18. Джим

Сейчас я очень доволен тем, что происходит в моей личной жизни. Там наступило… затишье. Хорошее слово. Давайте не будем называть это менопаузой, все не настолько плохо. Но теперь я не чувствую необходимости что-то доказывать себе или окружающим. У меня завязались очень близкие и доверительные отношения. Звучит дико скучно, но на самом деле это превосходно.

Фредди Меркьюри

Фредди был любовью всей моей жизни. Никто никогда не сравнится с ним. Я знаю, что когда умру, он будет ждать меня с той стороны.

Джим Хаттон

Все началось с Джона Траволты, точнее, с его персонажа Тони Манеро, которого он сыграл в фильме 1977-го «Лихорадка субботнего вечера». Фильм, основанный на сценарии британского журналиста Ника Кона, рассказывает историю американского тинейджера итальянского происхождения, который прячется от неприглядной реальности в ближайшем диско-клубе. Альбом Bee Gees, послуживший музыкой к фильму, стал самым продаваемым саундтреком всех времен. Планету охватила диско-лихорадка, и в ее авангарде выступал Нью-Йорк. Такие клубы, как Studio 54, Le Jardin и Regine’s каждую ночь были полны беззаботными фриками и пришедшей поглазеть на них великосветской публикой. Пробил звездный час плейбоев, кокаина, лимузинов, супермоделей и шампанского. Клубная сцена Нью-Йорка по накалу страстей стала приближаться к уже известному нам гей-андеграунду. Лучшие из лучших — Энди Уорхол, Бьянка Джаггер, Лайза Минелли и Лу Рид — ходили в Le Jardin на Сорок третьей улице. Уставленный уютными белыми диванами и кадками с пальмами, он переливался всеми цветами радуги, а на крыше были водяные матрацы, на которых клиенты могли растянуться, вдыхая запрещенные вещества с превосходным видом на Таймс-сквер.

По сравнению с Нью-Йорком лондонская гей-сцена сильно отставала. Все, что она могла тогда предложить, — это несколько темных пабов и подвальных баров «с репутацией». Но слухи и россказни о безумной клубной жизни Нью-Йорка с легкостью пересекали Атлантику. Они докатились и до Джереми Нормана, работающего в Burke’s Peerage, путеводителе, составляемом для британской аристократии и высшего света. Он решил лично выяснить детали происходящего в Нью-Йорке. Там он близко сошелся со Стивном Хайтером, промоутером Le Jardin, и в Лондон они вернулись вместе, с бизнес-планом открыть на Олд-бонд-стрит клуб Embassy, который занял бы нишу нью-йоркских дискотек.

Помимо прочего, Хайтер стал одним из первых клубных промоутеров, умерших от СПИДа.

В лондонской клубной жизни Embassy произвел настоящий переворот.

Вдруг оказалось, что люди по-прежнему хотят и любят танцевать. Но характер публики изменился. Теперь тон тусовке задавали рок-звезды, дивы, принцы старинных европейских династий, миллионеры, порномодели и трансвеститы. Официанты носили коротенькие шорты и облегающие красно-белые сатиновые рубашки, аккуратно скопированные с униформы Studio 54. Танцоры на сцене имитировали секс, а те, кто уже как следует нюхнул, в самом деле занимались им в туалетных кабинках. Кокаин и амил-нитрат потреблялись в неимоверных количествах. Стробоскопы нещадно мигали, искусственный дым и мелькание огоньков зеркального диско-шара еще больше усиливали эффект.

Список завсегдатаев клуба не имел себе равных в тогдашнем Лондоне. Пит Таусенд, Мик Джаггер и Дэвид Боуи заходили чуть ли не каждый вечер. Даже звезды новорожденного движения Новых романтиков делали вылазки из своего бастиона, клуба Blitz, на дымную территорию Embassy.

— Если Хайтер устраивал вечеринку, кровь из носу туда надо было попадать, — вспоминал Дейв Хоган. — Фредди, Кенни Эверетт, все сливки лондонской гей-мафии обязательно приходили на его мероприятия. Там творилось что-то невообразимое, но попробуй кто сделать хоть одну фотографию, живым бы он оттуда не выбрался.

