановники стоя поприветствовали новоизбранного короля. Поскольку у иракцев еще не было собственного национального гимна, подъем иракского флага состоялся под звуки британского гимна «Боже, храни Короля», что лишь в очередной раз подчеркнуло статус Фейсала как ставленника британской короны^{23}.

«Медовый месяц» Фейсала с его новообретенными подданными продлился недолго. Большинство иракцев считали его арабским националистом, который пришел, чтобы освободить их страну из-под власти британцев. Но они быстро разочаровались. Мухаммад Махди Кубба, в то время слушатель шиитской богословской школы в Багдаде, в своих мемуарах хорошо описал перемену в общественных настроениях после коронации Фейсала. Британцы, писал он, «привели эмира Фейсала в Ирак, сделали его королем и поручили проводить их политику. Поначалу иракцы приветствовали Фейсала в надежде на то, что как глава государства и правительства он откроет Ираку путь к новой эпохе независимости и национального суверенитета». Больше того, многие влиятельные фигуры в Ираке поддержали Фейсала только при условии, что он добьется суверенитета и независимости для их страны. Одним из таких людей был влиятельный теолог, аятолла Махди аль-Халиси, директор богословской школы, где учился Кубба. Кубба рассказал о том, как на собрании в честь Фейсала аль-Халиси перед всей школой поклялся в преданности новому королю: «Аль-Халиси вознес молитву за короля Фейсала… и, взяв его за руку, сказал: „Мы даруем вам нашу преданность как королю Ирака при условии, что вы будете править справедливо, с помощью конституционного и парламентского правительства, и не позволите сковать Ирак какими бы то ни было обязательствами перед иностранцами“»^{24}. Король Фейсал пообещал сделать все возможное, сказав, что прибыл в Ирак с одной целью — служить своему народу. Однако он прекрасно осознавал, что не сможет управлять Ираком независимо от Британии. В соответствии с мандатом Лиги Наций Фейсал был обречен править под британской опекой до тех пор, пока Британия не сочтет возможным отпустить Ирак в свободное плавание. Кроме того, Фейсал был чужеземцем в Ираке; у него имелось всего несколько десятков верных союзников из числа офицеров, которые служили в его повстанческой армии во время Арабского восстания и впоследствии участвовали в создании недолговечного Сирийского королевства. Чтобы удержаться на иракском престоле, Фейсалу требовалась британская поддержка. Однако своей опорой на англичан он лишал себя поддержки иракских националистов. Это неразрешимое противоречие — зависимость от Британии и вытекающая из этого неспособность завоевать лояльность своих подданных — омрачало весь срок правления Фейсала вплоть до его смерти в 1933 году.

Зависимое положение Фейсала стало очевидным в 1922 году, когда Британия подготовила проект договора, призванного регламентировать ее положение в Ираке. Англо-иракский договор не пытался завуалировать подчиненный статус Хашимитского королевства, открыто передавая британцам контроль над его экономикой, вооруженными силами, внешней политикой и законодательством. «Его Величество король Ирака соглашается руководствоваться на все время действия настоящего договора советами Его Британского Величества, передаваемыми через верховного комиссара, во всех важных вопросах, затрагивающих международные и финансовые обязательства и интересы Его Британского Величества», — гласил договор^{25}. Наиболее явно британские намерения выдавал срок действия договора — 20 лет, по истечении которых он должен был быть либо возобновлен, либо прекращен, в соответствии с оценкой текущей ситуации «высокими договаривающимися сторонами». Эта формулировка открывала путь к британскому колониальному правлению, но никак не к независимости Ирака.

Условия договора вызвали в Ираке широкомасштабный протест. Даже сам Фейсал выступил против его подписания как из-за радикальных ограничений, налагавшихся договором на его королевскую власть, так и в попытке дистанцироваться от британской имперской политики. Некоторые министры подали в отставку. Совет министров, не желая нести ответственность за этот весьма спорный шаг, настаивал на созыве выборного Учредительного собрания. Британцы согласились на выборы, намереваясь добиться от избранной ассамблеи ратификации договора. Политики националистического толка выступили против договора и против выборов, понимая, что учредительное собрание будет не чем иным, как британской марионеткой, играющей по их правилам.

Политический кризис, спровоцированный англо-иракским договором, подорвал доверие к Фейсалу. На собрании учеников и учителей своей богословской школы аятолла аль-Халиси обратился к ним со следующей речью: «Мы обещали нашу преданность королю Фейсалу на определенных условиях (на этих словах аятолла сделал акцент), однако он не выполнил этих условий. Следовательно, ни мы, ни иракский народ не обязаны ему повиноваться». С этого момента аль-Халиси начал активно участвовать в националистической оппозиции и издавать фетвы, которые объявляли договор незаконным и запрещали любое участие в выборах в Учредительное собрание как «деяние, равносильное преступлению против веры, как шаг, помогающий неверным получить власть над мусульманами»^{26}. Мусульманские богословы объединили силы со светскими националистами и организовали кампанию по бойкотированию предстоящих выборов.

В конце концов британцам пришлось прибегнуть к силе, чтобы навязать свой договор. Британские власти запретили все демонстрации. Аль-Халиси и другие лидеры оппозиции были арестованы и высланы из страны. Королевские военно-воздушные силы подвергли бомбардировке восставшие племена в районе Среднего Евфрата. Когда оппозиция была подавлена, власти приступили к выборам. Несмотря на фетвы и националистическую агитацию, они состоялись, и в марте 1924 года было созвано первое иракское Учредительное собрание.

Жаркие дебаты по поводу условий договора продолжались в Учредительном собрании с марта по октябрь 1924 года. В итоге договор был ратифицирован с небольшим перевесом голосов. Он оставался чрезвычайно непопулярен среди иракской общественности, хотя и положил начало ряду важных событий: Учредительное собрание утвердило конституцию нового государства и приняло закон о выборах, который закладывал основы как для конституционной монархии, так и для многопартийной демократии. Однако методы, использованные британцами для заключения этого договора, привели к непредвиденным последствиям, запятнав инструменты конституционного и парламентского правления ассоциациями с унизительным колониальным режимом и тем самым подорвав популярность демократической идеи в Ираке. В глазах иракцев новое государство не было «народным правлением, осуществляемым народом ради народа», но институтом, призванным гарантировать власть британцев над их страной.

Если британцы надеялись, что после подписания англо-иракского договора в стране воцарится мир и порядок, то их ожидало глубокое разочарование. Надо сказать, что британские и американские военные стратеги 2003 года могли бы извлечь немало полезных уроков из британского опыта в Ираке в 1920-х годах.

Поскольку новое Иракское государство было создано путем объединения трех очень разнородных османских провинций, вскоре между его этническими, религиозными, племенными и локальными сообществами возникли глубокие разногласия. Проблема явственно проявилась, когда началось формирование национальной армии — одного из ключевых институтов независимого суверенного государства. Военные в окружении короля Фейсала, принимавшие участие в Арабском восстании под его командованием, выступали за создание в Ираке единой национальной армии, которая объединила бы курдов, суннитов и шиитов. Однако этот проект провалился перед лицом активной оппозиции со стороны шиитской и курдской общин, категорически отказавшихся поддерживать любую правительственную инициативу, которая, как они считали, давала непропорционально много власти арабскому суннитскому меньшинству.

Особый вызов целостности и идентичности Иракского государства представляли курды. Не являясь, в отличие от суннитов и шиитов, арабами, они были возмущены усилиями правительства по превращению Ирака в национальное арабское государство. По их мнению, они как представители отдельной этнической общности должны были быть наделены особыми правами. Некоторые в курдской общине не противостояли попыткам арабизации, но использовали это как предлог, чтобы потребовать большей автономии в тех районах северного Ирака, где курды составляли абсолютное большинство.

Временами казалось, что единственное, что объединяет народ Ирака, — это его оппозиция британскому присутствию. Король Фейсал потерял надежду сплотить своих подданных. Незадолго до смерти, в 1933 году, он написал в частном письме: «По-прежнему, — и я говорю это с сердцем, полным печали, — не существует иракского народа. Есть только трудно вообразимые массы людей, лишенных какой-либо патриотической идеи, приверженных религиозным традициям и нелепостям, не имеющих никаких общих связей, склонных к пороку и анархии, постоянно готовых восстать против любого правительства»^{27}.

В скором времени расходы британцев на поддержание порядка в Ираке стали превышать возможные выгоды от долговременного мандата, и к 1930 году они пересмотрели свою позицию. Англичане застолбили за собой право на месопотамскую нефть благодаря заключенному в 1928 году Соглашению о красной линии, по которому Британия получила 47,5 % акций Иракской нефтяной компании, тогда как французы и американцы — всего по 23,75 %. Они создали в Ираке лояльное и зависимое правительство, возглавляемое «надежным» королем, гарантировав защиту своих интересов. В свете этого становилось все более очевидно, что союзный договор будет гораздо лучшим способом обеспечить британские стратегические интересы в регионе, чем постоянный прямой контроль.

