II

II

На поставленные мне при допросе 19 февраля 1920 года допрашивавшим меня следователем вопросы отвечаю:

1) В августе 1917 года я был избран в состав «Совета московских совещаний общественных деятелей». Совещаний этих было два: в августе и в сентябре или в начале октября, точно не помню. Оба совещания были достаточно многолюдны, но довольно случайного состава. Собирались эти совещания открыто, в газетах помещались подробные отчеты. Все это имело целью создание известного объединения совершенно раздробленных, государственно мыслящих элементов, к каким бы партиям и группам они ни принадлежали, стремящихся к возрождению России и восстановлению ее национального могущества из состояния общей разрухи, вызванной сначала небывало тяжкой войной и не умевшим справиться с поставленными этой войной задачами старым режимом, а затем – увлечением руководящих политических кругов крайними лозунгами, мало подходящими для практического применения, по мнению инициаторов совещаний, при общем низком уровне культуры страны и при отсталом ее экономическом развитии. Совещания избрали помянутый мною выше совет, в задачу которого вошло разработать как бы некоторую программу государственных мероприятий, причем намечалось, что программа эта будет внесена на обсуждение вновь предполагавшегося совещания и затем явится платформой при выборах в Учредительное собрание. Во-первых, краткость срока до предстоящих выборов лишала возможности совет осуществить предложения совещания, а затем события Октябрьской революции и вовсе прервали эту работу совета: многие из членов совета разъехались из Москвы, другие полагали, что условия политической жизни страны столь существенно изменились, что нет места для работы совета. Я полагаю, что Д. М. Щепкин дал исчерпывающие показания, характеризующие «Совет московских совещаний общественных деятелей», и мои показания не могут ничего ни прибавить, ни убавить к его характеристике этой политической группировки. Чтобы, быть может, точнее определить место этой политической группировки среди других, упомяну лишь об отношении совета к положению, создавшемуся после заключения Брестского мира и фактического выхода России из войны. Совет полагал, что продолжение войны с Германией бывшими союзниками России на их территории, образование так называемого Восточного фронта и смыкание блокады вокруг Германии, где-то на линии Волги, каковой план борьбы и с Германией, и с Советской властью поддерживали некоторые наши политические группы, – отразится неизмеримыми гибельными последствиями для изнуренного уже войной центра России.

Неизбежными следствиями продолжения войны на территории России будет еще больший упадок всего хозяйства страны, полное разрушение промышленности, обострение безработицы, дороговизны, голод и связанные с ним болезни, а следовательно, и вымирание. Указывалось, что результатом продолжения войны неизбежно явится неприязненное отношение к державам Согласия и стремление во что бы ни стало, из элементарного чувства самосохранения, помешать какими бы то ни было средствами успеху этого начинания. Совет полагал необходимым, чтобы державы Согласия признали нейтралитет России, а путем переговоров с Германией могли бы быть установлены гарантии неприкосновенности этого нейтралитета со стороны воюющих сторон. Совет высказался за обращение к воюющим сторонам с особым меморандумом. Для успеха предполагавшегося выступления необходимо было объединение вокруг подобной точки зрения возможно более широких политических кругов. Однако позиция совета не встретила сочувствия; некоторыми группами она была признана нарушающей национальные интересы России, как германофильская, и успеха инициатива совета не имела. Развернулись события лета 1918 года, образовались новые политические группировки, но совет ни в этих событиях, ни в этих группировках никакого участия не принимал. Таким образом, вместо намечавшегося первоначально объединения государственно мыслящих элементов получился еще больший их раскол, коснувшийся и состава самого совета; некоторые члены покинули его ряды, хотя сам совет не распался и существует до настоящего времени.

2) Относительно состава совета. Кроме названных мне при допросе лиц (Д. М. Щепкин, князь С. Д. Урусов, В. И. Гурко, В. И. Стемпковский, В. В. Меллер-Закомельский, П. Н. Каптерев, В. М. Устинов, Н. А. Бердяев, Сергиевский, Муралевич и я) могу указать как на входящих в его состав еще П. Б. Струве, князя Евг. Ник. Трубецкого и Н. Н. Кукина. Присяжный поверенный Захаров мне неизвестен, и лица с такой фамилией я в составе совета не знал. Н. Н. Виноградский членом совета не состоял и был привлечен к работе в качестве техника.

