В. ИВАНИЛОВ В РАЙОНЕ ТРАКТОРНОГО

В. ИВАНИЛОВ

В РАЙОНЕ ТРАКТОРНОГО

— Бабушка, посмотри, что я нашел! — радостно закричал Саша, влетая на кухню. Он потрясал какой-то бумажкой.

— Ну-ка, дай сюда. — Елена Григорьевна развернула сложенную вчетверо бумагу с желтоватыми подтеками, пробежала глазами выцветший машинописный текст:

«Справка

Автомашина ГАЗ № 09-93 (шофер Е. Г. Бачинская), принадлежащая 8-му отделению РКМ НКВД, задержанию и мобилизации воинскими частями не подлежит.

Начальник особого отдела Юго-Восточного фронта...»

Справку завершала полустертая размашистая подпись и дата — 4 сентября 1942 года.

Елена Григорьевна бережно сложила справку. Глаза ее повлажнели.

— Ты где это взял? — с напускной строгостью опросила она.

— Марки свои искал, забыл, в какую книжку положил. Только взял одну с этажерки, раскрыл ее, а эта справка и выпала, — начал объяснять Саша. — Да ты не волнуйся, бабушка, — успокоил он, заметив, как по щеке Елены Григорьевны медленно покатилась слеза. — Там еще одна твоя справка есть. Что у тебя был пистолет системы Коровина. И номер пистолета указан. Принести?

— Не надо, — Елена Григорьевна взволнованно погладила внука по голове. — Иди-ка занимайся. Скоро в школу тебе...

Но Саша, переминаясь с ноги на ногу, явно не торопился уходить.

— Ты чего? — удивилась Елена Григорьевна.

— Бабушка, расскажи про свою милицию. Тебе пистолет зачем дали?

Елена Григорьевна вздохнула.

— Долго, Сашуня, рассказывать. Было это, в аккурат, двадцать пять лет назад, в июле 1942 года. На Дону уже бои шли, фашисты к нашему городу рвались. В самом Сталинграде затишье было, но самолеты гитлеровские почти каждый день налетали. Вреда большого не приносили — зенитки наши их отгоняли. Но все равно боязно. Как начнут орудия да пулеметы по самолетам палить, все вокруг ходуном ходило...

Бабушка замолчала, помешала ложкой в кастрюле.

— А что дальше? — нетерпеливо спросил внук.

— В это самое время я работала шофером на тракторном заводе. В автоцехе. Вот вызвали меня однажды в отдел кадров и говорят, что направляют в 8-е отделение милиции. У них там шофер обхитрил начальство, ушел добровольцем на передовую. А водитель им до зарезу нужен.

Я сначала отказывалась. Не женское, мол, это дело в милиции служить. Там и мужчине-то не всякому под силу, а про женщину и говорить не приходится. Опять же дедушка на заводе работал, маму твою — ей, как тебе сейчас, было тогда десять годков — не с кем было оставлять. А главное — боязно идти в милицию. Так и не дала я согласия...

Только на этом дело не кончилось. То ли на заводе меня так расхвалили, то ли нужда у них крайняя была, однако на другой день пригласил меня к себе начальник отделения милиции Костюченко. Долго рассказывал про работу, про обязанности. Вижу, надо помочь милиции. Вот так я и стала милицейским шофером.

— А про пистолет что же ничего не сказала? — напомнил Саша.

— Про это и вовсе говорить нечего. Такой порядок в милиции, чтоб все с оружием. А тогда фронт рядом был. Всякое приходилось...

— Бабушка, а этот твой начальник Костюченко хороший был? — не унимался внук.

— Кузьма Антонович-то? Он хороший. Много добра людям сделал. Уж не знаю, когда только он и спал. Милицией руководил, да еще к тому же командиром истребительного батальона нашего района был. Видал на пятнадцатом доме мемориальную доску про этот батальон?

— Ага, — подтвердил Саша. — Там написано, что здесь размещался истребительный батальон, который в августе 1942 года отстаивал тракторный завод. Бабушка, ну расскажи про все! Ну что тебе, жалко?!

