ГЛАВА IX. ЗВЕЗДЫ ТЕЛЕЭКРАНА

Эдуард Сагалаев, Татьяна Миткова, Юрий Ростов против президента СССР

На советском телевидении дикторы, читающие по бумажке сообщения правительственного агентства ТАСС, с 1999 года начали уступать место комментаторам и ведущим. Результаты не замедлили сказаться. Огромное число тележурналистов моментально обрели известность и стали… депутатами советского парламента, парламентов союзных республик, а также победили на выборах в местные органы власти. Некоторые из политических звезд телевидения не стали совмещать свою профессию с политическими подмостками и… тоже выиграли в глазах публики.

Первую программу Центрального телевидения СССР смотрело практически все население страны. Вторая всесоюзная программа по техническим причинам доходила до чуть меньшего числа зрителей — в 1989-90 гг. она впервые в советской истории использовалась для многодневных прямых телетрансляций заседаний съездов народных депутатов, сессий Верховного Совета СССР и общесоюзных конференций и съезда КПСС. Третья программа ЦТ предназначена была только москвичам, четвертая программа — учебная.

Лучшим телевизионным ведущим 1999 года на ЦТ СССР стал Владимир Молчанов. Таков был результат рейтинга, проведенного московской «Литературной газетой» среди своих читателей. А второй по популярности программой года зрители назвали прямые (живьем) упомянутые телетрансляции из Кремля. Я совершенно уверен, что два-три политических обозревателя, в их числе тот же В.Молчанов, действуя в западном раскованном аналитическиобъективном стиле, вполне могли бы давать сжатые и не менее интересные обзоры таких парламентских дебатов. Но в то время, во-первых, в сугубо политических передачах телевидения царил суконно-казенный стиль газет «Правда», «Юманите» и им подобных, во-вторых, многие парламентарии, стоявшие в очереди у микрофонов, вещали с экранов правду, это был крик души, а не очередной пропагандистский спектакль с зачитыванием речей, заготовленных и утвержденных в ЦК КПСС.

Можно утверждать, что на ЦТ СССР до последних дней августа 1991 года, как и в КПСС, радикальных перемен не произошло. Раскол, развал, утеря власти и авторитета — да, но реальных общих перемен, покаяния, в конце концов, за море лжи и за годы идеологического террора — нет.

Мощная государственная машина, монопольно владеющая правом на продажу водки, печатание денег, распространение теле и радиоинформации не собиралась по собственной воле делить это право с кем-либо еще. Могу даже дополнить эту мысль примером. Новый мэр Москвы, известный своей активностью депутат Верховного Совета СССР Гавриил Попов очень хотел бы, чтобы ежедневная телепередача для москвичей «Добрый вечер, Москва!» в какой-то мере стала бы учитывать новый расклад политических сил. В ответ руководство центрального телевидения по указке партийных органов отлучило от московского экрана двух наиболее ярких его ведущих, в том числе и весьма популярного у московских телезрителей Георгия Кузнецова.

Урмаса Отта с его блестящими интервью у интересных собеседников можно было увидеть на всесоюзном телеэкране только по большим праздникам.

Но поистине скандальным стало отлучение от телевидения воскресной передачи новостей, успевшей полюбиться буквально всем. Вот что написал по этому поводу в еженедельнике «Аргументы и факты» (№ 16,1990) Эдуард Сагалаев, главный редактор Главной редакции информации ЦТ СССР:

«Телепередача „7дней“ появилась в эфире 12 ноября 1989 г. и просуществовала до 4 марта 1990 г. За неполные четыре месяца в адрес передачи пришло более 20 тысяч доброжелательных писем.

Выход программы прекратил приказ руководства Гостелерадио СССР, гласивший: „Учитывая возросший объем внутренней и зарубежной информации, а также сложную общественно-политическую обстановку в стране“, восстановить по воскресеньям программу „Время“, а передаче „7дней“ найти иное место в сетке вещания».

Внезапное исчезновение программы, судя по нашей почте, вызвало несогласие у 99 % авторов писем. Объективную же реакцию зрителей позволяют получить данные социологического опроса Всесоюзного центра изучения общественного мнения при ВЦСПС и Госкомтруде СССР (ВЦИОМ), по которым лишь 2 % телезрителей выступили против «7 дней» как замены «Времени» по воскресеньям.