В июне 1930 года был подписан новый англо-иракский договор о дружбе и союзе, заменивший прежний договор 1922 года. По условиям нового соглашения Британия наделялась преимущественным положением по сравнению с другими иностранными державами. Ей разрешалось иметь в Ираке две воздушные базы и держать там свои войска; также за британскими войсками сохранялось право на свободное перемещение через иракскую территорию. Иракская армия была поставлена под британский контроль: Багдад обязался снабжать свои вооруженные силы только британским вооружением и боеприпасами и использовать только британских инструкторов. По существу сохраняя Ирак под властью Британии, новый договор тем не менее официально признавал его независимость, что давало Ираку право на вступление в Лигу Наций. Иракские националисты восприняли договор как первый важный шаг на пути к обретению полной независимости.

После ратификации договора о дружбе и союзе 1930 года британское и иракское правительства договорились о прекращении действия мандата. 3 октября 1932 года Ирак был принят в Лигу Наций как независимое суверенное государство. Но за фасадом независимости британские гражданские чиновники и военные продолжали осуществлять контроль, несовместимый с подлинным суверенитетом. Он будет подрывать легитимность Хашимитской монархии вплоть до ее свержения в 1958 году.

Египетские националисты с завистью смотрели на успехи Ирака. Хотя англо-иракский договор 1930 года по условиям мало чем отличался от той номинальной независимости, которую Египет получил от Британии в 1922 году, иракцы добились права на вступление в эксклюзивный клуб независимых государств — Лигу Наций. Это стало эталоном успеха, ориентиром для всех националистов в остальной части арабского мира. Египетская политическая элита считала, что Египет, как страна с самыми давними традициями национально-освободительного движения, должен, наконец, освободиться от европейского колониального господства. В течение 1930-х годов ведущая египетская националистическая партия «Вафд» подвергалась все большему давлению со стороны общественности, которая требовала добиться независимости от британцев.

В межвоенные годы многопартийная демократия в Египте достигла наивысшей точки расцвета в современной истории арабского мира. Принятая в 1923 году конституция создала условия для политического плюрализма и свободы прессы, учредила регулярные выборы в двухпалатный законодательный орган и ввела всеобщее избирательное право для мужчин. На политической сцене появились несколько новых партий. Избиратели активно участвовали в выборах. Журналисты пользовались свободой слова.

Тем не менее эта либеральная эпоха запомнилась скорее как период острой политической борьбы, чем как золотой век египетской политики. Три разные силы стремились к доминированию в Египте: британцы, монархия и — через парламент — «Вафд». Соперничество между ними оказывало разрушительное воздействие на политическую жизнь страны. Пытаясь защитить монархию от парламентского контроля, король Фуад I (правил в 1917–1936 гг.) противодействовал партии «Вафд» даже активнее, чем британцы. «Вафд», со своей стороны, боролась с англичанами за независимость и пыталась поставить парламент над монархией. Британцы попеременно сотрудничали то с королем, чтобы помешать усилиям «Вафд», когда та находилась у власти, то с парламентом, чтобы ограничить притязания короля на абсолютную власть, когда «Вафд» не была у власти. Политические элиты были раздроблены на множество фракций, и их междоусобицы играли на руку как королю, так и британцам. В таких обстоятельствах было неудивительно, что в вопросе обретения независимости от Британии не удавалось достичь сколько-нибудь значимого прогресса.

Первые выборы состоялись в Египте в 1924 году. Саад Заглул (1859–1927), герой национально-освободительного движения 1919 года, привел свою партию «Вафд» к безоговорочной победе, обеспечив ей 90 процентов мест в Палате депутатов. Король Фуад I назначил Заглула премьер-министром и поручил ему сформировать правительство, которое приступило к работе в марте 1924 года. Опираясь на народный мандат, данный ему на выборах, Заглул немедленно вступил в переговоры с британцами, чтобы наконец-то добиться для Египта полной независимости. На пути к ней стояли всего четыре «вопроса, безусловно оставленных на свободное усмотрение правительства Его Британского Величества» согласно декларации 1922 года: сохранение британского контроля на Суэцким каналом, сохранение права на базирование в Египте британских войск, сохранение привилегированного режима — капитуляций — для иностранцев и контроль британцев над Суданом.

Судан был главным яблоком раздора. Египтяне впервые завоевали его во время правления Мухаммада Али в 1820-х годах. В ходе восстания махдистов[13] (1881–1885) египтяне были изгнаны из Судана, но в конце 1890-х годов, объединив силы с англичанами, вернули контроль над страной. В 1899 году лорд Кроумер разработал новую форму совместного колониального правления, называемую «кондоминиумом», которая была применена в Судане. С тех пор и Великобритания, и Египет считали Судан своим. Египетские националисты отвергали притязания Британии на полный контроль над Суданом и требовали сохранения «единства долины Нила». Этот вопрос был самым острым из всех.

Как и следовало ожидать, созданная им напряженность вылилась в насилие. 19 ноября 1924 группа египетских националистов застрелила в центре Каира генерал-губернатора Англо-Египетского Судана сэра Ли Стэка. Британское правительство было потрясено, однако не преминуло воспользоваться этим убийством для достижения своих целей в Судане. Верховный комиссар Египта лорд Алленби в спешном порядке предъявил премьер-министру Заглулу ультиматум из семи пунктов, среди которых было и изменение договоренностей по Судану. Когда Заглул отказался выполнить британские требования — вывести из Судана все египетские войска и снять ограничения по использованию Нила для орошения суданских земель, установленные в интересах египетской стороны, — Алленби приказал правительству Судана выполнить эти требования, несмотря на возражения египетского премьер-министра. Скомпрометированный, 24 ноября Заглул подал в отставку. Фуад I поручил сформировать новое правительство преданному роялисту и распустил парламент, полностью отстранив «Вафд» от управления страной. Наблюдая за тем, как британцы и король воспользовались ситуацией для усиления своей власти за счет «Вафд», Заглул заметил: «Эти пули были выпущены в сэра Ли Стэка, но поразили меня»^{28}. Заглул никогда больше не вернулся к власти — он скончался 23 августа 1927 года в возрасте 68 лет. На смену ему пришли личности меньшего масштаба, которые погрязли в межфракционной борьбе и внутриполитических распрях, подрывавших доверие народа к своим политическим лидерам.

Если Саад Заглул был героем Египта, то Исмаил Сидки был его злым гением. В 1919 году Сидки отправился на Парижскую мирную конференцию вместе с делегацией «Вафд», но сразу же по возвращении в Каир поссорился с Заглулом и вышел из партии. Он был одним из архитекторов декларации 1922 года об ограниченной независимости Египта, против которой выступал Заглул. Но чем больше Сидки расходился в политических взглядах с Заглулом, тем больше благоволил к нему король Фуад I. К 1930 году Сидки и монарх объединили силы ради достижения общей цели — уничтожения партии «Вафд» во главе с ее новым лидером Мустафой ан-Наххасом.

«Вафд» снова пришла к власти в январе 1930 года после ошеломительной победы на выборах 1929 года, в ходе которых националистическая партия получила рекордные 212 из 235 парламентских мест. По поручению короля ан-Наххас сформировал правительство и начал новый раунд переговоров с британским министром иностранных дел Артуром Хендерсоном, чтобы добиться для Египта долгожданной независимости. С 31 марта по 8 мая 1930 года между правительствами Египта и Великобритании шли интенсивные переговоры. Но по Судану стороны зашли в тупик: Британия настаивала на том, чтобы разделить вопрос о независимости Египта и суданский вопрос, тогда как египтяне отказывались обсуждать свою независимость отдельно от Судана. Провал англо-египетских переговоров дал противникам «Вафд» — королю и соперничающим партиям — повод потребовать формирования нового правительства. В июне 1930 года ан-Наххас объявил об отставке своего кабинета.

Летом 1930 года король и британцы сошлись во мнении, что египетское правительство необходимо вверить в «надежные руки». Очевидным кандидатом на роль премьер-министра был Исмаил Сидки.

Управляющий королевским двором пригласил его в джентльменский клуб в Каире, чтобы узнать, готов ли он сформировать правительство меньшинства. «Доверие, оказанное мне Его Величеством, я рассматриваю как великую честь, — ответил Сидки. — Но я считаю должным уведомить Его Величество, что, если он примет решение о моем назначении в столь критический для страны момент, я собираюсь начать с чистого листа и реорганизовать парламентскую жизнь в соответствии с собственными взглядами на конституцию и необходимость стабильного правительства»^{29}.