— Да ну тебя! — с мягким укором произнесла Елена Григорьевна. — Тяжело про это, внучек, рассказывать. Сердце кровью обливается. Сколько у людей горя было... И какое ты время выбрал? Эдак мы проговорим и обед не успеем сготовить. А скоро папа и дедушка с завода придут. Аленушка из школы прибежит. Чем их кормить?

— Они не обидятся, — заверил Саша. — Ну, бабушка, милая. Расскажи, пожалуйста... — Внук с мольбой заглядывал Елене Григорьевне в глаза.

— Ох и настырный ты у меня! — развела руками она, сдаваясь. — Ну слушай, только, чур, не перебивай. А то собьюсь и забуду, о чем говорить. Дело, значит, было ночью в субботу, 22 августа 1942 года... — Елена Григорьевна умолкла, охваченная воспоминаниями. В ту далекую августовскую ночь ни она, ни многие другие еще не знали, какое тяжкое испытание выпадет завтра на долю Сталинграда...

* * *

Капитан милиции Костюченко откинулся на вытертую спинку сиденья машины, положил на колени портфель.

— В управление, Лена, — приказал он и устало закрыл глаза.

Газик стремительно помчался по затемненным улицам. Косясь на дремавшего начальника, Лена сбавила скорость. «Пусть поспит немного», — подумала она. Но Костюченко неожиданно открыл глаза:

— Поторопись, Лена. Совещание срочное. Прибавь газу.

Костюченко опять откинулся на сиденье, но не спал. Мысленно он прикидывал, чем вызвано это ночное совещание у начальника областного управления милиции Н. В. Бирюкова. На всякий случай надо быть готовым к любому вопросу. И про эвакуацию все точно доложить. И про охрану объектов. И чем опергруппы занимаются. «Обязательно попрошу начальство ребят поощрить, — рассуждал про себя Костюченко. — Хотя бы за этого немецкого лазутчика на Мечетке. На тракторный, сволочь, самолеты наводил ракетами...»

Машина резко затормозила.

— Что такое? — встрепенулся Костюченко.

— Военный патруль. Фонариком светят, приказывают остановиться, — пояснила Лена.

К газику с двух сторон подходили бойцы в касках, с винтовками.

— Кто такие? Документы! — потребовал старший.

— Милиция, — ответил Костюченко, подавая удостоверение.

Когда машина отъехала, Костюченко негромко попросил:

— Ты не забудь, напомни мне завтра. Справку надо тебе на машину. А то будешь одна ехать, посмотрят на твой комбинезон, да по ошибке отберут машину для какой-нибудь части. Ходи тогда, доказывай.

— Напомню, Кузьма Антонович, — откликнулась Лена.

Возле управления Костюченко выпрыгнул из машины.

— Возьми вот, — протянул он шоферу свою телогрейку. — Совещаться, может, долго будем. Ложись подремли.

Лена отогнала машину в сторону. От реки тянуло прохладой. Голубоватые лучи прожекторов стремительно перекрещивались в небе, падали в Волгу, выхватывая из тьмы то борта катера, то лодку, то верхушки деревьев на противоположном берегу.

Время в ожидании текло медленно. Лена незаметно задремала.

— Эй, товарищ! — разбудил ее громкий голос. — Не найдешь огоньку?

Возле кабины стояли двое шоферов с милицейских машин.

— Не курящая, ребята!

— Ну, что с бабы спросишь! — усмехнулся высокий и повернул к своей машине.

— Не скажи, Гена! — вступился второй. — Говорят, отчаянный она водитель... Ну, ладно. Ты слушай дальше. Подоспели мы вовремя. Выставили охрану возле магазинов. Смотрим, типы подозрительные появились. Думали, наверное, раз бомбежка, так и милиции не будет и тащить можно. Ан не вышло...

Светало. У входа в управление размеренно прохаживался часовой. Вдруг открылась дверь и, громко переговариваясь, на улицу высыпала группа людей.

