«Мы никак не могли предположить, что Литву сдадут» Владимир Шеин и Владимир Антонов
Итак: Владимир Антонов, бывший секретарь парткома вильнюсского НИИ радиоизмерительных приборов, и Владимир Шеин, экс-секретарь парткома МВД Литовской ССР. Один попал в Литву в детстве, по воле родителей, другой остался после армии. Несмотря на «неправильную национальность», оба сделали успешные карьеры — в отличие от нынешних времен в многонациональном Вильнюсе образца позднего СССР это было возможно.
— Я попросила бы вас обоих вернуться в начало 80-х. Это память нам меняет картинки прошлого, утверждая, что не было в СССР межнациональных проблем? Либо какие-то первые тревожные звоночки вы слышали уже тогда?
В. Антонов:
— Мы приехали в Литву в 1950 году, мне было всего 4 года. Помню, у брата случился перитонит и его срочно отправили в больницу. И когда мы его привезли, в коридоре на носилках лежал раненый чекист, рядом с которым стояли автоматчики. Мама спросила — а почему вы его охраняете? Потому что мы ждем самолета в Ригу, где находится окружной госпиталь, — ответили ей. Они не доверяли паневежисским врачам лечить своих людей. Об этом событии я вспомнил в январе 1991 года. Не отдай «альфовцы» своего раненного в ночь на 13 января товарища Виктора Шатских литовской «Скорой помощи», а отправь в вильнюсский военный госпиталь — это, возможно, спасло бы ему жизнь.
От нас многое скрывалось в тот период, мы почти ничего не знали, например, о существовании националистических банд, но все это в литовцах жило и передавалось из поколения в поколение. Впоследствии я узнал историю, как в 1941-м литовские бандиты в Каунасе расправлялись с евреями и военнослужащими, когда еще не пришли немцы, но уже ушли наши. Вот чего мы опасались в 1988–1989 годах — что, возможно, повторится такая же история. Единственное, что нас тогда успокаивало — это то, что здесь находились воинские части Советской армии, которые не давали в обиду ни себя, ни сторонников сохранения единства страны. И если начинались провокации у стен «Северного городка» (где была дислоцирована 107-я мотострелковая дивизия. — Г. С.), то командование выпускало своих ребят с ремнями, и они отгоняли окружавших военную часть провокаторов.
В. Шеин:
— А я попал в Литву во время службы в рядах Вооруженных сил. Начинал с милиционера, через год был назначен на должность участкового инспектора и дошел до начальника отдела политико-воспитательной работы МВД Литовской ССР, где встретился со многими другими участниками будущих событий. Корни мои в Белгородском уезде, а селе Шеино. Мы всегда знали о том, что мы — люди служивые и что наших предков в Новороссию отправили для охраны тыла. Когда начали развиваться события в Прибалтике, мне литовцы говорили: как же так — ты родился на территории Украинской ССР, значит, должен быть против москалей, тем более что и жена у тебя литовка…
«Прибалтику сдадут»
— И почему же, интересно, вы выбрали эту, а не другую сторону баррикад?
В. Шеин:
— Расскажу историю. В декабре 1989-го должен был состояться съезд компартии Литвы, поэтому на партконференции в МВД выбирали делегатов. И бывший служащий истребительного батальона, который в 50-х годах боролся с нацподпольем, а на тот момент был начальником политотдела МВД Литвы, нам сказал: «Ребята, я был в Москве, и нам велели не дергаться, Прибалтику сдадут». Нам было предложено положить на стол партийные билеты и принять гражданство Литвы. Один из депутатов парламента заявил, что они возвращают конституцию 1938 года. То есть Литва становится буржуазной страной, и мы должны будем служить тем, кому служил диктатор Сметона. Гитлеру! А у меня мама была во время войны старшим лейтенантом медицинской службы, они с отцом на Рейхстаге расписались 10 мая 1945 года, и я должен был хранить память родителей. Я присягу давал — ну как я мог изменить?
Владимир Антонов (на фото слева) и Владимир Шеин вынуждены были покинуть Литву из-за преследования литовских спецслужб, хотя никакими подпольщиками быть не собирались. Фото из архива Г. Сапожниковой.
11 человек во главе с министром внутренних дел Мисюконисом перешли на сторону Альгирдаса Бразаускаса и положили партийные билеты. А мы — 7 человек во главе с полковником Матузанисом и еще двумя начальниками райотделов — остались на позициях КПСС. Нас поэтому обзывали «платформистами», или «ночниками», поскольку все это происходило ночью. Но мы этим даже гордились.
— Как выглядело литовское национальное возрождение?