Embassy стал пробным камнем для следующего проекта Джереми Нормана — перворазрядного ночного клуба, ориентированного только на гей-аудиторию. Расположенный на Трафальгарской площади, прямо над станцией Charing Cross, клуб Heaven занимал небывалую по тем временам площадь — двадцать одну тысячу квадратных футов. Когда Heaven открылся в 1979-м, он был один из первых официальных гей-клубов в Европе, и это вызвало сенсацию в прессе и способствовало заметному смягчению нравов по отношению к сексуальным меньшинствам.

Фредди сразу полюбил это место, он и его свита стали постоянным гостями Heaven.

— Для геев в те времена танцпол был единственным местом, где мы могли почувствовать себя свободными, — вспоминал Джереми Норман, сочинивший про свое детище объемный мемуар «No Make-up: Straight Tales From Queer Life». — Только там мы могли не скрывать свою сексуальность и чувствовать себя единым племенем. Дискотека заменяла нам храм.

Победа геев в результате обернулась их Ватерлоо. Лично Норман, основавший два благотворительных фонда для борьбы со СПИДом и помощи заболевшим, не имеет отношения к распространению болезни в Британии. Но созданный им клуб стал настоящим очагом эпидемии.

Пол Гамбаччини до сих пор с пугающей яркостью помнит момент, когда понял, что дни Фредди сочтены.

— Мы стояли в нашем обычном месте в Heaven, и я спросил, что он собирается делать в свете последних новостей, — вспоминает Пол, — неподражаемо всплеснув руками, он сказал: «Зайчик мой, ничего делать не собираюсь. По мне, ну его к черту. Что делал, то и буду делать, со всеми и всегда».

— Я ощутил это неприятное сосущее чувство в животе, — говорил Пол. — В Нью-Йорке я не однажды слышал такие речи и видел, чем это заканчивается.

Впрочем, Пол не готов фантазировать на тему, что случилось бы, начни Фредди тогда предохраняться.

— Учитывая, что болезнь развивается больше десяти лет, — говорил Пол, — Фредди наверняка заразился еще до того, как о ней заговорили медики. Ему просто не повезло. В истории человечества выдался короткий период, когда уже лечили сифилис и еще не знали СПИДа и секс не был смертельно опасным занятием, как сейчас, например. А тогда люди шли на любые эксперименты, все табу рухнули. Особенно это касалось музыкального бизнеса. Никто не ждал никакого подвоха, и вдруг в одночасье все изменилось. Оказалось, что у секса могут быть ужасные последствия. И люди стали вести себя иначе.

— Что касается Фредди, думаю, он знал о своем диагнозе, но всеми силами пытался подавить тяжелые мысли. В 1983-м, когда в Нью-Йорке эпидемия СПИДа выкашивала сотню за сотней, Фредди выглядел еще совершенно здоровым, но в июле 1985-го, помню, врач рекомендовал ему поберечь больное горло и не выступать на Live Aid. Иногда я думаю, может, в тот момент он уже заболел?

Поведение Фредди, пробовавшего десяток мужчин в неделю и поддерживающего связь с Барбарой Валентин, говорит о том, что он воспринимал себя, скорее, как бисексуала, а не как гея.

— Концепцию гомосексуальности ввели только в 1860-х, — считал Пол, — раньше даже слова такого не существовало. Сексуальные пристрастия распределяются по широкому спектру, и то, что называют «традиционной» и «нетрадиционной» ориентацией, не более чем крайние точки этого спектра. Есть множество людей, которых влечет к обоим полам. Что касается Фредди, то с Барбарой у него сложились очень крепкие и доверительные отношения, скорее эмоциональные, чем сексуальные. Поэтому их связи никак не мог повредить секс с другими мужчинами и женщинами. Но под конец жизни, как мы помним, оказалось, что Мэри была и осталась главной привязанностью Фредди. И тут нет противоречий. Это говорит лишь о том, что эмоции в сексе так же важны, как и физическое желание.

