18 — IХ — <19>31

Дорогая моя Лиленька,

Отчего же, отчего повышается у тебя температура? Что это за болезнь? Сколько раз просил я тебя написать мне подробнее. Каждый раз ты ограничиваешься лишь общими фразами.

Ты спрашиваешь, как мои дела. Должен сознаться, что хуже нельзя. Кризис (ужасающий и со дня на день растущий) и мои советские взгляды сделали то, что я вот уже год не могу найти заработка. Что будет дальше — думать страшно. Живем изо дня в день, каким-то образом выворачиваемся. Но боюсь, что и выворачиванию придет конец.

Эта зима в Париже будет сверх-трудной. Ну, да авось вытянем.

Очень огорчило меня сообщение о смерти Лили Шик. Ее я хорошо помню и с нею у меня связано несколько дорогих для меня воспоминаний. Наше поколение начало редеть, и быстро редеть. Уже которая по счету смерть! Так мне и не удалось ее увидеть.

Недавно я встретил в Париже Валетку.[186] Помнишь? Все такая же — только поседела, да, пожалуй, еще поглупела. Я всё пугаюсь, когда встречаю людей после оч<ень> длительной разлуки. Они все те же, а я изменился страшно. Они же говорят со мною, как с прежним и, конечно, разочаровываются.

Мое кино стоит на месте. Половина парижских студий без работы. Иностранцев гонят. А без стажа куда я буду годиться? Прямо не знаю что делать.

Посылаю тебе иголки. Не знаю те ли. У Зингера сказали, что это тот самый образец, к<отор>ый больше всего требуют в Россию.

Прости, дружок, что пишу мало. Тянет писать тебе, когда дела поправляются, а когда — худо — не хочется скулить.

Поцелуй от меня всех.

Как у тебя с продовольствием? Хватает ли? И чего не хватает? Я даже не знаю, на какой ты диете. Напиши.

Что делается у вас в студии?

Обнимаю тебя, моя старая, нежно.

Твой С.