Последний бой Ильки-атамана
Последний бой Ильки-атамана
Вживаясь в биографию своего героя, Алексеев обнаружил загадочный провал: несколько лет жизни Потапа Игольнишникова, до поступления его в Пыскорский монастырь, выпадают почти бесследно, между тем как дальше он говорит о себе подробно и охотно.
Упорный богослов отметил целый ряд темных и путаных мест в тексте «Статира», умолчаний, намеков и явных хитростей и пришел к выводу, что автор что-то скрывает о себе, заметает следы прошлого.
В самом деле, о чем говорит такое откровение отца Потапа в его молитве Богу, перед которым он не смеет притворяться и лгать:
Я же, окаянный и злонравный, ленивый раб и непотребный, был воли Твоей преступник и стольких даров Твоих возгордитель. Обезумел в юности моей, воссвирепел в гордости, взыграл, как бессловесный жеребец, не имея обращения, узды страха Твоего. Вскочил в погибельные стремнины, отошел на сторону, беззакония творя, вдался в работу врагу и тамо погубил сыновство Твое и одежду духовную скверной измарал и данный мне талант скрыл в темноте злого сердца моего и прельщен был сладостью мира сего. И так умножил беззакония, что превзошли главу мою…
Но благодатью Своей, Господи мой, Ты не оставил меня во зле вконец погибнуть, нашел меня, заблудшего, обрел, погибшего, возвратил, отбегшего, и через реку беззаконий моих, как мертвого, перевез… Прими, пресвятый Боже, из глубины воздохновение мое о злах моих, в юности содеянных. Если и грешен есть, но дело рук Твоих и на Тебя всю надежду возлагаю.
Или такое, из предисловия к читателю:
Ох, горе себе помышляя! Зрю стадо Христово не на пажити духовной мною пасомо, но по стремнинам всякого беззакония волком душегубителем расхищаемо. Ведаешь ли ты, о окаянный человече, как сиих погибших овец от тебя Христос взыщет? Я в уныние впал и в отчаянье себя поверг, — не ведаю, что творю. И тогда восставила меня Божия десница, и блажий глас Владыки моего пробудил меня…
Что же приключилось с отцом Потапом до обращения к Богу — поступления в монастырь? На какую сторону он отошел, беззакония творя, в какие для себя и других овец стада Христова погибельные стремнины?
Погибельными стремнинами — от Дона до Камы — бурлили в ту пору по стране народные бунты. Зарылся богослов Алексеев в материалы крестьянской войны Степана Разина, озарившей своим пожаром юность Потапа. И обнаружил, что след одного лихого разинского атамана обрывается в Пыскорском монастыре, в том самом 1670 году, когда туда подался Потап Игольнишников.
Этот атаман действовал в лесном Заволжье под кличками и именами Ильки Иванова, Пономарева, Попова, Долгополова. Один из тринадцати ближайших к Стеньке Разину, был он вместе с ними как разбойник, вор, изменник, душегубец и кровопиец предан анафеме и приговорен к смерти. Отличился Илька сочинением воровских писем, прелестных грамот, которые иные попы читали вслух крестьянам и холопам, и подымали их тем самым на восстание против властей. А в селах Ильку со товарищи встречали с образами и хлебом-солью как освободителя. Умел, значит, с народом говорить, раз специально грозная грамота была выпущена правительством против его прелестных грамот.
По одним документам атаман был пойман и повешен. По другим же «вор и богоотступник Илька Иванов с немногими людьми побежал к Соли Камской… и взял он, Илейка, с собою женку с двумя робяты». Побежал наутек, обрядившись в простое крестьянское платье, но для маскировки имел и костюм чернеца — монатью и клобук. Примечательно, что среди товарищей Илейки были люди из Усолья, в окрестностях Орла-городка. Власти опасались даже восстания работных людей в Соликамском уезде.
Не укрылся ли Илька-атаман за стенами Пыскорской обители, этого могущественного, богатого, ставропигиального, то есть подчиненного непосредственно Москве, монастыря, отбросив преступную кличку, под своим настоящим именем — Потап Игольнишников?
Изучив воровские письма разинского атамана Ильки Иванова, Алексеев обнаружил разительное сходство с текстами из «Статира»: и в особенностях стиля, и в написании слов, и даже в ошибках. Бросалась в глаза общность обоих персонажей истории: мятежный разум, вера в изначальное равенство всех людей и в справедливость — сокровенная народная мечта — воля, которая двигала народ под водительством Степана Разина.