Фредди поступил не лучшим образом по отношению к Винни и Барбаре, когда направился прямиком к Джиму Хаттону одной веселой ночкой в клубе Heaven. Но он просто не мог удержаться. Они познакомились еще два года назад, в гей-баре Copacabana недалеко от прежней квартиры Фредди, но тогда Джим жил с другим мужчиной, и встреча не получила продолжения. Теперь же скромный и обаятельный парикмахер был свободен и готов загудеть по полной программе. Фредди поразило, насколько Джим внешне похож на Винни Кирхбергера, его мюнхенского любовника. Хаттон присоединился к буйной компании Фредди, включавшей в ту ночь Питера Стрэйкера и Джо Фанелли, и всю ночь беззаботно протанцевал с ними, чтобы ближе к рассвету очутиться в квартире Фредди в Кенсингтоне. Следующие три месяца Джим не слышал от Фредди ни звука — сначала тот уехал в свое налоговое изгнание в Мюнхен, а потом Queen играли в Австралии, Новой Зеландии и Японии.

Когда их встреча уже стала забываться, Фредди вдруг позвонил Джиму и пригласил на ужин к себе домой. Прибыв, Хаттон крайне удивился, застав там Питера Фристоуна — давным-давно они вместе работали в одном магазине на Оксфорд-стрит. Никто и предположить не мог, что они снова встретятся благодаря Фредди Меркьюри.

Джим, умерший от рака легких за три дня до своего шестьдесят третьего дня рождения, менее всего походил на парней, с которыми Фредди обычно предпочитал иметь дело. Младший из десяти детей пекаря-ирландца, ревностного католика, на момент знакомства с Фредди Джим получал семьдесят фунтов в неделю, работая парикмахером в лондонской гостинице Savoy.

Джим описывает Фредди как «чувствительного, скромного, властного, подверженного резким перепадам настроения».

— Мой характер идеально ему подошел, — говорил Джим, — я ни на чем не настаиваю и не люблю спорить, если, конечно, меня не пытаются против воли поить пивом.

Рассказывая мне об их романе, Джим признавался, что влюбился в Фредди с первого взгляда.

— Я обожал его, боготворил, меня восхищало все, что он делает, — говорил мне Джим. — Он был совсем как маленький ребенок с большими карими глазами. Совсем не похож на тот тип мужчин, что привлекал меня обычно — мне нравились большие парни с крепкими ногами. У Фредди, с его изящной фигуркой, оказались самые тоненькие ножки из всех, что я видел. Еще он был кристально честен. В общем, я совсем потерял голову.

Можно подумать, что Барбара и Джим описывают разных людей, но на самом деле это лишь подтверждало то, что давно подозревали близкие друзья Фредди: разным людям он демонстрировал разные аспекты своей личности, никому не открываясь целиком. Казалось, Фредди и не рассчитывал встретить человека, который устроит его во всем, и с самого начала вел себя соответственно. Поэтому он и окружал себя людьми, сильно уступающими ему в статусе и богатстве. Им он мог диктовать любые условия.

У Джима и Фредди завязался роман. Фредди возвращался в Лондон на неделю, потом Джим летел к нему в Мюнхен. Когда он прибыл туда впервые, его встречали Фредди, Джо Фанелли и Барбара Валентин. Бедняга, еще не привыкший к своему новому другу, не знал, что и думать по этому поводу. А когда Джим наконец понял, что Фредди таскает его в Мюнхен для того, чтобы помучить Винни Кирхбергера, впал в страшное отчаяние.

— Фредди сначала обращался с Джимом, как со своей игрушкой, — утверждала Барбара. — Он мог вызвать его из Лондона, и в тот же день отправить обратно. Меня это все огорчало. Я говорила Джиму — ты должен сопротивляться, скажи «нет» раз и навсегда, не позволяй себя использовать. Джим отвечал — да, но я же люблю его! И продолжал бегать за ним как собачка. Временами он представлял собой правда жалкое зрелище.

Отношения между Джимом и Фредди продолжали развиваться и скоро стали ближе и глубже, чем могли представить окружающие. Впрочем, на все официозные светские мероприятия, презентации и премьеры Фредди по-прежнему сопровождала Мэри, а не Джим. Она же преподносилась прессе в качестве вдовы музыканта после его смерти. Тем не менее Питер Фристоун, лучше многих осведомленный о делах Фредди, считал, что того с Джимом связывала настоящая любовь.

