В преддверии английской головоломки

Проблемы в сотрудничестве Гесса с фюрером обозначились в начале 40-х годов, хотя первые трещинки в их отношениях появились еще во время «Ночи длинных ножей» (расправе Гитлера над штурмовиками СА во главе с Эрнстом Рёмом, произошедшей 30 июня 1934 года). Как утверждал впоследствии его адъютант Лейтген, личная жестокость, проявленная тогда Гитлером, стала для Гесса тяжелейшим ударом, который «глубоко ранил его выдающуюся, почти женственную чувствительность» и буквально состарил на годы. Он предполагал, что большинство противников фюрера окажутся в концентрационных лагерях, где будут находиться, пока не раскаются. Их убийство обернулось для него шоком. Впрочем, это не помешало Гессу выступить после этих событий с речью, оправдывающей действия Гитлера. В ней, в частности, говорилось, что «в те часы, когда стоял вопрос, быть или не быть германскому народу», невозможно было оценивать индивидуальную вину каждого, поэтому «расстреливался каждый десятый и вопрос о личной виновности даже не поднимался».

Вплоть до начала Второй мировой войны Гесс, как это видно из его послужного списка, занимал ведущее место в иерархии нацистского руководства, оставаясь близким доверенным лицом Гитлера. Но, как отмечают многие исследователи, рядом с ним появляются новые лица, которые стараются оттеснить его от фюрера.

По мнению историков, наибольшую угрозу для Гесса представляла близость к Гитлеру Мартина Бормана. В этом отношении весьма любопытны сведения, сообщенные Эрнстом Болем, англичанином по происхождению, руководителем «Иностранной организации», созданной Гессом в 1933 году[16]. По его утверждению, Борман контролировал личный кабинет Гесса и всегда находился при Гитлере: «Он виделся с Гитлером раз в десять чаще, чем Гесс». Не менее интересные факты приводит в своих мемуарах, написанных в камере смертников, рейхсляйтер Ганс Франк: «Борман использовал свое положение в штабе Гесса, чтобы перекрыть влияние всех остальных партийных руководителей „под хитрым предлогом сохранения единства партии“; Гесс не только терпел это, но и активно тому содействовал, полагая, что таким образом распространяет собственное влияние при дворе фюрера. Примерно с 1937 года Борман находился „подле фюрера“ в полном смысле слова – раболепная, лицемерная, алчная до власти фигура, препятствовавшая всему доброму и путем тонкого расчета претворявшая все злое. То, что Гиммлер делал ради государства, систематично и истерично возводя тиранию, Борман делал ради движения».

В отличие от Гесса, Мартин Борман являлся обычным партаппаратчиком и занимал довольно скромную должность начальника штаба, заместителя фюрера. Его главный талант заключался не столько в умении четко, понятно и без комментариев докладывать дела Гитлеру, сколько в таком подборе и подаче фактов, чтобы тот мог принять решение необходимое ему, Борману. Если же фюрер принимал иное решение, он никогда не вступал с ним в спор и всегда в точности исполнял его приказы. Начиная с 1936 года Борман стал постоянно, всегда и везде, находиться рядом с Гитлером, стараясь сделаться для него совершенно необходимым и незаменимым человеком.

Но, как оказалось, не только окружение фюрера, а и он сам явно способствовал «отлучению» Гесса от своей персоны. Вот что писал об этом Г. Кнопп: «В кругу своих паладинов Гитлер посмеивался над своим странным заместителем, хотя все еще дружески называл его „мой Гессчик“. „Я надеюсь лишь, что ему никогда не придется заменить меня, – сказал он Герингу. – Я не знаю, кого мне больше жалеть в этом случае – Гесса или партию“. На важные политические совещания заместителя больше не приглашали, зато его начальник штаба Борман постоянно на них присутствовал». Успех в команде фюрера Бормана, как и Гиммлера, был предопределен, прежде всего, их покорностью ему. Гесс же нередко позволял себе не соглашаться с вождем. Приводя примеры их разногласий, Пикнет Линн пишет: «Хотя на публике Гесс старательно соблюдал видимость полного и слепого повиновения Гитлеру, в частной обстановке имело место совершенно другое. Они с Гитлером, безусловно, не всегда сходились во мнениях». Историк отмечает, что их долгие споры особенно в последнее время часто заканчивались не в пользу Гесса. Для большинства исследователей это послужило сигналом об охлаждении его дружеских отношений с фюрером. Из чего они делают вывод о том, «что именно по этой причине он совершил столь колоссальное и, откровенно говоря, безрассудное предприятие», как полет в Британию. Ибо с помощью такого, «в высшей степени героического жеста» можно было произвести на фюрера впечатление, «достаточное для того, чтобы изменить ход войны» и вернуть его расположение. Но далеко не все историки с этим согласны. В частности, британец Пэдфилд отмечает, что Гесс действительно «страдал от того, что терял прежнюю близость с фюрером, и очень переживал, когда вождь отклонял его рекомендации по делам партии». В то же время историк не считает, что из-за этого карьера «полновластного представителя фюрера» шла под уклон: «Волнения Гесса, связанные с его положением при фюрере, вполне объяснимы, если вспомнить о его природной замкнутости и амбициях его энергичных и коварных соперников и подчиненных, но ничто не свидетельствовало об утрате им прежнего влияния или любви и доверия со стороны Гитлера, скорее наоборот». А раз так, то вряд ли он мог решиться на такой рискованный шаг, как полет в Англию, ради того, чтобы вернуть якобы утраченное к нему внимание фюрера.

А вот по мнению некоторых биографов Гесса, охлаждение его отношений с Гитлером могло не только негативно сказаться на его карьере, но и представлять угрозу для жизни. Об этом его предупреждали друзья-астрологи, без совета которых он не обходился ни дня. Возможно, их предсказания подтолкнули помощника фюрера к экстремальному поступку? И хотя это предположение почти не имеет документального подтверждения, сбрасывать его со счетов нельзя. Хотя бы потому, что Гесс очень верил астрологическим прогнозам и, по словам Б. Хаттона, «был убежден, что он – человек судьбы». По крайней мере, день для своего полета в Англию – 10 мая 1941 года – он выбрал именно по рекомендации одного из астрологов.