Ответ Сидки только подтвердил благоприятное мнение, сложившееся о нем у короля. Сидки не раз заявлял о своей неприязни к либеральной демократии, осуждая «парламентскую автократию, порожденную Конституцией 1923 года, с ее тиранией большинства над меньшинством». Он хотел освободить правительство от конституционных оков и править на основе указного права в партнерстве с королем. Король отправил управляющего двором сообщить Сидки, что тот «волен проводить политику по своему усмотрению», и пригласить его сформировать кабинет.

В июне 1930 года Сидки впервые возглавил правительство и фактически взял власть в свои руки, обеспечив себе три ключевых портфеля. Получив пост премьер-министра, он стал также министром финансов и министром внутренних дел. Работая в тесном партнерстве, Фуад I и Сидки распустили парламент, отложили выборы и разработали новую конституцию, значительно расширявшую полномочия короля. В течение следующих трех лет египетская парламентская демократия была уничтожена, и страна стала, как в прошлом, управляться посредством королевских указов.

Сидки не пытался скрывать автократическую направленность своей политики и пренебрежение демократическим процессом. «Мне пришлось приостановить работу парламента [в конце июня 1930 года], — писал он в своих мемуарах, — чтобы приступить к задуманной мною реорганизации». Когда ан-Наххас и его соратники начали организовывать массовые протестные выступления, Сидки без колебаний подавил оппозиционное движение в зародыше. «Я не собирался ждать, когда эта оппозиция перерастет в гражданскую войну», — объяснил он. Сидки отправил на разгон демонстраций армию, что привело к насилию. Спустя три дня после выхода королевского указа о прекращении парламентской сессии в ходе протестов в Александрии были убиты 25 демонстрантов и около 400 ранены. «К сожалению, — продолжал Сидки с леденящей душу невозмутимостью отъявленного злодея, — это привело к неприятным событиям в Каире, Александрии и некоторых других городах. У правительства не было иного выхода, кроме как сохранить порядок и не позволить смутьянам нарушить общественное спокойствие и закон»^{30}. Британцы предупредили и премьер-министра Сидки, и лидера «Вафд» ан-Наххаса, чтобы те умерили свой пыл, но не стали вмешиваться в ситуацию в надежде, что это отвлечет египтян от борьбы за независимость.

Свои действия Сидки обосновывал тем, что в такие тяжелые для экономики времена необходимы мир и порядок, чтобы правительство могло добиться улучшения ситуации и привести страну к процветанию. Начавшаяся в 1929 году Великая депрессия больно ударила по египетской экономике, и в условиях глубокого экономического спада Сидки рассматривал «Вафд» с ее опорой на массы как серьезную угрозу общественному порядку. В октябре 1930 года Сидки представил новую конституцию, которая расширяла полномочия короля за счет парламентской демократии. Она сокращала количество мест в парламенте с 235 до 150 и фактически предоставляла королю контроль над верхней палатой путем увеличения доли назначаемых им сенаторов с 40 до 60 процентов, оставляя выбираемых народным голосованием сенаторов в меньшинстве. Конституция Сидки серьезно ограничивала всеобщее избирательное право, заменяя систему прямых выборов более сложным двухэтапным процессом голосования с повышением возрастного порога для участия в первом этапе и введением ограничений на участие во втором этапе на основе таких критериев, как финансовое положение и уровень образования. Эти меры были призваны лишить народные массы (на поддержку которых опиралась «Вафд») электоральной власти и сосредоточить ее в руках состоятельной элиты. Кроме того, продолжительность парламентской сессии была сокращена с шести до пяти месяцев, а полномочия короля по откладыванию принятия законопроектов расширены.

Новая конституция носила откровенно реакционный характер и вызвала почти единодушный протест во всех политических кругах и у широкой общественности. Когда пресса подвергла Сидки и Конституцию 1930 года резкой критике, тот просто закрыл большинство газет и арестовал многих журналистов. Были закрыты даже те газеты, которые первоначально поддерживали Сидки. В ответ журналисты принялись подпольно печатать листовки, в которых со всем красноречием обрушивались на реакционное правительство и его авторитарную конституцию.

В 1931 году, когда в соответствии с новой конституцией на горизонте замаячили выборы, Сидки сформировал собственную партию. Хотя он всегда был политическим одиночкой, не желавшим сковывать себя какой-либо партийной принадлежностью, было ясно, что для обеспечения парламентского большинства ему нужна партия. Свое политическое детище он назвал Народной партией, что было инверсией реальности вполне в духе знаменитой оруэлловской антиутопии «1984». Сидки привлек честолюбивых перебежчиков из Либеральной конституционной партии, а также из придворной Партии единства то есть представителей элиты, а не народа. Его партийная программа дала богатую пищу сатирикам из оппозиционной прессы, обещая «содействие конституционному порядку», «обеспечение народного суверенитета» и «отстаивание прав престола» (король Фуад I поставил на правильного человека)^{31}. «Вафд» и Либеральная конституционная партия бойкотировали выборы, состоявшиеся в мае 1931 года, и Народная партия набрала безоговорочное большинство голосов. Казалось, реакционная революция Исмаила Сидки увенчалась успехом.

Но это оказалось не так. Авторитарные реформы Сидки вызвали противодействие со стороны настоящей народной партии, «Вафд», и других крупных политических партий. Пресса отказывалась молчать, настойчиво обращая общественное мнение против действующего правительства. Народное недовольство росло, и ситуация становилась все более угрожающей. Прежде Сидки оправдывал свое авторитарное правление необходимостью обеспечения законности и порядка. Теперь же, столкнувшись с ростом беспорядков, британцы начали требовать смены правительства, чтобы восстановить общественное доверие и сдержать рост политического насилия. Реакционной революции Сидки был положен конец. В сентябре 1933 года король уволил своего премьер-министра. Несмотря на политическую неудачу, Сидки оставался одним из самых влиятельных египетских политиков вплоть до своей смерти в 1950 году.

Король Фуад I не преминул воспользоваться возможностью, чтобы вернуть абсолютную монархию. Он отменил Конституцию 1930 года, не восстановив прежнюю Конституцию 1923 года, и распустил избранный в 1931 году парламент, не объявив новых выборов. На время переходного периода неопределенной продолжительности все властные полномочия оказались в руках короля. Стоит ли говорить, что эти меры, как и политика Сидки, не способствовали восстановлению общественного доверия к египетскому правительству. В конце концов под давлением британцев и «Вафд» 12 декабря 1935 года Фуад I был вынужден восстановить Конституцию 1923 года и объявить проведение новых выборов.

Безвыходная ситуация противостояния между британцами, королевским двором и «Вафд» разрешилась в следующем году. В апреле 1936 года король Фуад I скончался, и на престол взошел его несовершеннолетний сын Фарук. Состоявшиеся в мае выборы вернули «Вафд» парламентское большинство. Египетский народ приветствовал эти два события — возвращение «Вафд» к власти и коронацию Фарука — с большим оптимизмом, как начало своего рода «каирской весны». Этому ощущению способствовала и новая открытость Британии к пересмотру отношений с Египтом. Подъем фашизма в Европе и вторжение Муссолини в 1935 году в Эфиопию заставили Британию и «Вафд» пойти на взаимные уступки. Тем не менее германская и итальянская пропаганда против британского колониализма начала находить сторонников в Египте. Появились новые ультранационалистические партии, например «Молодой Египет», которые открыто поддерживали фашистскую идеологию.

Чтобы противостоять этим угрозам, в марте 1936 года британский верховный комиссар сэр Майлз Лэмпсон начал в Каире новый этап переговоров. Между всепартийной египетской делегацией и британским правительством был заключен договор, ратифицированный в августе 1936 года. Он расширял суверенитет Египта, хотя, как и англо-иракский договор, предоставлял Британии преимущественное положение относительно других иностранных государств и право держать в Египте военные базы. Он также оставлял Судан под британским контролем. Нового статуса Египта оказалось вполне достаточно, чтобы в 1937 году открыть ему двери в Лигу Наций. Так через пять лет после Ирака Египет стал вторым и последним арабским государством, получившим членство в этой международной организации. Однако достигнутые компромиссы и 20-летний срок действия союзного договора отодвинули мечты египтян о полной независимости за пределы политического горизонта.

Опыт 1930-х годов заставил многих в Египте разочароваться в партийной политике либеральной демократии. Хотя египтяне отвергли автократический сценарий, предложенный Сидки, они не были удовлетворены результатами, достигнутыми «Вафд». Заглул обещал освободить Египет от британского господства в 1922 году, ан-Наххас обещал то же самое в 1936 году, однако полная независимость так и осталась недостижимой мечтой.