Учитывая общественную потребность в воскресной программе, мы готовы были восстановить ее в более поздние часы. Однако руководство Гостелерадио выдвинуло условие: неучастие в программе одного из ведущих — А.Тихомирова. В этой ситуации творческий коллектив считает неэтичным возобновление «7дней».

Таково положение сегодня. Мы за то, чтобы «7 дней» как можно скорее вновь вышли в эфир.

Телепрограмма «Время» вновь стала ежедневной. У меня всегда было такое впечатление при просмотре этой программы, что мне зачиты вают номер газеты «Правда» (или пусть это будет парижская коммунистическая «Юманите»), да еще отредактированный членом Политбюро Егором Лигачевым и доблестным генералом Родионовым (потопил в крови тбилисскую мирную демонстрацию в апреле 1989 года и затем похвалялся этим с трибуны Верховного Совета СССР). Ну, а мне хотелось видеть перед глазами нечто в духе «Огонька», «Московских новостей», «Монд» или «Фигаро», а не ежедневное преступное вранье о событиях в союзных республиках.

«Альтернативное ТВ. Да? Или нет?» — так называлась беседа за «круглым столом» в «Литературной газете» (305.1990) самых популяр ных советских ведущих, появления которых в эфире всегда ждали 200 миллионов советских телезрителей:

«В.Цветов. За всю историю телевидения у нас не было руководителей — выходцев из телевидения. Но это не страшно. В Японии министр никогда не бывает профессионалом: сегодня он министр здравоохранения, завтра — министр иностранных дел. Он — политик, принимающий политические решения. Но вся остальная структура Министерства состоит из профессионалов. У нас же — множество дилетантов на всех этажах власти. Дмитрий Захаров привел в „Огоньке“ достаточно яркий пример начальника, который путает „абзац“ с „сюжетом“. Оператор едет снимать выставку скульптуры и говорит, что ему на установку света нужен час. Начальник ему говорит — ну зачем вам час, вон фотограф снимает за пять минут.

Когда на II Съезде народных депутатов обсуждался вопрос о событиях в Тбилиси 9 апреля 1989 года. Съездом было принято решение не транслировать заседание. Но запись заседания, естественно, в аппаратных останкинского телецентра шла. Однако в тот момент, когда грузинская делегация покидала зал, камеры показывали крупным планом лица сидящих в зале, как будто там ничего не происходит. То есть в момент сотворения история уже кромсалась!

Пройдет 10–20 лет. кто знает, может быть, этот уход будет считаться этапным для перестройки или для взаимоотношений Грузии с СССР, но телевидение своим непрофессионализмом этот момент уже похоронило навсегда. Дилетант от профессионала отличается тем, что первый только разрушает, а второй, разрушив, строит. Вторая после непрофессионализма болезнь телевидения — это „кашпировизация“. Засилье на телевидении колдунов опасно вот чем. Даю установку, возглашает Кашпировский, садитесь перед телевизором, сложите руки и ждите. Я вас спасу от физических недугов, от социальных кризисов, от экономических неурядиц. Не двигайтесь. Не совершайте поступков. Это своего рода лысенковщина — только в области духа человеческого. А „Взгляд“ или „До и после..“, апеллируют к активному сознанию: думайте, боритесь, никто не спасет нас, кроме нас самих, поэтому действуйте. А вот этого-то кое-кто и не хочет сейчас на телевидении.

И.Фесуненко. Сейчас телевидение должно выйти на тот уровень, на который выходит общество. Вплоть до последнего времени мы были, по существу, органом идеологических структур, которые руководят нашей работой иногда гораздо старательнее, чем нам того хотелось бы. Приведу такой пример: 11 апреля прошлого года — через два дня после подавления войсками демонстрации неформалов — я прилетел в Тбилиси с напутствием „успокоить страсти“ в репортажах, которые предстояло подготовить. В первых же интервью возник больной вопрос: кто повинен в применении газов против демонстрантов? В Москве все упоминания об этом из наших репортажей вырезаются. В результате, когда грузины смотрят их в программе „Время“, страсти не только не затихают, а разгораются все больше и больше. Слишком „тщательная“ опека центра приносит обратный эффект. Мораль ясна: надо больше доверять журналистам, работающим в эпицентре событий. И вообще: телевидение должно перестать быть рупором аппаратчиков. Мы должны вернуться к идее, прозвучавшей на 1-м Съезде народных депутатов: Гостелерадио должно быть подчинено парламенту, который по крайней мере в теории выражает весь спектр мнений общества.

