5

5

Василя, Аринкиного брата, в сельском оркестре называли первой балалайкой. В руках у него балалайка пела, как орган. Говорили, что он один может сыграть за целый оркестр.

На районном смотре оркестр народных инструментов села Корневищи занял первое место и в августе поехал на областной смотр художественной самодеятельности.

Ехали в новеньком вагоне, в котором еще сильно пахло краской. В окна выдувало белые крахмальные занавески, они бились, точно хотели улететь.

Василь в свои двенадцать лет дальше райцентра Иванково никогда не бывал. Когда толпа выплеснула его на привокзальную площадь, он чуть не оглох от шума, звона и гудков. Впрочем, и вида не подал.

Все пошли на трамвайную остановку. Очень хотелось пить, и Василь дернул Петровича за рукав: где напиться? Петрович показал на голубой киоск, заторопил: «Смотри, не задерживайся».

У киоска, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, стояли люди. Когда подошла очередь, Василь протянул новенький, как солнце, пятак, и взамен получил стакан ледяной пузырящейся воды.

Вокруг зашумели: кто-то лез без очереди. И вдруг Василь услышал знакомый голос:

— Две порции мороженого…

Василь поднял глаза и обомлел. Возле стоял Карпухин. «Покойник» был в новой кепке, блестел золотым зубом, цедил из стакана малиновую жидкость.

Василь спрятался за чьи-то спины. Потом бросился за Карпухиным и влез следом в стоящий троллейбус. Троллейбус тронулся. Василь зайцем проехал две остановки и вышел на зеленой красивой улице.

Карпухин направился к серому дому с огромными сверкающими окнами и исчез в дверях. Василь побежал следом и остановился. Двери вертелись, как карусель, — непонятная вертушка. Люди влезали в нее и уже не возвращались, а вместо них дверь выпихивала других. Откуда они появлялись, было непонятно. Василь потоптался, рассматривая занятную дверь, и отступил. Стал за дерево, решил ждать, может, выплюнет вертушка Карпухина обратно.

Недавно прошел дождь, и на улицах в лужах лежало небо, а сами лужи были похожи на бездонные синие колодцы. Возле большой лужи сидел молодой воробей, косил глазом в синюю глубь, щурился, словно у него кружилась голова. С ветки спорхнул старый забияка с выдранным хвостом, расправил крылья, стал купаться. Тогда молодой осмелел, подскочил, плюхнулся рядом со стариком. Скоро в луже плескалась и галдела уже целая стая.

Василь улыбнулся: оказывается, городские воробьи ведут себя так же, как и деревенские.

Он отвернулся и снова посмотрел на вертящуюся дверь, заметив над ней золотые выпуклые буквы: «Центральная сберегательная касса».

Что такое сберегательная касса, Василь, понятно, знал и снова двинулся к входу. За таинственной вертушкой ничего не было видно, стекла блестели, как зеркало, казалось, были непроницаемы. Тогда Василь решился. Шагнул вперед и побежал. Дверь втолкнула его в большой светлый зал, дав напоследок хороший пинок.

Он пригладил волосы и осмотрелся. Вдоль зала тянулся барьер, у стеклянных окошечек стояли люди. Карпухина среди них не было. Вдруг Василь увидел его: он сидел за круглым столом, возле которого стояло какое-то чудное дерево, укутанное войлоком, и что-то писал. Потом он стоял у окошечка, а Василь следил за ним из-за войлочного ствола.

Через вертушку Василь проскочил за Карпухиным почти следом. Не оборачиваясь, тот пошел по обочине тротуара, немного постоял, потом поднял руку. Остановилась серая машина с шахматным пояском. Карпухин сел, и машина ушла.

Василь этого не ожидал. Он бросился было вслед, но машина тут же свернула, и, добежав до угла, Василь увидел тихий пустой переулок.

Только теперь он вспомнил о ребятах, которые, наверное, всё еще ждут его на трамвайной остановке. Когда он, расспрашивая прохожих, добрался, наконец, до вокзала, площадь была пуста. Василь испугался: а как же выступление? Что подумают Петрович, ребята?

Долго бродил он по городу, выспрашивая встречных, где проходит фестиваль. Наконец, какая-то девчонка с красным бантом на конце толстой косы повела его в клуб связи. Она тоже была участницей смотра. Но оказалось, что там выступали только танцевальные коллективы.

Василя направили в оперный театр. В театре, потолкавшись с час в каменных коридорах, он узнал, что оркестр села Корневищи уже выступал, получил «отлично», но что у них несчастье, где-то на вокзале потеряли первую балалайку и что прямо со сцены оркестр в полном составе отправился на поиски ее.

«Первая балалайка» вылезла из театра, присела на скамейку у клумбы. Хотелось реветь и хотелось пить. Реветь Василь раздумал, не стал, а пошарил в карманах, нашел среди хлебных крошек гривенник, выпил два стакана воды и пошел домой в село Корневищи пешком. Денег на билет не было.

Ночевал Василь в сене под звездами. Видел во сне Карпухина, театр, Петровича и Аринку. Карпухин убегал от него и бросался под поезд, Петрович драл его за ухо, а Аринка плакала.

Василь вернулся домой на следующий день к вечеру. Аринка, действительно, плакала и собиралась с Петровичем в город искать Василя.

Василь выждал, пока Аринка успокоится, а потом потянул ее в сельсовет к Ивану Ивановичу. Предсельсовета же, выслушав Василя, потянул их обоих в Иванково, к следователю Илье Фомичу.

Целый час Василь рассказывал Илье Фомичу о поездке в областной центр, на смотр художественной самодеятельности. Но о самом смотре он молчал, рассказывать ему было нечего. Говорил Василь о голубом киоске с ледяной пузырящейся водой, о покойнике, пившем малиновый сок, и его сверкающем золотом зубе, о странных дверях, в которых крутится карусель, о дереве, завернутом в войлок, о машине с шахматным пояском…

Потом Василь, услышав гомон дерущихся за окном воробьев, неожиданно добавил:

— А воробьи там такие же, как у нас…