Приблизительно в марте или апреле 1919 года на одном из заседаний совета, насколько мне помнится, Д. М. Щепкиным было доложено об обращении к нему Н. Н. Щепкина с предложением обсудить вопрос о желательности сделать попытку некоторого тактического объединения между «Национальным центром», «Союзом возрождения» и «Советом»; причем, со слов Н. Н. Щепкина, было сообщено, что те военные круги, с которыми имеются связи у «Национального центра», якобы настаивают на образовании более широкого, действительно национального характера, тактического соглашения. В это же приблизительно время в Москву стали проникать отчасти через «Известия ВЦИК» и «Правду»; отчасти от приезжающих лиц сведения об образовании в Сибири общегосударственного правительства Вологодского и о передаче этим правительством адмиралу Колчаку власти «верховного правителя» государства. При этом сообщалось, что эта политическая конъюнктура пользуется в Сибири поддержской политических групп, аналогичных по своей идеологии с «Союзом возрождения», группой «Единство», «Национальным центром» и «Советом московских совещаний». С другой стороны, с Юга стали доходить сведения из тех же указанных мною выше источников другого характера; шли вести о большой неопределенности в политическом положении, о чрезвычайном дроблении политических групп, совершенно не могущих установить между собой какое-либо объединение по текущему моменту. Считаясь с фактом образования общегосударственной власти в лице Верховного правителя и правительства Вологодского и признавая вредным дальнейшее раздробление государственно мыслящих элементов, было признано желательным сделать шаги для выяснения возможного соглашения. Возбужденный вопрос довольно долго обсуждался в разных группировках, и наконец выяснилась возможность некоторого объединения приблизительно на следующей, точно не формулированной, самой общей платформе:

1) восстановление государственного единства России;

2) всенародное Национальное собрание, долженствующее решить вопрос о форме правления и о взаимоотношениях национальностей;

3) единоличная, военная, диктаториального характера власть как необходимая переходная форма власти, могущая восстановить в стране элементарные условия порядка и немедленно приступить к разрешению ряда неотложных вопросов общегосударственного характера, социального мира, что дало бы возможность стране перейти к мирному труду, к возрождению ее производительных сил. Объединяясь на этой платформе, все три договаривающиеся группировки сохраняли свою организационную обособленность и свободу самостоятельности.

Я признаю, что принимал участие по уполномочию от «Совета московских совещаний» в образовавшемся «Тактическом центре», собиравшемся в составе названных мне на допросе лиц (Н. Н. Щепкин, О. П. Герасимов, С. П. Мельгунов, Д. М. Щепкин, кн. С. Е. Трубецкой, заменявший О. П. Герасимова, и я). Действительно, два или три раза мы собирались на квартире С. П. Мельгунова и один раз на моей квартире. Других квартир, где, быть может, были собрания, я не знаю, так как на некоторых собраниях я не участвовал. Вскоре после ареста Н. Н. Щепкина и ликвидации в августе – сентябре месяце «Национального центpa» было только одно собрание, на котором был констатирован полный разгром этой центральной и наиболее значительной группы; причем было признано, что о какой-либо дальнейшей деятельности для «Тактического центра» говорить не приходится в силу совершенно изменившихся условий.

4) Действительно, у меня на квартире был в марте или апреле месяце 1919 года лично мне и ранее бывший знакомым В. Д. Хартулари. Я с ним случайно встретился на улице и узнал из разговора, что он побывал на юге, просил его зайти ко мне (предупредил, что я приглашу к себе несколько друзей) поделиться с нами его южными впечатлениями, на что В. Д. Хартулари и согласился. У меня на квартире собралось несколько членов «Совета»[243] «Московских совещаний». Информация Хартулари касалась главным образом и почти исключительно политических настроений на юге, взаимоотношений разных групп друг к другу, к Добровольческой армии, к союзникам, к немцам. Выше, в п. 3 моего настоящего показания, уже говорил, что, на основании доходивших с юга сведений, там представлялась картина полного политического разброда. Информация Хартулари вполне подтвердила это и, по-моему, лишь усилила сложившееся впечатление.