В проповедях отца Потапа то и дело пробивается голос бунтаря-освободителя. Для чего сам Царь Славы, Иисус Христос, будучи Богом превечным, сделался смертным человеком?
…Чтобы обновить все естество человеческое, восставить падшего Адама, просветить во тьме сидящих, разрешить связанных смертью, сокрушить силу вражью, связать мучителя, освободить от рабства род человеческий и привести всех в познание истины.
Да и другие факты подтверждали догадку богослова: и то, что отец Ильки, как и Потапа, был из церковного причта, отсюда имена-клички — Пономарев, Попов, Долгополов; и то, что оба имели в 1670-м жену и двух сыновей. Разъяснялись и откровения отца Потапа о злодейской юности, которые невольно вырывались в исповеди перед Богом, — от него не спрячешься, Бог помнит и хранит все.
Результат изысканий неутомимого богослова был ошеломителен: протопоп Потап Игольнишников и разинский атаман Илька Иванов — одно и то же лицо! И в начале у него было не «Слово», а «Дело», прежде чем стать автором, был он бунтовщиком. В младые лета, от безысходности, как многие тысячи других крепостных, ударился в бега и примкнул к разинской вольнице, после чего спрятался в монастырь. Беглый холоп-разбойник в монастырской рясе — распространенный образ того смутного времени.
Тогда же родилось в этих краях уникальное явление духовного творчества — знаменитая пермская деревянная скульптура. Одним из центров ее создания был как раз Пыскорский монастырь. Когда видишь эти скульптурные фигуры в натуральный человеческий рост, библейские персонажи с простонародным, провинциальным обликом, кажется, ты — среди современников отца Потапа.
Вот мыслитель, но не роденовский, классический образец, налитая мощью бронза, а простой, худенький мужик, с теплым, цвета дерева, телом, приложив ладонь к виску, пригорюнился, задумался на минутку о своей судьбе, — сейчас вот встанет, возьмет косу, соху или сеть и продолжит каждодневную заботу-работу, впряжется в лямку подневольного труда. А может, схватит вилы и поднимется с ними на господ.
«Христос в темнице» — излюбленный образ пермской скульптуры. И популярность его, конечно, не случайна. По всей стране царские ищейки хватали, сажали в темницы и казнили таких взбунтовавшихся горемык, участников разинского восстания — у политического сыска руки длинные.
Кто-то из старых друзей или новых врагов донес в конце концов и на отца Потапа, крикнул: «Слово и дело государево!» Вот почему, как и Илька-атаман после последнего боя, исчез он бесследно, успев, однако, поставить точку в заветном труде. Не нашлось больше о нем ничего в анналах истории.
Автор «Статира» был репрессирован — сделал вывод Алексеев, невольно соотнеся свою судьбу с судьбой своего героя.
С отцом Потапом что-то вдруг произошло, об этом свидетельствовало еще одно странное обстоятельство: в синодике — списке умерших для церковного поминовения — положенном Григорием Дмитриевичем Строгановым в храм Похвалы Богородицы, нет имени его духовного учителя, чтимого, как отца. Теперь и это объяснялось — ведь осужденные и проклятые лица лишались права церковного поминания.
Однако совсем недавно в этой версии появилась новая интрига. Уральский археограф Наталья Александровна Мудрова нашла на отдельном листе, вклеенном в строгановский синодик 1703 года, запись: «соборный священник церкви Похвалы Богородицы Стефан Прокопиев» — и предположила, что это и есть отец Потап, принявший перед смертью монашеский постриг под именем Стефана. Пока и это только догадка, требующая проверки и изучения, однако интересная, если вспомнить, кем был в христианской истории святой Стефан.
По Новому Завету, двенадцать апостолов искали себе учеников для службы Слову Божию. И первым избрали Стефана, исполненного духовной силы. Но, как всегда, недремлющие враги обвинили Стефана в хульных словах на Бога и на закон и нашли тому ложных свидетелей, которые якобы слышали, как он, Стефан, говорил: разрушит-де Иисус Назорей место сие и переменит Моисеевы обычаи.
Но разве не ложных свидетелей боялся отец Потап? И разве не разрушил Господь место сие — Орел-городок, как в свое время Иерусалим?
И так же скрежетали зубами современники Стефана и затыкали уши. А потом, выведя его за город, побили камнями. Только и успел сказать:
— Жестоковыйные! Вы всегда противитесь Духу Святому, как отцы ваши, так и вы: кого из пророков не гнали?