В.Молчанов. Что говорить, как, о чем — вот вопросы и важные, и порой неразрешимые. Я, например, в ужасе оттого, что мне приходится вести программу „Время“ целиком. Что мы будем говорить о событиях в Прибалтике? Говорить то, что хочет ТАСС, я, например, не могу. Дать слово нашим корреспондентам, посланным туда, — они ничего ясного не скажут. Дать слово местным корреспондентам — наша дирекция не позволит. Мне было бы куда легче — перед своей совестью — вести один только международный блок во „Времени“, нежели выглядеть глупцом, который говорит о том, что происходит в стране, не имея ни малейшего собственного понятия об этом.

В.Познер. И вновь речь идет о профессиональном подходе. Совершенно понятно, что любая постоянная программа должна делаться постоянной „командой“. Каждый выпуск программы „Время“ должен иметь свою группу. Тогда они будут конкурировать. Нынешняя чехарда — для чего она? Или вот „120 минут“ — полагаю, что у нее самая большая аудитория. Везде — в Англии, Америке, Италии — такую программу делает одна команда. Эти люди ложатся спать в девять вечера и встают в пять утра. Это их жизнь — и так пять дней в неделю. Но вы представляете, сколько там платят за эту каторжную работу? А у нас за „120 минут“?

Гостелерадио — каким оно сложилось — есть порождение определенного этапа развития общества, не заинтересованного в профессионалах вообще. И теперь, когда это общество пытается измениться, то профессионализм сталкивается с глыбой непрофессионализма. Это на ТВ проявляется сейчас все чаще».

Есть и на телевидении честные журналисты, для которых понятие совесть не пустой звук, которые способны иметь свою точку зрения и имеют мужество отстаивать ее несмотря на все шишки от начальства (альтернативного телевидения тогда еще не было — а центральное жестко подчинялось указаниям идеологического отдела ЦК КПСС). Ниже следует мнение еще одной яркой личности на советском центральном телевидении.

Э.Сагалаев, отлученный от любимого своего детища («7 дней», а годом раньше это была угасшая по настоянию «верхов» другая очень популярная его программа «12-й этаж»), разразился великолепным интервью в газете «Известия» (6.4.1990):

«Сейчас первую программу ЦТ потенциально могут принимать 96 процентов населения страны. Вторую — 72,5 процента. Четвертую же, на которой только и можно было бы создать альтернативное ТВ, могут принимать примерно 10 процентов населения. Всего 10! И тут же вопрос второй, гораздо более важный. Что же произойдет с другим, с „основным“ телевидением, если возможность свободно высказываться уйдет на альтернативное. Если следовать этой логике, то, выходит, 10 процентов зрителей будут смотреть острое, творческое, независимое, умное телевидение, а практически весь советский народ будет наслаждаться скучным, пресным и взвешенным официозом?

Кстати, идею „альтернативы“ поддерживает в „Правде“ (5.2.1990) и председатель Гостелерадио СССР М.Ф.Ненашев. Только цель несколько иная. Он тоже согласен „…пойти на создание рядом с государственным альтернативного ТВ, отражающего взгляды и оценки различных общественных организаций и групп. В этом случае было бы ясно, кто чего хочет и куда зовет. Строже и понятнее стала бы позиция Гостелерадио СССР…“.

Я боюсь, что воплощение этой идеи с целью откреститься от тех, кто „зовет не туда“, приведет не к победе, а к поражению государственного телевидения, которое смотрят или вынуждены смотреть десятки миллионов людей.

В той же статье председателя Гостелерадио ставится под сомнение сама возможность отражения на ЦТ широкого плюрализма мнений. В ней говорится: „Многие наши трудности… проистекают оттого, что мы пытаемся в рамках единого государственного телевидения совместить и примирить различные общественные позиции, взгляды, подходы, ныне реально существующие в условиях демократии и плюрализма в обществе“. Из этого тезиса и вытекает необходимость создания альтернативного ТВ, как бы вытеснив плюрализм за рамки ТВ государственного.

Но ведь в нашем государстве воцаряются принципы политического плюрализма, многопартийность. И если это действительно народное телевидение в народном государстве, то оно просто обязано охватывать весь спектр существующих точек зрения.