— Говорю с уверенностью, что Джим и Фредди любили друг друга, — подтверждал он, — но на условиях Фредди, конечно. Книжка, которую написал Хаттон об их жизни вместе, дает во многом идеализированную картину. Джиму хотелось старомодных партнерских отношений, где есть только он и Фредди. Он, возможно, до самого конца так и не понял, что в огромной, яркой, экстравагантной, многоплановой жизни Фредди их отношениям уделялось хотя и не самое последнее, но и далеко не единственное место. Все, кто задерживался с Фредди надолго, знали это, и подстраивали свои жизни под желания Фредди. Он сам никогда не подстраивался ни под кого. Проблема Джима в том, что он оказался слишком косным, чтобы выйти из-под гипноза своих консервативных концепций. Своим примером Фредди призывал его подняться над мещанством, но он так и не сумел. Вместе с тем, Джим очень скрасил последние годы Фредди. Он оказался в нужное время в нужном месте. Многие до конца так и не понимали, до какой степени Фредди к нему привязался.

Когда ремонт в Гарден-лодж наконец закончился, жить туда перебрался Джим, а не Барбара. В своей книжке Хаттон говорит о восьмилетней связи, в действительности же их отношения продлились шесть лет. Шесть или восемь, но Фредди определенно принял Джима намного ближе к сердцу, чем хотелось верить несчастной брошенной Барбаре.

— Джим двух слов связать не мог, — считала Барбара. — Когда они перебрались в Гарден-лодж, он добросовестно следил за его кошками и рыбками, но это все, но что он был способен. Иногда Фредди терял терпение, не в силах вынести тупоумие Джима. Как-то раз, когда я была у них в Лондоне, Фредди в абсолютной ярости ворвался в сад и начал топтать высаженные Джимом тюльпаны. «Что это ты делаешь? Бедные растения», — сказала я ему. «Я ненавижу этого идиота!» — заорал Фредди в ответ. Не раз и не два он жаловался мне, что Джим совсем ни на что не способен.

И все же близкие друзья не могли отрицать — ни с кем Фредди не бывал так счастлив, как с Джимом. Даже Барбара признает это.

— Мы сначала воспринимали его как слугу, — говорила она, — но потом я поняла, что Фредди по-настоящему влюблен в него. Да, он устраивал Джиму встряски, но некоторым людям они и вправду необходимы. Они сами потом спасибо скажут. Я рада, что Фредди и Джим нашли друг друга. Они прожили вместе шесть лет — не такой уж и короткий срок. И слава богу.

В Америке тем временем эпидемия СПИДа принимала катастрофические масштабы, грозя перекинуться на остальной мир. Большей частью жертвами заразы становились молодые, сексуально активные мужчины-геи, на которых обрушились недуги, которые несет с собой вирус ВИЧ, — потеря веса, увеличенные лимфоузлы, герпес, криптококковый менингит и токсоплазмоз, характеризующийся подавленным настроением, желчностью и конвульсиями. Открывали все новые и новые симптомы иммунной недостаточности — лишай, стоматит, истощение, паранойя, забывчивость и дезориентация.

Из всех случаев СПИДа, зарегистрированных в Америке, больше половины приходилось на Нью-Йорк. Четверть века спустя болезнь по-прежнему уносит миллионы жертв каждый год. Ни вакцины, ни лекарства за эти годы так и не появилось.

Барбара была первой, кто отметил пошатнувшееся здоровье Фредди.

— Начиналось все с почти незаметных симптомов, — говорила она мне. — Например, я не сразу заметила, что он потерял аппетит, он всегда ел немного. Больше всего любил икру с картофельным пюре и маленькие сырные крекеры, которые присылала его мама. Ему нравилась итальянская, индийская и китайская кухни, но вдруг он стал есть все неохотнее и неохотнее. Что не сокращалось, так это объем «Столичной», который он выпивал за ужином.

— Потом он вдруг начал заболевать без видимых на то причин, — продолжала Барбара. — Однажды потерял сознание прямо у меня дома. Я не знала, что делать, и позвонила своему гинекологу, которому могла доверять как другу. Он мгновенно приехал, но и Фредди как раз пришел в себя. «Не волнуйся, это мой гинеколог!» — крикнула я ему. «О боже, — простонал Фредди, — неужели я забеременел?»

В то же время он вдруг начал поливать грязью остальных участников Queen — чего раньше с ним никогда не случалось. А позже Фредди шумно разругался с Питером Стрэйкером. Их дружба, продлившая много лет, сгорела в мгновение и никогда уже не наладилась снова.