Британский мандат в Палестине был обречен с самого начала. В преамбулу обязательного документа, изданного Лигой Наций для официального закрепления позиции Великобритании в этой стране, были вписаны положения Декларации Бальфура. В отличие от других великих держав, которые по условиям мандатов должны были помочь молодым государствам разработать систему самоуправления, британцам предстояло также создать в Палестине национальный очаг для евреев всего мира.

Это стало залогом острого межобщинного конфликта. Учитывая ограниченность ресурсов в Палестине, достичь этой цели без ущерба для гражданских и религиозных прав нееврейских общин было попросту невозможно. Таким образом, мандат породил ожесточенный конфликт между высокоорганизованным сионистским движением и нарождающимся палестинским национализмом, который стал ответом палестинского народа на двойную угрозу со стороны британского империализма и сионистской колонизации. Палестина оказалась самым сокрушительным провалом британской имперской политики на Ближнем Востоке, провалом, который погрузил весь Ближний Восток в пучину непримиримой вражды и насилия, не ослабевающих по сей день.

Новая страна на древней земле, Палестина состояла из частей нескольких бывших османских провинций, объединенных при разделе империи. Изначально мандат на Палестину охватывал земли западнее реки Иордан до Средиземного моря и земли восточнее реки Иордан до границы с Ираком, включавшие обширную негостеприимную пустыню. В 1923 году земли к востоку от Иордана были официально отделены от мандата на Палестину, и на них было образовано отдельное государство Трансиордания во главе с эмиром Абдаллой. В том же году британцы уступили часть Голанских высот французскому мандату в Сирии, после чего территория Палестины стала меньше бельгийской и примерно равной по размерам штату Мэриленд.

В 1923 году население Палестины было многонациональным. На протяжении многих веков эта святая земля привлекала многочисленных паломников из числа христиан, мусульман и евреев со всего света. Но начиная с 1882 года в Палестину хлынула волна не паломников, а переселенцев. Бегущие от погромов в царской России и привлеченные новой мощной идеологией сионизма, тысячи восточноевропейских и русских евреев искали в Палестине убежища. Они начали менять сложившийся этнический состав местного населения, которое прежде на 85 процентов состояло из мусульманского большинства, на 9 процентов из христианского меньшинства, и не больше 3 процентов составляла еврейская община — ишув. Все еврейское население Палестины в 1882 году было сосредоточено в четырех святых городах Талмуда — Иерусалиме, Хевроне, Тиберии и Сафаде^{32}.

Перед Первой мировой войной в Палестину прибыли две волны сионистских поселенцев. Первая алия, как называлось переселение евреев в Палестину, происходила между 1882–1903 годами и удвоила численность ишува — с 24 000 до 50 000 человек. В ходе Второй алии, в 1904–1914 годах, еврейская община в Палестине увеличивалась еще быстрее и к 1914 году достигла 85 000 человек^{33}.

Арабское население Палестины наблюдало за ростом еврейской иммиграции после 1882 года с растущим беспокойством. В 1890-х годах арабская пресса начала выступать против сионизма, и в первые годы ХХ века ведущие арабские интеллектуалы открыто критиковали сионистское движение. В 1909 году был подготовлен проект закона, призванный остановить еврейское переселение в Палестину, и активность сионистов дважды обсуждалась в османском парламенте в 1911 году, но в конечном итоге никаких законов принято не было^{34}.

Опасения усилились после того, как Декларация Бальфура 1917 года сделала поддержку сионизма официальной политикой Британии. Комиссия Кинга — Крейна, в июне 1919 года исколесившая всю Палестину, была завалена петициями против сионизма. «Антисионистские настроения особенно сильны в Палестине, — отмечали комиссары в своем докладе, — где 222 из 260 петиций (85,3 процента) выражают протест против сионистской программы. Это самый высокий процент по вопросам, заботящим население этой местности».

Послание палестинцев было предельно ясным: коренное арабское население, на протяжении многих лет сопротивлявшееся сионистской иммиграции, выступало решительно против обязательства Британии содействовать созданию еврейского национального очага на своей земле. Однако Великобритания и международное сообщество не собирались прислушиваться к мнению палестинского народа и решили будущее Палестины без его согласия. Там, где мирные средства потерпели неудачу, отчаявшиеся люди вскоре обратились к насилию.

С самого начала действия мандата еврейская иммиграция и покупка земли переселенцами провоцировали рост напряженности в Палестине. Арабское население рассматривало присутствие британцев и расширение еврейской общины как прямую угрозу своим политическим устремлениям. Кроме того, из-за активного приобретения земельных участков иммигрантами арабские крестьяне вытеснялись с территорий, где жили многие поколения их семей.

Между 1919 и 1921 годами еврейская иммиграция в Палестину резко возросла: количество переселенцев составило около 18 500. В 1920 году в Иерусалиме и в 1921 году в Яффе произошли крупные бунты, в ходе которых погибли 95 евреев и 64 араба; сотни людей были ранены. С 1922 по 1929 год в Палестину прибыло около 70 000 еврейских иммигрантов. За тот же период Еврейский национальный фонд приобрел почти 100 000 гектаров земли в Изреельской долине в северной Палестине. Высокие темпы иммиграции и масштабная скупка земли привели к очередному всплеску насилия, произошедшему в 1929 году в Иерусалиме, Хевроне, Сафаде и Яффе и, по оценкам, унесшему жизни 133 евреев и 116 арабов^{35}.

После каждого такого проявления насилия британские власти искали новые политические средства успокоить тревоги палестинского населения. В июле 1922 года после первой волны беспорядков Уинстон Черчилль выпустил так называемую «Белую книгу», где попытался развеять опасения арабов относительно того, что Палестина превратится «в еврейскую страну в такой мере, в какой Англия является английской». Он утверждал, что условия Декларации Бальфура «не предполагают того, что вся Палестина будет превращена в еврейский национальный очаг, но предполагают создание такого очага на части территории Палестины»^{36}. Беспорядки 1929 года привели к новым расследованиям и новым рекомендациям. В 1930 году в докладе следственной комиссии Уолтера Шоу репатриация евреев и продажа им земли были названы основными причинами волнений в Палестине, и единственным способом предотвращения проблем в будущем называлось ограничение еврейской миграции. На основе выводов комиссии в октябре 1930 года была выпущена вторая «Белая книга» Пассфилда, в которой рекомендовалось ограничить масштабы репатриации и покупки земель.

После публикации каждой Белой книги, продвигавшей интересы палестинских арабов, Всемирная сионистская организация и Еврейское агентство для Палестины принимались обивать пороги властных кабинетов в Лондоне и Иерусалиме, требуя отменить враждебную их целям политику. В 1931 году, используя все средства давления, включая обращение в Лигу Наций, сионисты вынудили правительство меньшинства, возглавлявшееся премьер-министром Рамси Макдональдом, отменить «Белую книгу» Пассфилда. Хаим Вейцман и его советники фактически сами составили текст письма, которое Макдональд подписал 13 февраля 1931 года. В этом письме Макдональд подтверждал, что британское правительство «не предписывало и не предполагает какой-либо остановки еврейской иммиграции или запрета на нее» и не будет препятствовать евреям в покупке земли в Палестине. Надежды палестинских арабов на улучшение своего положения рухнули вместе с этим посланием Макдональда, которое они прозвали «Черным письмом» (в противовес «Белой книге»).

Палестина оказалась втянута в порочный круг нескончаемой борьбы и насилия: растущая еврейская иммиграция и покупка земли разжигала межобщинный конфликт, который, в свою очередь, приводил к попыткам Британии ввести квоты на въезд евреев и другие ограничения, касавшиеся «создания еврейского национального очага», и активной деятельности сионистов по отмене этих ограничений. В таких условиях любой прогресс в установлении институтов самоуправления был попросту невозможен. Палестинцы не желали признавать легитимность британского мандата с его обязательствами по созданию еврейского национального дома; британцы не хотели допускать к власти — через пропорциональное представительство, не говоря уже о самоуправлении, — палестинское арабское большинство, враждебно настроенное по отношению к целям мандата; а сионисты активно продвигали положения мандата, способствовавшие достижению их национальных целей. С каждым новым всплеском насилия противоречия становились все глубже.

Проблемы палестинской арабской общины усугублялись расколом среди ее лидеров. За доминирование в Палестине боролись два могущественных иерусалимских рода — Хусейни и Нашашиби. Британцы с первых дней мандата играли на разногласиях между этими двумя семьями. В 1920 году представители палестинской знати создали руководящий орган национально-освободительного движения — Арабский палестинский конгресс — и избрали главой его исполнительного комитета Мусу Казима аль-Хусейни. Второй представительский орган, Высший мусульманский совет, возглавил хаджи[14] Амин аль-Хусейни, великий муфтий Иерусалима. Нашашиби бойкотировали обе эти организации, где ведущая роль принадлежала Хусейни, и старались работать напрямую с британцами. Из-за раскола в руководящих кругах национального движения палестинцы оказались в невыгодном положении в отношениях как с британцами, так и с сионистами.

