июнь 1916 г

июнь 1916 г

Коктебель[89]

Дорогая Лиля, как часто мне тебя не хватает. Многое я могу сказать только тебе. Как бы хотелось мне после Коктебеля попасть к тебе. Почему-то мне кажется, что это удастся.

О военной службе я перестал и думать. Какая-то невидимая рука отводит меня каждый раз как я неминуемо должен надеть военный мундир. Все мои товарищи уже больше месяца в военных школах. Мои же бумаги по сие время не могут быть найдены воинским начальником. Я послал ему телеграфный запрос и теперь жду ответа.

В Коктебеле я живу, как зверь. В комнаты не захожу — почти все время провожу на берегу моря. Живу у Макса в башне. До 10–11 ч. вечера туда не захожу. Книги в руки почти не беру.

Если война к осени кончится, я мечтаю устроиться под Москвой. Каждое лето желание жить не в Москве во мне усиливается. Я давно бы это сделал, если бы не Маринино отвращение к «тихим радостям сельской жизни».

— На даче Волошиных селится Арцыбашев с женой.[90] Мне это неприятно, Макс же доволен возможности в будущем рассказывать анекдоты об этом.

Вера живет замкнуто в своем неведомом никому круге. Видно ей тяжело, но не из-за частных причин, а вообще. Твоя открытка с гаданием ее обрадовала. Ей было больно твое молчание.

Лиленька, если бы ты знала, какая здесь есть девочка. Ей семь лет. Родители: скушные, жалкие, больные — чиновник с женой. А она, наверное, обречена на смерть. Ручки и ножки — одни кости. Всего боится. Некрасивая. Никто с ней не играет. А глаза, как у Глебы.[91] Голова неправильная, какая-то заостренная. Ее никто не замечает. Она абсолютно одна. А в ней ужас, который только во сне может привидеться. Главное, что она наверное жить не будет. Я пробую с ней заговаривать. Меня теперь она встречает улыбкой, но такой жалкой. Глаза и морщинки у рта совсем Глебины. Может быть, она самое печальное, что я видел в жизни. Как бы мне хотелось, чтобы ты ее увидела. Теперь почему-то она редко выходит из комнаты и я ее мало вижу. Главное, что ее все пугает. Она шарахается от прохожих, собак, даже от шумящих деревьев. От всех она ждет злого умысла. Родители кажется с нею хороши — мне ничего не приходилось замечать подозрительного, а вместе с тем все ужасно подозрительно в ней самой.

Каждый раз как я ее встречаю я чувствую сильнейшую боль. Она как предостережение мне. И эта кисленькая, испуганная улыбка, если бы ты ее только видела.

Я не знаю даже, как ее зовут.

Ну прощай Лиленька.

Целую тебя и люблю горячо

Сережа

Пишу тебе в Коктебеле третье письмо.