— Стрэйкер, милый и забавный, был для Фредди шутом, неизменно поднимавшим всем настроение, — считала Барбара, — он долго не мог обзавестись собственным домом, все время жил у каких-то друзей. Наконец купил квартиру в одном из лондонских домов Джима Бича. Хорошая квартира, но ванная никуда не годилась — надо было менять все трубы, раковину, все, в общем. Пять раз Фредди выдавал Питеру внушительные суммы на ремонт этой ванной. Но и этого оказалось недостаточно. Рассвирепев наконец, Фредди запретил соединять его со Стрэйкером по телефону и велел гнать его от ворот. Бедный Питер так никогда и не понял, что, собственно, стряслось. А ведь Фредди обычно так себя и вел — он отдавал и отдавал, ничего не считая, но потом следовала одна капля, и чаша его терпения переполнялась.

Возможно, Фредди стал таким напряженным именно потому, что уже сделал анализы и получил результаты. Он ни в чем никому не признавался, но Барбара, как и Пол Гамбаччини, подозревала, что уже в 1983-м Фредди узнал свой приговор. Вероятно, именно этим объясняются его метания и крайности того времени. А потом пришел день, как рассказывает Барбара, когда Фредди уже не мог игнорировать некую «опухоль пищевода».

— Вдруг что-то выскочило на задней стенке его горла. Мы шутя называли это «грибом». Опухоль появлялась, проходила, снова появлялась и в какой-то момент стала хронической. Фредди говорил, что ему кажется, будто он гниет изнутри. Однажды ночью мы лежали в постели втроем вместе с одним из его любовников, как вдруг у Фредди начался ужасный приступ кашля. Он кашлял и кашлял, сморкаясь в салфетки, которые перепуганный парень собирал по всей комнате. «О боже, — стонал он, — никогда не мог подумать, что рок-звезда умрет прямо в постели со мной».

Обеспокоенная поступающими из Нью-Йорка новостями, Барбара уже тогда поняла, что с Фредди творится что-то неладное.

— Когда мы только познакомились, он или ничего не знал, или обо всем догадывался, но успешно гнал от себя эту мысль, — говорила Барбара. — Когда Фредди впервые сделал тест в 1985-м, его жизнь навсегда изменилась.

Согласно другим источникам, первый тест Фредди сделал только в 1987-м. Барбара затруднилась указать причину, по которой Фредди все-таки пошел сдавать анализы.

Неужели Барбара не боялась за себя? Пришла ли она в ярость, поняв, что Фредди безответственно рисковал ее жизнью?

— Нет. Я любила его, чего тут усложнять. Сделала потом тест — с негативным результатом, вот и все. Я поняла, что у него СПИД, после одного вечера. Фредди пошел в туалет и случайно порезал палец. Кровь так и захлестала. Я бросилась помогать ему, кровь попала мне на руки, а Фредди вдруг как завопит: «Нет! Не прикасайся ко мне!» И вот тут-то я все поняла. Мы никогда не обсуждали этот случай, но теперь и обсуждать нечего. Хотя и раньше у меня возникали подозрения. Иногда у Фредди появлялись синеватые пятна на лице, вроде синяков. Для телесъемок я помогала скрыть их косметикой, еще до прибытия официальных гримеров.

Барбара и Фредди никогда не обсуждали болезнь.

— Он знал, что я все понимаю, а я понимала, что он об этом знает. Он время от времени отпускал свои обычные реплики, что едва ли проживет слишком долго, — и все. Насколько понимаю, он так никогда и не узнал, какой именно любовник передал ему вирус. Но помню, как однажды, когда один из его старых нью-йоркских дружков умер от СПИДа, Фредди вскричал «о господи!» и у него надолго испортилось настроение. Думаю, уже тогда он знал, что его дни сочтены.

Барбара и Фредди прекратили сексуальные отношения. После того, как Винни ушел, единственным сексуальным партнером Фредди остался Джим.

Отъезд Фредди из Мюнхена в конце 1985 года больше напоминал бегство — внезапное, паническое, ничем не объяснимое для женщины, которую он бросил.

— Только что мы не расставались, все делали вместе. В следующее мгновение он испарился, — всхлипывала Барбара. — Исчез и все. Я не понимала, что происходит. Я отправила ему открытку на день рождения, звонила, писала. Все без толку. Ну что же, подумала я, если он хочет все закончить, тогда давай все закончим. Но никаких объяснений я все равно не нашла.

