2. Шуточные стихотворения к двухлетию факультета словесных искусств РИИИ
2. Шуточные стихотворения к двухлетию факультета словесных искусств РИИИ
Шуточная поэзия литературоведов, близких формальной школе, регулярно упоминается и цитируется в различных мемуарах. Однако в целостном виде она практически не публиковалась. Нам кажется, что обнародование и обсуждение трех стихотворений, написанных известнейшими русскими литературоведами, представляет собою интерес двоякий. С одной стороны, эти стихотворения служат памятником своего времени, свидетельством об истории факультета словесных искусств Российского института истории искусств, наконец — демонстрируют степень поэтического мастерства трех выдающихся ученых. Эта сторона дела вполне очевидна и не нуждается в специальном обсуждении (отметим лишь внимание к «методологии», помянутой всеми тремя стихотворениями).
Гораздо более значимым представляется выявление и описание тех проблем теории, истории и современного состояния литературы, которые заключены в этих стихотворениях. Как нам представляется, послания Томашевского и Тынянова являются образцами выявления в поэтической форме собственной позиции по отношению к современной литературе, прежде всего — к поэзии. Напомним высказывание М.И. Лопатто, могущее быть отнесенным не только к его собственной поэзии: «Иронические стихи <...> писали для упражнения в совершенствовании техники, как музыканты играют гаммы и этюды»[1107]. Так, стихотворение Томашевского представляет собою заключительный этап более чем десятилетнего творческого пути (скрытого от глаз читателя) от произведений рубежа девятисотых и десятых годов, строго ориентированных на классическую и вполне незатейливую поэтику (характерно, что, подражая Белому, Томашевский никак не реагирует на ритмическое своеобразие «Урны»). В публикуемом же стихотворении бросается в глаза утрировка чисто формальных приемов: акцентный стих; не просто неточная, но подчеркнуто «новаторская» рифма, как бы вырванная из стихов Маяковского, у которого неточность компенсируется богатыми созвучиями внутри стиха, далее собираемыми в рифму; назойливая инструментовка, усиленная автометаописанием, — все это демонстрирует представление Томашевского о современном стихе, ориентированном на творчество Маяковского, и служит комментарием к его стиховедческим работам начала двадцатых годов, где оценка этих опытов современных поэтов дана в сугубо завуалированном виде.
Принципиально другую позицию демонстрирует стихотворение Тынянова, где также сформулированы его представления о современной поэтике. Для него принципиальным и подлежащим анализу является не устремление «левых» поэтов, стремившихся к решительному изменению внешних форм стиха, а тщательно проанализированные в «Промежутке» попытки соединить «стих, нейтрализованный стиховой культурой»[1108], с поисками внутреннего интонационного и фонического своеобразия. И здесь в поле внимания должно попасть пародическое начало тыняновской «Оды». В рамках этой пародичности почти научно решается вопрос о возможности и допустимости особо изысканных фонетических построений внутри стиха у современных поэтов, В строках: «А дамы, дамы, будем прямы, — / Как ламы или далай-ламы», — содержится очевидная отсылка к чрезвычайно популярным в те годы строкам из «Первого свидания»: «Как далай-лама молодой / С белоголовых Гималаев». Виртуозная насыщенность этого двустишия Белого созвучиями откровенно пародируется Тыняновым, одновременно дающим и неявную, но пристальному глазу литературоведа очевидную оценку таким опытам. В первой строфе тыняновского стихотворения сочетание «властительно влечет» и настойчиво подчеркнутый мотив влаги несомненно имеют в виду известное место из письма Пушкина к Вяземскому от 14 и 15 августа 1825 года: <<Вла — вла звуки музыкальные, но можно ли, напр., сказать о молнии властительница небесного огня? Водопад сам состоит из влаги, как молния сама огонь»[1109]. Подчинение смысла звуку, решительно отвернутое Пушкиным, Тынянов пародирует с почти научной отсылкой к пушкинскому авторитету.
Стихотворение же Эйхенбаума характерно прежде всего отсылкой к актуальному политическому контексту (что лишний раз подчеркивает особое отношение автора к политике), но одновременно и к отчетливо пушкинским мотивам, время от времени скрещивающимся с явным просторечием, что приоткрывает еще одну грань осознания современного литературного процесса: осмысление пушкинского наследия (особенно во время пушкинских празднеств 1921 г., в которых принимал участие и Эйхенбаум) параллельно с попытками создания собственной литературы.
Стихотворения печатаются по рукописям, хранящимся в ОР РГБ (Ф. 645. Карт 34). Черновик стихотворения Томашевского — ед. хр. 11, беловые автографы стихотворений Тынянова и Эйхенбаума — ед. хр. 12 и 13. К последнему приложено шуточное стихотворение Т. Роболи «Нечто о мужских ногах и о «разных дамах»», которое нами не воспроизводится.