Имеющиеся в распоряжении власти материалы, часть которых была начата опубликованием в «Известиях ВЦИК», документально подтвердили полученную нами тогда информацию. На вопросы о военном положении В. Д. Хартулари, как я отлично помню, отказался отвечать, упомянув лишь, что Добровольческая армия ожидает снаряжения от союзников, испытывая острую нужду во всех видах снабжения. Ни служебное положение Хартулари, ни цель его появления в Москве мне не были известны, и об них у нас с ним разговора не было. Больше с Хартулари после описанного вечера я не встречался.

5) Действительно, в конце 1918 года или в начале 1919 года я был у С. Н. Прокоповича, где встретился с несколькими лицами, бывшими в разное время кто министром, кто товарищем того или иного министра при Временном правительстве разных составов. Помню среди присутствующих Д. М. Щепкина, А. Г. Хрущева, князя Д. И. Шаховского, Г. В. Филатьева. Был ли Д. С. Коробов, не помню. Названный мне при допросе как бывший на собрании Беркенгейм при мне у Прокоповича, во всяком случае, не был. Время этого собрания совпало с опубликованием в «Известиях ВЦИК» радио о конференции на Принцевых островах, и разговор вращался вокруг этой темы. В самом начале А. Г. Хрущев, а затем и Д. М. Щепкин указали, что настоящее собрание бывших людей едва ли может принимать какие-нибудь решения, так как на нем собрались лица, объединенные лишь одним случайным фактом их разновременного, более или менее краткого участия когда-то в том или ином министерстве разных временных правительств. Никакие выступления подобной группы лиц совершенно неуместны, и если мысль о чем-либо подобном имелась при приглашении присутствующих, то, по мнению говоривших, ее надо сразу же оставить. Высказанная точка зрения не встретила возражений, и для меня, вполне ее разделявшего, так и осталось невыясненным, для чего нас приглашали. Я вскоре ушел, и, чем закончилась беседа, мне неизвестно.

6) Кто такой Лука Лукич, мне неизвестно, и, кто именно ожидался под этим именем в Москве, я не знаю.

7) На вопрос, кто был тот Сергей Николаевич, который должен был отправиться к находящимся за рубежом РСФСР русским политическим деятелям для информирования их о положении, создавшемся в Москве в связи с полным разгромом «Национального центра», могу показать следующее.

Вскоре после упомянутого мною в п. 3 моего настоящего показания последнего свидания членов «Тактического центра» ко мне обратился князь С. Е. Трубецкой, сообщив, что есть вполне подходящее лицо, которое можно было бы послать к зарубежным русским политическим группам и главным образом на Юге с изложением всех обстоятельств, сопровождавших ликвидацию организации «Национального центра» в Москве и Петрограде. Командируемое лицо могло бы ознакомить зарубежные группы с мнением оставшихся в Москве отдельных лиц, что о возобновлении в какой-либо мере деятельности «Национального центра» не может быть и речи. Князь С. Е. Трубецкой просил меня в случае, если известная Мария Ивановна вновь появилась бы ко мне, узнать у нее, может ли она взять на себя переотправку за рубеж гонца, и в утвердительном случае устроить с ней свидание. Мария Ивановна еще раз появилась ко мне на службу, и так как она заявила, что берется отправить за рубеж нужное лицо, то я ей сказал, что с нею должен увидаться человек, который и уговорится о всех подробностях дела. Свидание было назначено в прихожей квартиры, занимаемой правлением Кооперативного товарищества, где я служу. В назначенный час к Марии Ивановне должен был подойти от моего имени человек, а я описал Сергею Евгеньевичу Трубецкому наружность Марии Ивановны. В назначенный для свидания день меня на службе не было за отъездом из Москвы, и кто приходил на свидание с Марией Ивановной, где затем происходила сама беседа, как и где была потом устроена встреча Марии Ивановны с Сергеем Николаевичем, я не знаю. Сама отправка этого гонца не состоялась, но были ли приняты какие-нибудь иные шаги в этом направлении, мне неизвестно. Действительно, перед своим отъездом в Петроград Мария Ивановна еще раз была у меня и сказала, что Сергей Николаевич произвел на нее несолидное впечатление, на что я ответил, что это ее дело и касается лиц, отправляющих Сергея Николаевича.

8) Гершельмана я никакого не знаю, не знаю и Семенова. С Гершельманом я не видался и никаких разговоров с ним о посылке его куда бы то ни было не имел.

Леонтьев Сергей

20 февраля 1920 года