В. Антонов:
— Это не было возрождением. Все началось с приезда в Вильнюс одного из идеологов разрушения страны Александра Яковлева. Был создан ряд изданий, которые вели открытую националистическую, антисоветскую пропаганду. Официальные СМИ поначалу отмалчивались. Но по мере роста влияния «саюдистов» подключились и они. Националистическое подполье вышло на волю. Со временем национал-сепаратистами были захвачены фактически все СМИ Литвы. Это не могло не отразиться на самих литовцах. Меня поразило перерождение одного моего приятеля, с которым я пять лет прожил в общежитии, когда учился в городе Горьком. Дружили семьями и в Вильнюсе. И вдруг оказалось, что он всегда считал меня сыном оккупанта и чуть ли не врагом…
В. Шеин:
— Я тоже потерял многих своих хороших знакомых, с которыми мы в одной компании шли на пули. Один коллега, например, был членом олимпийской сборной СССР по легкой атлетике, причем и жена у него была русская. А в августе 1991-го, когда я пришел в транспортную милицию, он закричал: «Держите его, это враг!» А я его даже прикрывал не раз, когда он с любовницей уединялся, говорил жене: все нормально, парень на службе… Почему так получилось? Мне кажется, бабушки и дедушки передавали внукам бациллу национализма. Например, со мной в следственном отделе работала внучка революционера Иосифа Варейкиса. Я думал — комсомолка, память деда чтит и так далее. А недавно увидел ее подпись под обвинительным заключением, которое прислали из Литвы профессору Лазутке… Глазам своим не поверил!
Сценарий писали совместно
— Где каждый из вас был в январе 1991-го и какая версия событий видится вам подлинной?
В. Антонов:
— В ночь на 13 января одну часть дружинников отправили к Комитету по телевидению и радиовещанию, а другую — на телебашню. Если и нужно было придумать наиболее худший сценарий — хуже сделать было бы невозможно. Военные вели себя в соответствии с тем, что им было приказано делать. Мы вообще не знали, в какую ситуацию попали. Привезли нас на автобусе к телевышке, которая была уже занята группой «Альфа». Мрачная, конечно, сцена: десантники стреляют холостыми патронами, а вокруг в свете прожекторов ездят бэтээры… Согласно сценарию среди нас, скорее всего, должны были быть жертвы. Но что-то не срослось у того сценариста, кто этот сценарий писал.
— Кого именно вы имеете в виду?
В. Антонов:
— Я думаю, писали его совместными усилиями. Судя по тем интервью, которые потом давал начальник Департамента охраны края Аудрюс Буткявичюс, он был в хорошем контакте с начальником Генштаба ВС СССР Советской армии Михаилом Моисеевым. Буткявичюс почему-то знал, когда, куда и сколько военных будет направлено. Литовская сторона знала весь план, который был у армии, и потому шла на шаг вперед. Это первое. Второе. Насколько я понял, для введения президентского правления в Литве «Альфу» готовили к взятию самых главных точек: это сейм и — Совет — Министров. Однако в последний момент все было изменено. За несколько дней до этого все это можно было сделать взводом солдат Внутренних войск — просто выгнав всех из сейма. А после 8 января, когда произошло повышение цен, люди были заведены по максимуму.
В. Шеин:
— За 10–15 лет до этого я был старшим участковым инспектором того самого микрорайона, где разворачивались события и где находятся дома, с крыш которых стреляли снайперы. Ночью специальное подразделение нашего МВД вело съемки, снимало всех, кто туда поднимался, — там же не один человек был, а много, в том числе и тот, кто стрелял из винтовки Мосина. Все видеозаписи потом странным образом из уголовного дела исчезли.
— Как вы жили в период между январской трагедией и августовским путчем? Вы понимали, что все катится в тартарары, либо в вас все-таки жила надежда выстоять?
В. Антонов:
— Мы никак не могли предположить, что Литву сдадут. Тем более что несколько раз общались на эту тему с Михаилом Сергеевичем Горбачевым и в Москве, и в Вильнюсе, во время его последнего приезда. Мы себя позиционировали людьми, которые выступят в защиту русскоязычного населения, живущего в Литве. Войска должны были оставаться какое-то долгое время, так нам казалось. Уже был создан банк, в котором были открыты счета для предприятий союзного подчинения, — то есть они бы вообще не зависели от экономики и финансов республики. Была создана Ассоциация свободных предпринимателей и собственная милиция для охраны объектов. Но все было перечеркнуто 19 августа 1991 года.
В. Шеин:
— Нам удалось создать не подчиняющуюся литовской полиции структуру, я должен был стать начальником отдела вневедомственной охраны по охране всех предприятий союзного значения — железной дороги, двух портов в Клайпеде, фельдсвязи, которая к тому времени тоже разделилась — была та, которая подчинялась «Саюдису», и та, что Горбачеву. Была ли у нас возможность победить? Я уверен на 99,9 процента, что была.
Уйти нельзя остаться
— Когда вы поняли, что это — черта и вам из Литвы нужно срочно уезжать?
В. Антонов:
— Когда в последний день августовского путча здание ЦК Компартии Литвы на платформе КПСС окружили боевики «Саюдиса».