— Поехали, Лена! — крикнул Костюченко. — Завезешь меня в отделение, потом домой, отдыхай, управляйся с делами. А к обеду — на работу.

— А вы как же, Кузьма Антоныч!

— Мне сейчас не до сна, — устало махнул рукой Костюченко. — Дел много.

Лена намеревалась постирать, выкупать дочку, приготовить мужу обед, однако не пришлось. Утром за ней прибежал посыльный.

Самолеты со свастикой с раннего утра бомбили село Орловку, что севернее тракторного. Оттуда все утро доносились взрывы.

— Едем в Орловку, — глухо проговорил Костюченко, когда Лена вбежала в кабинет. На столе лежали автомат и каска. С автоматом был и начальник военно-учетного стола Валериан Костерин. В каске лицо его показалось Лене непривычно суровым.

Она заскочила к дежурному за пистолетом и, на ходу затягивая ремень, бросилась в гараж...

Машина мчалась по пыльной проселочной дороге. С крутого пригорка уже было видно, как рушились объятые пламенем дома. Жители метались, спасая добро, выгоняя на улицу скотину.

— Ну, паразиты! — заскрежетал зубами Костерин.

— Становись к церкви! — показал рукой капитан и на ходу открыл дверку газика.

Закинув за спину автоматы, Костюченко и Костерин кинулись к объятой огнем улице. И в этот момент по Орловке ударили немецкие минометы...

По низине расползалась гарь. От нее спирало дыхание. В противный вой мин вплелись короткие автоматные очереди, по церковным стенам зацокали пули. «Ну и пусть стреляют, — подбадривала сама себя Лена, — а я ни за что не удеру, пока не дождусь начальника».

С каждой минутой обстрел нарастал. Лена потеряла счет времени. Но когда увидела сквозь густой дым бегущих Костерина и Костюченко, газик мгновенно рванулся навстречу, подхватил их и помчался к городу. На полной скорости машина проскочила мостик. Сзади взметнулся взрыв, и все трое оглянулись. По воде плавали обломки моста...

Когда машина въехала в черту города, со стороны солнца один за другим начали пикировать самолеты с крестами на блестящих плоскостях.

— Батюшки, что же это творится! — закричала Лена.

Впереди вспыхнули взрывы, с грохотом рушились дома. Газик с трудом петлял среди свежих завалов, добираясь до Тракторозаводского райкома партии. Капитан Костюченко доложил о сложившейся обстановке секретарю райкома Приходько.

Дмитрий Васильевич пристально посмотрел на офицера милиции.

— Не паникуешь, Кузьма Антоныч? Сам понимаешь, в такую бомбежку люди и здесь нужны.

— Точно, Дмитрий Васильевич, — твердо сказал Костюченко. — Промедлим — будет плохо.

— Ну что ж, давай, Кузьма Антоныч, — решительно сказал Приходько. — Собери по цепочке истребительный батальон, поднимай своих работников. Будем занимать оборону...

Через несколько минут Костюченко отдавал распоряжения начальнику штаба истребительного батальона Борису Борисовичу Панченко...

* * *

Задолго до кошмарного воскресенья 23 августа 1942 года, когда Сталинград находился еще в глубоком тылу, было создано народное ополчение. Истребительный батальон Тракторозаводского района организовался 2 июля 1941 года. В него вошли коммунисты и комсомольцы завода. Командиром батальона был утвержден начальник 8-го отделения милиции Костюченко, незадолго до войны переведенный на работу в этот район.

Год подготовки не прошел даром. По тревоге бойцы и командиры собрались быстро. Многие явились прямо из цехов в рабочих спецовках, не успев даже смыть с рук машинное масло. В суровом молчании батальон выступил на позиции.

На выжженных склонах правого берега обмелевшей речушки Мечетки заняли оборону. Обливаясь потом, бойцы долбили глинистую почву, рыли окопы, устанавливали на флангах станковые пулеметы.