И, пав на колени, воззвал:
— Господи Иисусе! Приими дух мой. Не вмени им греха сего…
И, сказав сие, почил.
Нет ли в монашеском имени отца Потапа философского символа — тайного намека на его отверженную судьбу? Почему он так лихорадочно спешил закончить книгу, будто кто-то гнался за ним по пятам? И почему так неотступно и мучительно преследовали его страхи, которые он отгонял, молясь между поучениями своему Учителю — Иоанну Златоусту?
Да не настигнет враг душу мою и не попрет злобную жизнь мою, да не лишит меня желания моего, да не низведет во ад бедную душу мою. О, Отче святый! Взгляни на непостоянство мира сего и неусыпную вражью войну и моей немощи перемогание. Будь ходатаем моего спасения. И в день разлучения моей души и окаянного сего тела избавь от воздушных испытателей, князей века тьмы…
В 1686 году так же внезапно исчезает настоятель Спасопреображенского Пыскорского монастыря, архимандрит Пафнутий, который в свое время принял к себе молодого Потапа Игольнишникова и окармливал его хлебом духовным пять лет. Богатая и крепкая обитель, твердыня православия в обширном крае, вознесенная на крутой горе над Камой и видная отовсюду, издалека, стала быстро хиреть, пока ее не перевели в Соль Камскую, затем в Пермь, а после и вовсе упразднили. Была почему-то нарушена крепкая традиция предков — члены строгановского рода, где бы они ни умирали, завещали хоронить себя в стенах Пыскора, фамильной духовной вотчине, а некоторые из них уходили сюда на покой еще при жизни, постригались в монахи, как родоначальник прикамских Строгановых — Аника, наказавший «не оставлять своим попечением основанной им обители». А вот Григорий Дмитриевич, вопреки обычаю, распорядился упокоить его в Москве, что и было выполнено, — так отвратил его чем-то монастырь на Каме.
Вся цепочка событий, по мысли Алексеева, — следствия одной причины: разоблачения отца Потапа как крупного государственного преступника, преданного анафеме. Конечно, это гипотеза, слишком смелая, чтобы не вызвать споров и возражений, но и вполне правдоподобная, до сих пор не опровергнутая.
Когда и как умер отец Потап — возможно, так и останется загадкой. Был казнен или замурован в тюрьме? Или, еще раз сменив имя, опочил в 1703 году глубоким старцем — монахом Стефаном? Но наверняка последнее, о чем он думал, расставаясь с жизнью: что будет с его «Статиром»? Останется ли от смертной судьбы бессмертная искра?
Остров жизни его все сужался. Таяли годы и силы. Уходил под воду Орел-городок. Жители разбирали и перевозили через Каму дом за домом — на более высокое правобережье, пока паводки, поднимаясь все выше, не затопили остатки посада. В тихую погоду со дна реки вставал призрак былой жизни — с лодки можно было разглядеть остатки соляных труб, городской стены, еще совсем недавно теплых жилищ.
Река уже вплотную подступила к храму Похвалы Богородицы, и приходилось вбивать в берег сваи для укрепления фундамента. В 1706-м строгановский приказчик Прокопий Воронов просил разрешения перенести подмытую водой церковь Похвалы Богородицы, которой «стоять впредь на старом месте уже невозможно». Храм успели разобрать, перевезли и поставили на противоположной, правой стороне реки, где он красуется и поныне. Вместе с ним перебрались и последние жители, уставшие бороться со стихией. Орел «перелетел» на другой берег.
Скрылось под волнами кладбище, где могло сохраниться надгробье с именем отца Потапа — Стефана, постепенно ушли в мир иной люди, знавшие его, хранившие его в памяти. Сомкнулись воды Камы-Леты…
А что же заветный труд отца Потапа — его дерзновение, его подвиг?
Можно представить себе гнев Григория Строганова, приютившего и обласкавшего царского врага. Не мог этот гнев не обрушиться и на сочинение, поощренное пермским властелином и созданное явно с намерением его напечатать и распространить, превратить рукопись в книгу. Что бы ни случилось с самим автором, но труд его не только не был издан, а даже и не переплетен (это случилось гораздо позднее), но захоронен в книжную клеть Строгановых, заточен в темницу, поглубже от глаза и слуха, чтоб никто не прочел, не переписал, не распространил и не соблазнил нестойкую душу.
«Статиръ» канул в пучину времени, обреченный на забвение.