Из воспоминаний командира минометного расчета гвардии сержанта А. Н. Капштыка

А. Н. Капштык

«…1927 год рождения – последний военный призыв Великой Отечественной войны. Я и мои сверстники спешили призваться в Красную армию, чтобы скорее попасть на фронт.

И вот произошло долгожданное событие: 23 мая 1944 года меня и моих сверстников 1927 года рождения призвали в Красную армию и направили для обучения в 42-й запасный артиллерийский полк. Здесь нам преподносили азы военного дела: до седьмого пота маршировали мы на плацу, осваивая элементы строевой подготовки, изучали боевые уставы, познавали теорию и правила стрельбы артиллерии. Наша учебная батарея готовила минометчиков.

Всем нам казалось, что время тянется очень томительно. И наконец желанный день настал! Командир полка поздравил нас с успешным завершением учебы. Так я стал минометчиком. Но все трудности ожидали нас впереди.

Вечером загрузили в эшелоны и повезли. Куда? Никто не знал, даже наши командиры взводов. Все держалось в строжайшей тайне. Вскоре по названиям станций и городов стали предполагать, что везут на Восток… и не ошиблись. Так что фашистов нам добивать не пришлось, а вот боевые действия в составе войск Забайкальского фронта по разгрому Квантунской армии японцев с 9 августа по 2 сентября 1945 года стали для нас серьезным испытанием.

А. Н. Капштык

На всю жизнь запомнились первые дни тяжелого перехода через пустыню Гоби. Жара стояла невыносимая! Солнце палило нещадно, и спрятаться от него было некуда. В сапогах хлюпал пот. На коротких привалах отдыхали, принимали пищу: кипяток с сухарями. Без них пришлось бы туго: американские консервы тыловики подвезли лишь через пару суток. И это стало радостным событием. На этикетках было написано: «Chicken bones for dogs», что в переводе с английского языка означало «Куриные косточки для собак». И все же в ситуации, когда на завтрак, обед и ужин были одни сухари, собачья еда воспринималась как настоящий деликатес… Позже, когда мы случайно нашли японский продсклад, забитый мешками с рисом, стали варить кашу. Соли не было, но с каким удовольствием все ели эту размазню!

Издали увидели вершины Большого Хинганского хребта. Когда подошли ближе к сопкам, ахнули: вот это круча! и как ее можно преодолеть автомашинам, артиллеристам и особенно танкистам?! Видя в наших лицах недоумение, наш замполит гвардии майор Захарчук быстро развеял все сомнения, рассказав, что при переходе русской армии Суворова через Альпы было еще труднее. А мы – советские люди и должны выполнить эту задачу достойно. Померзли мы тогда там, на горных перевалах, намучались, но упорно преодолевали их с желанием скорее вступить в бой с японцами.

Внизу показалась бескрайняя Маньчжурская равнина. Еще не спустились на нее, как начались дожди, периодически переходившие в ливневые. Вымокшие до нитки, то и дело помогая вытаскивать почти на руках завязшие в грязи «полуторки», мы продолжали двигаться вперед. Сплошное затопление местности очень затрудняло движение.

На одном из привалов я наблюдал такую картину: остановилась колонна, из башни головного танка вылез офицер с планшетом через плечо и спрыгнул вниз. Сделав два шага вперед, он оказался без сапог, которые основательно застряли в грязи по самые голенища, и лишь с помощью экипажа танка их вытянули и вернули своему командиру.

А вот и противник… Впереди просматривалась его оборонительная линия. Наша минометная батарея оборудовала огневые позиции в полутора километрах от сопок, где у японцев были огневые точки – доты. Перед нами расположилась стрелковая рота, наступление которой мы должны были прикрывать огнем из минометов. Никогда не забыть тот первый бой, первые трупы, причем одни командиры взводов – их перещелкали японские снайперы. Слишком уж выделялись командиры среди бойцов: у солдат были обычная хэбэшка и каска, а молодые девятнадцати-двадцатилетние офицеры, еще не нюхавшие пороху, форсили в золотых погонах, синих брюках-галифе, зеленых гимнастерках и фуражках с цветным околышем. За то и поплатились… Но пехота сопку взяла.

После этого боя мы из любопытства пошли посмотреть доты, и мороз по коже прошел, когда мы, сопливые семнадцатилетние мальчишки, практически еще необстрелянные, увидели мертвых японских солдат, цепью прикованных к пулемету. Этот бы точно не отступил, сражался до последнего патрона…

Не успел я вернуться к своему минометному расчету, как заработала наша полевая артиллерия. На незанятой еще части сопок встала сплошная стена огня. Все гудело и грохотало. И так – до наступления темноты. Потом все стихло.

С рассветом японцы сами предприняли атаку на наши позиции, видимо, мешала им наша батарея. Мой минометный расчет вел огневой бой. В какой-то момент минометчики заметили, что японцы пытаются обойти наши огневые позиции – и явно заволновались…

А тут прямо на мой минометный расчет выскочило несколько японцев. Один из них, маленького росточка, в круглых очках, взял на изготовку винтовку с примкнутым к ней штыком и стал мелкими шажками, вприпрыжку передвигаться вокруг нашей огневой позиции, при этом делая выпады вперед и издавая какие-то шипящие звуки: «…И-я-я-я, и-я-я-я!..» Я никак не мог понять, что это означает. Потом резко вырвал из его рук винтовку и пнул его ногой, одновременно двинув прикладом, да так, что тот стремглав покатился вниз. Остальные попытались стрелять, но были уничтожены личным составом минометного расчета.

Рукопашная атака была отбита, и расчет продолжил ведение огня, выполняя поставленную боевую задачу. После боя командир батареи похвалил меня за инициативу.

Почти сразу же наша пехота опять ринулась на штурм сопок. И вновь расчеты нашей минометной батареи поддерживали ее огнем, и довольно-таки успешно, что не могло не вызвать раздражения у японцев. Только теперь они не перешли в контратаку, а отправили в наше расположение «посланца», но не простого, а особого: тогда-то мы впервые увидели «камикадзе», который должен был покончить с батареей. Это был по пояс обнаженный человек, обмотанный японским флагом, с прикрепленным к животу деревянным ящиком со взрывчаткой. Смертник, стараясь быть незамеченным, пригнувшись, мелкими перебежками приближался к нашим позициям. И хорошо, что мы его заметили и на подступах к батарее уничтожили осколочной миной. А то наделал бы бед, если бы успел добежать.

А сколько потом было таких боев!

Навсегда я запомнил день, когда перед военным парадом по случаю капитуляции Японии командир вручил мне, простому крестьянскому парню, медаль «За отвагу» номер – № 3349564!..»