Фактически сегодня мы очень часто проводим, если хотите, антинародную, антигосударственную политику. Думаете, преувеличиваю? Ну, не увидели люди какого-то сюжета. Небо не рухнуло. Но когда, например, который день в Баку погромы, а мы молчали, то мы наносили этим гигантский вред и армянскому, и азербайджанскому, и всем другим народам страны. Подчеркиваю, я говорю сейчас только об информации, которая, как известно, практически не терпит эпитетов и ярлыков. Да, люди хотят видеть в программе „Время“ источник информации о том, что происходит в стране и в мире, а не информацию властей о том, какими бы они хотели видеть страну и мир.

Тактика умолчания, сглаживания и „причесывания“ фактов лишает объективной информации всех, от рядового телезрителя до Президента. Объективная информация — надежная опора власти и тех, кто ее реализует. Любая другая — путь в Зазеркалье (выделено мной. — Г.В.).

И все-таки, признаюсь, мне тоже хочется помечтать, заглянуть в будущее телевидения. По призванию я педагог, а не политик, и мой проект рожден под впечатлением интереснейшей работы нашей учебной телепрограммы. Я понимаю ее скорее как телевизионный лицей. И мне кажется, это благородная задача, если постепенно расширять аудиторию, делать кассеты наиболее удачных фильмов. Я мечтаю, чтобы со временем у наших людей в доме была видеотека не только с „Красным рассветом“, но и с курсом английского языка, историей мировой культуры, золотым фондом мирового театра, кино… Но все надо собирать, покупать, этим нужно заниматься, чтобы человек увидел на экране и захотел дома иметь. Это общественный канал, который бы работал, заглядывая хотя бы в не очень отдаленное будущее.

Человек XXI века должен уметь обращаться с компьютером, легко ориентироваться в мире бизнеса, знать как минимум два иностранных языка, знать Библию, мифологию, философию. То есть советский человек должен быть способным на равных конкурировать с представителем любой другой страны мира в интеллектуальном, нравственном, физическом и прочих отношениях. Я понимаю, что только телевидение не может решить такую большую задачу. Но и телевидение тоже. Возможно, это альтернатива альтернативному ТВ?»

Естественно, что новый председатель Кравченко и Сагалаев сработаться не смогли. На состоявшихся в 1991 году первых демократических выборах в Союз журналистов СССР его главой стал Эдуард Сагалаев, который вслед за этим расстался с ЦТ СССР. В августе 1991 г. когда Кравченко был вынужден отправиться восвояси, а Президент СССР назначил председателем Всесоюзной телерадиокомпании Егора Яковлева из «Московских новостей» — заместителем у Яковлева по телевидению становится Сагалаев. Чтобы ближе познакомиться с этим человеком, стоит прочесть беседу с ним Елены Чакаловой из «МН» (21.7.1991) под длинным заголовком — «Крестный отец. 45-летний председатель Союза журналистов СССР, бывший глава молодежной редакции ЦТ, бывший руководитель „Времени“, автор погибшего проекта „ТВ-XXІ век“ был „крестным отцом“ многих достижений ЦТ 80-х: „Веселых ребят“, „12-го этажа“, „Взгляда“, „7 дней“, ТСН. Теперь с его именем обязана новейшая телесенсация — проект первой частной телекорпорации».

«Сагалаев — он и впрямь глава телевизионного клана. Осуществлять очередной проект неизменно собиралась команда, что а коллективном телевизионном деле, видимо, неизбежно. Проект мог быть лично сагалаевским, мог быть выдвинут „снизу“, но Сагалаев ему покровительствовал. Завидев фигуру лидера и как бы восклицая: „Это он, Эдичка!“ — под знамена проекта устремлялись оставшиеся в живых. А таких на ЦТ всегда немного.

Быть патроном — его призвание. И даже известные его останкинские клички тому свидетельство: Сэни (на манер Рони и Горби) в „молодежке“ и попроще — Сэм (Сагалаев Эдуард Михайлович) во „Времени“.

На пленуме МГК замсекретаря парткома Государственной телерадиокомпании Сергей Тарасов раздраженно докладывал, что всюду на ЦТ антипартийные кадры Сагалаева. А сам главный „телевизионный пахан“ конца 80-х теперь сидит в шикарном кабинете главы неизвестно чем занимающегося нашего профессионального союза. На Сагалаеве — „крутой“ молодежный блузон, а не номенклатурный синий костюм, как и программе „Время“. В последний раз — полтора года назад — наша встреча окончилась моим глубоким разочарованием: он дал резкое интервью о причинах Закрытия „7 Дней“, а потом почти истерически снял материал из уже готовой полосы. „Все-таки почему?“ — я не могла не начать с того, что задело меня лично.