Единственным человеком, который взял на себя ответственность за спасение людей, оставшихся в здании, оказался начальник политотдела дивизии. Он на свой страх и риск посадил людей в бэтээры, вывез в «Северный городок», а оттуда разъезжались как могли. Я был членом бюро ЦК КПЛ и членом Центральной контрольной комиссии ЦК КПСС, потому ждать возможного ареста не стал и немедленно уехал в Минск. До этого решил, что в националистической Литве моей семье делать нечего. В Минске у меня было несколько знакомых секретарей парткомов, они помогли мне и еще нескольким людям пожить несколько дней в бывшей гостинице обкома партии. А потом каждый спасался как мог — кто снял квартирку, а кто вообще уехал в российскую глубинку. Мы, например, формально развелись с женой. Почему? Накануне второй секретарь горкома партии Сергей Нагорный попытался приватизировать свою квартиру. Ему отказали, сказав, что есть решение о том, что коммунистам, занимавшим высокие посты, сделать этого не дадут. Я передал все права на квартиру жене, после чего мы купили квартиру в Минске. Это заняло примерно год. А в течение этого времени я тут скитался, а она сидела как на иголках в Вильнюсе.
— Когда вы переходили границу, сердце плакало от мысли о том, что это навсегда?
В. Антонов:
— Меня Литва особо не держала. Я сын военного, с детства привык к перемене мест. Южный Сахалин — Харьков — Паневежис — Вильнюс — Горький — Таллин — Минск — вот география моя и моей семьи. Единственное, чего мне было очень жалко, — это работу. Было понятно, что ни одно более-менее значимое предприятие в Литве сохранено не будет. Так и оказалось: рухнули заводы, НИИ союзного подчинения. Перестал существовать НИИ радиоизмерительных приборов, в котором я проработал 19 лет, и одноименный завод, на котором выпускались приборы, которые мы разрабатывали.
В. Шеин:
— Против меня в Литве возбудили уголовное дело как против международного преступника — хотя с 1 августа 1991 года я уже не был секретарем парткома МВД. Я ушел в отпуск, уехал в Донецкую область и вернулся только в последний день путча, поскольку была проблема оттуда выехать. А когда приехал — понял, что добром это дело не кончится и что оставаться здесь больше нельзя. 24 августа со мной встретился один из руководителей МВД, который стоял на наших позициях, сказав, что у «саюдистов» вроде бы решения арестовывать меня нет. Но поскольку я сам бывший оперативник и сам умею сочинять легенды, мне эти сказки были не нужны. Я сказал своим родным, что ухожу, и 25 августа перешел границу с Белоруссией, думая, что это продлится года два-три.
Пауки в банке
— Вас здесь, в Белоруссии, собралось тогда больше 20 человек: вы общались? У вас были подпольные встречи на квартирах?
В. Антонов:
— До того, как пришел к власти Лукашенко, нам было беспокойно, особенно когда в Минске арестовали Бурокявичюса и Ермалавичюса. Без помощи белорусов литовцы ничего бы сделать не смогли. Профессор Валентин Антонович Лазутка несколько раз советовал Миколасу Бурокявичюсу приготовить нам здесь базу для отступления. Но тот его не слушал, обвинял в пораженчестве.
В. Шеин:
— Им предлагали сделать липовые паспорта — не Бурокявичюс, а Буракевич, не Ермалавичюс, а Ермалович: нормальные белорусские фамилии. Нет, сказали они, — это уголовщина. Они могли стать гражданами Российской Федерации, но в тот момент не захотели. Один наш коллега предлагал им даже податься в Китай. Наотрез отказались, говорили: «Мы будем находиться рядом с событиями, которые вот-вот нагрянут». Они думали, что все еще вернется.
Я тоже был одним из тех, кто был уверен в том, что через 2–3 года правительство в Москве поймет, что сделало большую ошибку. Потому что Вильнюсский край в 1940 году Сталин передал Литве без референдума, как и белорусские земли между Неманом и Польшей, чтобы задобрить литовцев. Согласно международным соглашениям Восточную Пруссию и Мемельский край получил Советский Союз, а не Литва.
В. Антонов:
— Для меня, наоборот, было ясно, что все это всерьез и надолго. После январских событий, в феврале или в марте, в Москве проходил пленум ЦК КПСС. Помимо Бурокявичюса, на этом пленуме предоставили слово и мне. Я выступил и огласил заявление нашего совета секретарей парткомов Вильнюса, где было перечислено по пунктам: потребовать от генерального секретаря ЦК КПСС предпринять меры к ликвидации вооруженных формирований и ввести президентское правление в республике и так далее. Раздались жиденькие аплодисменты. В перерыве ко мне подходит заместитель премьер-министра СССР Юрий Дмитриевич Маслюков и говорит: ты — молодец, но все это пустое, пока эти два паука в банке не разберутся, — имея в виду Горбачева с Ельциным, — ничего не изменится. Все всё понимали, но, как загипнотизированные, ничего не могли сделать. Ни одного волевого человека в той верхушке не было.