СВЯТОЕ БЕЗУМЬЕ МОЕ
СВЯТОЕ БЕЗУМЬЕ МОЕ
Дело Икс
Янечка
Мэтр
Послать толковых старых ребят
Ужели вам допрашивать меня?
Спутник в вечности
Гумилевич
Иду в последний путь
Его великолепная могила
Я с вами опять
Какое отравное зелье
Влилось в мое бытиё,
Мученье мое, веселье,
Святое безумье моё…
И дальше — еще две строфы — карандашом, очень мелко, стерлось, уже не разобрать. Только отдельные буквы, слова проступают, мерещатся, морщатся, как в огне печи, — и на глазах исчезают, превращаются в тусклый пепел.
Тут же, сбоку, наискосок — сугубая проза жизни: «ул. Гоголя 5 мука Балтфлота», назначенное свидание — «Ирина Марковна Быховская воскр. 12 ч». И все это — на обороте глянцевого картонного прямоугольничка:
На 1920 г. «ДОМ ИСКУССТВ» На 1920 г.
при
КОМИССАРИАТЕ НАРОДНОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ
ЧЛЕНСКИЙ БИЛЕТ
Гумилев
Николай Степанович
Подпись — председатель Высшего Совета «Дома Искусств» М. Горький. Печать.
Но и это не все: сверху канцелярская нумерация — лист 63…
Членский билет «Дома искусств», на обороте которого рукой Н. С. Гумилева записаны стихи. Из следственного дела
ВЧК. Дело № 214224 в 382 томах. «ПБО» (Петроградская боевая организация). Том № 177. «Соучастники. (Гумелев Н. С.)».
Обложка следственного дела Н. С. Гумилева
Так. Начинается бюрократическая чертовня — уже на обложке дела переврана фамилия. См. дальше — переврана, искажена судьба. Подстреленная на лету жизнь. И среди того, что некогда было ею, среди сгребенных наспех обрывков, осколков, обломков ее — чудом уцелевшие, живые строчки стихов.
Неизвестный набросок Николая Гумилева, сделанный его рукой[29]. Что это: эпиграф к судьбе или эпилог? Случайный черновик или зачин большого замысла? О каком «отравном зелье» — речь? Творческие терзания, жребий поэта? Любовь-злодейка? Или общественное ристалище, смерч революции?
Николай Гумилев — легенда русской поэзии. Самое про?клятое советской властью поэтическое имя. Семьдесят лет носитель его числился государственным преступником. И почти все это время было наложено вето на его творчество и на память о нем: Гумилева не только запрещали публиковать, но и упоминать в печати, за чтение и хранение его стихов и даже портретов бросали в тюрьмы и лагеря, обрекали на смерть. Опасно было просто упоминать вслух это имя — прослывешь неблагонадежным.
И все-таки поэт продолжал жить, в сознании читателей — нелегально, переходя из поколения в поколение, из памяти в память, из тетрадки в тетрадку, из уст в уста, разлетался самиздатом, пока снова, миновав советское затмение, не вернулся к нам книгами. Так нужны были людям его стихи!
Первое казненное и последнее возвращенное крупное поэтическое имя, Гумилев и реабилитирован последним, клеймо запрета и проклятия снято с него только после крушения советской власти. Они оказались несовместимы.
Но почему молния поразила именно его? У этого поэта нет ни одного антисоветского стихотворения. За что же такая беспримерная лютость? Случайное попадание? Может быть, все гораздо проще: было бы «дело» — человек найдется?
А «дело» было. Говорят, верховные большевики называли его между собой «делом Икс».
Поэт Гумилев советскую власть не интересовал, ей был нужен Гумилев-заговорщик.