Через несколько месяцев после того, как Фредди «навсегда» покинул Мюнхен, Барбара Валентин собиралась на званый обед в бутике одного из своего приятелей, когда в дверь позвонили.

— Я ругнулась — кого это черт принес? — а потом сообразила, что это мое такси приехало. Крикнула в домофон «бегу, бегу», но никто не ответил. Я выбежала в коридор и чуть не столкнулась с какой-то фигурой. О боже, пронеслось в голове, кто-то притащил мне восковую фигуру Фредди Меркьюри.

Она не могла поверить своим глазам.

— Я говорила себе — «нет, нет, у меня точно галлюцинации»… Человек держал в руках букет белых цветов. И вдруг сказал: «Нет, это я!» «Знаю! Знаю!» — кричала я, убегая со всех ног. Как робот, я отправилась на обед по случаю открытия бутика, сфотографировала для прессы нескольких знаменитостей… и пошла обратно домой. Фредди ждал меня там. Я не выдержала, бросилась в его объятья и разрыдалась. Он тоже заплакал. Мы ревели, и ревели, и ревели еще.

Прошло несколько недель, прежде чем Фредди нашел в себе силы объясниться. Он хотел обрубить все, что связывало его с Германией. Хотел начать новую жизнь. Его домашним запрещалось даже упоминать Мюнхен. И имя Барбары.

— Около сотни наших друзей к тому времени умерли от СПИДа, — рассказывала Барбара, — но мы никогда не говорили ни об одном из них. А тогда, рассказывал Фредди, он пытался забыть меня и всю мюнхенскую жизнь, как бросают наркотик. Когда ты понимаешь, что сидишь на чем-то и приближаешься к опасной черте, просто решаешь бросить и говоришь твердое нет. «Барбара, я чуть не умер, — говорил он мне. — Ты бы знала, сколько раз я замирал с телефонной трубкой у уха, не решаясь набрать последнюю цифру».

— Потом мне рассказывали, что из Гарден-лодж вычищались мельчайшие следы моего существования. Все фотографии сняли со стен, все, что напоминало обо мне или Мюнхене, нещадно убирали с глаз долой. Он хотел выйти из-под гипноза этих безумных лет, начать новую, спокойную и размеренную жизнь. Но не справился — он мог оборвать любую зависимость, но только не зависимость от других людей.

Барбара и Фредди возобновили отношения, хотя о прежней близости уже не могло идти и речи. Барбара часто гостила в Гарден-лодж и снова путешествовала с Фредди по миру.

— Джим смог полностью заменить Винни, изматывающий роман с которым длился у Фредди без малого четыре года, — вспоминал Питер Фристоун. — Подобрать замену Барбаре оказалось сложнее.

— Думаю, Фредди на самом деле устал от этой жизни, — продолжает он, — к тому же истории о нем и Барбаре всплывали в немецкой желтой прессе с подозрительной регулярностью, Фредди подозревал что и она сама сливала журналистам пикантную информацию. Лично я в это не верю, но не исключаю, что эту мысль Фредди внушал кто-то из его окружения.

— Кто знает? — зевает он. — Но достоверно известно, что с тех пор единственным партнером Фредди был Джим. В какой-то момент его попросили со съемной квартиры, и Фредди пригласил его переехать в Гарден-лодж.

— Мы с Фредди никогда не считали, сколько времени прожили вместе, — говорил Джим Хаттон, — просто радовались, что вместе. Фредди иногда спрашивал, чего бы мне хотелось от жизни, и я всегда отвечал — любви и покоя. И то, и другое я нашел в отношениях с Фредди.

Официальный диагноз Фредди поставили не раньше 1987 года, а прессе о нем объявили только за несколько дней до смерти музыканта в ноябре 1991-го. Фредди рассказал о своем диагнозе Джиму, оставляя ему возможность уйти. Он выбрал остаться, и больше этот вопрос никогда не обсуждался. ВИЧ-тест самого Джима оказался позитивным в 1990-м, но он рассказал об этом Фредди только год с лишним спустя, когда его любовник умирал. Несмотря на сообщения, что Джим скончался от болезней, вызванных СПИДом, настоящей причиной его смерти стала болезнь легких, спровоцированная курением. Брайан Мэй писал об этом на своем личном сайте.