— Тогда я еще верил во всеспасительность компромиссов и „круглых столов“. И в то, что с руководством Гостелерадио в конце концов можно договориться. Очень долго я не терял надежды, что ТВ партийно-правительственное может стать государственным и даже народным. Когда я окончательно понял, что ЦТ — это вотчина партийного аппарата и только, я с ЦТ ушел. Потому что принадлежность к этому клану — форма рабства, которая требует от тебя приносить на алтарь все интересы — общества, твои личные. Я спрашивал одного из телевизионных начальников: сокрытие информации о Чернобыле — это кому было нужно? Мне отвечали: партии. А ложь о шахтерских забастовках? Мне отвечали: партии. Понимаете ли, он с гордостью жертвовал во имя партийного братства даже своей честью.

— Вы теперь вышли из партии?

— Нет.

— Почему же, если вы так в ней разочаровались?

— Я никогда и не был очарован. И никто не был — все это чушь. Просто сегодня выйти из партии не доблесть. К тому же я не могу избавиться от чувства вины: я столько лет пользовался всем этим… Теперь я не хочу сбрасывать со счетов возможность не допустить каких-то новых разрушительных действий со стороны партаппарата. Вот почему я считаю, что и в партии, и в аппарате должны оставаться порядочные люди. А они там есть.

— А вдруг потом вы снова поймете, что это была очередная иллюзия?

— В конце концов вся наша жизнь — Прощание с иллюзиями. Когда-то я внутрен не рукоплескал „перестройке“. Я почти молился на Горбачева. Я думал: вот нако нец я возьму и разогнусь. Теперь я знаю другое: никто не преподнесет мне свобо ды и независимости. Путь к свободе пролегает через все, что мы прожили, — через компромиссы с совестью, через лагеря, через ненависть. Толстой говорил, что за его долгую жизнь было несколько Толстых, а истинный — только в последние годы жизни. В общем-то это верно в отношении любого человека. За последние два года я стал другим Сагалаевым. Может быть, не таким, каким я хотел бы. Но мне кажется, что я избавился от многих черт, за которые может быть стыдно.

— От каких, например?

— Ну, прежде всего от готовности идти на компромисс с совестью. Мне кажется, что сейчас я в значительно меньшей степени на это способен.

— Вы уверены, что порвали с партийным кланом?

— Недавно меня спросили: как я поступлю, если мне предложат пост на ЦТ? Я, конечно, не могу дать стопроцентную гарантию, что откажусь. Человек слаб, а во мне амбиций и честолюбия еще достаточно много. Меня утешает только одно: этого искушения не будет, „они“ мне больше ничего не предложат.

— Значит, „они“ в вас как в своем человеке абсолютно разочаровались?

— Абсолютно. Для них свой тот, кто на кухне говорит одно, на трибуне — другое, а поступает вообще совсем иначе. Это их корпоративная этика Системы. Самый главный порок — непредсказуемость. И они уже точно знают: Сагалаев может что-то выкинуть. Он сядет на пост, на верхушку, на поликлинику — и вдруг вообразит, что он свободен. Будто он и вовсе не продавал себя.

— Когда же в вас разочаровались окончательно?

— Все накапливалось постепенно, „12-й этаж“ дважды обсуждали на политбюро, „7 дней“ фактически сняли решением политбюро. Когда меня из „молодежки“ пересадили в кресло главного редактора „Времени“, это был как бы шанс исправиться и уестествиться в системе. Ведь системе нужны толковые, профессиональные люди. А я — без ложной скромности — довольно хорошо делаю то, за что берусь.

— Этим и объясняется карьера мальчика из Самарканда?

— Этим. Я был замечен, мне была отведена роль. Система построена по биологическим законам. Ей требуются не только исполнители и рабы. Нужны и жрецы, и охранители, и вожаки. И генераторы идей тоже нужны. Я трезво оцениваю свои творческий потенциал. И свой потолок тоже знаю. Но во мне есть одно безусловное качество: я умею распознавать талантливых людей и ценить их.

— Но почему же у этих талантливых людей — Любимова, Политковского, Листьева, Митковой — кроме благодарности не раз было ощущение, что вы бросали их в самый трудный момент?