Первая бессонная ночь тянулась нескончаемо медленно, в нервном ожидании рассвета. Накануне гитлеровцы подавили минометным огнем наши зенитные орудия, стрелявшие прямой наводкой по прорвавшимся танкам. И утром они считали, что путь к заводу расчищен. Но пулеметные очереди и ружейные залпы прижали фашистов к земле. Несколько раз в течение дня вражеские автоматчики переходили в контратаки, но каждый раз откатывались назад. По позициям батальона вели ураганный огонь вражеские минометы. Цепи стрелков редели, но держались люди стойко.

Пошла вторая ночь. Костюченко обходил позиции батальона, беседовал с бойцами и командирами, посылал с распоряжениями в отделение милиции связного, оперуполномоченного Ивана Саютина.

День опять начался с пальбы. В бинокль Костюченко видел, как накапливались вражеские автоматчики. Похоже было, что немцы готовятся к атаке. Собранные на короткий совет, командиры единогласно поддержали предложение Костюченко: контратаковать фрицев и выбить их с занятых позиций.

Вот уже затрещали немецкие автоматы, и серые, мышиные фигуры людей начали спускаться с противоположных склонов речушки. Костюченко выхватил из кобуры пистолет, дослал в ствол патрон и выскочил на бруствер окопа.

— Вперед! В атаку!

Мигом все вокруг пришло в движение. С криками «ура!» бойцы и командиры ринулись навстречу противнику. На склонах оврагов, примыкающих к крутому левому берегу Мечетки, закипел стремительный, горячий бой, переходя в рукопашные схватки.

Выбив немцев, батальон занял позиции врага. А позади, на противоположном берегу реки, как и два дня назад, дымил трубами тракторный завод, и из ворот на фронт уходили новые танки...

* * *

Поздно вечером парторгу ЦК ВКП(б) на Сталинградском тракторном заводе Шапошникову передали, что его разыскивает секретарь райкома партии.

— Посмотри донесение, — сказал Дмитрий Васильевич Приходько. — Все же они молодцы, наши истребители. Не ошиблись мы в Костюченко...

Шапошников довольно улыбнулся. И не только потому, что ему тоже пришлось положить немало трудов, пока наладились занятия бойцов батальона. Непривычно лаконичным был текст донесения:

«23 августа 1942 года немецкие войска, прорвав нашу оборону, вторглись в пределы Тракторозаводского района. В ночь на 24 августа были приняты меры по организации обороны района и СТЗ.

На линию фронта вместе с войсковыми частями был послан истребительный батальон района.

Истребительный батальон был собран по тревоге к 17 час. 40 мин. 23 августа занял позицию на подступах к поселку и до 25 августа держал совместно с войсковыми частями оборону. В 12-00 25 августа перешел в наступление на закрепившихся в лесопосадке немцев и несколько потеснил их.

Батальон удерживал позиции, сковывая прорвавшуюся группу врага, и был сменен в ночь с 27 на 28 августа 182-м полком. Затем батальон был трое суток на позиции во 2-м эшелоне до смены его батальоном 172-й стрелковой бригады...»

Под документом уже стояли подписи секретаря горкома партии Вдовина и Приходько.

Шапошников хотел вернуть бумагу, но Приходько сказал:

— Твоя подпись тоже требуется... — и, помедлив, добавил: — А ведь это только начало... Нелегко придется Сталинграду, ох, нелегко...

* * *

Смененный воинскими частями истребительный батальон несколько дней нес охранно-патрульную службу в поселке. Затем часть бойцов и командиров из числа специалистов-тракторостроителей были эвакуированы за Волгу и посланы на уральские танковые заводы, другие пополнили солдатские роты. Костюченко с работниками отделения милиции остался в осажденном городе. Потянулись тяжелые, суровые будни, полные тревог и ежеминутной смертельной опасности.

В тяжелых сентябрьских боях за город немцы потеснили наши войска. 8-е отделение милиции перенесло свой КП на Нижний поселок тракторного. Последним туда явился участковый уполномоченный Петр Иванов. Лицо его было бледным, бескровным. Он тяжело опустился на топчан.

— Что с вами? — спросил Костюченко.

— В плечо ранили. Ничего, заживет, — отмахнулся Иванов.

