Умань и Бабий яр[219]

1

…Гул молитвы, базарная ругань,

помесь святости со шпаной.

Гайдамацкая, гойская Умань —

с Йом-Кипуром, блин, с Рош-Ха-шаной!

Этот гул – он уже не затихнет,

Посмотрите на эту толпу…

«А Вы тоже религии ихней?» —

Полицейский, дающий кипу.

Сколько жизни в могиле зарыто!

Реббе Нахман, давно ли Вы тут?

Двести лет без кола и защиты

пролетели, как двадцать минут.

И свиваются пейсы в колечко

визави фантастических сцен.

На неделю свернулся в местечко

Этот польско-радецкий райцентр…

И хасиды бредут, как в исподнем,

в помраченьи своем новогоднем,

бьют поклоны, качают права!..

С Новым годом, блин! Шана-Тов?!

2

…О евреях ни слуху ни духу.

Тишина, словно кляп, на слуху.

Здесь скосило не только мишпуху,

Но и треснувшую галаху.

Грош цена этой крови из ступки,

раз пристреленный пулемет

двадцать тысяч убитых за сутки

Прошивает навылет и влет.

Синагога под небом разрытым,

раскуроченным, как Бытие.

Столько смерти в овраге сокрыто,

Что ничто не удержит ее!

И на выходе из каверны

Только кости и черепа.

Нет защиты от пульпы и скверны,

гидрография не слепа.

Эксгумированное преданье,

слева кривда и справа ложь…

И беспамятства напластованья

Экскаватором не свернешь.

3

…Только Умань и в ус не дует,

отбивает молитвенный шаг.

И хасидский трансфер минует,

Не заедет на тот овраг.

Неподвластные укоризне,

Новогодние схлынули дни.

Занесенные в Книгу жизни,

Книгу смерти забыли они.

И в расколотом небе незрячем

нам чужая резня нипочем…

И не молимся мы, и не плачем

между жертвами и палачом.

Одиночество горней меноры,

коры памяти, дыры и норы.

И неяркого яра огни —

Навсегда остаются одни.

От Завета и до Совета

Ни могилки, ни плошки света.

Каркнул ворон свое «Nevermore!..»

Жидомор и историомор.