— Если они действительно так считают, то просто по-хорошему наивны. Понимаете, я, как все, веду борьбу с самим собой. У меня тоже есть элементарное желание выжить. Но все дело в том, что люди прощают слабости себе, а не лидеру. Чего от меня хотели? Чтобы я шел на костер? А они — пошли бы они за мной? Пусть вначале ответят себе на этот вопрос. Во-первых, я не уверен, что они пошли бы. А во-вторых, я этого ни от кого и никогда не требовал. Требовали только от меня..

— Что значит „идти на костер“?

— В нашем „совковом“ понимании это значит остаться без работы, потерять возможность влиять на какие-то общественно значимые процессы.

— А „не влиять“ — так вы себя не мыслили? Вас бы не удовлетворила карьера рядового журналиста?

— Я фаталист. Я верю в то, что жизнь расставляет людей, как должно. Моя судьба, наверное, сложилась оптимально. В юности я работал в областной газете, писал стихи, даже мечтал стать писателем. Но мой собственный вкус вошел в конфликт с моим творчеством. Наверное, организация творческого процесса — то, чем я занимался большую часть жизни, — получается у меня лучше всего.

— Вы никогда ничего особенного не теряли. Перемещались по горизонтали. Вам ни когда не было так уж плохо.

— А вы очень хотели бы, чтобы мне было плохо, чтобы я прошел полосу неудач или лучше — через трагедию? Внешнее благополучие — оно внешнее и есть. Главное, как известно, — это покой и воля. И в этом смысле я несчастнее многих. Не могу сказать, чтобы я нес в себе какой-то невыносимый груз. Но есть вещи, которые невозможно изменить, от которых невозможно освободиться.

— Так, может, лучше простить себе все и начать нормально жить, как бы с нуля?

— Я об этом много раз думал. Но для меня способ простить себе — это что-то сделать.

— Что вы, ваш союз сделали для тех тележурналистов, кто лишился в силу убеждений возможности работать в эфире?

— Видите ли, Союз журналистов никогда не был предназначен для защиты своих членов. Ну, мы обратились с официальным протестом в защиту тележурналистов Литвы, чьи рабочие места охраняют автоматы, — и что толку? Чтобы стать действенным, союз должен быть преобразован в профсоюз, отстаивающий интересы своих членов перед работодателем. Но это, наверное, процесс нескорый. Решил попробовать другой путь — строить что-то совершенно новое рядом, чтобы оно в конце концов вытеснило старое.

— Это в вашем характере. Нынешний проект — это частное телевидение имени Сагалаева, как иронически сообщила „Рабочая трибуна“?

— И вот представьте: даже после этой заметки, после аналогичных сообщений в „Маяке“ и в телепрограмме „Утро“ меня завалили предложениями.

— А „Рабочая трибуна“ полагала, что „частная лавочка“ возмутит публику?

— Но это никого не возмутило. Даже напротив. Я понял, что в нашем обществе произошло что-то очень серьезное. Люди устали от государственной монополии, в том числе на информацию. Сегодня охотнее будут верить частному лицу, чем государству, приспосабливающему ТВ под свои интересы.

— И что, вы действительно открываете свое частное ТВ?

— Нет, конечно. Речь идет о создании первой негосударственной телекорпорации, учредителями которой будут и юридические, и физические лица. Последние, как правило, вкладывают не деньги, а интеллектуальную собственность.

— А вы будете президентом?

— Это решит собрание учредителей.

— Назовите главных держателей акций.

— Контрольного пакета не будет ни у кого. В том числе и у иностранных партнеров. На первых ролях будут московская мэрия, промышленный союз, министерст во связи… Но пока полный состав учредителей обнародовать рано.

— Тогда в чем суть новой творческой концепции?

— Это должно быть ТВ для зрителей. Поэтому каждая программа будет проверяться рейтингом. Фактически концепция разработана в просветительском проекте „ТВ — XXI век“. К нему добавлена информационная служба, которая должна стать главным компонентом вещания.

Мне хотелось бы наконец-то создать ТВ с очень высокой степенью зрительского доверия, а это возможно только в негосударственной структуре, поскольку для любого правительства — тоталитарного или демократического — естественно стремление навязывать свой образ.

— Звучит красиво. Впрочем, и все ваши прежние идеи были заманчивы…

— Знаете, у каждого из нас впереди остается шанс. Раньше я редко вспоминал о смерти. Теперь живу с мыслями о ней. И представьте, стал намного счастливее — в том смысле, что избавляюсь от ненужной суеты. Пока живешь, есть шанс. Пото му что каждый новый день завтра тоже станет твоим прошлым. Вот и все».

