Подсудимый Юрий Мель, взятый в плен в мирное время: «Я был уверен, что служу своей стране»

Речь в суде по делу 13 января 1991 года.

Вильнюс, 8 февраля 2016 г.

— Уважаемые участники процесса! Суть предъявленного судом обвинения мне понятна. Виновным себя в совершении преступлений против человечности и военных преступлений не признаю.

Не согласен с каждым пунктом обвинения. Факт участия в операции по взятию под охрану телебашни и факт производства трех холостых выстрелов из руководимого мною танка подтверждаю. Полностью придерживаюсь показаний, данных мной на предварительном следствии.

Сегодня хотел бы дополнить следующее. Я, Мель Юрий Николаевич, по окончании Ульяновского гвардейского высшего танкового командного училища по распределению получил назначение в 106-й танковый полк 107-й мотострелковой дивизии, дислоцированной в городе Вильнюсе, на должность командира взвода в воинском звании лейтенант, где принял учебный танковый взвод. Поэтому большую часть своего времени службы на территории Литовской Республики проводил на Пабрадском полигоне, в расположении полка, где находилась учебная машина. В город Вильнюс приезжал не так часто, и то по указанию командования — или при несении службы в наряде, или по служебной необходимости.

После увольнения со службы по состоянию здоровья, открыто и ни от кого не прячась и не скрываясь, получал в генеральном консульстве Литовской Республики в городе Калининграде туристические визы, где все свои данные указывал в анкете. Границу пересекал неоднократно в установленном порядке с 2012 года, пока 12 марта 2014 года при возвращении домой не был задержан. То, что в отношении меня возбуждено уголовное преследование, не знал, иначе бы здесь не находился.

Полковнику в отставке Юрию Мелю, который 25 лет назад был лейтенантом и сделал три холостых выстрела, в литовском суде приходится отвечать сегодня за все «преступления» Советской армии перед человечеством. Фото из архива Г. Сапожниковой.

«Приказа на убийство людей не получал»

Военная служба в вооруженных силах любого государства предполагает добровольный отказ человека от ряда гражданских свобод и строится на жесткой дисциплине, строго регламентирована присягой государства, уставами и приказами командиров и начальников. Согласно присяге устава внутренней службы в Вооруженных силах СССР, полученный приказ должен быть выполнен, за отказ или его невыполнение предусматривается строгое наказание, вплоть до суда военного трибунала. Военная присяга в Советском Союзе заканчивалась словами: «Если же я нарушу эту торжественную присягу, пусть меня постигнет суровая кара, презрение и ненависть всего народа». То есть выбора при выполнении приказа нет. А ответственность несет тот, кто этот приказ отдал. Это основа любой армии, иначе это не армия, а банда. В описанных событиях я в составе сводного экипажа по приказу командира полка подполковника Астахова принял участие в мероприятии по взятию под охрану телевизионной башни, с задачей обеспечить беспрепятственное продвижение колонны к указанному объекту. Причем я, как и мой механик-водитель, был заменен в составе экипажа и поставлен в строй практически перед самым выходом колонны. Подтверждением этого является исправленный приказ командира войсковой части 78018 № 3 от 9 января 1991 года, что еще раз подтверждает, что никакого предварительного сговора ни с кем не было. Приказа на убийство людей не получал, наоборот, нас постоянно и при любой возможности на всех уровнях предупреждали, чтобы мы действовали осторожно и ни в коем случае не пострадали гражданские люди, о чем в материалах дела есть неоднократные упоминания. Экипаж танка, в котором я находился, никого не задавил и никого не убил. По приказу командира полка было произведено два холостых артиллерийских выстрела из танковой пушки с углом максимального возвышения. Сам холостой выстрел не является и не являлся чем-то необычным, часто использовался, используется и будет еще долго использоваться для имитации выстрела. Пиротехнические средства не являются ни звуковым, ни световым и ни каким-либо другим видом оружия.

«Министра обороны видел только на фотографии»

16 января 1991 года по приказу командира полка в составе колонны мы выдвинулись в расположение части, где практически сразу начали давать показания сначала Главной военной прокуратуре, затем Генеральной прокуратуре Советского Союза, после чего совместной группе Генеральной прокуратуры Советского Союза и Литовской Республики в качестве свидетелей. Фактов причастности к гибели людей обнаружено не было. Больше мне никто никаких вопросов не задавал. До конца 1992 года я проходил воинскую службу здесь же, в Литве, ни от кого не скрывался и не прятался, проживал в гостинице Высшей партийной школы, после чего убыл по распределению к новому месту службы. Я солдат, а не политик, и был полностью уверен, что служу своей стране на территории Советского Союза, до момента признания независимости Литвы Верховным Советом СССР 6 сентября 1991 года. Мое звание на тот момент было «лейтенант», а начальная должность — «командир взвода», от которого ничего не зависело и мнение которого никого не интересовало. Вызывает некоторое недоумение попытка обвинения представить меня участником преступной группы. Из обвинения выходит, что большая часть обвиняемых — это прапорщики и лейтенанты после училища, то есть младшие офицеры — в одночасье стали военными и политическими деятелями. Кто хоть немного сталкивался с Вооруженными силами, знает, что у министра обороны определенный и весьма ограниченный круг для общения. Министр обороны общается с командирами через своих порученцев — о каких лейтенантах и прапорщиках может идти речь? Это не его категория подчиненности.