К 1929 году неудачи палестинского националистического руководства способствовали появлению на политической сцене множества новых игроков. Как и в Египте в 1919 году, национально-освободительная борьба впервые открыла перед палестинскими женщинами двери в общественно-политическую жизнь. Воодушевленные примером Худы Шаарави и ее Египетского женского союза, женщины из состоятельных кругов палестинского общества в октябре 1929 года, после очередной волны беспорядков, провели в Иерусалиме первый Конгресс арабских женщин. На нем присутствовали 200 представительниц мусульманской и христианской общин Палестины. Было принято три резолюции: одна призывала к отмене Декларации Бальфура, вторая утверждала право Палестины на национальное правительство с представительством всех общин пропорционально их численности, третья касалась развития палестинской экономики. «Конгресс настоятельно призывает арабов ничего не покупать у евреев, кроме земли, и продавать им все, кроме земли», — говорилось в резолюции^{37}.

Затем делегатки принялись нарушать традиции. Вопреки обычаю, запрещавшему женщинам публично встречаться с мужчинами, группа делегаток отправилась в резиденцию британского верховного комиссара сэра Джона Чанселлора, чтобы вручить ему свои резолюции. Чанселлор принял их и пообещал передать их послание в Лондон правительственной Комиссии по расследованию беспорядков в Палестине. После встречи с Чанселлором делегация вернулась на заседание конгресса. Затем делегатки еще раз вопиющим образом нарушили общепринятые нормы женского поведения, проведя публичную демонстрацию. Она представляла собой парад из 120 автомобилей, в которых сидели женщины с закрытыми накидками лицами. Вереница автомобилей проследовала от Дамасских ворот по центральным улицам Иерусалима, время от времени делая остановки у иностранных консульств, чтобы делегатки могли вручить там свои резолюции.

Вслед за первым конгрессом палестинские активистки создали Ассоциацию арабских женщин, которая ставила перед собой не только националистические, но и феминистские цели, а именно «содействовать арабской женщине в ее усилиях по улучшению своего положения, помогать бедным и обездоленным, поощрять и продвигать арабские национальные инициативы». Женщины собирали деньги для семей палестинцев, заключенных в тюрьму или казненных за участие в антибританских и антисионистских выступлениях. Они направляли петиции и меморандумы верховному комиссару с просьбами о помиловании политзаключенных, с протестами против покупки евреями оружия и с осуждением неспособности британцев прийти к соглашению с представителями Арабского палестинского конгресса, с которыми участницы Ассоциации арабских женщин были связаны брачными и семейными узами.

Ассоциация арабских женщин представляла собой странный гибрид политики палестинского национализма и культуры британских леди из верхушки среднего класса. Женщины обращались друг к другу по именам мужей — мадам Казим-паша аль-Хусейни, мадам Ауни Абд аль-Хади — и сопровождали свои политические собрания английскими чаепитиями. Но, как и в Египте в 1919 году, участие женщин в национальном движении имело огромное символическое значение. Эти образованные и уверенные в себе женщины добавили мощный голос к зарождающемуся палестинскому националистическому движению. На второй публичной демонстрации, организованной Ассоциацией в 1933 году, г-жа Ауни Абд аль-Хади обрушилась на лорда Алленби с резкой обвинительной речью: «Арабские женщины видят, как британцы разделили нашу страну и как они нарушают свои обязательства. Арабские женщины видят, как на протяжении пятнадцати лет британцы навязывают нашему народу свою политику, которая неизбежно приведет к тому, что арабы будут уничтожены и вытеснены евреями, непрерывным потоком прибывающими со всех концов света»^{38}. Ее послание было ясным: весь палестинский народ, а не только мужчины, призывает британцев к ответственности за их мандатную политику.

Но при всем красноречии палестинских арабских элит слова ни к чему не приводили. Несмотря на их пламенную националистическую риторику и неоднократные переговоры с британскими властями, еврейская иммиграция росла быстрыми темпами, а британцы явно не собирались предоставлять палестинским арабам независимость. После выпуска «Белой книги» Пассфилда, установившей квоты на въезд евреев, в период между 1929 и 1931 годами репатриация евреев сократилась до 5000–6000 человек в год. Однако «Черное письмо» Макдональда 1931 года отменило ограничительную политику, и с приходом к власти в Германии нацистов начался новый массовый приток еврейских переселенцев. В 1932 году в Палестину въехало почти 10 000 евреев, в 1933 году — больше 30 000, в 1934 году — больше 42 000. Пик иммиграции пришелся на 1935 год, когда Палестина приняла почти 62 000 еврейских иммигрантов.

Между 1922 и 1935 годами доля евреев среди населения Палестины выросла с 9 процентов почти до 27 процентов^{39}. Покупка ими земли привела к вытеснению с обжитых мест множества палестинских крестьян — эта проблема вызывала серьезную озабоченность еще в 1930 году, когда еврейская община Палестины была вдвое меньше, чем в 1935-м. Провалы руководства палестинского национального движения, состоявшего только из городских элит, больнее всего ударяли по сельской бедноте.

Наконец в 1935 году нашелся человек, который решил направить гнев сельских общин в русло вооруженного восстания. Зажженная им искра наглядно показала, в какую пороховую бочку к тому времени превратилась Палестина.

Изз ад-Дин аль-Кассам родился в сирийском городе Латакия, но в 1920-х годах за активное участие в сопротивлении был приговорен французскими властями к смертной казни и бежал из Сирии в Палестину. Будучи харизматичным исламским богословом, он стал проповедником в популярной мечети «Истиклал» в портовом городе Хайфа. Также он возглавил Союз молодых мусульман — националистическую и антисионистскую молодежную организацию. Шейх[15] аль-Кассам использовал свою кафедру проповедника как трибуну для призыва к борьбе против британского мандата и сионизма. Его популярность среди беднейших слоев палестинского населения, наиболее пострадавших от еврейской иммиграции, стремительно росла, и в конце концов они стали сплачиваться вокруг аль-Кассама, а не расколотой и неэффективной городской элиты.

После «Черного письма» Макдональда 1931 года аль-Кассам начал активно продвигать идею вооруженной борьбы. Прихожане его мечети с энтузиазмом откликнулись на призыв. Одни мужчины записывались в ряды добровольцев, другие собирали деньги на покупку оружия и боеприпасов. Затем, без предупреждения, осенью 1935 года аль-Кассам исчез. Его сторонники были обеспокоены. Некоторые боялись, что он попал в беду; другие подозревали, что он сбежал с их деньгами. В ноябре 1935 года журналист по имени Акрам Зуайтир обсуждал таинственное исчезновение шейха с его приятелем каменщиком. Зуайтир сказал, что людям стыдно выдвигать подобные обвинения против аль-Кассама. «Я согласен, брат, — ответил каменщик, — но почему тогда он скрылся?»^{40}

Их разговор был прерван вбежавшим в комнату человеком, который сообщил им, что на холмах у города Дженин произошло вооруженное столкновение между арабскими повстанцами и британской полицией. Тела убитых повстанцев и полицейских были доставлены в британский форт в Дженине. Зуайтир мгновенно распознал в этом сообщении сенсационную новость и позвонил главе Арабского пресс-бюро в Иерусалиме. Тот немедленно отправился в Дженин, поручив Зуайтиру предупредить палестинские газеты о том, что вскоре они получат важную новость.

Начальник пресс-бюро вернулся из Дженина три часа спустя. Он был настолько потрясен, что мог говорить только газетными заголовками. «Важные события! — выдохнул он. — Очень опасные новости! Шейх Изз ад-Дин аль-Кассам и четверо его бойцов были преданы мученической смерти!» В полицейском участке Дженина начальник пресс-бюро смог поговорить с выжившим раненым бойцом из группы аль-Кассама. Хотя мужчина испытывал сильную боль, он вкратце рассказал журналисту о повстанческом отряде.

По словам раненого, аль-Кассам создал свою подпольную организацию еще в 1933 году. Он принимал только ревностных мусульман, готовых умереть за свою страну. Они собрали средства на покупку винтовок и боеприпасов и начали готовиться к вооруженной борьбе, чтобы «убивать англичан и евреев за то, что те оккупировали нашу страну». В октябре 1935 года аль-Кассам и его люди втайне покинули Хайфу, спровоцировав самые разные слухи о причинах своего исчезновения.