Коллегам по Queen Фредди ничего не сказал. Однажды, в мае 1989-го, Джим подумал, что тот собирается сделать признание. Фредди созвал коллег и друзей на вечеринку в ресторан Girardet под Лозанной, считавшийся тогда одним из гастрономических чудес света. Подавались изысканные блюда, дорогие вина лились рекой, счет, оплачиваемый Фредди, накручивал новые и новые тысячи. Про болезнь не прозвучало ни слова — должно быть, это захватывающие виды лишили Фредди присутствия духа в критический момент. Несколько дней спустя та же кампания собралась в баварском ресторане попроще, рядом со студией Mountain. И вот там Фредди наконец решился.

— За столом кто-то кашлял, и зашел разговор о болезнях, — вспоминал Джим. — Фредди тогда еще совсем неплохо выглядел, никто ни о чем не догадывался, но он вдруг закатал правую штанину и задрал ногу на стол, так, чтобы все могли видеть открытую, кровоточащую рану на его голени. «А вы еще думаете, у вас какие-то проблемы», — сказал Фредди со своим неподражаемым жеманством. Никто не издал ни звука, думаю, все были в шоке.

Брайан вспоминал тот же самый момент в одном из телеинтервью.

— Сейчас я думаю, что все в группе, конечно, догадывались, что происходит с Фредди, — говорил Джим, — но никто не касался этой темы, да и что можно было сказать?

— Однажды в Лондоне мы делали интервью с Radio 1, и Фредди сказал, что сомневается в концертном будущем Queen — он уже слишком стар, чтобы выдержать нагрузки тура. На самом деле Фредди уже тогда был слишком болен, чтобы ехать куда-то. Но пресса, как обычно, переврала его слова, в газетах написали, что Фредди отказывается ехать в турне, не считаясь с желанием остальных музыкантов Queen.

Развитие болезни никак не сказывалась на чувствах Джима. Нежность между ним и Фредди только увеличивалась.

— Фредди был любовью всей моей жизни, — говорил Джим, и его слова звучали жутковатым эхом признаний Барбары, — он был единственным на целом свете.

Хоть Джим и Фредди жили вместе, Питер Фристоун настаивает, что Фредди до конца оставался верен своему принципу избегать супружеских отношений в их традиционном понимании.

— Мы все были важны для Фредди, — считал он. — Но Джиму, конечно, отводилось особое место в его сердце. Способность Фредди чувствовать вину превосходила всякое разумение, поэтому Мэри и Джо по-прежнему оставались с ним, и с каждым он продолжал поддерживать очень теплые сердечные отношения. Должно быть, ему казалось (или ему внушили эту мысль), что своим вмешательством разрушил жизнь этих людей и теперь должен заботиться о них, чтобы как-то это компенсировать. Звучит глупо, но таким уж Фредди был человеком.

Теперь в доме Фредди постоянно жил Питер, «Феб», его персональный ассистент и камердинер, Джим, бросивший работу в Savoy и ставший садовником Гарден-лодж, а также Джо Фанелли, известный как «Лайза», бывший любовник Фредди, сумевший вернуться к нему в качестве повара. Они познакомились в Штатах много лет назад, их беспечный роман продлился совсем недолго. Джо был поваром уже в квартире Фредди на Стаффорд-террас, а также помогал Питеру Фристоуну присматривать за ним в Мюнхене. Иногда их бурные отношения прерывались на месяцы, и тогда Джо разрывали на части лучшие рестораны Лондона. Наконец, он принял приглашение постоянно работать (и жить) в Гарден-лодж. В команде Фредди было еще два человека: шофер Терри Гиддинс, ночевавший дома, и Мэри Остин, жившая по соседству.

Из всех близких Фредди только с Мэри у Джима возникали проблемы.

— Мэри так никогда и не отпустила Фредди по-настоящему, — говорил Джим.

Его слова подтверждает Питер:

— Мне кажется, она так и не смирилась, что между ними все кончено. Во многих смыслах она так и осталась главной опорой Фредди. Она была очень сильной женщиной и в какой-то степени заменила Фредди мать, раз уж не смогла стать его женой. Он доверял ей во всем, полагался на нее. Он всегда говорил, что завещает ей большую часть своего состояния, и остался верен своему слову.