— Идите на переправу, — распорядился Костюченко. — Ляжете в госпиталь.

— Товарищ начальник, все здесь остаются, а меня за Волгу, да? Не пойду! — решительно заявил он.

— Да вам же нужно подлечиться, — укоризненно покачал головой Костюченко.

— Ничего, заживет, — твердил свое Иванов. — А вы сами почему не остались в госпитале? — задал он вопрос.

Костюченко, собравшийся отчитать своенравного участкового, сразу осекся, глянул в пытливые глаза собеседника, ждущего ответа, и расхохотался...

Одна из опергрупп отделения милиции, которую возглавил Костюченко, попала под бомбежку. Рухнувшая балка придавила ногу. Ночью Бачинская отвезла Костюченко на переправу. К утру приехали в Ленинск.

Дежурный врач, ощупав ногу Костюченко, вынес заключение:

— Перелом. В гипс.

— Лена, забери мое обмундирование, — успел шепнуть Костюченко Бачинской перед тем, как его отправили в палату.

После обхода врачей Лена заняла наблюдательный пост под окном.

— Сюда! — помахал рукой ей Костюченко. Лена быстро бросила ему сверток, а через несколько минут, опираясь на костыль, в дверях показался прихрамывающий начальник отделения милиции. Лена тронула машину. Ночью она доставила Костюченко на тракторный.

А жизнь текла своим чередом. По вечерам отправлялась на задания оперативная группа, в которую входили заместитель начальника отделения Доронин, политрук Хупавый, начальник военно-учетного стола Валериан Костерин, оперуполномоченный Саютин, милиционеры Митин, Носков, бригадмилец Шаховец. Под покровом темноты работники милиции скрытно занимали позиции вдоль Мечетки, ходили в разведку, приводили вражеских «языков»...

Воевали все. Каждый работник отделения милиции вел себя как солдат.

В конце сентября во время разведки погиб милиционер Петр Митин. Рискуя жизнью, Иван Саютин вынес безжизненное тело своего боевого товарища.

Участок Дьякова — село Рынок — немцы заняли в конце августа, но участковый уполномоченный почти ежедневно докладывал об обстановке в селе с такими подробностями, словно видел все своими глазами. Сведения, рассказанные им, представляли немалую ценность для нашего командования.

Тракторозаводский район был уже отрезан от центра города. Лена Бачинская отогнала машину в Ленинск, где находилось областное управление милиции. Единственным видом транспорта у отделения осталась лошадь Рыжуха. Милиционер Загуменный перевозил на ней различные грузы.

— Сколько скоростей у твоей машины? — шутливо допытывались сотрудники отделения, когда появлялся Загуменный.

— Ладно вам, — отмахивался тот.

Однажды, доставляя боеприпасы, Загуменный попал под обстрел. Лошадь ранило в ногу. Ее переправили на остров Заячий.

— Вот не повезло, — сокрушался Загуменный. Несколько дней он не отходил от Рыжухи, потчевал ее круто посоленными горбушками, старательно смазывал рану каким-то лекарством.

На острове скопилось много боеприпасов. Как ни старались бойцы ускорить их переправу в город, тяжелые снарядные ящики быстро изматывали людей. Загуменный вместе с бойцами носил ящики к переправе.

— Ну и работка, все кишки вымотает! — покрутил головой один из бойцов во время перекура.

— Ясное дело, — откликнулся Загуменный. Он замолчал, бросил недокуренную цигарку на песок, растоптал сапогом. Потом решительно встал и молча зашагал в лесок.

Через несколько минут он появился, ведя запряженную Рыжуху, которая припадала на раненую ногу.

— Вот это да! — восхищенно протянул боец. — Теперь работа пойдет веселее.

Первые дни Загуменный старался не перегружать Рыжуху, а когда нога у нее поджила, до поздней ночи возил боеприпасы, принимал раненых, поступивших из города.

В октябре наши войска удерживали только узкую полоску волжского берега. Но в эти тяжелые дни работники 8-го отделения милиции не покинули город. Сколотили бригаду рыбаков, нашли брошенные снасти и под огнем ловили рыбу, снабжая ею оставшихся жителей, воинов.