На равнине Байсан вооруженная группа аль-Кассама столкнулась с полицейским патрулем и убила еврейского сержанта. В ответ британцы начали прочесывать холмы и на дороге между Наблусом и Дженином наткнулись на одного из людей аль-Кассама. В завязавшейся перестрелке тот был убит. «Мы узнали о его мученической смерти, — сказал выживший боевик, — и решили на следующее утро напасть на полицейский отряд». Однако на помощь британской полиции пришла армия, и повстанцы были вынуждены укрыться в пещерах у деревни Ябад к западу от Дженина. В то время как самолет Королевских ВВС кружил у них над головами, британцы завязали с арабскими повстанцами интенсивную двухчасовую перестрелку, в ходе которой Изз ад-Дин аль-Кассам и еще три человека были убиты. Четверых выживших взяли в плен. У британцев один солдат был убит, двое ранены.

Хотя Зуайтир был потрясен этими событиями, в первую очередь он подумал о похоронах. Согласно исламским традициям, правоверного мусульманина следовало похоронить в день его смерти до заката солнца. Однако тела «мучеников» — аль-Кассама и его соратников — все еще находились в полиции. Зуайтир позвонил своему коллеге в Хайфу и попросил договориться с британцами о том, чтобы тела убитых как можно скорее передали семьям для проведения необходимых ритуалов и погребения. Британцы согласились на двух условиях: похороны должны были состояться в десять часов утра на следующий день, и похоронный кортеж должен был проследовать от дома аль-Кассама прямо к кладбищу, не проходя через центр Хайфы. Осознавая всю взрывоопасность ситуации, британцы не хотели привлекать внимание широкой общественности. Однако Зуайтир, наоборот, стремился превратить похороны в политическое событие, чтобы поднять палестинцев на активную борьбу против британского мандата. В статье, написанной для газеты «Аль-Джамиа аль-Исламийя» («Исламская лига»), он обратился с призывом ко всем палестинцам собраться в Хайфе, чтобы принять участие в похоронной процессии. Он бросил прямой вызов лидерам националистического движения, задав вопрос: «Пойдут ли палестинские лидеры в похоронном кортеже великого исламского богослова вместе с верующими?»^{41}

На следующий день Зуайтир проснулся рано утром, чтобы прочитать статьи в арабской прессе и подготовиться к поездке в Хайфу. «Когда я прочитал в утренних газетах описание боя и увидел свой призыв прийти на похороны, я подумал, что сегодняшний день станет великим днем в истории Хайфы, — впоследствии написал он, — Днем мучеников». Зуайтир оказался прав: тысячи людей собрались в Хайфе, чтобы разделить друг с другом общенациональное горе. Вопреки пожеланиям британцев погребальный намаз был совершен в главной мечети Хайфы, и похоронная процессия прошла через центр города. «С большими усилиями тела мучеников были перенесены из мечети на просторную площадь перед нею. Моя рука дрожит при описании этой сцены. Тела мучеников подняли на высоту плеч, и тысячи человек двинулись вслед за ними с криками „Аллах акбар! Аллах акбар! [Аллах велик]“, а женщины скорбно причитали из окон и с крыш домов. Люди пели пламенные песни сопротивления. Когда тела мучеников подняли над толпой, кто-то крикнул: „Месть! Месть!“ И тысячи голосов подхватили этот возглас, прокатившийся как раскат грома: „Месть! Месть!“»

Разгневанная толпа штурмовала полицейский участок в Хайфе, закидав здание камнями и разгромив припаркованные рядом полицейские машины. Взбунтовавшиеся люди набрасывались на каждого британского солдата и полицейского, встречавшегося на их пути, хотя британцы предусмотрительно отвели все силы, чтобы избежать потерь с обеих сторон. Толпа также атаковала железнодорожную станцию — еще один символ ненавистного британского правления.

Похоронная процессия длилась три с половиной часа, после чего тела аль-Кассама и его людей были упокоены с миром. «Только представьте, какое воздействие на массы оказало зрелище того, как героические мученики в окровавленных одеждах джихада были преданы земле», — размышлял Зуайтир. Он также отметил, что в Хайфу съехались люди со всех городов северной Палестины — Акки, Дженина, Байсана, Тулькарма, Наблуса, «но я не видел на церемонии лидеров [националистических] партий, за что они достойны сурового порицания».^{42}

Недолговечное восстание Изз ад-Дина аль-Кассама навсегда изменило палестинскую политику. Возглавлявшие националистическое движение городские элиты полностью лишились доверия народа. Пятнадцать лет они вели переговоры с британцами и не добились никаких результатов. Палестинцы ни на шаг не приблизились к независимости и самоуправлению, британцы правили их страной железной рукой, а еврейская община росла такими темпами, что в скором времени должна была достичь паритета с коренным арабским населением. Палестинцы хотели видеть своими лидерами людей действия, которые смогли бы противостоять британской и сионистской угрозам. Результатом такого развития событий стали три года кровопролитных мятежей, которые опустошительным смерчем прокатились по городам и деревням Палестины.

После восстания аль-Кассама лидеры палестинских политических партий попытались закрепить за собой руководящую роль в националистическом движении. В апреле 1936 года ведущие партии объединились в новую организацию под названием Верховный арабский комитет. Они призвали арабских рабочих и государственных служащих к всеобщей забастовке, а также к бойкотированию всех экономических обменов с еврейской общиной. Всеобщая забастовка сопровождалась нападениями на британские войска и еврейских поселенцев.

Но выбранная националистическими лидерами стратегия обернулась против самих арабов. Бойкот гораздо сильнее ударил по экономическому положению палестинских арабов, нежели по еврейской общине. Чтобы подавить восстание, Британия перебросила в страну 20 000 солдат. Кроме того, британцы обратились к своим союзникам в соседних арабских государствах с просьбой убедить руководство палестинского националистического движения прекратить всеобщую забастовку. 9 октября 1936 года короли Саудовской Аравии и Ирака вместе с правителями Трансиордании и Йемена выпустили совместную декларацию, в которой призвали «наших сыновей, арабов Палестины… прийти к миру, дабы остановить дальнейшее кровопролитие». Выступая с этим призывом, утверждали монархи, «мы полагаемся на добрые намерения вашего друга Великобритании, которая заявила о своей приверженности справедливому урегулированию ситуации»^{43}.

Когда Верховный арабский комитет в ответ на декларацию арабских монархов объявил о прекращении забастовки, палестинцы восприняли это как предательство со стороны своих лидеров и своих арабских братьев. Их взгляды нашли отражение в стихах палестинского поэта-националиста Абу Салмана, который с горечью обвинял и палестинских лидеров, и британцев, и арабских монархов в том, что те продали арабское освободительное движение:

Вы, кто любит свою родину,

Восстаньте против угнетения,

Освободите свою страну от чужих господ,

Освободите ее от марионеток!

Я думал, у нас есть вожди, способные повести мужчин за собой…^{44}

Абу Салман говорил от имени разочарованного народа, когда утверждал, что освобождение Палестины будет исходить от простых людей, а не от палестинских лидеров.

После всеобщей забастовки британцы создали очередную комиссию по расследованию. Отчет Комиссии Пиля, опубликованный 7 июля 1937 года, вызвал большой резонанс. Британцы впервые признали, что проблемы в Палестине явились следствием конкурирующих и несовместимых национальных движений. «Неразрешимый конфликт возник между двумя национальными общинами в границах одной маленькой страны, — говорились в отчете. — Примерно 1 миллион арабов открыто или скрыто враждует с примерно 400 000 евреев. Между ними нет никаких точек соприкосновения».

Комиссия Пиля предлагала решение — разделить страну. Евреи должны были получить государственность на 20 процентах территории Палестины, включая б?льшую часть береговой линии и значительную часть самых плодородных сельскохозяйственных угодий в Изреельской долине и Галилее. Арабам были оставлены самые неплодородные земли, включая пустыню Негев и долину Арава, а также гористую местность на Западном берегу реки Иордан и сектор Газа.

Такой раздел не соответствовал географическому распределению палестинских общин. Особенно проблематично было то, что многие крупные арабские города попадали в границы предполагаемого еврейского государства. Комиссия Пиля считала, что эта проблема может быть улажена посредством «обмена населением», или, проще говоря, выселения арабов с территорий, выделенных еврейскому государству (позже в ХХ веке такая политика получит название «этническая чистка»). Предложение о принудительном переселении арабов очень понравилось председателю Еврейского агентства Давиду Бен-Гуриону (1886–1973), который поддержал предложенный план разделения. «Это могло бы дать нам то, чего мы никогда не имели, даже в то время, когда мы стояли на нашей собственной земле в дни Первого и Второго Храмов… — с воодушевлением писал он. — Это больше, чем государство, правительство, суверенитет, это национальная консолидация»^{45}.