После кровавых январских событий в Литве 1991 года интеллигентные (порядочные) люди стали покидать ЦТ — некоторые и не по своей воле. Оставались до конца августа кравченки с решетовыми, ломакины и зорины, какучаи и др. Все профессионалы, кто берег свою честь, оказались на улице или в только что открывшейся Российской телерадиокомпании. 19 марта 1991 года «Независимая газета» половину первой полосы посвятила интервью с Т.Митковой и Д.Киселевым из Телевизионной службы новостей под следующей шапкой — «Прощайте, ночные новости! Популярным телекомментаторам ТСН Татьяне Митковой, Юрию Ростову и Дмитрию Киселеву запрещено выходить в эфир. Таким образом ликвидирована лучшая программа теленовостей на ЦТ»:

«— ТСН с самого начала была задумана как альтернативная программа новостей? Или так получилось само собой?

Т.М. — Эта идея зрела давно. Всегда витала мысль, что нужна информационная программа и по форме, и по содержанию иная, чем „Время“. Только слово „альтернативная“ тогда было не в ходу… Оно зазвучало с приходом к нам главным редактором Эдуарда Сагалаева. И только при нем эта идея смогла реализоваться.

— А отцом-основателем действительно был Александр Гурнов?

Т.М. — Ну, не совсем верно так его называть… Дело в том, что программу придумывали много людей, а Саша был первым, кому довелось эти идеи воплотить в эфире. Но ведь если сравнить первые выпуски осени 1989 года с теми хотя бы, какие мы делали уже летом прошлого года, то это небо и земля. Если вы помните, сначала они были рассчитаны на довольно поверхностное любопытство: всякие сенсации, скандалы, криминальная хроника и так далее. Потом, с января прошлого года, в программу пришли мы с Юрой Ростовым, каждый со своей манерой подачи новостей.

Но общий стиль все равно сохранился. И постепенно, месяц за месяцем, ТСН становилась все серьезнее и серьезнее.

— Кстати, правда, что до январских событий в Литве никто не контролировал, что вы там собираетесь выпустить в эфир?

Т.М. — Из начальства? Никто. Но при этом мы абсолютно не чувствовали себя какими-то партизанами в стане врага. Наоборот, было чувство огромной ответственности, раз нам так доверяют.

И вот в какой-то момент, летом прошлого года, мы почувствовали, что ТСН как бы переходит в следующий класс, в иное качество, что новости — это очень серьезно, это, оказывается, еще и политика. Ведь у нас на телевидении никогда раньше не было толком представления о том, что такое телевизионная информация.

— А что же это такое?

Т.М. — Я, честно говоря, не люблю определений и формулировок. Но, наверное, их отличают краткость, конкретность, обязательная ссылка на источники и обязательно — максимум изображения при минимуме „говорящих голов“.

— Значит, ТСН дает представление о том, что же есть „настоящая“ телеинформация?

Д.К. — С точки зрения мировой журналистики в этой передаче ничего не открыла. Просто профессиональная информационная программа, какие существуют во всем мире. Но для советского телевидения — это открытие. У нас же была Главная редакция информации, но не было ни одной информационной передачи.

— А „Время“ чем не информационная программа?

Д.К. — Ну, это идеологическая опухоль…

— Информация и идеология несовместимы?

Д.К. — Естественно; что программа новостей на первом канале государственного телевидения должна отражать все богатство мнений и, если угодно, идеологий, существующих в обществе. Но приоритет все же должен быть за фактом, оценки — но вторую очередь. Хотя бывает, что и сами оценки — факты. Когда Ельцин говорит, что Горбачев должен уйти в отставку, то его оценка — это уже факт политической жизни, заслуживающий внимания.

Нужно просто сообщать о тех вещах, которые влияют на жизнь человека. Например, показывают посевную в совхозе. Во-первых, совхозная система в принципе не может нас накормить, во-вторых, совершенно не обязательно, что посеянное в этом совхозе будет убрано и благополучно дойдет до нас. То есть эта новость никак не влияет на нашу жизнь, понимаете? А когда на Манежной площади собираются полмиллиона человек в поддержку республиканских властей — это значит, что наша жизнь меняется, и, если ТВ об этом не сообщает (что и произошло с программой „Время“), значит, оно нарушает принцип программы новостей, нарушает право телезрителей на информацию.