Б.В.ТОМАШЕВСКИЙ
* * *
Да здравст<вует> Зубовский Инст<итут> Искусств
Инструментовка на У по последней поэтике
(Чтоб ей было пусто
На том и на этом свете.
Впрочем — это частное мнение,
Ни для кого не обязательное,
Тем не менее,
Позволю я его сказать).
Да здравствует словесный факультет
Вот самый этот,
Выросший на угарном культе
Формального метода.
Да здравствуют действительные члены
И научные сотрудники,
Добывающие ценности нетленные
В словесных рудниках.
Жирмунский, Пере<т>ц, Гофман,
Азбелев, Коварский, Бахмутова —
С вами не страшен гнев врагов нам,
Пускай себе в злобе барахтаются.
Подходите, говорите, чего надо вам:
Вот грамматика с Виноградовым,
Кто хочет стать гением —
К Шкловскому за сюжетосложением.
Поэтика Жирмунского, методология Перетца
Усвоены так, что даже не верится,
Иные же изучают келейно
Пушкинологию Гофмана и фонетику Бернштейна,
Долой все старое — все творим наново:
Пере<т>ц-Адрианова, курс Тынянова.
В восторге дамы
От Эйхенбаума.
Ю.Н.ТЫНЯНОВ
Ода
Коль яростно во мне пылает
Букет разнообразных чувств!
Коль ныне ясный вид являет
Российский Институт Искусств!
Расширь, о Феб, объятья шире,
Вези на номере 4
Меня в тот памятный проход,
Что близко Невского теченья,
А нынь мое стихотворение
К себе властительно влечет.
Что вижу я? Исток вод Сунских,
Что встарь Державиным воспет?
Но се — студенты, се, Жирмунский,
Тобой водимый факультет!
И где колонны, где Синоды?
И где Невы игривы воды?
Не вы стремите к высотам!
Не воды льются там, не реки:
Чувствительные человеки
Питают жар к искусствам там!
Ни темных лестниц мрак обильный,
Ни коридора гибкий змий
Не столько привлекают сильно,
Как авдитория с людьми.
Они пришли испить науки,
Они к нам простирают руки,
Так дайте ж, дайте ж им воды.
Но сей воды отнюдь не пейте,
А в лекциях своих излейте
На глав внимающие льды!
Методологии потопы!
Поэтики — есть полн бассейн!
Но се — фонетику Европы
Волнами катит Беренштейн!
Устами жадно припадите
И «о закрыто» возгласите —
И выпейте до дна ее!
Но нет, не пейте, — подождите, —
Европу мало пощадите,
Оставьте малость для нее!
Но ах, слегка коварны дамы,
Коварский же коварен весь —
И, может, злость уж эпиграммы
Готовит для поэта здесь?
Но нет, не верно! Нет, Коварский,
Коварный столько ж, сколь Пожарский
Пожарным предстоит для нас.
А дамы, дамы, будем прямы, —
Как ламы или далай-ламы,
На эпиграммы дамы пас.
Бряцай же, Феб, у входа в зданье —
Греми и бубнов не жалей,
И пусть темно до ног ломанья
И прочих бренных тех частей.
Но се — глядите: на Галерной
Горит огонь науки верный,
Возжен в студенческих главах, —
Он нам горит, он нас прельщает,
Он путь нам темный освещает,
Да не преткнемся в воротах.
Б.М.ЭЙХЕНБАУМ
Факслис 1920—1922
В дни голода, тревог, печали,
Расстрелов, обысков и бед
Мы как-то раз образовали
Искусств Словесных Факультет
Сначала выбрали туда мы
Всех с окончанием на ский;
Такое было время — дамы
Носить уж начали носки.
И — чудо! Валерьян Чудовский
С Жирмунским за одним столом;
Фаддей Зелинский - Виктор Шкловский!
Не факультет — прямой содом!
А там пошли еще: Слонимский
(Не беллетрист, а пушкинист),
И Томашевский, и Лозинский,
И Эйхенбауман[1110]-формалист.
И Энгельгардты, и Бернштейны,
И Гофманы — идут горой!
И Адрианова, и ейный
Муж, академик и герой.
И вот объявлено начало:
Мороз пять градусов, и пять
Учеников собралось мало,
Но избранные, так сказать.
Был Фиш, был Азбелев,
Коварский — Какие имена славней?
Мы угостили их по-царски
Методологией своей.
И дамы были — я, ей-Богу,
Не помню, сколько было дам;
Я за одну мужскую ногу
Десяток лучших дам отдам.
Но к делу. Так прошло два года...
Фиш скрылся, остальные — тут.
На нас уже явилась мода —
Студенты к нам толпой идут.
Пройдет еще лет пять — и метод
Наш постареет, как и мы;
Таков закон железный этот —
Из царства света в царство тьмы.
Но — Азбелев, Коварский, дамы!
Клянитесь все сегодня в том,
Что будем умирать когда мы,
Вы, будущие папы, мамы
И на кафедрах наши замы
Вы издадите для рекламы
Воспоминаний целый том!
26/XI. 1922.