Что же до судьбы арабов, то план комиссии Пиля не предусматривал создания независимого Палестинского государства, но рекомендовал присоединение арабских территорий к Трансиордании, находившейся под властью эмира Абдаллы. Народ Палестины питал к Абдалле глубокое недоверие, считая его британским агентом, жаждавшим наложить руку на их земли. Для палестинцев рекомендации комиссии Пиля были наихудшим итогом их национально-освободительной борьбы. Британцы не только отказали им в праве на независимость и самоуправление, но и собирались территориально разделить единый народ и передать под власть враждебных иностранцев — сионистов и эмира Абдаллы.

Еврейское агентство согласилось с условиями раздела, эмир Абдалла также поддержал этот план, поэтому палестинцам не оставалось иного выхода, кроме как начать войну и с британцами, и с ишувом.

Второй этап палестинского арабского восстания продлился два года, с осени 1937-го по осень 1939-го. 26 сентября 1937 года палестинские экстремисты убили британского окружного комиссара в Галилее Льюиса Эндрюса. В ответ британцы арестовали 200 лидеров палестинского национально-освободительного движения, депортировали многих из них на Сейшельские острова и объявили Верховный арабский комитет вне закона. Лишившись центрального руководства, восстание переродилось в неорганизованный мятеж. Повстанцы нападали на британские полицейские и армейские патрули и еврейские поселения, убивали британских и еврейских чиновников, а также арабов, подозревавшихся в сотрудничестве с оккупационными властями. Они организовывали диверсии на железных дорогах, линиях связи и нефтепроводах, пролегавших через территорию Палестины. Жители деревень страдали как от повстанцев, требовавших помогать им, так и от британцев, которые сурово наказывали всех, кто подозревался в помощи боевикам. Последствия были губительны для палестинцев.

Каждое нападение на британцев и евреев каралось массовыми репрессиями. В конце концов британцы решили подавить мятеж военными средствами и отправили в Палестину 25 000 солдат и полицейских, что стало крупнейшей операцией британских сил за рубежом после окончания Первой мировой войны. Были учреждены военные трибуналы и введено чрезвычайное положение, которое использовалось как легальное прикрытие для установления военной диктатуры. Британцы уничтожали дома повстанцев и их пособников, а также тех, кто подозревался в помощи боевикам. По оценкам, с 1936 по 1940 год было разрушено более 2000 домов. Боевиков и мирных граждан помещали в концентрационные лагеря — в 1939 году в местах заключения находилось более 9000 палестинцев. Подозреваемые подвергались жестоким допросам, включавшим унижения и пытки. Задержанных в возрасте от 7 до 16 лет наказывали поркой. В 1938–1939 годах более 100 арабов были приговорены к смертной казни и более 30 казнены. Чтобы повстанцы не минировали дороги, британские военные обычно пускали впереди себя арабов, используя их в качестве живого щита^{46}.

Превосходство в силе и применение коллективных наказаний зачастую приводили к злоупотреблениям и зверствам, которые в памяти палестинского народа навсегда связались с британским мандатом. Наиболее жестоко британцы карали за убийство своих соотечественников повстанцами. Задокументирован случай, когда в сентябре 1938 года, чтобы отомстить за смерть товарищей, подорвавшихся на мине у деревни Аль-Басса, британские солдаты под дулом винтовок загнали больше 20 жителей в автобус и заставили водителя направить его к въезду в деревню, где сами предварительно заложили мощную мину. В результате взрыва все, кто находился в автобусе, погибли. Британские военнослужащие сфотографировали их изувеченные тела, после чего приказали жителям деревни похоронить останки в братской могиле^{47}.

К 1939 году повстанческое движение было полностью разгромлено, у палестинских арабов не осталось сил бороться. Около 5000 человек были убиты, почти 10 000 получили ранения и увечья. В общей сложности страна потеряла больше 10 процентов взрослого мужского населения — убитыми, ранеными, заключенными в тюрьмы и высланными из страны. Но и британцы не могли похвастаться победой. Подавление восстания далось им слишком высокой ценой, и они так и не сумели навязать палестинским арабам свою волю. В Европе сложилась предвоенная обстановка, и Уайтхолл больше не мог позволить себе задействовать столько войск для колониальной войны на Ближнем Востоке. Чтобы восстановить мир в проблемном подмандатном регионе, британцам пришлось отказаться от плана комиссии Пиля и пересмотреть свою политику в Палестине. Очередная правительственная комиссия опубликовала новую «Белую книгу», в которой была предпринята попытка пойти навстречу требованиям палестинских арабов.

Предложения, содержавшиеся в «Белой книге» 1939 года, были лучшими из тех, что Британия когда-либо делала палестинским арабам. Новая политика ограничивала еврейскую миграцию 15 000 человек в год в течение пяти лет, т. е. в общей сложности 75 000 человек. Это должно было увеличить население ишува до 35 % от общей численности населения Палестины — меньшинство, достаточно значительное, чтобы позаботиться о себе, но неспособное взять под контроль всю страну. Дальнейшая миграция евреев могла быть разрешена только с согласия арабского большинства, что, по признанию всех сторон, было крайне маловероятным. Покупка евреями земли запрещалась или строго ограничивалась в зависимости от региона. Наконец, в течение 10 лет в Палестине предполагалось создать совместное арабское и еврейское правительство «таким образом, чтобы гарантировать защиту ключевых интересов каждой общины», и страна должна была получить независимость^{48}.

Однако «Белая книга» 1939 года вызвала острое недовольство как палестинских арабов, так и евреев. Арабское сообщество выступило против, поскольку «Книга» предусматривала продолжение еврейской иммиграции, хотя и в ограниченном размере, и сохраняла политический статус-кво, откладывая предоставление независимости еще на 10 лет. Ишув отверг ее условия, поскольку «Книга» закрывала Палестину для еврейских иммигрантов на фоне ужесточающегося нацистского антисемитизма. (В ноябре 1938 года нацистские банды устроили во многих городах Германии самый масштабный еврейский погром в Европе в ХХ веке, торжественно назвав его «Хрустальная ночь» (Kristallnacht), или «Ночь разбитых витрин».) Кроме того, новая «Белая книга» не предусматривала создания еврейского государства в Палестине, обрекая ишув на статус меньшинства в будущем палестинском арабском государстве.

Руководство самого ишува разделилось в своем отношении к «Белой книге» 1939 года. Давид Бен-Гурион выступил резко против новой британской политики. Тем не менее, признавая, что нацистская Германия представляет собой гораздо б?льшую угрозу для еврейского народа, он пообещал «оказывать помощь Британии в войне так, как будто нет „Белой книги, и бороться против `Белой книги`“, как будто нет войны». Экстремистские сионистские организации, такие как «Иргун» и «Банда Штерна» («Лехи»), в ответ на публикацию «Белой книги» объявили Британию врагом. Они использовали террористические методы борьбы — теракты и убийства — как против арабов, так и против британцев, которых считали незаконными империалистическими оккупантами, препятствовавшими обретению независимости еврейским народом. К концу Второй мировой войны, когда нацизм был побежден, британцы столкнулись с еврейским сопротивлением куда больших масштабов, чем любое восстание, до сих пор поднятое против них арабами.

В конце Первой мировой войны Великобритания заняла доминирующее положение на Ближнем Востоке. Ее войска оккупировали арабские земли от Египта до Ирака, а ее дипломаты с помощью двусторонних договоров обеспечили надежный контроль над регионом Персидского залива. Хотя мало кому в арабском мире нравилось находиться под властью британцев, большинство относились к своим колониальным хозяевам с уважением. Англичане отличались эффективностью, хорошей организацией, высоким уровнем технологического развития и имели сильную армию. Британия была поистине великой державой, колоссом, возвышающимся над своими колониальными владениями.

Однако два десятилетия колониального правления показали, что этот колосс стоит на глиняных ногах. Британцы сталкивались с повсеместным сопротивлением, от умеренной националистической оппозиции до кровопролитных вооруженных восстаний. В Ираке, Палестине и Египте они были вынуждены вести постоянные переговоры и пересматривать условия своего присутствия. Каждая британская уступка арабской оппозиции, каждый пересмотр политики обнаруживали слабость имперского колосса.

Растущая угроза фашизма в Европе усугубила ситуацию, превратив ближневосточные владения в слабое место Британской империи. Временами казалось, что арабские колонии вот-вот ускользнут из-под ее контроля. События в Ираке и Египте во время Второй мировой войны столь наглядно продемонстрировали всю шаткость положения британцев, что фактически предопределили конец их господства на Ближнем Востоке.