— Но не бывает ли ситуаций, когда промолчать лучше, чем сообщить даже абсолютно точную информацию? В частности, в такой взрывоопасной обстановке, как у нас сейчас? Что если какой-нибудь тревожный факт, оглашённый с экрана, сыграет роль спички, подброшенной в сухой хворост?

Д. К. — Я считаю, что вопрос о полезности свободы слова давно решен человечеством. Для меня это даже и не вопрос. Свобода информации в обществе — это необходимый атрибут его существования. И я не могу представить себе ситуацию, когда о чем-то полезней будет промолчать.

Т.М. — Как раз неинформированность людей о событиях способна вызвать самые непредсказуемые последствия, прежде всего в том самом регионе, откуда информация не поступает. Когда существовало эмбарго на информацию — из Молдовы ли прошлой осенью, из Южной Осетии совсем недавно, — это абсолютно не приводило к сглаживанию ситуации, даже наоборот. Но как только мы начинали давать сообщения оттуда, мы сразу чувствовали, как информирование общественности благотворно влияет на ситуацию».

В том же номере «НГ» (19.3.1991) поместила комментарий своего главного редактора Виталия Третьякова «Finita la commedia — комедия с гласностью на ЦТ»:

«Когда ночью 13 января Татьяна Миткова сообщала в прямой эфир о кровавых событиях в Вильнюсе, в глазах ее стояли слезы. Расплата за эти слезы и за честную профессиональную работу наступила сегодня. ТСН фактически ликвидирована. Есть информация, что Беллу Куркову отстранили от руководства „Пятым колесом“. Что еще осталось на нашем телевидении честного? „До и после полуночи“? Посмотрим, состоится ли 30 марта выпуск этой передачи. Или Владимира Молчанова постигнет судьба других его честных коллег.

Странно не то, что идет борьба за власть над первым — президентским — каналом ЦТ. Это нормально. Странно то, что президентскому телевидению оказываются ненужными как раз самые профессиональные, самые интеллигентные, самые честные, самые популярные тележурналисты. На их место приходят другие. С иными, видимо, качествами. Какого же качества политика, если ее обслуживает ТАКАЯ пропаганда?

За несколько дней до референдума в передачах ЦТ еще чувствовалась некоторая объективность, некоторое желание представить разные точки зрения. Накануне же все границы были перейдены. Дикторы, то есть государственные служащие, прямо, с бюллетенем в руках показывали, что надо зачеркивать, а что оставлять. Программа „Время“ превзошла все свои собственные рекорды необъективности — она стала натравливать железнодорожников на бастующих шахтеров и обвинила последних в „связях с США“. Она давала слово первым секретарям обкомов, которые заверяли, что вся „их“ область проголосует „за“. Она прямо утверждала, что те, кто имеет иной взгляд на референдум, раскалывают Союз, ведут страну к гражданской войне. Ложь звучала в каждом выпуске „Времени“ — мы, в редакции „НГ“, имея связь со всеми республиками страны, можем доказать это на конкретных фактах.

Что мы видим сегодня на нашем телевидении? Коммунистическую пропаганду, причем предельно нетерпимую к инакомыслящим. Обилие эротических, по большей части чрезвычайно пошлых сюжетов. Безудержную пропаганду религии, главным образом — православной. Бесконечные рок-концерты. И астрологов. Итак, коммунизм, эротика, православие, астрология и музыкальный китч. Думаю, Маркс и Ленин перевернулись бы в гробу, если бы услышали и увидели, с чем подают их доктрину сегодня на советском ЦТ.

Да, гласности затыкают глотку. Но есть уже настоящая свобода печати, которой глотку не заткнуть.

Редакция „Независимой газеты“ готова принять в свой штат тех тележурналистов, которые в результате „нового телемышления“ могут хоть на какое-то время оказаться без возможности ЧЕСТНО зарабатывать себе и своим семьям на хлеб. В первую очередь это относится к журналистам ТСН.

Редакция „НГ“ готова учредить от своего имени независимую телекомпанию „ТСН“ специально для Татьяны Митковой. Юрия Ростова и Дмитрия Киселева, помочь этой телекомпании средствами, помещениями, оргтехникой. Профессиональная и политическая независимость этой телекомпании будет гарантироваться авторитетом нашей газеты и соответствующим учредительским договором.

Если Президенту СССР не нужны такие журналисты, то они нужны зрителям и читателям. И они будут работать — с нашей помощью или без нее — в этой стране».