Согласно справке начальника штаба дивизии, в январских событиях 1991 года только от «Северного городка» принимало участие 1567 человек. Спустя 25 лет всех военнослужащих, которые в 1991 году добровольно давали показания, переквалифицировали из свидетелей в обвиняемые. Хочу еще раз повторить, я ни в каких преступных группировках не состоял, в сговоры не вступал, министра обороны видел только на фотографии, никаких планов не имел и в их разработке не участвовал. Я служил кадровым военнослужащим в своей стране и присяги, данной народу этой страны, не нарушил. Был получен конкретный приказ следовать в колонне, без различного рода разъяснений, возможности выбора своего поведения и действий не было.

Коммунисты, вперед!

Поддерживая намерения суда рассмотреть это дело с точки зрения криминальной, думаю, однако, что это трудно будет осуществить. Сами по себе события имеют политическое значение, поэтому политизации не избежать. Мое обвинение начинается словами «Являясь членом Коммунистической партии Советского Союза…»… Хочу напомнить, что я являюсь гражданином Российской Федерации, где Коммунистическая партия не запрещена. Да, в рассматриваемый период я был членом Коммунистической партии Советского Союза, потому что что сама система государства другого членства в то время просто не предполагала. В самой Литве, по данным уголовного дела, на 1991 год было приблизительно 208 тысяч коммунистов, причем уже после январских событий. Поэтому обвинение в том, что я тогда был членом КПСС, сейчас выглядит странно. Мне членство в Коммунистической партии Советского Союза вменяется в вину, а другим в Литовской Республике этот факт не мешает занимать высокие государственные должности.

Ознакомившись с материалами уголовного дела, я пришел к выводу, что в событиях 13 января 1991 года определенные — политические силы и лица преступно использовали армию вслепую, для достижения своих целей. Безусловно, факт применения армии для наведения порядка не может быть оправдан. В мировой практике ответственность принимают руководители, отдавшие такой приказ, а не рядовые военнослужащие. Безусловно, все случаи превышения своих должностных полномочий и применения насилия в отношении гражданских лиц должны быть расследованы и действиям их должна быть дана юридическая оценка. Однако все эти действия не имеют ничего общего с преступлением против человечности и военными преступлениями.

Новая неправда

Я лично, как никто, заинтересован в расследовании. Но я вижу определенные проблемы в осуществлении своего права на защиту. Как мне защищаться, если литовский Верховный суд, рассматривая дело Альгирдаса Палецкиса, констатировал, что никакая другая интерпретация событий невозможна и иное мнение является преступлением? Анализируя заявление политиков и президента страны о данном деле, могу только с сожалением констатировать, что негативные заявления о России, гражданином которой я являюсь, являются беспрецедентным давлением на общественное мнение и на суд. Может ли суд Литвы беспристрастно, неэмоционально осуществить правосудие? Я на это очень надеюсь. По сути, этот процесс является экзаменом для страны, проверкой на приверженность европейским ценностям и ценностям истинной демократии.

В подтверждение своей позиции о том, в каком правовом поле происходили указанные события, еще раз хочу заявить, что 13 января, участвуя в операции по взятию под охрану телебашни, я был абсолютно убежден, что Литва находилась в составе СССР. Ситуация была неоднозначной, противоречивой и сложной. С одной стороны, в статье 71 Конституции СССР было закреплено право народа на отделение. Литва была одной из республик, которая де-факто объявила себя независимой. С другой — после принятия декларации о восстановлении независимости между Литвой и СССР происходили переговоры, и 23 мая 1990 года Верховный Совет Литвы объявил мораторий для проведения переговоров с Советским Союзом о решении вопросов, связанных с восстановлением независимости. В 1991 году Литва получила дипломатическое признание и от Советского Союза, от Европейского сообщества и Соединенных Штатов Америки. Именно с этого времени в соответствии с нормами международного права Литва стала самостоятельным субъектом международного права, суверенным государством.

Я с большим уважением относился и сейчас отношусь к народу Литвы, даже несмотря на страдания, испытываемые мною уже два года в заключении.

В решении Европейского суда по правам человека по жалобе Миколаса Бурокявичюса указано, что правосудие нельзя использовать как орудие формирования недавней истории, которая очень мало исследована. В сознании и подсознании народа возникает большое желание инициирования мести и угрозы ее удовлетворения, создавая, таким образом, новую неправду. Однако, по моему мнению, нельзя жить обидами прошлого и мстить.