1 апреля 1941 года в Ираке произошел пронацистский военный переворот. За несколько лет до этого престол занял непопулярный принц Абд аль-Илах (правил в 1939–1953 гг.), регент при малолетнем короле Фейсале II (правил в 1953–1958 гг.). Когда Абд аль-Илах поддержал требование британцев об отставке популярного премьер-министра Рашида Али аль-Гайлани, известного своими прогерманскими настроениями, на сторону последнего встала группа высокопоставленных иракских военных, считавших, что победа в войне будет за гитлеровской коалицией и, следовательно, в интересах Ирака наладить с ней хорошие отношения. Регент бежал из Ирака в Трансиорданию, оставив страну под контролем Рашида Али и иракских военных.

Поскольку политическая власть перешла к Рашиду Али, Британия сочла это госпереворотом. Несмотря на все попытки Рашида Али показать британцам, что никаких фундаментальных изменений не произошло, националистическая направленность его нового кабинета (в который вошел палестинский лидер хаджи Амин аль-Хусейни, великий муфтий Иерусалима, высланный британцами из Палестины за его крайние националистические взгляды) только усиливала их опасения. Сославшись на условия англо-иракского договора 1930 года, британцы потребовали разрешения высадить в Ираке свои войска, якобы предназначавшиеся для переброски в Малайю. Рашид Али и националистически настроенное военное правительство возразили, не доверяя намерениям британцев, но те проигнорировали их возражения и начали высадку войск без официального разрешения. Иракцы пригрозили открыть огонь по британским самолетам, доставлявшим войска, но британцы предупредили их, что это станет основанием для начала войны. В таких обстоятельствах ни одна сторона не могла отступить.

Военные действия начались в мае 1941 года неподалеку от британской военной базы в Аль-Хаббании и продолжались несколько дней, пока иракские силы не отступили к Фаллудже, где перегруппировались для обороны Багдада. Британцы направили в Ирак подкрепление из Индии и Трансиордании. Рашид Али обратился с просьбой о помощи к Германии и Италии. Немцы и итальянцы успели отправить в Мосул 30 самолетов и какое-то количество оружия, но у них не хватило времени для более активного вмешательства. Уже к концу мая британские войска захватили б?льшую часть Ирака и взяли Багдад. Рашид Али и его политические союзники, включая хаджи Амина аль-Хусейни, успели бежать, оставив столицу и всю страну в состоянии хаоса. Подписывать перемирие между Ираком и Великобританией пришлось мэру Багдада.

Главной жертвой отсутствия власти в период между бегством правительства Рашида Али и вступлением в Багдад британских войск стала еврейская община. Антибританские настроения вкупе с враждебностью, порожденной сионистским проектом в Палестине, и германской идеологией антисемитизма привели к беспрецедентному в арабской истории еврейскому погрому, получившему название «Фархуд» (араб. «экспроприация»). Еврейская община Багдада была довольно многочисленной и хорошо ассимилированной во всех слоях общества: евреи присутствовали и в городской элите, и на базарах, и в концертных залах, где составляли большинство самых прославленных иракских исполнителей. Но в течение двух дней багдадского погрома все это было забыто. Местные арабы бросились громить дома и магазины евреев и убили около 200 человек, прежде чем британские власти решили ввести в город войска и восстановить порядок.

После падения правительства Рашида Али в Ираке была восстановлена Хашимитская монархия. Бывшие колониальные хозяева вернули к власти регента Абд аль-Илаха и иракских политиков, больше других симпатизировавших британцам. Местные националисты были возмущены. Они утверждали, что Рашид Али пользовался широкой поддержкой иракского народа, и протестовали против нового пробританского правительства. После обретения Ираком номинальной независимости прошло всего девять лет, и эта силовая интервенция окончательно дискредитировала в глазах иракского народа и Британию, и Хашимитскую монархию.

Но Британия оказалась главным проигравшим в этой войне. Подмандатная территория, некогда считавшаяся самым успешным британским проектом на Ближнем Востоке, имела теперь шаткое монархическое правление и ненадежную армию, а ее население было настроено настолько враждебно по отношению к Британии, что предпочло связать свою судьбу с ее врагами.

В Египте также имелись сторонники гитлеровской коалиции. Египетские националисты не были удовлетворены той частичной независимостью, которая была предоставлена стране по англо-египетскому договору 1936 года. Британия продолжала активно влиять на внутренние дела Египта и сохранила полный контроль над Суданом. С началом Второй мировой войны Египет наводнили британские войска, и египетское правительство оказалось в еще большем подчинении у британцев, чем когда-либо прежде. Эта ситуация была невыносима для нового поколения египетских националистов, враждебность которых к Британской империи заставляла их благосклонно смотреть на враждебные Альбиону страны оси.

Итальянцы и немцы играли на националистических настроениях, стремясь изолировать англичан в Египте. Итальянцы создали новую мощную радиостанцию — радио «Бари», которое вещало об успехах фашистского правительства Бенито Муссолини на весь Египет и восточное Средиземноморье. Сочетание крайнего национализма, сильного руководства и военной мощи фашистской машины привлекало египетских националистов куда больше, чем мелочные дрязги многопартийной демократии, навязанной их стране британцами. Многие в Египте надеялись, что силы гитлеровского блока победят англичан и заставят их раз и навсегда уйти из Северной Африки.

С началом североафриканской кампании в 1940 году в египетских националистических кругах появилась надежда, что долгожданный момент освобождения близок. Итальянские силы из Ливии атаковали британские позиции в Египте. На помощь итальянцам Германия перебросила в Северную Африку специально обученный Африканский корпус под командованием блистательного фельдмаршала Эрвина Роммеля. К зиме 1942 года силы гитлеровской коалиции решительно теснили британцев. Некоторые египетские политические лидеры, включая самого короля Фарука I, с нетерпением ждали, когда итало-германские войска наконец-то изгонят англичан с их земли.

В июне 1940 года британцы потребовали отставки египетского премьер-министра Али Махира, которого они подозревали в симпатиях к фашистам. Такое вмешательство наглядно показало пренебрежение британцев суверенитетом и независимостью египтян и еще больше ухудшило англо-египетские отношения. Между тем на фоне побед немецкой и итальянской армий в Северной Африке британцам как никогда требовалась поддержка надежного египетского правительства. Как ни странно, единственной египетской политической партией, решительно заявлявшей о своей антифашистской позиции, была националистическая «Вафд». 4 февраля 1942 года британский верховный комиссар сэр Майлз Лэмпсон предъявил королю Фаруку I ультиматум, потребовав либо назначить премьер-министром Мустафу ан-Наххаса и поручить ему сформировать правительство, полностью состоящее из членов «Вафд», либо отречься от престола. Для вящей убедительности Лэмпсон окружил дворец Абдин в центре Каира британскими танками.

Этот ультиматум пошатнул все здание англо-египетской политики, скомпрометировав три его ключевых столпа: монархию, «Вафд» и самих британцев. Король Фарук I предал свою страну, уступив требованиям британцев и позволив им навязать Египту правительство. Многие националисты считали, что король должен был противостоять англичанам даже под страхом смерти. Партия «Вафд», завоевавшая широкую поддержку египетского народа благодаря своей борьбе против империализма, согласилась прийти к власти на британских штыках. Спровоцированная ультиматумом истерия наглядно показала, насколько слабым и ненадежным было положение британцев в Египте, особенно перед лицом стремительного продвижения итало-немецких войск в Ливийской пустыне. Британцы были вынуждены одновременно обороняться против сил гитлеровской коалиции и египетского национализма. Борьба за власть между британцами, королевским двором и «Вафд» в феврале 1942 года обернулась кризисом. Десятилетие спустя, в ходе революционных брожений 1950-х годов, все три игрока были сметены с политической сцены.

Британцы пришли на Ближний Восток с целью интегрировать арабский мир в свою империю, которая, как они считали, будет существовать вечно. Но с первых же дней им пришлось столкнуться с ожесточенным сопротивлением в Египте, Ираке и Палестине. Подъем националистических движений и резкое увеличение расходов на поддержание формальной империи заставили Британию пересмотреть свои отношения с подконтрольными государствами путем уступки номинальной независимости и обеспечения своих стратегических интересов с помощью союзных договоров. Но эти уступки не могли примирить арабских националистов с присутствием Британии на Ближнем Востоке. К началу Второй мировой войны внутренняя оппозиция превратила арабские земли в ахиллесову пяту Британской империи. Германия и Италия не преминули воспользоваться этой слабостью своего врага и играли на арабских националистических чаяниях в своих интересах. По мере того как арабский мир ускользал из-под контроля Британской империи, ее владения на Ближнем Востоке все больше превращались из доходного актива в обременительный пассив.

Британцы могли утешаться разве что мыслью о том, что их давний соперник — Франция — преуспел на Ближнем Востоке ничуть не больше.