Подбирали надежных людей для засылки в тыл врага. Один из таких добровольцев десять дней пробыл на Верхнем поселке, занятом немцами. Он принес ценные сведения о расположении складов горючего, боеприпасов, огневых точек. Ночью трудяги — «кукурузники» — нанесли по ним бомбовый удар. Другой разведчик по заданию милиции оставался в тылу врага до капитуляции фашистов, а потом разыскал Костюченко и сообщил фамилии немецких «пособников.

Работники милиции появлялись в самых неожиданных местах. Бывало, навстречу им неслись солдатские шутки:

— Ребята, меня теперь ни одна пуля не возьмет, раз милиция нас бережет!

Или приставали с вопросами:

— Сегодня ночью фрицы опять шухарили. Куда только милиция смотрит?

— Ай-ай-ай! — подхватывали шутку работники милиции. — Потерпите немного, ребята. Мы скоро всех фашистов пересажаем за решетку.

Хохотали, вкруговую покуривали злющую махорку. Солдаты не раз убеждались — на работников милиции можно положиться...

* * *

2 февраля в районе тракторного, как и в других частях города, смолкли орудийные залпы. В этот день Костюченко, собрав сотрудников отделения, поздравил всех с победой.

— Фронт уходит все дальше на запад, — сказал он, — а для нас с вами война на этом не кончается.

Да, война для милиции не кончилась. В тот же день в западном торце дома профессуры, единственном уцелевшем здании, вспыхнул пожар. Командир взвода Коновалов и участковый уполномоченный Крупнов бросились спасать дом от огня. Вдвоем, не имея никаких средств тушения, вели они поединок с разбушевавшейся стихией. И огонь покорился им.

А через несколько дней по припорошенным снежком улицам заколесил видавший виды старенький газик Лены Бачинской с пробитым капотом.

— Ну и машина, — крутили толовой командиры, с которыми приходилось встречаться Костюченко. — Хочешь, мы тебе трофейную генеральскую подарим?

— Нет, мы свой газик ни на какую другую не променяем. Она еще нам послужит, — решительно отказывался он.

На перекрестки вновь заступили милиционеры регулировщики. Расходились по утрам с заданиями вечно занятые участковые уполномоченные. Из-за Волги возвращались эвакуированные жители, поступали грузы и материалы. В израненном, но непокоренном городе налаживалась жизнь.

Сотни, тысячи сталинградцев вышли восстанавливать родные предприятия. Вся страна помогала возрождать легендарный город на Волге.

Прошли годы. Заросли травой старые окопы истребительного батальона на склонах Мокрой Мечетки, ушли на заслуженный отдых ветераны, разлетелись по разным местам.

Подполковник милиции Кузьма Антонович Костюченко ныне живет в Москве. Нет-нет да и пошаливает здоровье у бывшего комбата и начальника милиции. Но не поддается недугам старый солдат.

По вечерам он приезжает в Москворецкий районный штаб добровольных народных дружин. Костюченко здесь не просто гость. Он заступает на вахту как заместитель начальника штаба.

О себе Кузьма Антонович не любит говорить. И только в Музее революции, что на улице Горького, рассказывая о Сталинградском сражении, экскурсоводы обращают внимание посетителей на лежащий под стеклом орден Красного Знамени за номером 66086. Это награда Костюченко за 200 дней борьбы в легендарном городе на Волге.

А в Волгограде, недалеко от нового здания Тракторозаводского райотдела милиции, живет Елена Григорьевна Бачинская, теперь уже бабушка Лена. Изредка она бывает в гостях у нынешних сотрудников милиции. И тогда останавливается в ленинской комнате у портрета моложавого человека в погонах старшего лейтенанта милиции. Это Валериан Костерин. Под портретом строки из приказа министра охраны общественного по рядка:

«...зачислить навечно в списки личного состава Тракторозаводского райотдела милиции г. Волгограда».

Он погиб после победы, в 1951 году. Как солдат. При исполнении служебного долга.